Глава 8
Маргарита Петровна
В загсе скучала перезревшая девица. Я таких определяю по взгляду. Полная, с волосатыми ногами и жирными складками вокруг шеи, работница загса выглядела недурственно: шифоновое платье, туфли на платформе, золотые перстни на пальцах с малиновым маникюром. Представляю, как не любила она счастливые пары. И с каким удовольствием ставила штампы о разводе.
— Девушка, я пришла к вам по очень интимному вопросу. Если вы мне откажете, я пропала. А вам это абсолютно ничего не будет стоить…
— А что случилось? — заинтересовалась девственница.
— Ничего особенного, — надрывным голосом, с долей истерии, произнесла я и театрально усмехнулась, — просто мой муж мне изменяет…
— Вы собираетесь с ним развестись? У вас есть дети? — Работница загса четко знала свои профессиональные обязанности.
— Детей нет и не будет, — продолжала я более трагическим голосом. — Просто я хотела бы узнать фамилию этой стервы до замужества… Потому что, если это Крайнова… Я вас очень прошу, позвольте мне заглянуть в ваш журнал двухлетней давности… Это очень для меня важно…
Я не первый раз несла людям подобную чушь. Главное, когда ты стремишься к цели — особенно если цель благородная, — создать у твоего слушателя впечатление, что ты говоришь вполне ясные, даже элементарные вещи, которые поймет и ребенок, но при этом пороть самую настоящую чепуху. Если же еще постараться пустить слезу, то дело, считай, в кармане.
Девственница, обрадованная возможностью отомстить кому-то и, судя по всему, вообще склонная к гаденьким авантюрам, бухнула на стол два пухлых журнала.
— Только это… Если кто придет, то сразу смотрите в окно, хорошо?
Я удивленно пожала плечами.
— Хорошо.
Я искала дату регистрации Липкиных. А пришла именно в этот загс, потому что, разбирая их вещи, наткнулась на альбом со свадебными фотографиями. Трудно было не определить, в каком именно загсе они регистрировались.
И я нашла эту драгоценную запись. Вот она, девичья фамилия Эммы. Дымкова.
Я поблагодарила сердобольную работницу загса и, не дав ей опомниться, выбежала на улицу. Села в машину и помчалась к первому же ближайшему телефону-автомату.
Я хотела позвонить одному знакомому, который был мне очень обязан. Он мог в течение пяти минут назвать мне все адреса и места проживания Эммы Дымковой с точностью до дня свадьбы.
Но его телефон молчал.
Мне ничего не оставалось, как переключить свое внимание на что-то другое. И этим другим у меня была встреча с Фионовым. Кроме того, у Алины должны быть сведения о том, где он находился в день убийства с десяти до четырнадцати часов. То есть есть ли у него алиби?
И я поехала к Алине в «Феникс».
Первое впечатление — Алина растерянна.
— Что это с тобой? Что случилось?
— Мне кажется, что мы все это зря затеяли. Признаюсь честно, я боюсь. Если Фионов узнает о том, что я все-таки наняла вас, то он уволит меня. Больше того, — она опустила голову, — у меня могут возникнуть огромные неприятности.
— У Фионова есть алиби? — спросила я, словно и не слышала только что произнесенных ею фраз.
— Не знаю. Я ничего не знаю. Я не могу его допрашивать.
— Послушай, Алина, но тогда мне самой придется поговорить с ним. Кстати, он на месте?
— Да, только что приехал.
Я взглянула на дверь с табличкой «Зам. генерального директора».
— Спроси, он меня примет?
Алина, словно на эшафот, поплелась к Фионову. Что же это за тип такой, если он нагнал на нее столько страха?
— Илья Ильич, я из прокуратуры. — Достала я свое липовое удостоверение и поднесла к глазам Фионова. Это был высокий худой человек, очень бледный, я бы даже сказала, болезненного вида. Огромные впалые глаза, темные жиденькие волосы, большой некрасивый рот. И сильный, упрямый подбородок. Взгляд — насмешливый и оценивающий.
— Это вы-то из прокуратуры? — Он хихикнул и откинулся на спинку кресла. — Я все о вас знаю и знаю даже, зачем вы ко мне пришли. Вы — частный детектив Иванова. Но я уже сказал Алине, что в таком деле, как поиски убийцы Якова Самуиловича, я кустарщины не потерплю. Здесь уже работают профессионалы. И в прокуратуре, и в других органах. Так что если вы пришли, чтобы я нанял вас, то вы зря потратили ваше драгоценное время.
— Но меня уже наняли.
— Кто? Неужели Алина?
— Алине придется лет сорок работать, чтобы расплатиться только за сумму аванса, Илья Ильич. Я дорого беру за свои услуги и не потерплю к себе такого отношения. А пришла я к вам только затем, чтобы справиться, имеется ли у вас алиби на четвертое июля. Скажите, где вы были с десяти до четырнадцати часов. И я уйду.
— Да, конечно. Для таких, как вы, халтурщиков я — первый подозреваемый. Больше-то вы никого не знаете. А вы подумали о том, что я не захочу даже разговаривать с вами, не то что давать отчет о каждом своем шаге.
— Человек, которому нечего скрывать, куда более спокойно воспринял бы мой приход. Чем же я вас так раздражаю? Уж не тем ли, что у меня никогда не было проигрышных партий? Я люблю выигрывать, господин Фионов. А вы просто надутый гусь, которого следовало бы испечь с кислыми яблоками, а потом жиром смазать сапоги.
— Слушайте, а кто же тогда нанял вас, если не Алина?
— Этого я вам не скажу. Так что, Илья Ильич, где вы были с десяти до четырнадцати часов четвертого июля?
— Я сидел вот тут, на этом самом месте, и пил кофе, который приготовила мне Алина.
— Ну и как, вкусный был кофе?
— Да. А еще я хочу вам посоветовать не совать свой любопытный нос куда вас не просят.
— Но меня уже попросили. Вы опоздали со своими дешевыми советами. Просто вам жаль денег для того, чтобы нанять такого специалиста, как я. А что касается моего любопытного носа… — С этими словами я встала с кресла, обошла стол, за которым сидел Фионов, и, приблизившись к нему вплотную, крепко ухватила его за нос. Он от неожиданности открыл рот, на глазах его выступили слезы, он замахал руками…
Я отпустила его.
— Если бы я не был мужчиной, то знал бы, как поступить.
Он встал и, потирая покрасневший нос, двинулся на меня.
— Знаете, я не уверена, что вы мужчина. Так, не поймешь что… Если вы действительно хотите доказать мне, что вы мужчина, а не размазня, докажите мне это сегодня вечером. Я вас обманула, когда сказала, что пришла к вам по делу Липкина. Моя работа держит меня в постоянном напряжении, но и у таких женщин, как я, существуют любовники. Поскольку у меня мужской склад ума, то я пришла к вам, чтобы первой сказать вам об этом и попросить о встрече. Вы мне нравитесь, Илья Ильич, разве не понятно?
И тут я улыбнулась одной из своих немногих ослепительных улыбок.
Фионов попросту обалдел. Он такого не ожидал.
— Вы какая-то странная. Если я вас правильно понял, вы хотите сказать, что пришли, потому что я вам нравлюсь и вы хотели бы со мной встретиться сегодня вечером?
— О вас в городе ходят легенды. Говорят, что вы умеете сделать женщину счастливой. Я понимаю, конечно, что завтра похороны вашего шефа. А что, если мне интереснее побыть с вами в такую необыкновенную, тяжелую минуту… Это распаляет…
Я подошла к нему поближе, моя рука скользнула вниз и наткнулась на высшее проявление мужского желания. У Фионова по лицу пошли пятна. В тот момент в моей руке находилось самое дорогое, что было у этого субъекта. И, похоже, он уже не жалел о моем визите.
— Я готов, — сказал он. — Готов встретиться с вами сегодня вечером. Где и когда?
Я назначила ему время и сказала, что сама заеду за ним в офис.
Когда я уходила, то чувствовала, как он смотрит мне в спину. Горячий взгляд, ничего не скажешь…
После Фионова я поехала в информационный центр. Сердце милицейского архива, в котором работали неподкупные и преданные своему делу люди. Я позвонила по внутреннему телефону своей знакомой и просто назвала ей фамилию, имя и приблизительный год рождения. И стала ждать. Вид денег — правильно сказала Эмма, — как первая сигнальная система. Человек начинает действовать словно под гипнозом. Но только это будет посильнее гипноза.
Знакомая девушка вынесла мне распечатку и, оглядываясь, взяла деньги. Мы остались довольны друг другом. Я поблагодарила ее и вернулась в машину. Мне не терпелось взглянуть на распечатку.
«Дымкова Эмма Борисовна…» Я почему-то думала, что Эмма живет в городе одна. Но, оказывается, на окраине Тарасова, в санаторной зоне Смирновского ущелья, жила ее мать. Пенсионерка. Та самая женщина, которая и внушила дочери отвращение к мужчинам. И я решила встретиться с ней. В информации, только что полученной мною, как ни странно, был всего лишь один адрес, значит, если Эмма и жила до замужества с каким-нибудь мужчиной, то оставалась прописанной у матери.
…Зеленая улица, уютная и тихая, множество одноэтажных домишек. Бродячие собаки, облезлые коты, помеченные синей масляной краской куры… Деревенский пейзаж.
Я остановилась у дома номер семьдесят два и позвонила у калитки. За невысоким заборчиком виднелся чистенький, весь в цветах, двор, высокое крыльцо и кирпичный светлый домик с красной крышей. На звонок вышла немолодая, но довольно красивая худенькая женщина в серых брючках и черной, мужского покроя, рубашке.
— Вы Маргарита Петровна Дымкова? — спросила я.
— Да, — с достоинством ответила женщина и спустилась с крыльца. — Проходите.
Она впустила меня во двор и пригласила войти в дом.
— Вы пряжу принесли? — спросила она, усаживая меня за стол в прохладной полутемной комнате.
— Пряжу?
— Ну да, а вы разве не за тем пришли, чтобы я вам что-нибудь связала?
Мне сразу стало понятно, на что живет эта симпатичная женщина и на какие деньги куплены дорогие ковры, мебель и прочие ценные безделушки. Судя по обстановке, Маргарита Петровна устроила у себя в доме нечто, похожее на рай: чистенький, весь в цветах и картинах.
Маргарита Петровна оказалась вполне современной женщиной, независимой и склонной к философствованию.
— Я пришла, чтобы поговорить с вами об Эмме.
Она удивленно вскинула брови и поджала губы.
— Давно у меня в доме не произносилось это имя. Эмма бывает здесь крайне редко. Она вышла замуж и сильно изменилась.
— Вы были против этого брака?
— Я против брака вообще. Я бы могла долго распространяться на эту тему, но вы ведь пришли не за этим. Что-нибудь случилось?
— Разве вы ничего не знаете?
— А что я должна знать? Они в очередной раз поссорились? Жить с человеком, который старше тебя на тридцать пять лет, не так-то просто. Вы согласны со мной? Хотя Яша вполне достойный человек и в свои шестьдесят с небольшим выглядит молодо и полон сил. Но это уж их дела.
— Маргарита Петровна, вашего зятя больше нет в живых, — сказала я без всякой подготовки, чувствуя, что моя собеседница достаточно сильная женщина.
— Он что, умер?..
— Его убили четвертого числа, на даче в Кукушкине. Я веду расследование. Но Эмма очень скрытный человек, с ней сложно общаться. Кроме того, она скрывается от милиции у какого-то мужчины. Понимаете, сейчас, после смерти Липкина, я думаю, вы сможете назвать этого мужчину… Ведь Эмма наверняка знает многое. Полученная от нее информация поможет следствию отыскать убийцу ее мужа. Вы же взрослая женщина, вы должны это понимать. Если убийца ходит где-то рядом, то, быть может, опасность угрожает и вашей дочери. Вы согласны мне помочь?
— Яшу убили? — Она задумчиво рассматривала узор на скатерти. — Лучше уж вы пришли бы заказать свитер… А она мне даже не позвонила. Постойте, вы сказали, что она скрывается от милиции, а кто же тогда вы?
Я достала свою лицензию и показала ей.
— Вот и хорошо. А то, знаете, я не доверяю милиции. Они все переврут и посадят ни в чем не повинного человека. Сколько уж таких случаев было…
— Когда вы видели Эмму в последний раз?
— Несколько месяцев назад. Она, кстати, неважно выглядела и была чем-то напугана. Сначала я подумала, что она забеременела. А я строго-настрого запретила ей рожать. Из нее выйдет плохая мать. К тому же, если уж рожать, то надо хорошенько узнать человека, а она Яшу знала плохо. Говорила, что он какой-то странный. А если женщина о мужчине говорит подобным образом, значит, здесь что-то не так. Но оказалось, что я ошиблась в своем предположении. Эмма мне ничего толком не объяснила, но выглядела и в самом деле очень расстроенной.
— Скажите, вы всегда жили в таком достатке?
— Нет, конечно, нет. Я в молодости много болела, постоянно была на больничном, и мы с Эммочкой подчас голодали. Жили на хлебе и молоке. Тогда это стоило гроши.
— А отец Эммы?
— Нет-нет, и не вспоминайте об этом человеке. Я не хочу о нем слышать. И не понимаю женщин, которые прощают измены. Я не простила и Эмму воспитывала в том же духе. Мы, женщины, должны быть солидарны в нашем отношении к мужчинам…
Я оборвала ее.
— Она всегда была такая рыжая?
— Представьте, нет. Я и сама не пойму, что это за цвет такой. Она была русая. Обыкновенная невзрачная девочка. А вот после замужества стала рыжеть. Я сначала ей не верила, думала, что она сочиняет, будто не подкрашивает волосы хной или еще чем, но ведь рано или поздно она бы призналась… Нет, это какой-то феномен. У меня и в родне-то рыжих никогда не было.
Я хотела сказать, что Эмма могла быть рыжей в родню отца, но, уважая чувства Маргариты Петровны, промолчала.
— Кто тот мужчина, с которым Эмма жила до встречи с Яковом Самуиловичем?
Маргарита Петровна встала и подошла к окну.
— Хорошо, я скажу вам и даже назову адрес, но только Эмма ничего не должна знать о нашем разговоре.
— Она ничего не узнает. И еще скажите, как складывались у Эммы отношения с мужчинами? Разделяла ли она ваши принципы? Как с ней поступали мужчины и какую роль играли в ее жизни?
— Вы попали в самую точку. Она не хотела принимать во внимание мой жестокий опыт. Она не хотела верить, что мужчины — существа слабые и порочные. Она слепо вверяла им свою судьбу. Но мужчины всегда оставались мужчинами — Эмма очень страдала.
Маргарита Петровна говорила не совсем понятно.
— Ее кто-то бросил?
— Ей почему-то везло на женатых мужчин… Бедная девочка, да разве эти люди способны что-то изменить в своей налаженной комфортной жизни ради настоящего чувства? Нет. Это раньше мужчина уходил из семьи с одной зубной щеткой и начинал заново вить гнездо. Вы понимаете, о чем я говорю?
Я понимала.
— Но разве брак с Липкиным нельзя назвать удачным? Вы же сами рассказывали, какое трудное детство было у вашей дочери, так почему же она не ценила своего мужа и тот уровень жизни, на который поднялась с его помощью?
— Первое время ценила, мне даже казалось, что она была счастлива. Но потом, очевидно, что-то произошло…
— Вы думаете, это связано с изменой Липкина?
— Мне трудно что-либо говорить, поскольку Эмма такой человек, что никогда в жизни не признается в этом, даже мне. Особенно мне. Ведь тогда вся ее хрупкая конструкция, состоящая из доводов в пользу мужчин, рухнет. И ей придется признать свое поражение и прислушаться наконец-то к моим советам. Поэтому, если Яша ей изменял, то она все равно бы никому ничего не сказала.
— Но она бы страдала?
— Не то слово. Для нее измена — это предательство. Но ведь она бы тогда и мужу не призналась в том, что она что-то знает. Такой вот характер.
— А была ли ваша дочь зависима от мужчин?
— Очень жаль, что все в этой жизни зависит от мужчин. Особенно если надо устроиться на работу… Эмма после школы не прошла в педагогический и поступила на курсы парикмахеров. Стала работать сначала маникюршей, а затем устроилась мужским мастером в салон красоты. Но это не для нее. И тогда она закончила курсы машинисток. Работала на полставки в одной фирме, но потом вдруг ушла. Резко. И ничего мне не объяснила… Но это вам, наверно, неинтересно.
— Интересно. Так как зовут того мужчину?
— Виктор Захаров. Ничего особенного. Преподает английский в каком-то престижном лицее.
— Спасибо. Можно, если мне что-то понадобится спросить, я приеду опять?
— Приезжайте, конечно. Вы такая милая. Так что же с Яшей-то?.. Когда похороны?
