Глава 8
Вот так номер! Я придвинула к себе теперь уже обе фотографии. Даже на них, даже мертвые, они были удивительно похожи: те же пышные рыжие волосы, тот же овал лица, нос, брови красивой черной дугой…
В это время микроволновка сообщила нам, что голубцы готовы к употреблению. Я вынула их и разложила на две тарелки, пододвинув одну Мельникову.
– Уголовником оказался, – продолжал между тем просвещать меня Андрей, – примерно полтора года назад вышел после отсидки. Шесть лет оттрубил по сто шестьдесят первой…
– Я знаю, – сказала я автоматически, задумавшись о своем.
– Что?! Знаешь? – удивился Мельников.
Он вооружился вилкой и воткнул ее в первый голубец.
– Ничего себе! Откуда?
– Удовиченки просветили.
– Мать, а есть что-нибудь в этом мире, чего ты не знаешь?
Я пожала плечами:
– Не знаю… Слушай, Андрюш, зато я теперь точно знаю, кто убил Карину.
– Неужели? – изумился он.
– Хочешь, угадаю, чем братца грохнули?
– Ну, попробуй, – усмехнулся Мельников.
– Он был застрелен так же, как и его сестра. Из того же самого пистолета. Ну что, угадала? – Я победно смотрела на друга.
– С чего ты это взяла?
– Я думаю, дело было так: в тот день, после отца и сына Удовиченко, к Карине пришел братец. Хотел, так сказать, проведать сестру. Именно он и был тем третьим, кто пришил ее. Они поругались, потому что он отнимал у нее деньги, причем делал это постоянно. Она решила припугнуть его оружием, а он его отнял и им же и грохнул сестренку. Пистолет унес, поэтому его и не нашли на месте преступления, а потом он, вероятно, что-то не поделил с подельником, и тот пристрелил его самого… А пистолет забрал как трофей… Что ты на меня так смотришь?
Андрей действительно смотрел на меня с большим интересом:
– Тебе бы, мать, книжки писать! Детективы. Или фантастику. Нет, правда, такой талант пропадает! Можно сказать, ни за грош…
– Хорошо, насчет книжек я подумаю на досуге, а что тебя не устраивает в моей версии?
– Способ убийства, – вздохнул Мельников.
– В смысле?
– Овсепяна этого пырнули ножом. В печень.
Андрей достал из папки еще одну фотографию, где труп лежал уже перевернутым, и было четко видно: в боку у парня торчит нож, вокруг него на рубашке – огромное темное пятно. «Да, – подумала я, – промашка вышла. А такая красивая была версия – просто картинка!»
– Жалко, – сказала я машинально.
– А мне таких – нет! Сам виноват. Как говорится, чем боролся, на то и напоролся. Точнее, чем грабил, на то и… Ты знаешь, последние две жертвы нападения до сих пор лежат в больнице с черепно-мозговыми. Так-то! Нет, я всегда говорил: того, кто сидит за грабеж, выпускать бесполезно, сто шестьдесят первая, она же пожизненная, от нее, как от привычки курить, хрен избавишься!
– Это дело что, тоже на тебя повесили? – спросила я.
– А то на кого же! Я у начальника отдела уже давно вместо вешалки: вали все, что вздумается!
– Андрюш, а дело домработницы?
– Ну, тут более или менее все определилось. Завтра задержим мадам Удовиченко… Твои наводки мы проверили: и девушка-продавщица из ее магазина, и соседка сверху подтвердили то, о чем ты мне рассказала. Была дамочка возле дома нашей убитой, была, и именно в то самое время, когда произошло преступление! Так что задержим…
Кто бы сомневался!
– Андрюш, а у меня есть еще одна версия.
– Давай! – Мельников отодвинул от себя пустую тарелку и потер руки.
– Тот самый мальчик Женя, которого вы изволили недавно освободить, до того, как начал спать с домработницей, встречался со своей одногруппницей девочкой Мариной. У них была любовь на первом курсе. А потом он ее взял и бросил, потому что…
– Не старайся, мать, – перебил меня Мельников, – мы ее алиби проверили: там все железно.
Я просто опешила:
– Когда это вы успели?
– А ты что думаешь, мы у себя в отделе только чаи гоняем? Нет, эту версию я рассматривал параллельно с версией мальчика Жени. Как только его взяли, так и бывшая подружка его всплыла…
– А про нее ты откуда узнал?
– Ребята из группы просветили. Дружили, мол, на первом курсе, ходили везде за ручку, как школьники, на всех парах вместе сидели. На институтские дискотеки тоже ходили, так что все про их любовь знали. Потом совершенно неожиданно перестали… Ну я и проверил на всякий случай. Но девочка Марина весь вечер была дома с родителями и сестрой и никуда не отлучалась, даже в магазин за хлебом не ходила. Подруга, которая звонила ей ровно в шесть часов и минут сорок провисела на телефоне, тоже это подтвердила. Так что… – Андрей развел руками.
«Еще одна версия долой», – подумала я. Круг вокруг мадам Удовиченко сжимается. Завтра Андрей ее задержит и будет прав: из всех подозреваемых она самая подозреваемая. Подозреваемее вообще никого, считай, не осталось. Хотя почему никого?
– Андрюш, а если это все-таки братец-уголовник? Грохнул сестру, пистолет унес, а потом уже его самого подельники того…
– Тогда почему его никто не видел? Я имею в виду соседей. Удовиченко-старшего видели, Удовиченко-младшего видели, даже Удовиченко-мадам видели, как она ни пряталась за овощным ларьком. А вот братца – ну, никто! Он что, человек-невидимка? Как он сумел мимо бабушек-соседушек просочиться незамеченным?
Я помолчала. Этого я действительно не знала, даже не думала об этом до сего момента.
– Но все-таки вы проверьте эту версию, – попросила я друга, – так, на всякий случай. Вдруг его пальчики нарисуются где-нибудь в квартире или кто-то из соседей его видел? Вы ведь не всех жильцов дома опрашивали. У вас теперь вон его фотография имеется…
– Да проверим, мать, обязательно проверим. Хотя я сомневаюсь, чтобы он бывал у нее. Да и зачем убивать сестру, с которой можно деньги тянуть? Мне кажется, у дамочки мотивчик был посерьезнее.
– Когда ты собираешься ее задержать? – спросила я.
– Завтра, прямо с утра. А что?
– Андрюш, а можешь ты немного подождать?
– В каком смысле подождать? – насторожился он.
– Не задерживать ее… пока. А немного подождать…
– Немного – это сколько? Уточните, пожалуйста, Татьяна Александровна. Неделю? Две?..
– Ну, зачем так много? Задержи ее ближе к обеду. Не прямо с утра пораньше, а чуть-чуть… попозже. А еще было бы лучше, если бы вы вообще не приезжали к ней в магазин: все-таки ее девочки увидят, как их хозяйку уводят дяденьки милиционеры… Ой, извини! Господа полицейские.
– Я могу вызвать ее в отделение, – сказал Мельников, подумав.
– Это было бы лучше всего!
– И что тебе это даст? Я имею в виду отсрочку задержания.
– Я хочу заехать к Маргарите Игоревне в магазин и поговорить с ней, кое-что уточнить…
– Поговорить о чем?
– У меня есть к ней несколько вопросов…
– Слушай, мать! Тебя что, наняли, чтобы ее оправдать? Может, тебе и деньги заплатили?
– Нет, пока никто не нанял, но я уверена: как только ее задержат, ее родственники позвонят мне…
– Вот когда позвонят, тогда и будешь копаться в этом деле. А сейчас… ешь вон голубцы! А то я, понимаешь, уже все умял, а ты больше говоришь, чем ложкой работаешь.
– Андрюш, пожалуйста, ну, для меня!.. Хочешь, я тебе еще голубцов подложу? Не хочешь?.. А пиццу разогреть? Не надо?.. Чем бы еще тебя попробовать подкупить, неподкупный ты наш?.. Андрюша, ну, пожалуйста, задержи ее хотя бы часов в одиннадцать. Чего ты боишься, она же не сбежит!
– А вдруг?
– Куда ей бежать?! У нее семья, магазин, старенькая мама…
Мельников милостиво махнул рукой:
– Ладно, сегодня позвоню ей и вызову к себе, назначу часов на двенадцать. Устроит тебя такое?
– Еще как устроит, Андрюшенька! Спасибо тебе, дорогой!
– Но смотри, мать. Иду тебе навстречу исключительно ради тебя! Только зря ты это все, Тань. Ну, что тебе даст разговор с ней? Всех Удовиченков уже перетрясли, как старый шкаф с барахлом. Что ты надеешься от нее услышать?
– Хотела бы я сама это знать!
– Вот видишь! Сама не знаешь, чего хочешь… И вообще, слишком уж ты у нас сердобольная. Тебе впору не частным сыщиком, а адвокатом работать: все тебя тянет защищать… Наливай лучше чай, а то сидим, понимаешь, насухо… Пить же хочется!
Я встала и принялась заваривать чай. Мельников между тем продолжал поучать меня:
– И вообще, мать, что ты ухватилась за это дело, как инвалид за костыли? Съезди куда-нибудь отдохнуть, например, в Турцию или Грецию. Развейся. Сделай себе наколку где-нибудь на по… пониже спины или интимный пирсинг. Сейчас это модно…
– А схлопотать не боишься?
– А что я тебе такого обидного сказал? Я тебе даю хороший совет, как отвлечься и отдохнуть с пользой…
– Вот сам сначала сделай пирсинг в каком-нибудь интересном месте, потом отвлекись и смотайся куда-нибудь подальше вместе со своим пирсингом. Советы он здесь раздает! Тоже мне, советник юстиции…
– Ладно, мать, с тобой что, пошутить нельзя?
– Знаешь, этот твой ментовской юмор…
– Не ментовской, а пентовской, потому как мы теперь не менты, а пенты.
– С чем тебя и поздравляю, пент!
После ухода Андрея я начала убирать со стола, а в голову поневоле лезли мысли все о том же. Значит, пункт «алиби Марины» из моего списка можно вычеркнуть. С одной стороны, это хорошо: мне совсем не хотелось впутывать в такое дело примерную девочку – студентку, спортсменку, комсомолку… Но, с другой – для Маргариты Игоревны теперь все плохо: поскольку другие претенденты на звание убийцы отпали, она осталась практически одна. А это значит, что ребята из Андрюшиного отделения вцепятся в нее бульдожьей хваткой.
Хотя нет, почему одна? Я же попросила проверить версию причастности к убийству братца-уголовничка.
А для меня остается одно, самое важное на данный момент дело: завтра прямо с утра еду в магазин Маргариты Игоревны и пробую разговорить ее. Она должна, должна мне рассказать, зачем приезжала к дому Карины и что вообще от нее хотела.
На другой день я встала довольно рано. Когда открыла глаза, было еще только начало восьмого. Я понежилась некоторое время в постели, стараясь ухватить ускользающий от меня сон, потом все-таки встала и взялась за гантели. Надо поддерживать форму, иначе не успеешь заметить, как лишние килограммы прочно засядут в теле, причем в самых неподходящих местах.
Покачавшись минут сорок, я приняла контрастный душ, придавший мне тонуса, и отправилась на кухню варить кофе. Как говорится, война войной, а завтрак и сигаретка по расписанию.
В половине девятого я набрала на мобильнике номер Маргариты Игоревны. Насколько мне известно, встает она рано, так что вряд ли я ее разбужу своим звонком. Возможно даже, она уже сидит в своем магазине. Мадам Удовиченко ответила мне довольно быстро:
– Да, Татьяна, здравствуйте!
– Здравствуйте, Маргарита Игоревна! Скажите, во сколько вы будете у себя в магазине?
– А зачем вам это?
– Я хочу подъехать к вам, нам надо срочно поговорить…
– Поговорить? – удивилась она. – О чем? Кажется, заплатила я вам сполна…
– Нет-нет, – поторопилась я ее успокоить, – разговор будет совсем не о деньгах.
– Вы знаете, сейчас мне очень некогда… В половине двенадцатого я вообще уеду… Давайте встретимся после часа. Думаю, я уже буду у себя в магазине…
Наивная! Она считает, что ее выпустят из отделения Мельникова.
– Нет, Маргарита Игоревна, боюсь, что так не получится. Нам с вами надо увидеться как раз до половины двенадцатого, то есть до того времени, как вы поедете в отделение полиции.
Наступила некоторая пауза. Наверное, мадам соображала, откуда я знаю, что ее вызвали в отделение. Я решила помочь женщине.
– Давайте так: я минут через двадцать подскочу к вам в магазин, будьте, пожалуйста, на месте!
Она ничего не успела ответить: я выключила телефон и начала собираться.
Всю дорогу в машине я вновь и вновь прокручивала наш с ней последний разговор, засевший в моем мозгу, как заноза. Это было в подсобке ее магазина. Когда я сказала Маргарите Игоревне, что после ухода Евгения из квартиры Карины к девушке явился еще один человек, она побледнела. Это было очень заметно. Она смотрела на меня испуганно, хотя очень старалась не показать этого. Я тогда сказала ей, что считаю этого третьего посетителя убийцей и, главное, знаю, кто это.
Я имела в виду ее саму. Я просто хотела, чтобы она созналась, сказала, да, мол, я там была, наблюдала за домом… Что меня смущает? Я не ожидала, что ее испуг будет таким сильным. Она, помнится, даже качнулась. Мне показалось, она теряет сознание, но она быстро взяла себя в руки и довольно холодно спросила меня:
– А какое все это отношение имеет к нам?
Я попросила ее все мне рассказать, но Маргарита посмотрела на меня с недоумением:
– Я? Вам?.. А что я могу вам рассказать? Я в квартире этой развратницы не была. Если ее кто-то убил, так и поделом! Не будет соблазнять чужих мужей и совращать молодых людей!
Отчасти Маргарита права: домработница насолила ей всерьез. Но она уверяет, что в квартире Карины не появилась. А что, если все-таки не она убила? Ведь и этот вариант имеет место быть. Что, если есть кто-то еще, о ком мы просто не знаем. Это не Марина, бывшая подружка Евгения, но, может быть, все-таки брат погибшей? Типчик-то оказался еще тот! Грабитель, лупивший женщин по головам и забиравший у них имущество. Да, ну и мерзавец! Попался бы он мне в темной подворотне, уж я бы не забыла, что у меня черный пояс по карате… Хм, но, в таком случае, как он вошел к сестре? Не думаю, что она приняла его с распростертыми объятьями и кинулась на радости потчевать братца пирогами. И еще интересно, на что рассчитывает убийца? Что его не найдут?.. А вдруг это все-таки не брат?
Я почувствовала, что у меня от этой головоломки уже просто мозги закипают! Эта очередность: кто за кем пришел к домработнице, кто после кого ушел и кто вообще мог там оказаться, мне скоро уже будет сниться!..
А действительно, что это я все думаю и думаю об этом деле? Ведь мадам Удовиченко пока никто не арестовал, и еще неизвестно, арестуют ли вообще. Может, Мельников и его команда все-таки уцепятся за версию братца-уголовничка? Да, пожалуй, это было бы здорово: кровожадный тип все равно уже получил по заслугам за все свои деяния и теперь пребывает там, где его судят другим судом. А многострадальной Маргарите Игоревне хорошо бы обрести наконец покой.
Магазин был еще закрыт. Я постучала в дверь, и вскоре мне открыла сама хозяйка.
– Еще раз здравствуйте…
Она ничего не ответила, повернулась и пошла внутрь торгового зала. Мне ничего не оставалось, как последовать за ней. Маргарита была в магазине одна. Она расставляла на полки вазочки, чайнички, бокалы, доставая их из больших картонных коробок, которые стояли на полу у ее ног.
– Маргарита Игоревна, – начала я, – вы знаете о том, что ваше положение более чем серьезное…
– Это почему это оно серьезное? – не переставая заниматься своим делом, с вызовом спросила женщина. – Я никого не убивала! Я вообще никому ничего плохого не делала. А между тем…
– Между тем вас видели возле дома вашей бывшей домработницы, и отрицать это бессмысленно.
Она повернулась ко мне. Взгляд ее не был ни радостным, ни приветливым:
– А если и видели, то что? Находиться возле дома еще не означает заходить внутрь.
– Согласна. Но возле дома вы все-таки были? – настаивала я.
– Ну, была! Да, была, и что теперь? Меня посадят? И сколько, интересно, дадут? Вообще, интересно, есть такая статья в Уголовном кодексе – «нахождение возле дома погибшего»?
– Вы хотели поговорить с вашей бывшей домработницей? – спросила я, стараясь не замечать ее сарказм.
– С ней без толку было говорить, – тяжело вздохнула Маргарита Игоревна и обреченно покачала головой.
– Почему? Вы уже пытались делать это? – догадалась я.
Она вдруг подошла к единственному стулу, который зачем-то стоял здесь, и обессиленно опустилась на него.
– Татьяна, не мучьте меня, прошу вас! Я так устала за эти полтора года!.. Мама была права: эта тварь принесла в наш дом столько несчастья! Я закрывала глаза на ее плохую уборку, на пыль и грязь, которые она оставляла повсюду, так она стала приворовывать!
– А вы знаете, Маргарита Игоревна, что это ваш сын…
– А почему он стал это делать, скажите мне! Ради кого? Ради этой потаскухи! До того, как он схлестнулся с ней, у нас в доме никогда ничего не пропадало, все мои украшения лежали чуть ли не открыто. Во всяком случае, мальчик знал, что в моей шкатулке много всякого добра. Но никогда, повторяю никогда ничего не пропадало. Боже, почему я не выгнала ее раньше?!
Маргарита Игоревна достала из-за пазухи платочек и вытерла навернувшиеся слезы.
– А еще этот брат-уголовник! Когда мы узнали о нем, мне стало плохо с сердцем. Она не должна была скрывать при приеме на работу, что ее родственник сидит в тюрьме. Я всегда задаю подобные вопросы всем, кого принимаю на работу, и если оказывается, что в родне есть люди, не поладившие с законом, я отказываю…
Маргарита Игоревна встала со стула и снова принялась расставлять посуду по полкам. Но мне казалось, она это делает потому, что пытается хоть как-то успокоить себя.
– А мой сын?! – вдруг снова продолжила она свой монолог. – Это же надо – окрутить двадцатилетнего мальчика?! Она же на шесть лет его старше! К тому же, по всему видно, опытная штучка! А глупому мальчишке много ли надо? Что она ему наплела, не знаю, только он, дурачок, совсем голову потерял…
– И не он один, – вставила я.
– Да, мой муж тоже хорош! Уж от него-то я никак не ожидала: все-таки взрослый мужчина, на такой ответственной работе… Я ему двадцать лет хранила верность! Последние семь лет я просто живу здесь, в этом магазине, зарабатываю деньги для семьи, для сына, чтобы у него все было… Мы за границу каждый год ездим всей семьей, мальчику вот собрались машину покупать… А он… за моей спиной… Предатель! Кобель! – вдруг выкрикнула она и разрыдалась.
Я терпеливо ждала, пока она выплачется. Я ее прекрасно понимала: наболело у женщины за полтора-то года! Если женщина один раз узнает, что ей изменили, и то для нее потрясение, а знать такое в течение длительного времени и терпеть, тут уж просто железные нервы нужны.
– А почему вы не развелись с ним? – спросила я. – Разве это нормально – жить вот так, страдать, терпеть рядом с собой человека, который просто внаглую изменяет, буквально открыто, и не собирается бросать любовницу?!
Она посмотрела на меня сквозь слезы и горько усмехнулась:
– Эх, молодость! Сколько вам лет, Татьяна? Двадцать шесть – двадцать семь?.. Вот когда вам пойдет сорок шестой, и вы поймете, что впереди старость, и первые морщинки появились на лице, и ты уже никому, в сущности, не нужна, кроме своей семьи, разумеется…
Она хотела сказать что-то еще, но тут в дверь магазина постучали, и Маргарита Игоревна быстро стала вытирать глаза и приводить себя в порядок.
– Это девочки, – сказала женщина, доставая откуда-то из-под прилавка зеркальце. – Татьяна, откройте, пожалуйста.
Я пошла открывать. Продавщицы Маша и Даша вошли в магазин и удивились, увидев в магазине постороннего.
– Пойдемте в подсобку, – позвала меня Маргарита Игоревна.
Здесь она плотно закрыла дверь и села за свой стол. Я опустилась на тот стул, что стоял напротив.
– Да, я пыталась поговорить с этой мерзавкой, – вернулась Маргарита Игоревна к прерванной теме, – но это оказалось бесполезным занятием. Она нахамила мне, посмеялась надо мной и сказала, что и дальше будет спать с моим мужем. И что я ничего не смогу сделать! Дрянь! Дрянь и подлая гадина! Если бы я смогла, то воскресила бы ее, а потом убила! Просто взяла бы ее за глотку и задушила своими руками. Даже теперь, даже мертвую я ее ненавижу и не боюсь говорить об этом. Что вы на меня так смотрите, Татьяна? Считаете меня страшным человеком, да? Извергом, зверюгой?.. Да, наверное, я стала жестокой и циничной, но я не виновата в этом. Я делала и делаю для своей семьи все, что могу: зарабатываю деньги, терплю мужа-изменщика… Надеюсь, теперь, когда эта тварь сдохла, у нас все будет по-другому. Виталий поймет наконец, что я умею любить и прощать… Да, прощать! Что вы так смотрите на меня, Татьяна? Я его простила. Все равно у меня больше никого нет, кроме него и сына… И еще мамы…
Некоторое время мы помолчали. Маргарита Игоревна приводила в порядок макияж на побледневшем лице, а я ждала, скажет ли она еще хоть что-нибудь. Очевидно, угадав мои мысли, женщина решительно захлопнула пудреницу и подняла на меня глаза:
– Собственно говоря, Татьяна, я вам уже все сказала: в квартире этой потаскухи я не была, даже не видела ее. Да, за домом наблюдала, не отрицаю, видела, как Женечка вышел от нее… Глупыш! Он сейчас в таком возрасте, что еще не понимает, каких девушек надо выбирать… А потом я ушла. Понимаете? Просто повернулась и ушла от этого треклятого дома!
– Куда?
– Я пошла к своей машине. Она стояла здесь же, за углом. Я села в нее и поехала обратно в магазин.
– Маргарита Игоревна, а какой смысл было приезжать к дому и караулить? Чтобы только издалека посмотреть на сына, выходящего от, как вы изволили выразиться, потаскухи? Вы его и дома могли увидеть.
Она бросила на меня недовольный взгляд:
– Татьяна, а вам-то какое дело до всего этого? Я наняла вас вытащить из этого дерьма моего мужа, потом сына… Я, кажется, хорошо заплатила вам. У вас есть ко мне претензии по денежному вопросу? Нет? Так в чем дело? Я вас, кажется, не нанимала помогать мне.
– Маргарита Игоревна, вы знаете, для чего вас вызвали сегодня в отделение полиции?
Она посмотрела на меня немного испуганно, но, как обычно, постаралась не показывать этого:
– Нет.
– Вас, скорее всего, задержат…
– Меня?!. Так, значит, настала моя очередь?! Мало им моих мужчин, теперь решили мне помотать нервы? Но я, правда, не убивала ее, Татьяна, хоть вы мне поверьте! Не убивала! Клянусь чем угодно… своим сыном… матерью! В тот день я даже не входила в подъезд, только стояла и наблюдала издалека. Клянусь!..
– К сожалению, клятвы не являются доказательством невиновности, – вздохнула я.
– Но эти ваши свидетели, которые видели, как я наблюдаю за домом, они что, разве не сказали, что в подъезд я не входила?
– Увы.
– И что же мне теперь делать? – растерянно спросила она.
– Может, вы видели, как кто-то другой входил в подъезд домработницы? Я имею в виду, кто-то из ваших знакомых.
Она помолчала несколько мгновений, потом сказала тихо, но очень твердо:
– Из тех, кого я знаю, не заходил никто.
Я посмотрела на нее пристально. Она тоже смотрела мне в глаза. А все-таки Маргарита отличная актриса. Но со мной у нее этот номер не пройдет! Не таких раскусывали!
Я ехала в своей машине и переваривала только что услышанное и увиденное. Играет Маргарита Игоревна, опять играет роль. Я же просто чувствую, что она не хочет откровенничать со мной. Если и не врет, как раньше, то уж не договаривает, это точно! От мамочки своей, Серафимы Аркадьевны, скрытности научилась?
Нет, ребята, обмануть меня вам вряд ли удастся. До правды я все равно докопаюсь, хотите вы того или нет. Просто у меня характер такой: если уж я за что-то ухватилась, не выпущу, пока не выведу всех на чистую воду. Даже если правда будет всем вам жутко неприятна, я ее все равно добуду.
Я ехала к Светке в парикмахерскую. Последний раз я была здесь, наверное, месяц назад, и моя голова требовала приложения руки мастера. Светка вымыла мне голову и начала подстригать кончики волос.
– Ну, как, ты закончила свое дело? Помогла освободить того парня, что домработницу грохнул, или его все-таки отдадут под суд?
– Не за что его отдавать под суд: он невиновен, – сказала я.
– Да ты что? Надо же! А я прям была уверена… На затылке снять немного?
– Сними…
– А макушечку профилируем?
– Давай.
– Слушай, а может, тебе мелирование сделать?
– В другой раз.
– А легкую химию?
– Не хочу жечь волосы…
Между делом я рассказала Светке, как смогла доказать невиновность Евгения.
– И кого теперь назначили преступником? – спросила подруга, ловко орудуя ножницами.
– Сейчас взялись за мать почтенного семейства, – объяснила я, щурясь от падающих на мое лицо состриженных волос. – Ту самую дамочку, которая заказывала мне расследования.
– А что? Вполне возможно, что и она. Ей-то выгодно убрать соперницу, да если бы и сын женился на этой… прости, господи! Тоже, знаешь!.. Такую сноху лучше застрелить, чем пустить в семью.
Светка быстренько постригла меня и сделала укладку. Потом мы с ней сидели в комнате отдыха мастеров, благо был разгар рабочего дня, и народу в салоне почти не было, пили чай и болтали о своих делах.
– И хорошо ты на этом деле заработала? – спросила подруга.
– Неплохо.
– Слушай! У меня отгулов накопилось, да плюс два выходных… Давай смотаемся куда-нибудь, отдохнем, развеемся…
– Куда, например? – уточнила я.
– Можно на море. На недельку, а? Отпуск еще только в конце сентября, а так хочется выбраться на свободу!
– Ты прямо как Мельников. Тот тоже меня посылал отдыхать. Только сначала, говорит, сделай себе интимный пирсинг. Нет, ты представляешь?! Сказать мне такое? Извращенец!
– Что, прямо так и сказал? – прыснула Светка.
– Слово в слово.
– Нет, твой Мельников большой оригинал!
– Почему это он мой? – возмутилась я.
В это время коллеги по цеху позвали Светку в зал, потому что пришел кто-то из ее клиентов; мы с ней попрощались, договорившись созвониться, и я поехала к себе домой.
Звонок моего мобильного раздался уже после обеда. Я в это время лежала на диване и листала детективчик, купленный по дороге домой в киоске. Я включила телефон и услышала возмущенный голос Серафимы Аркадьевны, просто оглушивший меня:
– Татьяна, мне только что позвонила дочь из полицейского участка. Ее задержали! Вы слышите: они задержали мою дочь! Она, между прочим, наняла вас не затем, чтобы ее упрятали за решетку! Как вы могли такое допустить?! Немедленно освободите Маргариту!..
Поначалу я даже растерялась. Это у них что, семейное – кричать на сыщиков? Когда задержали их ненаглядного Женечку, Маргарита Игоревна точно так же кричала на меня и сорвала мой отдых на даче.
Я отодвинула руку с телефоном от своего уха и дала возможность пожилой женщине выпустить пар. Но едва в ее монологе появилась пауза (очевидно, графиня набирала воздуха в легкие), как я тут же вставила свое слово:
– Серафима Аркадьевна, если я правильно вас поняла, Маргариту Игоревну задержали в полицейском участке и вы просите меня помочь освободить ее?
– Ну, разумеется!
Я задумалась буквально на одно мгновение. Вытащить Маргариту Игоревну? А что, я, пожалуй, возьмусь. Дело очень трудное, но чем черт не шутит. А вдруг получится? Может, это даже и хорошо, что дело трудное, – легкое решать даже неинтересно.
– Хорошо, – сказала я, – только с одной оговоркой: я попробую помочь вам. Никаких гарантий я дать не могу, потому что положение вашей дочери очень серьезное.
Мне показалось, что Серафима Аркадьевна ахнула или охнула. А может, просто икнула.
– Татьяна! Умоляю! Спасите Маргариту… Она же ни в чем не виновата!
Ага, мы уже не кричим и не требуем, мы уговариваем.
– Но я должна буду поговорить с вами троими. Сегодня же.
– Да-да, конечно! Мы с Женечкой дома, приезжайте. Виталий тоже скоро придет, я сейчас позвоню ему, чтобы не задерживался. Мы ждем вас с нетерпением…
Я положила трубку и начала собираться. Похоже, мне ничего не остается, как снова взяться за дело. Не могу же я отказать в помощи людям, попавшим в беду?!
Когда я приехала в дом Удовиченко, Серафима Аркадьевна с внуком сидели на кухне за столом. Они делали вид, что чаевничают, на самом деле плюшки лежали на тарелке нетронутыми, чай в бокалах у обоих был выпит лишь на треть.
Я сбросила кроссовки в прихожей, прошла вслед за бабушкой в кухню и присела к столу.
– Татьяна, – сказала Серафима Аркадьевна торжественно, – для начала я должна принести вам извинения за мой тон, которым я говорила с вами только что по телефону…
Я не дала ей договорить: не время было разводить политесы.
– Извинения приняты, – с легким поклоном сообщила я.
– Тогда выпьем чай? Или вам кофе?
– Потом, после того, как я побеседую с вами всеми. Но помните: вы должны быть откровенны со мной. Повторяю: предельно откровенны. Иначе я просто не смогу помочь Маргарите Игоревне. Положение ее очень серьезное…
– Мы согласны, – дружно закивали бабушка и внук.
– А где у нас глава семейства? – спросила я.
– Виталий Яковлевич обещал подъехать сразу, как только освободится, – заверила меня Серафима Аркадьевна.
– Тогда начнем с вас, – кивнула я ей.
Евгений взял свой бокал и вышел из кухни.
Я посмотрела на Серафиму Аркадьевну. Она заметно побледнела и выглядела так, как будто ее дочь приговорили к электрическому стулу. Между тем глаза ее горели каким-то странным огнем.
– Татьяна, вы должны помочь Маргарите! – безапелляционно заявила женщина и сжала мое запястье своей рукой. – Умоляю!.. Заклинаю!.. Нет, я требую! Делайте что хотите, только помогите!.. Я готова на все! Если нужны деньги, только скажите сколько.
Я поразилась боевитости и напористости пожилой женщины. Если бы у нее был тот злосчастный пистолет, она бы сейчас, наверное, поставила меня под его дуло.
– Серафима Аркадьевна, – осторожно сказала я, – дело в том, что все складывается против вашей дочери…
– К черту то, что там у них складывается! Соберите доказательства в ее пользу. Вы же смогли помочь Виталию и Женечке, сможете и ей, я уверена.
– Где бы их еще взять, эти доказательства?! Свидетели видели, как Маргарита Игоревна наблюдала за подъездом, в котором жила ваша бывшая домработница.
– И что с того? – удивилась бабушка-графиня. – Скажите на милость – соседи видели! А я дам показания, что видела, как эти самые соседи гурьбой завалили в квартиру этой мерзавки!
– Соседи мерзавки – незаинтересованные люди, – напомнила я. – Карина Овсепян не соблазняла их мужей, сыновей и внуков.
– Как знать!
Я внимательно посмотрела на Серафиму Аркадьевну. Что-то в ее голосе было такое, что заставило меня спросить ее:
– Вам что-то известно? У нее были другие связи?
Женщина посмотрела на меня загадочно:
– Как знать! – повторила она.
– Серафима Аркадьевна, поясните, пожалуйста, что вы имеете в виду, – попросила я.
– А что здесь пояснять? – как будто даже удивилась женщина. – Татьяна, вот смотрите: когда эта девица ушла от моей дочери, она сначала сама сняла себе квартиру. Это потом уже жилье начал оплачивать Виталий. И работу она себе тоже нашла – горничной в одном доме. Чувствуете? Она не пошла работать в магазин продавщицей или секретаршей в какой-нибудь офис, хотя с такими внешними данными ее, я думаю, взяли бы обязательно. Она пошла по тому же самому пути, по которому только что прошла, невзирая на не слишком-то красивое расставание с прежними хозяевами, то есть с нами. Вам не кажется это странным?
Серафима Аркадьевна смотрела на меня многозначительно.
– Вы хотите сказать, что ваша домработница опять искала обеспеченный дом с хозяином-мужчиной в придачу, чтобы снова заниматься, так сказать, своей неблаговидной деятельностью?
Графиня кивнула:
– И вполне вероятно, там она тоже залезла в чью-то постель и тамошняя хозяйка тоже не пришла от этого в восторг. Меня вообще удивляет, что полиция ухватилась только за версию нашей семьи. А другие-то чем лучше? Почему не проверяют других?
Резонный вопрос. Я внимательно посмотрела на собеседницу:
– Серафима Аркадьевна, а откуда вам известно, что Карина снова устроилась домработницей?
Женщина вздохнула и театрально развела руками:
– Мир полнится слухами…
– Может быть, вы даже знаете, у кого?
– Эскюзей муа, но такими сведениями я, к сожалению, не располагаю. Вы у нас сыщик, Татьяна, вы и узнайте, в чьем еще доме нагадила эта тварь… Кстати, вы будете чай?
– Позже… – машинально ответила я. – Разумеется, я приму к сведению то, что вы мне сказали. И у меня к вам будет еще один вопрос. Скажите, Серафима Аркадьевна, почему вы обманули меня, сказав, что не умеете стрелять из пистолета вашего мужа?
Мой вопрос ничуть не смутил женщину. Она лишь вскинула вверх брови и пожала плечами, на которых красовалась накинутая кружевная тонкая шаль:
– А вы сами разве не догадываетесь?
– А вы наняли меня для того, чтобы я разгадывала ваши загадки? – вопросом на вопрос ответила я. – Чтобы тратила время на опровержение ваших заявлений и показаний? И это вместо того, чтобы доказывать невиновность ваших близких!
– Ну, мое показание было не таким уж и ложным. Во-первых, я давно не стреляла из этого пистолета, как и из всех прочих, так что все навыки растеряла, а во-вторых… Ну, подумайте сами, Татьяна: как я могла вот так запросто сознаться в том, что владею оружием? Меня бы тогда могли привлечь в качестве обвиняемой.
– Зато привлекли ваших родственников…
– Но вы же помогли им!
– Хорошо, Серафима Аркадьевна, это все, о чем я хотела спросить вас. Теперь, с вашего позволения, я пойду в комнату вашего внука, с ним мы поговорим там.
– Одну минутку, Татьяна… Я еще раз хотела сказать, что моя дочь не виновата. Помогите ее оправдать. Она не могла… Она не такая, чтобы убить! Поверьте, если бы она действительно хотела расправиться с этой негодяйкой, то сделала бы это давно: ведь она давно знала, что Виталий спит с ней… И не он один… Но она терпела измены мужа, потому что хотела сохранить семью любым способом. Неужели она мало настрадалась? Неужели теперь сядет в тюрьму ни за что?! Татьяна, помогите оправдать мою дочь!
Ну, насчет «ни за что», вопрос, конечно, спорный. А насчет всего остального…
Я внимательно посмотрела в глаза пожилой женщине. В них была такая боль и такая любовь к дочери, что я, мысленно вздохнув, только и смогла ответить:
– Да, я постараюсь сделать все, от меня зависящее…
И удалилась из кухни.
