Глава 5
Слушая рассказ Троицкого, я продолжала рассматривать картину. Неожиданно я поймала себя на том, что желание рассматривать ее у меня не проходит. Может, этим и отличаются картины, стоящие полтора миллиона долларов, от тех, которые стоят сто тысяч рублей? А ведь это только копия. Надо будет как-нибудь посмотреть оригинал. Когда я его отыщу, разумеется.
Рассказ Льва Владимировича затянулся до глубокой ночи. Мы выпили огромное количество кофе, но все равно меня уже клонило в сон.
Дослушав рассказ, я решила уточнить некоторые детали и потихоньку выпроводить гостя восвояси.
— Лев Владимирович, скажите, пожалуйста, а что вы собирались сделать с этой картиной в случае удачного исхода обмена?
Поскольку он молчал, видимо, не желая говорить правду и не придумав, что соврать, я немного помогла ему:
— Ведь насколько я поняла Кабана, вы собирались сразу же ее перепродать подороже. Я не права?
— Правы, — он махнул рукой, — чего уж теперь скрывать. Видите ли, такой крупной суммы наличными у Кабана не было. Он мог ее занять, но на короткое время. Поэтому мы и решили перепродать картину. Да иначе я с ним не стал бы и связываться. Дело в том, что продажей картины за границу должен был заниматься я сам, у меня есть нужные связи среди владельцев галерей в Германии, которые не стали бы задавать лишние вопросы. И деньги пошли бы через меня, так что проблем с комиссионными не предвиделось. Когда имеешь дело с такими субъектами, как Кабан, это не последнее дело. С деньгами они расстаются очень неохотно.
— У вас еще есть шанс убедиться в этом на собственной шкуре. Но не будем о грустном, — сказала я, увидев, как поморщился Лев Владимирович. — Скажите лучше, как получилось, что вы, опытный специалист, допустили такую промашку при покупке, даже учитывая всю экстремальность той обстановки? Выходит, подделка не так уж плоха? Как вы ее охарактеризуете?
— Первое, на что я обратил внимание, помимо сюжета картины, — этохолст. Он был стар, это несомненно. Второе — это крокилюры.
— А это что такое?
— Тонкие трещины на поверхности картины, они появляются со временем. Вот посмотрите.
— Значит, картина старая?
— Не обязательно. Это можно сделать искусственно. Если знать, конечно, как. Я же вам говорил, искусство фальсификации достигло больших высот.
— Хорошо. А холст? Вы сказали, что он старый. Это тоже можно фальсифицировать?
— С этим сложнее. Поэтому я и обратил на него особое внимание. Он действительно старый. Но сколько ему лет, пятьдесят или триста пятьдесят, отличить, без специальных исследований, довольно трудно.
— Но если даже холсту пятьдесят, то вряд ли эти годы он пролежал в виде холста. Никто ведь не станет выдерживать его всю жизнь, чтобы потом, на склоне лет, использовать для фальсификации.
— Это верно. Обычно для этих целей используют старые, но малоценные картины.
— А старую краску при этом смывают?
— Не обязательно, можно просто писать поверх старой.
— А в вашем случае как было? Троицкий удивленно поднял брови:
— Не знаю.
— Вам следовало быть более любознательным, ведь, в конце концов, речь идет о вашей собственной шкуре, — упрекнула я собеседника.
— Не о шкуре, а о голове, — машинально уточнил педантичный искусствовед.
— Боюсь, что ваша шкура при оторванной голове не будет представлять большой ценности. Даже если вы завещали после смерти сделать из нее чучело для личного музея, — мстительно съязвила я, — как искусствоведу, это вам должно быть хорошо известно.
— Ваши шутки, Таня, очень дурного вкуса, — обиделся Троицкий.
— Хорошо, — согласилась я, — шутки в сторону. Так как насчет холста? Можем мы узнать, есть ли что-нибудь под фальшивкой или нет?
— Конечно, можем, — угрюмо подтвердил он, — я сделаю это, как только вернусь домой. Я раньше немного занимался реставрацией, и дома у меня есть все необходимое для расчистки. — Тогда не смею вас задерживать, — я поднялась из кресла, давая понять, что аудиенция закончена.
Неделей раньше
Трое заговорщиков собрались утром в квартире Назаровых.
Благодаров давал последние инструкции и уточнял детали плана обмена поддельной картины на вполне подлинные доллары:
— Итак, Олег подъезжает на своей машине к дамбе на Покровской стороне Волги в десять ноль-ноль. К этому времени я надеваю черную маску и подплываю на лодке к стоящему на якоре катеру, в котором сидят люди Кабана с деньгами, и передаю им картину. Они ее осматривают как могут…
При этих словах Олег слегка хихикнул. Назаров посмотрел на него осуждающе и пригрозил:
— Хорошо смеется тот, кто смеется последним. Не заставляй меня опять надевать тебе на нос бельевую прищепку.
Олег знаком показал, что больше не будет, и Назаров продолжил:
— Итак, они ее осматривают и, если все пойдет нормально, отдают мне деньги. Тогда, в свою очередь, я их осматриваю, считаю…
— Все будешь пересчитывать? Это же очень долго, — вмешалась Зинаида.
— Нет, — успокоил ее Назаров, — пересчитаю пачки и полистаю некоторые, чтобы не было «кукол». После этого я даю какой-нибудь сигнал, неважно какой, например, машу над головой белой тряпкой, вроде как я даю знать наблюдающим за мной сообщникам, что все в порядке. Потом я пересекаю Волгу, высаживаюсь на покровском пляже, бросаю лодку и перебегаю через дамбу, там как раз есть лестница. Как только я пересеку дамбу, с акватории Волги меня не будет видно. Там я прыгаю в машину — и газу до отказу. Проезжая по мосту, мы сможем наблюдать, как кабановская морская пехота рассекает на катерах речную гладь в поисках неизвестно кого и чего. Я думаю, в панику они особо не ударятся; денег, конечно, Кабану будет жалко, но картина-то останется при нем. Вот когда они допрут, что картина липовая, вот тогда начнется. Но мы уже будем далеко. — А куда мы поедем? — спросил Олег.
— Поедем деньги прятать. Сразу предупреждаю, что минимум на год вы о них забудете. Будем жить как жили. Имейте в виду, Кабан все перевернет в поисках денег. Может быть, даже наймет какого-нибудь спеца. Возможно, они номера купюр перепишут. Так что год — это минимум.
— Зато уж пото-ом… — мечтательно протянул Олег.
— Потом — суп с котом, — прервала мужа Зинаида, взглянув на часы, — давай, Леша, иди звони Кабану, время подходит.
Вчера Алексей позвонил Троицкому и предупредил, что завтра в девять утра сообщит ему условия продажи.