Глава 7
У меня для тебя хорошие новости! – сказала я без всяких предисловий, врываясь к Мельникову в кабинет.
– Да? – насторожился он. – Интересно какие? Всем полицейским в два раза повысили зарплату? Или решено теперь снова называть нас милицией?
– Насчет зарплаты я, к сожалению, не в курсе, равно как и насчет повторного переименования вас в привычную и родную милицию. Зато теперь я точно знаю, что Удовиченко-младшего надо отпустить!
– Это в честь какой такой радости?
– В честь того, что он невиновен! Андрюша, я нашла свидетелей, которые видели, как в тот день, когда убили домработницу, парень ушел от своей зазнобы в начале седьмого, по дороге бросил в мусорный бак пакет и сел в маршрутку.
– Да неужели? – притворно-восторженно воскликнул Мельников. – И кто же этот ценный свидетель?
– Их несколько. Это бомжи, которые копались в тот день и в то самое время в баках возле дома, где жила наша погибшая.
– Кто-о?
– Да, да, ты не ослышался, это бомжи. Они постоянно отираются там возле баков, собирают выброшенные подгнившие фрукты из соседнего ларька.
– А, ну раз бомжи – это совсем другое дело! Это все в корне меняет! Как же, такие ценные свидетели!..
– Зря иронизируешь, – спокойно сказала я. – Они опознали парня по фото, потому что видели его не в первый раз. Он же приходил к убитой постоянно…
– А они что, и время точное могут сказать? – усмехнулся Мельников.
– Могут, Андрюша, еще как могут!..
– Я так понимаю, у них и часы имеются? И наверняка не какие-нибудь, а фирмы «Ролекс»!
– Это, конечно, вряд ли, – ответила я, стараясь не замечать иронии моего друга, – но время они сверяют по-своему: овощной ларек закрылся, – значит, шесть часов. Машина за мусором ровно в половине седьмого приезжает… Понятно?
– Понятно-то понятно, только как мы докажем, что он бросил мусорный пакет именно в тот день, а не, скажем, днем раньше или днем позже?
– А ты сейчас вызови его и спроси, что они ели с его пассией в день ее убийства.
– И что же такого особенного они ели? Ананасы с рябчиками? Или профитроли в коньячном соусе?
– Нет, Андрюша, ели они обыкновенную курицу-гриль. Но ведь парень сам сказал, что приходил к возлюбленной не каждый день, а всего лишь два-три раза в неделю. И согласись: курицу-гриль люди покупают не каждый день, так что большая доля вероятности, что бомжи видели его именно в тот самый день…
– Ну, хорошо, – махнул рукой Мельников, – допустим, с этими доводами я согласен. Но где я сейчас пойду искать этих твоих бомжей? В каком подвале, возле каких мусорных баков? Может, на городскую свалку за ними съездить?
– А их не надо искать, – сказала я, обрадованная, что мне все-таки удалось убедить моего друга. – Они ждут тебя возле вашего отделения. Так что показания ты можешь снять с них прямо сейчас.
– Тань, ты что, сюда их привела?
– Андрюша, исключительно для того, чтобы избавить тебя от необходимости гоняться за этими ребятами по подвалам и помойкам.
Мельников смотрел на меня с интересом:
– Нет, мать, я, конечно, всего от тебя ожидал, но такого!.. Привести к отделению бомжей! Кстати, их там еще не разогнали? – Он выглянул в окно.
– Не должны разогнать. Я предупредила дежурного, что это – ценные свидетели.
– Да-а… И сколько их там?
– Трое. Андрюша, ты увидишь сам, что это вполне надежные свидетели: не наркоманы, не спившиеся деградировавшие личности, а вполне адекватные люди.
Мельников почесал затылок и усмехнулся:
– Ну, что, пойдем, потолкуем с твоими свидетелями.
Он встал из-за стола, закрыл папку и убрал ее в сейф.
– И еще… – Я полезла в сумочку и достала оттуда диктофон.
– Что это?
– Запись. Получена, конечно, незаконно, но это я так… Для общей картины. Чтобы ты удостоверился: к домработнице в тот день все-таки приходил некто третий…
Через час мы с Евгением вышли из полицейского участка и сели в мою машину.
– Да, ну и запашок от тебя! – не удержалась я, открывая окно. – Никакой автодедозорант не помогает.
Я вставила ключ в замок зажигания.
– Татьяна, – тихо сказал Евгений, – я… Извините, что я тогда хамил вам, не хотел отвечать на ваши вопросы…
– Извиняю. Только мы, кажется, перешли на «ты», забыл? Предлагаю остановиться на таком варианте общения, во всяком случае, меня он устраивает больше.
– Да, конечно! – обрадовался молодой человек.
Я посмотрела на него: он просто светился от счастья. Правда, за те сутки, что он провел в изоляторе временного содержания, он умудрился похудеть и осунуться, и щетина вылезала на его юношески нежных щеках. Но все равно он был сейчас счастлив.
– Ну, что, тогда едем в магазин к твоей маме? Обрадуем ее…
– Едем! – Евгений пристегнулся ремнем и откинулся в кресле, облегченно вздохнув.
Мы не успели подъехать к стоянке возле магазина, как зазвонил мой мобильный. Я достала его из сумки: на дисплее высветился номер мадам Удовиченко.
– Алло?
– Татьяна? Это Маргарита Игоревна. Я хотела бы знать, как там дела с моим сыном?
– А что с вашим сыном? С ним все в порядке, – бодро ответила я, вылезая из машины.
Евгений последовал за мной. Мы двинулись к магазину его мамочки.
– В порядке?! И это вы называете в порядке?! Вы что, издеваетесь надо мной? Мой мальчик сидит в тюрьме… Вы представляете, что там могут с ним сделать? У вас хоть что-нибудь продвинулось в плане его освобождения?
В этот момент мы поднялись на крыльцо и открыли дверь магазина.
– Еще как продвинулось! – бодро сказала я.
– Да? – в голосе Маргариты Игоревны прямо-таки сквозил неприкрытый сарказм. – Может, тогда сегодня вечером заедете к нам домой и дадите мне отчет? Все-таки я заплатила вам…
– Зачем же ждать вечера? Я и сейчас могу дать вам отчет…
В этот момент мы с Евгением подошли к двери подсобки. Я жестом остановила молодого человека и тихо сказала:
– Жень, знаешь что? Давай сделаем твоей маме сюрприз? Я войду первой, а ты – чуть позже, как только я тебя позову. А пока погуляй в торговом зале, ладно?
Он улыбнулся и кивнул. Я взялась за ручку двери. Маргарита сидела за своим столом, сосредоточенно смотрела в компьютер и говорила со мной по телефону. Увидев меня, она удивилась: ее брови поползли вверх, глаза округлились, а рука с телефоном опустилась на стол:
– Татьяна, вы?..
Странный вопрос. Интересно, какой ответ на него считается самым оригинальным?
– Как видите, – я опустилась на стул, стоящий напротив ее стола, – я приехала, чтобы дать вам отчет о проделанной за сутки работе…
Она сложила руки на груди и откинулась на спинку стула.
– Маргарита Игоревна, – начала я, – мне удалось узнать, что не только ваш муж и сын ходили к вашей бывшей домработнице. В тот день, когда ее застрелили, еще один человек посетил ее…
– Какое мне дело до посетителей этой развратницы? Она могла принимать у себя половину всех мужчин города, но какое это имеет отношение к моему сыну?
– Вы будете удивлены, но самое что ни на есть прямое. В тот день, после ухода Евгения от Карины, а мне удалось установить, что он ушел от нее незадолго до выстрела, к ней явился еще один человек…
Я увидела, как Маргарита побледнела. Это было очень заметно. Она как будто даже перестала дышать. Она смотрела на меня испуганно, хотя очень старалась не показать этого.
– И вот этот человек, как я считаю, и является убийцей. И я знаю, кто это.
Она качнулась. Мне показалось, что она теряет сознание, но не успела я спросить: «Вам плохо?», как Маргарита Игоревна взяла себя в руки и довольно холодно спросила:
– А какое все это отношение имеет к нам?
– А вы ничего не хотите мне рассказать? – спросила я.
Она посмотрела на меня с недоумением. «Хорошая актриса, – подумала я. – Гениально играет, просто живет, а не играет, настолько все выглядит натурально – недоумение, возмущение…»
– Я? Вам?.. А что я могу вам рассказать? Я в квартире этой развратницы не была. Если ее кто-то убил, так и поделом! Не будет соблазнять чужих мужей и совращать молодых людей!
Она сказала это довольно жестко. Впрочем, я ее прекрасно понимала. Как ревнивая женщина обманутую женщину.
– Татьяна, так я все-таки не услышала от вас отчет о проделанной вами работе. Хотелось бы знать: когда же я увижу своего сына?
– А, это… – сказала я небрежно, – да хоть сейчас! Евгений!
Я выкрикнула его имя громко, он услышал и вошел в подсобку.
– Ах! – Маргарита Игоревна вскочила со своего стула со скоростью двадцатилетней девочки.
Она кинулась к сыну и заключила его в объятия.
– Женечка! Мальчик мой! – Она рыдала, как будто не видела его целый год. – Господи! Как я переживала за тебя… Я не спала всю ночь… Как ты там?
– Да ничего, мам, все нормально… Теперь нормально…
– Тебя что, отпустили? Нет, правда, отпустили? Под подписку, да? – Женщина все еще держала сына в объятиях и снизу вверх заглядывала ему в лицо.
– Нет, его просто отпустили, совсем, – сказала я.
– Мам, Татьяна доказала этому Мельникову, что я не виноват, что я ушел незадолго до выстрела. Он сначала не верил, все слушал какую-то запись на диктофоне, а еще к отделению приходили какие-то бомжи, он беседовал с ними…
Она качала головой:
– Похудел-то как!.. Тебя там что, морили голодом?
– Нет, давали кашу, но такую противную… Я не мог есть…
– А запах-то, запах!.. Господи! Я немедленно отвезу тебя домой! Тебе надо помыться, а то еще подхватишь какую-нибудь заразу… И еще надо позвать Ниночку-медсестру из соседней квартиры, пусть сделает тебе дезинфекцию и прививку от… от чего-нибудь… Татьяна, – повернулась ко мне Маргарита Игоревна, – спасибо вам… Я даже не думала, что вы так быстро вызволите Женечку. Надеюсь, те деньги, которые вы получили в качестве аванса, удовлетворят вас и в качестве премиальных?
Я кивнула. Маргарита осталась довольна, что не надо доплачивать мне, а я осталась довольна, что фактически за день работы получила пятьсот долларов.
– Маргарита Игоревна, а может, я сама его отвезу домой? – спросила я. – Вам надо работать, а мне почти по пути…
– Да? Отвезете? Ну, хорошо… Женечка, там бабушка дома, она тебя покормит. Она сготовила уху из осетрины…
– Мам, ну что ты со мной, как с маленьким? – Евгений недовольно покосился на меня.
Наверное, ему было неудобно, что мама сюсюкала с ним при постороннем человеке. Я его прекрасно понимала: он едва не женился, едва не стал главой семьи, а тут – бабушка покормит тебя…
– Да, хорошо… Поезжайте… Хорошо… Как я рада!.. Искупайся… Там бабушка приготовила…
Я видела, что женщина все еще не пришла в себя после потрясения, которое пережила. Я взяла молодого человека за локоть и вывела из подсобки. Потом в дверях я обернулась и спросила:
– Маргарита Игоревна, так вы точно не хотите мне ничего сказать?
– Что? Я? Сказать?.. Вы о чем?
Передо мной снова была гениальная актриса в роли не понимающей, о чем идет речь, и не причастной к убийству светской дамы.
– Я бы на вашем месте все рассказала. Вы можете пролить свет на темное прошлое одного человека.
– Простите, что пролить?
– Свет.
Она посмотрела на меня подозрительно:
– Что значит: все рассказать? Я ничего не знаю! И не надо, Татьяна, на меня так смотреть!
– Ну, как знаете…
Мы с Евгением вышли на улицу.
– Как здесь легко дышится! – сказал он, выпячивая грудь. – Вот он – пьянящий воздух свободы!
– Да, как там сказал классик? Темницы рухнут, и свобода нас встретит радостно у входа…
Не прошло и получаса, как мы с Женей входили в его дом. Бабушка едва не упала в обморок, увидев любимого внука. Предупрежденная дочерью, она встретила нас в дверях:
– Женечка! Родной! Как я рада, внучек!.. Фу! Что за запах! Так, давай быстро в ванную! Одежду положи в целлофановый пакет и обязательно туго завяжи его… Я потом постираю. А мы с вами, Татьяна, на кухню. Мойте руки… Сейчас я угощу вас таким отменным кофе!..
От моего любимого напитка я еще ни разу не отказывалась и потому с удовольствием прошла вслед за Серафимой Аркадьевной на кухню, где села за стол в ожидании угощения.
– А вы разве не на даче? – спросила я хозяйку.
– Ой, Татьяна! Да какая уж тут дача?.. Нет, я там была, съездила, все полила, потом вернулась. Поживешь тут на даче, как же! То зятя арестовали, то внука… Я вся испереживалась! И что за напасть на нашу семью?! Нет, как только эта распутница переступила порог квартиры моей дочери, так все и началось – все неприятности и эти самые напасти. Как я ругаю Маргариту за то, что она наняла ее!..
– Да, я вас понимаю, – согласилась я с Серафимой Аркадьевной. – Если бы не эта история с убийством вашей бывшей домработницы, жили бы вы сейчас спокойно на даче, на природе, поливали бы цветы и наслаждались заслуженным отдыхом…
Хозяйка налила в мою чашку ароматный кофе и поставила передо мной:
– Берите – вот сахар, шоколадное печенье… Нет, Маргарита сделала большую глупость, взяв ее… Но что теперь говорить об этом! Главное – и зятя, и внука оправдали! Мы все снова вместе! В ближайшие выходные поедем на дачу, сделаем там шашлык, будем сидеть у костра и пить чай с травами. У меня на даче растет столько лечебных трав – мята, душица, мелисса, чабрец… Я все это сушу: у меня на веранде висят пучки разных трав. Мы завариваем чай в самоваре – настоящем, сделанном еще до революции. Он достался мне в наследство от родителей…
Женина бабушка просто светилась от счастья. Однако я пришла сюда не кофе распивать, а выяснить один существенный для себя вопрос. И я, выбрав момент, задала его:
– Скажите, Серафима Аркадьевна, а вы лично как узнали о смерти вашей бывшей домработницы?
– Я? – Казалось, она растерялась от неожиданного вопроса. – А, я узнала, когда арестовали Виталия. Я тогда жила на даче. Маргарита позвонила мне и со слезами рассказала…
– Представляю, каково вам было услышать такое!.. Дочь, наверное, сразу приехала к вам…
– Зачем? Нет, ко мне на дачу она не приезжала.
– Но в самом начале месяца ведь кто-то приезжал к вам?
– Да никто… С чего вы взяли, что вообще кто-то приезжал? Нет, в этом году из моих детей на даче еще никто не был. Я сама отправилась в город, как только узнала про арест Виталия… Закрыла дачу, села на электричку и приехала. Я поняла, что в такую минуту должна быть рядом с дочерью, должна поддержать ее морально. Маргарита так любит Виталия! К тому же они прожили больше двадцати лет…
Серафима Аркадьевна горестно вздохнула и покачала головой:
– Как она переживала из-за него! Как плакала!.. Я приехала и тут же занялась хозяйством, мне уже было не до дачи… Татьяна, а почему вы задаете такие странные вопросы?
– Видите ли, Серафима Аркадьевна, я хочу выяснить для себя одну важную деталь…
– Зачем? Что еще нужно выяснять? Разве с освобождением Женечки весь этот кошмар не закончился?
Женщина смотрела на меня с недоумением и даже некоторым испугом.
Страшно не хотелось ее огорчать, тем более что бабушка-графиня была по-человечески симпатична мне. Но я не строила иллюзий в отношении ее дочери и потому предвидела, что неприятности в этой семье действительно еще не закончились.
– Серафима Аркадьевна, – осторожно начала я, – полиция пока так и не нашла преступника…
– Вы называете преступником человека, который освободил мир от этой воровки и распутницы?!
Женщина смотрела на меня с явным непониманием.
– Серафима Аркадьевна, поймите меня правильно. Я не спешу причислить вашу бывшую домработницу к лику святых, – ответила я, – но ведь она не убийца, не насильница. Вам не кажется, что смерть – это слишком суровое наказание для нее? И, между прочим, деньги из сейфа вашей дочери воровала не она.
– А вы откуда это знаете? – Серафима Аркадьевна вскинула свои тонкие, искусно подкрашенные брови.
– Ваш внук признался мне, что делал это сам. Для нее, но сам.
– Но это она толкнула Евгения на этот путь! Подумать только: воровать у собственных родителей ради какой-то… Татьяна, поймите, если бы не эта распутница, мальчик не стал бы таким! Я больше чем уверена: она просто окрутила его, как говорится, запудрила ему мозги. До встречи с ней наш мальчик был совершенно другим.
– Этого я не отрицаю. Более того, я согласна, что ваша домработница поступила в высшей степени непорядочно, заведя роман с обоими мужчинами. Виталий Яковлевич – женатый человек, а Евгений еще совсем юноша. Но тем не менее убивать ее вот так, без суда и следствия…
– Татьяна, может быть, все-таки хватит о ней? Давайте поговорим о чем-нибудь приятном. Все-таки у нас радость: Женечку освободили! Я, кстати, так и не поблагодарила вас…
И Серафима Аркадьевна принялась рассыпаться в любезностях, восхвалять мой талант частного сыщика и вообще петь мне дифирамбы. Все это, конечно, было очень приятно слышать, но это уводило меня от того, зачем, собственно, я и приехала сюда: от выяснения, причастна ли мадам Удовиченко к смерти своей бывшей домработницы.
Я нашла в потоке слов женщины паузу и все-таки вставила туда свой вопрос:
– Как вы считаете, полиция, отпустив вашего внука, успокоится на этом?
Серафима Аркадьевна немного растерялась:
– Я не знаю… Я же не могу рассуждать, как полицейские… Боже мой, все никак не могу привыкнуть: столько лет была милиция, теперь стала полиция… Зачем вообще было нужно переименовывать это учреждение?
Я не успела ответить на ее, в общем-то, риторический вопрос, потому что в этот момент в кухню заглянул Евгений. Его лицо было гладко выбритым, его все еще влажные волосы были аккуратно зачесаны назад, и от него пахло дорогим парфюмом. Чистая домашняя майка и укороченные джинсы делали его похожим на мальчика-подростка.
– Ой, Женечка! – подхватилась бабушка. – Уже искупался? Сейчас я тебя покормлю… Я сегодня сготовила уху. Садись сюда. Татьяна, а вы будете уху? Из осетрины…
Признаюсь, долго уговаривать меня не пришлось, и вскоре мы с Евгением наперегонки уминали бабушкину уху, настолько ароматную и вкусную, что, казалось, ничего вкуснее я никогда и не ела.
После обеда (или, скорее, ужина, если судить по времени, приближающемуся к вечеру) я поняла, что злоупотреблять гостеприимством Серафимы Аркадьевны больше не стоит, поблагодарила женщину за угощение и попрощалась с ней и Евгением. Оставив бабушку и внука наедине, я отправилась восвояси.
Дома я, прежде всего, сделала себе кофейку, села в кресло, чтобы насладиться своим любимым напитком и выкурить сигаретку, а также поразмышлять о тех событиях, которые произошли в последнее время и произойдут, я уверена, в самом ближайшем будущем. Ведь это только наивная бабушка-графиня считает, что все плохое для ее семьи позади, но я-то знаю, кто следующий претендент на звание преступника!
Почему же она не ответила на мои вопросы? Предпочитает страусиную политику: в данный конкретный момент все хорошо, так, значит, не о чем и беспокоиться? А что будет дальше? Что же вы, Серафима Аркадьевна, прячете голову в песок? Неужели не понимаете моих намеков, что для вашей семьи не все злоключения закончились?
Впрочем, что спрашивать с пожилой женщины, на которую и так свалились серьезные переживания за ее родных и близких?! Я узнала от нее главное: после убийства домработницы никто к ней на дачу не приезжал. И, мне кажется, она не лжет, во всяком случае, непохоже, чтобы так искусно лгала.
Итак, мне удалось оправдать двоих членов семьи Удовиченко – отца и сына. Теперь рассмотрим еще один возможный вариант. Если это Маргарита Игоревна грохнула соперницу, то куда она могла спрятать пистолет? Ну, тут выбор большой. Выбросила в Волгу – это раз. Как говорится, дело сделано и концы в воду. Могла спрятать у себя в магазине – это второй вариант, но, на мой взгляд, более сомнительный. Прятать в магазине оружие опасно: девочки-продавщицы в поисках какого-нибудь чайника могут перерыть все в подсобке и найти такую важную улику. А еще Маргарита могла поехать к родителям на дачу и закопать его где-нибудь, например под кустом смородины. Нет, лучше крыжовника. Или положить на чердак, где много всякого хлама. Причем съездить на дачу она могла без ведома матери, например, ночью, ведь у нее своя машина, и от расписания электричек она не зависит. Поэтому Серафима Аркадьевна сейчас с чистой совестью заявляет, что к ней на дачу никто не наведывался… А еще мадам Удовиченко могла бросить пистолет в какой-нибудь колодец: вон их сколько в городе с открытыми люками! И в этом случае оружие не найдут еще очень долго: как известно, слесари-ремонтники в эти колодцы заглядывают довольно редко.
Да-а, много чего могла Маргарита Игоревна, но вот вопрос: сделала ли она это? Рассказ продавщицы Даши говорит не в ее пользу. Девушка утверждает, что в седьмом часу она хватилась своей хозяйки, но та куда-то странным образом подевалась. Туалет был заперт изнутри, а вторая продавщица, Маша, находилась в это время в торговом зале. Значит, в нем могла запереться только хозяйка магазина, выйти через запасной ход в подъезд, оттуда на улицу, сесть в машину и приехать к дому Карины. Впрочем, почему могла? Похоже, именно так она и сделала, ведь соседка Любовь Григорьевна видела ее, прячущуюся за овощным ларьком. Она даже точно описала ее одежду – светлый плащ и пестрая косынка. Именно так и одевается мадам Удовиченко. И еще соседка сказала, что женщина была на машине. Это тоже подтверждает версию, что именно Маргарита была в тот день возле дома Карины, наблюдала за подъездом и, как только увидела, что ее сын вышел от девушки, тут же вошла в подъезд, позвонила в квартиру и, как только ей открыли, ворвалась в нее. Соседка видела только мелькнувший край одежды, а потом дверь захлопнулась.
Так, будем исходить из того, что все именно так и было. Но тогда возникает вопрос: зачем Карина впустила свою бывшую хозяйку? Она что, не догадывалась, что та пришла к ней как минимум поскандалить?
Хороший вопрос. Значит, Маргарита как-то заставила девушку открыть ей дверь. Пригрозила? Хм, чем она могла ей пригрозить? Обманула? Но как? А может, она где-то раздобыла ключ от квартиры и проникла туда без приглашения? Соседка не видела, чтобы третий посетитель звонил в дверь, она видела только мелькнувшую одежду перед тем, как дверь закрылась. Что ж, вполне возможно и такое…
Вопросы, вопросы, просто море вопросов, и пока ни одного ответа…
И все-таки девяносто девять процентов за то, что именно мадам Удовиченко третьей вошла к домработнице. Хотя она уверяет, что в ее квартире она не была. Но я ей не верю. Как там сказал Козьма Прутков: «Единожды солгавши…»
Помнится, моя подруга Светка придерживалась иного мнения: «…Домработницу все-таки сынуля грохнул! На что хочешь поспорим. Молодости свойственна горячность и импульсивность. Скорее всего, она предпочла ему папочку, вот он и психанул…»
Фактически Светка проспорила мне: сынуля оказался как раз ни при чем. А Светке тогда даже показалось, что в этом деле все очень просто и очевидно.
«– Ну, конечно! Ха! Делов-то! Господи, я-то думала у вас там сложные какие-то преступления, а здесь же все просто, как гвоздь!..
Просто, как гвоздь…
– Тань, ну, сама подумай: это же банальный любовный треугольник…»
И Андрюша Мельников тогда тоже считал, что домработницу пришили либо папочка, либо сынок. Нет, ребята, не все в этом деле оказалось так просто. Точнее, как раз все очень и очень непросто. Вот что теперь мне делать с мадам Удовиченко? Ведь если Маргарита Игоревна была в квартире Карины и убила ее, то она не могла не понимать, что подставляет своего мужа или единственного сына, ведь их видели и опознали соседи, да и отпечатки пальчиков… И все-таки она пошла на это. Ну, если, конечно, пошла…
А может, в тот момент ей было уже на все наплевать? Женщина, доведенная до отчаяния изменами мужа и дурацкими любовными похождениями сына, способна на многое! В конце концов ее можно понять и даже где-то оправдать: она спасала свою семью, боролась за свое женское счастье. Хотя какое уж счастье с человеком, который тебе постоянно изменяет!
Да, Маргарите Игоревне, как никому, было выгодно устранить соперницу. Думаю, ей страшно было даже представить себе, что ее, сорокапятилетнюю женщину, бросит муж, с которым она прожила больше двадцати лет, которого она любила и с которым вырастила сына. Развод, дележ имущества, суды и, в конечном итоге, – одиночество в таком достаточно немолодом возрасте…
А если бы сын женился, не дай бог, на «этой распутнице»? И этот вариант для Маргариты был бы ничем не лучше. Иметь сноху, которая на шесть лет старше твоего сына, которая была любовницей твоего мужа! Ужас! И вот – один выстрел… И все! Нет больше этого кошмара: ни муж не уйдет к молодой, ни сын не женится на распутнице… Да, ей было выгоднее всего. Только ей! Мотивчик – лучше не придумаешь.
Я посмотрела в свою пустую чашку. Пожалуй, стоит налить еще кофе, а то думанье мое пока не кончилось. Я пошла в кухню, поставила турку на огонь, достала из холодильника остатки сливочного масла, из хлебницы – кусок почти зачерствевшего батона и сделала себе бутерброд. Когда кофе был готов, я вернулась в комнату с чашкой и бутербродом и снова уселась с ногами в кресло.
Итак, как говорил сказочный герой Карлсон, продолжаем разговор…
На чем мы остановились, Татьяна Александровна? На мотивчике. Мотивчик нарисовался очень даже аппетитный, и Мельников за него обязательно ухватится. Уж я-то своего друга знаю! Завтра же позвонит и обрадует меня новостью – мадам Удовиченко в изоляторе временного содержания…
А что сказал его коллега Вася? Какую-то тупую версию он родил?.. А, насчет не выданного Виталием Яковлевичем банковского кредита. Даже Мельников согласился, что это чушь. Но в одном Вася прав: мы должны рассмотреть все возможные варианты. А я, выйдя из отделения, тогда еще подумала: и невозможные тоже.
А какие варианты могут быть невозможными? Боюсь, что, если рассуждать с этой точки зрения, таких окажется воз и маленькая тележка. Кажется, один раз у меня мелькнула мысль насчет бывшей девушки Евгения Марины. Брошенная парнем девчонка, продолжающая искать у него любви или, по крайней мере, сочувствия. А он ее опять посылает… Нехорошо это, конечно, и очень некрасиво с его стороны. Но тут, как говорится, сердцу не прикажешь. Как гласит народная мудрость: любовь зла, полюбишь и… распутную домработницу.
Так, так, так… Полюбил домработницу и даже собирался жениться на ней. А вот интересно, мальчик Женя успел сказать об этом кому-нибудь из родственников? Если он сказал матери, то ее положение становится только еще хуже. А может, и не собирался он на ней жениться, просто похвастал передо мной: мол, вы меня за ребенка держите, а я вон уже какой взрослый и самостоятельный – женюсь!
Итак, первое, что мне предстоит узнать: сказал ли Евгений и кому именно о своей предстоящей женитьбе? И если мамочка узнала шокирующую для нее новость, то вполне возможно, что решилась расстроить свадьбу сына именно таким не совсем цивилизованным способом.
Далее. Вернуться опять к однокурснице Марине и проверить ее алиби. Девочка она, кажется, хорошая, но как знать?! Может, ее отвергнутая любовь требовала отмщения? Мне почему-то вспомнился ее разговор с Евгением, подслушанный мной на набережной:
«…Марин… Хватит все об одном и том же. Надоело, понимаешь?! Имей хоть гордость. Я тебе уже сто раз говорил, скажу и в сто первый и последний: не ищи больше со мной встречи. Мне и так неприятно, что мы в одной группе… Я с тобой встречаться не могу. Не не хочу, а именно не могу, понимаешь? А то, что Карина умерла… Ты права, ее, конечно, не воскресишь, но мои чувства к ней все еще живы… Поэтому не обижайся и прощай!
– Женя!!!
– Не надо, Марин! Оставь меня…»
Да, да, именно так он ей и сказал. А может, она пришла к счастливой сопернице поговорить, а точнее, отговорить ее выходить за Евгения, а та стала насмехаться над бедной брошенной девушкой? А то, что они виделись раньше и знали друг друга, это мне сама Марина сказала, когда я спросила ее, встречалась ли она с погибшей?
– С кем? С домработницей? Видела я ее, конечно. Я же приходила к Жене домой…
Но откуда у Марины пистолет? Ведь, как мы знаем, именно Карина похитила его из дома Удовиченко? Как он мог оказаться в руках Марины? Я этот вариант уже обдумывала, но отбросила ввиду того, что Марина перестала бывать в доме Удовиченко задолго до того, как Евгений начал спать с домработницей, и, следовательно, не могла похитить пистолет. А если рассмотреть такую версию: Марина пришла в дом к Карине требовать оставить в покое Женю, девушки, мягко говоря, повздорили, и Карина, угрожая оружием, стала выгонять незваную гостью из своей квартиры, а Марина отняла его. А потом нечаянно или нарочно пальнула в счастливую соперницу. А что, неплохая версия! Надо будет подкинуть ее Мельникову. Марину, конечно, по-человечески жалко, но что, если мадам Удовиченко и вправду не убивала? Садиться в тюрьму на всю оставшуюся жизнь ни за что?!
В самом обозримом, я бы даже сказала, ближайшем будущем мадам Удовиченко задержат, и не надо быть провидицей, чтобы предположить, что ее супруг наймет меня, чтобы помочь в ее освобождении. И тогда мне придется заниматься этим делом вплотную. И оправдать именно Маргариту Игоревну мне будет труднее всего, ведь я совершенно не уверена в ее невиновности.
Да, да, труднее всего… Если в невиновности Удовиченко-старшего я была практически уверена, в невиновности его сына сомневалась (как говорит моя подруга Светка: «Шансы пятьдесят на пятьдесят»), то с матерью почтенного семейства дела обстоят намного хуже. И если уж я возьмусь за это, прямо скажем, непростое дело, то тогда надо подвести итог того, что я знаю о ней, пусть даже знаю не слишком много. Первое: дамочка она нервная, хотя, в общем-то, умеет держать себя в руках. Но мои вопросы ей очень не нравились. На некоторые она просто отказалась отвечать. Я тогда сразу подумала, что ей есть что скрывать от меня. Что именно? Например, то, что стрелять она все-таки умеет. «…Только не вздумайте подозревать сына! Он не умеет обращаться с оружием. Я, кстати, тоже…»
Далее. От посещения Карины в тот злосчастный день она тоже открещивается. Если бы не показания соседки и продавщицы Даши…
До чего я не люблю скрытных молчаливых людей! Насколько проще с откровенными болтунами: сами все о себе расскажут, что надо и не надо. А теперь вот добывай о Маргарите все ее секретные сведения!
А еще я хотела обмозговать ситуацию с папочкой и сыном. Странные они все-таки люди: по очереди ходили к одной даме сердца и не могли между собой решить этот вопрос! Тоже мне, мужики! Что, не хватило смелости выяснить вопрос между собой? А вот в следующий раз я и спрошу их об этом!
Так, о чем еще стоит подумать?..
Нет. Все, хватит! Хватит думать о Маргарите Игоревне и этой непутевой домработнице. В самом деле, сколько можно? У меня уже и так мозги набекрень. Надо взять тайм-аут и заняться чем-нибудь другим. О! Приготовлю-ка я лучше что-нибудь на ужин, а то до ночи еще далеко, а осетринная уха уже потихоньку переваривается в моем желудке, и скоро он опять заявит о себе.
Я отправилась на кухню.
Холодильник был пуст, как бескрайние просторы Северного полюса: кроме льда и снега – ничего… Черт, почему я не подумала про ужин раньше? Надо было по дороге домой заехать в супермаркет и прикупить чего-нибудь съедобного. А теперь придется снова одеваться, выходить из дома и тащиться в магазин за целый квартал…
Народа в супермаркете было много. Оно и понятно: вечер, люди идут с работы, по дороге запасаются провизией.
Я ходила по огромному залу с корзиной в руках и собирала с полок все, что в моем понимании было съедобным. Так, это готовая пицца – только разогреть в микроволновке… Это – сыр, тоже полезная в хозяйстве вещь: отрезал – и бутерброд готов!.. Сливочное масло – сгодится… Голубцы-полуфабрикаты – можно взять для разнообразия… Мясной фарш – на тот случай, если соберусь сготовить настоящий обед… Наверное, все-таки пришло время вспомнить, что Маргарита и ее мама лгали о том, что не умеют стрелять из папочкиного пистолета. Лгали… Обе лгали… Впрочем, я бы на их месте, скорее всего, поступила бы так же. Каждый имеет право защищать себя и свою свободу. А что, в самом деле, рассказывать всем и каждому о своих талантах?!.
«– Маргарита Игоревна, позвольте вас спросить, как вы провели тот день?
– Я? – Она тогда удивилась и даже возмутилась. – А при чем тут я?
– Все при чем. Все, кто имеет хоть какое-то отношение к убитой.
– Я – не имею! – Ответ категоричный, надула губки, как будто оскорбилась в лучших чувствах».
Она ее жутко ненавидела… Странно, что она не грохнула ее раньше. Впрочем, это как раз объяснимо: пистолета-то в доме уже не было! А может, домработница все выдумала про брата? Может, пистолет она выкрала именно потому, что боялась: хозяйка пальнет в нее, когда узнает, что та спит с ее муженьком в свободное от своих основных занятий время?
Однако я опять думаю о Маргарите. Все мои мысли против моей же воли крутятся вокруг этой женщины. Но ведь ее никто пока не арестовал. Она просила меня помочь освободить ее сына, я это сделала, так что ко мне претензий нет. Я также просила ее все без утайки рассказать мне, но она пренебрегла моим предостережением. Что ж, это ее дело. Если теперь ребята из отдела Мельникова задержат эту дамочку, у нее будут большие проблемы. Во всяком случае, доказать свою непричастность к убийству у нее вряд ли получится.
А вдруг Маргарита все-таки не входила в квартиру Карины? Ну и что, что она была там? Возле дома была, а в квартиру не входила! А если был кто-то еще, та же брошенная Евгением Марина? Или братец-уголовничек!..
Черт! Как я забыла о нем?! Ведь Евгений сказал: Карина жаловалась ему, что он ее избивает, отнимает деньги и заставляет воровать для него вещи из квартиры семьи Удовиченко. А если он узнал, что у Карины есть оружие? Может, он стал избивать ее, отнимая кошелек, а она возьми и достань пистолетик! Направила прямо в бандитскую рожу любимому братцу… Хотела всего лишь припугнуть неугомонного родственничка, а тот, не оценив юмора, отнял у нее оружие и сам пальнул в сестру.
Точно! Вот кто был третьим – братец-уголовничек! Как бы мне теперь узнать про него хоть что-нибудь!..
Черт, я опять ломаю голову над этим… Нет, все, хватит! Беру вот эту пачку печенья и иду к кассе. Пора домой, пока я тут половину магазина не скупила.
– Татьяна! – Это был Мельников. Он тоже держал в руках корзину, в которой лежали батон хлеба и кусок докторской колбасы. Под мышкой у него была черная кожаная папка для бумаг. Мы пошли навстречу друг другу.
– Ты что здесь делаешь? – спросил Андрей, посмотрев на мои покупки.
– Странный вопрос для опера, ты не находишь? Если я скажу тебе, что хожу здесь с экскурсией, ты ведь не поверишь?
– Тебе, мать, – поверю!
– Тогда присоединяйся, Андрюша, будем вместе наслаждаться обзором шедевров пищевой промышленности.
– Делать мне больше нечего! Я сейчас возьму спагетти и еще соус к ним и – к выходу!
– Тогда я пошла занимать очередь в кассу.
Из магазина мы вышли вместе.
– Андрюш, тебе куда? – спросила я уже на крыльце, видя, что мой друг немного мнется.
– Вообще-то, мать, я хотел напроситься к тебе в гости.
– Так в чем дело? Напросись. Только предупреждаю: у меня немного неубрано, так сказать, маленький творческий беспорядок…
– Да ладно! Думаешь, у меня дома лучше?
Помыв руки, я первым делом поставила голубцы в микроволновку, порезала Андрюшкину докторскую колбасу, сделала бутерброды и заварила кофе, потому что в ожидании голубцов Мельников предложил «заморить червячка».
– А ты вообще ко мне по делу или как? – спросила я, разлив в чашки кофе и пододвинув к моему другу сахарницу.
– Вообще-то, сначала я просто хотел зайти к тебе в гости… – начал Андрей.
– Но просто у тебя не получилось, – утвердительно закончила я за него фразу.
Он кивнул, откусив солидный кусок бутерброда.
– Что-то случилось? – Я тоже взяла с тарелки бутерброд и положила в свою чашку сахар.
Он снова кивнул, потом проглотил пережеванное и закончил:
– У нас, ты же знаешь, всегда что-то случается. Мы же не можем без приключений и происшествий.
– И что же случилось на сей раз?
– Сегодня утром в одной подворотне дворничиха нашла труп парня, по приметам очень похожего на одного из грабителей, что в последнее время терроризировали женщин по ночам. Помнишь, я тебе рассказывал? Сначала били по голове чем-нибудь тяжелым, потом отнимали кошельки, мобильники, украшения снимали…
С этими словами Мельников достал из своей папки фотографию и положил передо мной.
Я взяла ее и стала рассматривать. На фотографии был молодой мужчина лет тридцати или около того. Он лежал на земле в неестественной скрюченной позе. Самое удивительное, что его лицо, которое, по счастью, было видно очень хорошо, показалось мне знакомым.
– Ничего не замечаешь? – спросил Андрей.
– А что, должна что-то заметить?
– Посмотри внимательнее.
Я посмотрела внимательно, потом очень внимательно, потом так внимательно, насколько вообще была способна смотреть, но ничего особенного так и не увидела. Обыкновенный труп, обыкновенная для трупа поза, одежда тоже – не от кутюрье…
– Ну, что скажешь, мать?
– Кроме того, что лицо кажется знакомым, – ничего. – Я вернула фото Андрею.
Он усмехнулся:
– Наблюдательная! Лицо кажется знакомым! Еще бы не знакомое! Мы пробили его пальчики по нашей картотеке, и оказалось, что это… Знаешь кто?
– Ну, хватит, Андрюш! Не тяни резину! Ты сюда что, в игру «угадай-ка» пришел поиграть?! – рассердилась я.
Мой друг не обиделся. Он достал из папки еще одну фотографию и положил передо мной на стол. Я взглянула на нее.
– Это я уже видела, – сказала я, – застреленная домработница Карина Овсепян.
– Тогда познакомься: ее брат, Карен Овсепян…
