Глава 5
Конечно, нехорошо проникать в чужое жилище в отсутствие хозяев, но иногда этого просто не избежать, как, например, удаления аппендикса. Мне надо было с помощью пары отмычек зайти в дом Ожерельева, чтобы установить три, а если повезет, то и пять подслушивающих устройств в тихом гнездышке человека, замешанного в похищении редкой дорогой вещи, принадлежащей моему клиенту. Поэтому этические соображения приходилось выбросить из головы и думать только о возможных путях выполнения задания. Может быть, мне повезет особенно и на самом почетном месте в квартире я обнаружу бронзовую статуэтку древней славянской богини Мары?
Дверь была не из простых. Сейфовый запор, который установила фирма «Торэкс», порядком измочалил мне нервы. Неужели я не смогу его открыть? Сложность была в том, что штыри, выходящие из нее, пробивали стену в нескольких местах, но ключ подобрать не составляло большого труда. Гораздо сложнее было справиться с маленьким замком. В результате, потратив на все про все около десяти минут, я таки проникла в квартиру Ожерельева.
То, что люди здесь живут далеко не бедные, было понятно с самого порога. Уж если ставят такие запоры, значит, есть за что беспокоиться. Конечно, это был не дом Гробовского, где все продумывалось до мелочей, где красота сочеталась с роскошью старины, а гораздо более современное жилище с обилием техники и дорогой мебели.
Я зашла и начала осматриваться. Четыре комнаты, и ни одна из них не запирается. Это только играло мне на руку. Начнем с кабинета. Большой стол, на нем — компьютер, забитый бумагами органайзер. Ручки, перекидной календарь с ежедневником. Пометки на нем сделаны коряво, ничего не разберешь. Человеку с таким почерком и шифровальщик не нужен. Я установила один из «жучков» под столешницу. Стандартное решение, но оно всегда приносит результат, что для меня особенно важно.
Пока есть время, можно поискать сейф. Две картины с видами моря — во время шторма, когда волны захлестывают неприступные серые скалы, и с ярким солнечным штилем — придавали живости и словно раздвигали пространство. Я приподняла рамы и заглянула за них. Разумеется, там ничего не обнаружилось. Сейф за картиной — слишком банально. Будем искать.
Напротив окна в стенном шкафу, в обрамлении книг и фотографий, находился большой аквариум, где плавало множество ярких рыбок. Густые заросли водорослей, обломки розовых и белых кораллов придавали сходство с тропическим водоемом.
На полке рядом была приделана небольшая ручка, которая почему-то показалась мне совершенно неуместной. Кому и зачем нужно держаться за шкаф? На всякий случай я потянула за нее, и аквариум вдруг начал, поворачиваясь, выдвигаться, а за ним открылась небольшая ниша со вделанным в нее сейфом.
«Отлично!» — подумала я про себя. Но все это было лишь напрасной тратой времени — кода ведь я не знала. Так что обнаружение тайника пригодится мне только тогда, когда настанет время обращаться к правосудию. Только с разрешением на обыск можно будет заставить Ожерельева продемонстрировать содержимое сейфа.
А ведь Мара наверняка там, если он не успел ее продать или переправить за границу.
Я продолжила осмотр — телефонный аппарат с определителем номера и автоответчиком стоял на углу стола. Видимо, хозяин кабинета часто ведет отсюда переговоры, если окружил себя такой техникой. Раскрутив трубку, я поставила еще один «жучок». Хуже не будет.
Времени прошло не так много, и я решила, что успею осмотреть всю квартиру.
Дверь рядом с кабинетом вела в детскую комнату. Преобладание розовых тонов и куклы, посаженные на фортепиано, тумбочку и в кресло, давали понять, что тут хозяйничала девчушка лет десяти, а может, и младше. Фотографии на стене запечатлели ее еще в дошкольном возрасте. Тут мне делать нечего. Отец или дед, я не знала, кем приходится ребенку Ожерельев, вряд ли часто заходит в детскую.
Дальше спальня. Белый гарнитур занимал все пространство комнаты, которая казалась непривычно холодной. Аквамарин, голубой и индиго белый — вот цветовая палитра спальни. Ничего интересного я здесь не обнаружила, разве что большую кипу журналов «Гео», поверх которых лежала светонепроницаемая повязка для глаз. Рядом стоял радиотелефон. Из чего я сделала вывод, что супруга Леопольда Вольдемаровича — любительница поболтать. Этот аппарат не заслуживал подслушивающего устройства.
Большая гостиная имела общую со спальной комнатой стену. Обставлено все со вкусом, но антикварных вещиц не наблюдается. То ли все они спрятаны в сейфе, то ли Ожерельев занимается исключительно продажей, не оставляя себе ничего. Просто семейный бизнес, приносящий неплохой доход. Домашний кинотеатр, занимающий достаточно большое пространство в комнате, угловой диван из какого-то мягкого материала, цветы в напольных вазах, несколько картин — вот и все, что находилось в гостиной.
У меня оставалось минут десять, за которые я должна была осмотреть кухню, санузел, еще раз кабинет — вдруг что-то важное пропустила, — а потом выбраться из квартиры, заперев за собой входную дверь.
Телефонный аппарат имелся и на кухне. Он был привинчен к стене у обеденного стола. Телевизор, микроволновая печь, посудомоечная машина, кухонный комбайн, — такое ощущение, что бытовой техникой забивали буквально каждый сантиметр площади. Красивая посуда за стеклянными дверцами буфета напоминала о семейных ужинах и посиделках с друзьями. Уютно. Бра над столом из одного набора со светильником, который вмонтирован прямо в потолок. «Еще один „жучок“ будет здесь совсем не лишним», — подумала я, закрепляя приборчик на патроне светильника. Думаю, обнаружить его не должны.
В животе неприятно заурчало, как будто проснулся Везувий. Меня давно уже мучил голод, бороться с которым предстояло еще как минимум полтора, а то и два часа. Не выдержав соблазна, я покосилась на трехкамерный холодильник, стоявший в углу. На нем живописно расположились кактусы. Вспомнив поговорку о том, что для друга и последний кактус — огурец, я решила оставить редкостные растения Ожерельеву или его жене, а сама заглянула внутрь. И сделала это совершенно не напрасно. Фрукты и овощи хранились в выдвижных ящиках в самом низу, а на средней полке высилась горка фаршированных блинчиков. Взяв сверху самый маленький, я подумала, что на мелкий грабеж не обратят внимания, и с наслаждением откусила.
То ли к моему приходу готовились, то ли у меня совпадают вкусы с кем-то из семейства, но блинчики оказались с творогом и красной смородиной. Ничего более вкусного на свете не существует. Конечно, не считая кофе и сыра. Не выдержав соблазна еще раз, я взяла второй блинчик — уж если хищение, то в особо крупных размерах.
Вернувшись в кабинет, я снова пробежалась глазами по всему, что могло меня навести на мысль о том, когда состоится передача Мары. Шестое чувство подсказывало — Ожерельев еще не закончил с этим делом.
С собой у меня была миниатюрная камера. Я долго думала, стоит ли ее оставлять здесь. Во-первых, аппаратура это дорогая и достаточно редкая, я приобрела ее по случаю в Москве. Во-вторых, не ясно, где ее лучше закрепить. Камера может ничего существенного не засечь, а если вдруг понадобится мне, то я уже не смогу ею воспользоваться, оставив здесь. И поразмыслив, я не стала рисковать и устанавливать без особой необходимости столь нужную вещь. Практичность, без сомнения, одна из лучших моих сторон, и ею стоит гордиться.
Ну что же, сработано неплохо. Я сделала все необходимое, чтобы иметь скрытый доступ к жизни Ожерельева. С чувством исполненного долга я проверила, не осталось ли каких-нибудь следов, на которые может обратить внимание вернувшаяся домработница. Вроде бы ничего такого нет.
Достав из сумочки отмычки, я достаточно проворно справилась с дверью — закрыть ее оказалось гораздо проще, чем открыть.
Беспокоило меня только одно — несмотря на то что я побывала в квартире Ожерельева, я не выяснила, как он выглядит. На глаза не попалось ни одной фотографии, где был бы запечатлен мужчина, которого мне хотя и с трудом, но все же довольно неплохо описал Груздев. «Ладно, обойдусь как-нибудь», — успокаивала я себя. Действительно, это не самое страшное, к тому же не слишком помешает делу.
Закрыв последний замок «торэксовской» двери, установленной в квартире Ожерельева, я почувствовала, как с моих плеч свалилась гора. Такое облегчение испытываешь после преодоления чего-то очень неприятного, на что долго не мог решиться и наконец сделал.
В подъезде был слышен шум. Удивляться нечему — моя сообщница лифтерша выполняла данные обязательства, и даже слишком. Прошло не меньше получаса, а ожерельевская домработница продолжала выстукивать дробь, громко ругаясь на электриков и лифтершу, которых, как обычно, не было на месте в нужный момент.
Я поднялась на два с половиной этажа и снова постучала в обитую железными пластинами дверь с потеками краски.
— Что, милая, можно, что ли, ее отпущать? А то так кричит, так кричит, будто режет ее кто. Никогда таких невоспитанных не видывала. Только то не любовница Леопольда, а домработница его. Они, знаешь, как буржуи живут, и некого на них, супостатов, наслать…
— Ну, теперь недолго им жить, как буржуям, — заверила я свою ответственную помощницу. — Отпускайте ее, Анна Никифоровна, и рассказывайте, каких пирожков хотите. Кроме того, вам полагается гонорар от спецслужб, так что… — Я протянула ей несколько купюр, составлявших сумму, наверняка соответствующую ее месячному окладу.
— Спасибо! — сказала лифтерша приглушенным шепотом. — А что мне с ними делать?
— Все, что только хотите. Перед налоговой инспекцией отчитываться вам не придется, будьте уверены.
За пирожками лифтерша пошла сразу, как только пустила лифт. Меня же буквально снедало любопытство: хотелось хоть одним глазком взглянуть, как выскочит из лифта экономка Ожерельевых. Но решив про себя, что есть вещи, гораздо более интересные, я спустилась вниз размеренным шагом, так что даже голова от бесконечных поворотов лестницы не закружилась.
С легким сердцем сев в машину, я поехала домой и уже в дороге размечталась о горячей ванне, большой чашке крепкого ароматного кофе и хорошем кусочке сыра, без которых жизнь теряет всю прелесть и очарование. Заехав по пути в супермаркет, я купила целых полкило «Эмменталя» и пару слоек к нему. Теперь во мне росла уверенность, что день закончится замечательно.
Еще не открыв дверь, я услышала, что телефон буквально разрывается от настойчивого звонка, но как только я переступила порог квартиры, все стихло. «Мой милый, уютный дом!» — захотелось пропеть гимн для своего жилища. Сбросив туфли в прихожей, я торопилась раздеться и нырнуть в ванну, чтобы смыть усталость, накопленную за долгий день.
Уже выйдя из душа, закутавшись в мягкий махровый халат, я начала подводить итоги случившегося за день. Смолов зерна и засыпав кофе в турку, задумчиво жуя сыр, я переместилась в комнату.
«Итак, что мы на данный момент имеем? Новая ниточка привела меня к курьеру и не напрасно — курьер действительно подменил статуэтки по наущению Ожерельева. Следовательно, теперь подлинник бронзовой Мары у скупщика антиквариата».
Со спокойным сердцем, включив воспроизводящие устройства от «жучков» на полую мощность, так что при желании и мои соседи могли услышать даже шепот в квартире Ожерельевых, я пошла пить кофе и есть сыр. За день я оголодала, к тому же голод усугублялся разговорами про пирожные, пиццу, пирожки и прочие кулинарные изыски, а два крохотных блинчика, которые были экспроприированы мной из холодильника Ожерельева, скорее разожгли аппетит, чем насытили.
Так что, уписывая свой ужин и кофе, я сидела и напряженно вглядывалась в хитросплетение проводов, ожидая, когда «заговорят» мои «жучки». Но зазвонил мой собственный телефон, причем так же надрывно и требовательно, как и тогда, когда я стояла у входной двери и возилась с ключом.
— Иванова, слушаю.
— Здравствуйте еще раз, это Георгий. Вы у меня были сегодня утром…
— Да, помню, Гоша Груздев, курьер «Лавки древностей». Что случилось?
— Я насчет Ожерельева кое-что вспомнил. Он собирался продать статуэтку иностранцу. Немцу, по-моему, но не рискну утверждать. Так вот тогда сделка была назначена на конец недели, точнее, на субботу. А поскольку Мару я смог подменить раньше, встречу скорее всего тоже перенесут. Понимаете?
— Вполне. Спасибо. Есть еще какая-нибудь информация?
— Вроде бы все. Если еще что-то вспомню, то позвоню. Только у меня к вам просьба: не выдавайте меня, пожалуйста. Я готов помогать… Вы же обещали мне…
— Помню, помню, за это можешь не переживать. Кстати, откуда у тебя мой телефон?
— А вы визитку Гробовской оставляли. Я ей звонил.
— Понятно.
Я продиктовала парнишке еще и номер сотового, на всякий случай. И кроме того, попросила ничего не рассказывать Ожерельеву, как будто я вообще никогда не встречалась ни с Груздевым, ни с Гробовской.
Только я положила трубку, как аппарат зазвонил еще раз.
Это был Архипов. Разумеется, его интересовал ход дела. Посвящать своих клиентов в мельчайшие подробности расследования у меня привычки нет. Да и вообще это не имеет смысла, особенно тогда, когда помочь они ничем не могут.
Я только попросила Архипова дать мне телефон Стрелецкого, если он в городе, или какого-нибудь другого эксперта в области антиквариата, на чье мнение можно положиться.
— Да, Артем в городе и пробудет здесь до конца следующей недели. А как вы думаете, Мару реально вернуть? Может быть, наши поиски — пустая трата времени?
— Если бы это была пустая трата времени, я не стала бы заниматься вашим делом. Или вы сомневаетесь в моих способностях найти статуэтку?
По правде говоря, такая постановка вопроса была для меня крайне неприятна: если человек нанимает частного детектива, то должен ему доверять. А если по каким-то причинам нанятый детектив не подходит, то ему об этом принято сообщать в кратчайшие сроки.
В своих действиях я не видела ничего, что могло бы вызвать неудовольствие Валерия. На месте я не сижу, в известность о происходящем ставлю по мере продвижения расследования. Нет, круг антикваров в последнее время вызывал у меня только неприятные эмоции. Создавалось ощущение, что к этим людям приставала вся та негативная энергия, которая накапливалась за столетия на приобретенных ими вещах. Въедливый старушечий запах портит терпкий аромат дорогих парфюмов, а тление деревянной мебели и старых занавесей, наверное тоже оставляет свой след.
— Возможно, я погорячился. Но я ни в коем случае не имею в виду вашу некомпетентность. Напротив, методы работы, используемые вами, мне нравятся. Просто боязнь, что все напрасно…
— Не напрасно. Я гарантирую вам, что статуэтка будет у вас к началу следующей недели или — самое позднее — к концу. А теперь извините меня, пожалуйста, дела… Как только я выясню что-то новое, непременно вам сообщу. До свидания.
Положив трубку, я пошла налить себе еще кофе. Меня волновало данное обещание, и теперь я терзалась мыслями, не было ли мое заявление слишком опрометчивым. Если кому-то даешь обещание, их просто необходимо выполнить. Людей не волнует, почему что-то не получилось. Они проявляют гораздо больший интерес, чтобы узнать, что ты делаешь для того, чтобы выполнить обещанное. Сегодня уже четверг, почти пять часов вечера. Следовательно, у меня остается три дня этой недели плюс целая следующая, если с Ожерельевым что-то будет не так.
Думать о плохом не хотелось. Мысли имеют не очень хорошее свойство воплощаться в реальность, поэтому не стоит держать в голове того, чего хочешь избежать. Отрезая кусок сыра, я услышала, как в комнате заработал магнитофон, подключенный к усилителю звука от «жучка». Эта сложная, состоящая из множества проводов конструкция отвечала у меня за чип, вмонтированный в телефонный аппарат Ожерельева, стоящий в кабинете.
Я вдруг подумала, что не стоило жалеть камеру. Установила бы ее напротив сейфа, поставив зуммер на максимальное приближение объекта, глядишь, таким образом рассмотрела бы и номер кода.
Оставив сыр на кухне, я метнулась в комнату и замерла у аппаратуры. Прибавив громкость до максимума, я мучительно ждала, нажав кнопку записи. Все-таки техника — лучший помощник, который только может быть у частного детектива, хотя и она иногда склонна к подлостям в виде поломок в самое неподходящее время.
Из динамика раздался длинный сигнал такой силы, что я невольно отпрянула. Словно уходящий паровоз, набирая скорость, гудел мне в самое ухо. Пожалуй, так разговор Ожерельева услышат не только мои соседи, но и кое-кто в доме напротив. С хорошей японской аппаратурой невозможно добиться полной конфиденциальности, особенно если неправильно отстраиваешь ее.
Снизив децибелы, я смогла спокойно приступить к прослушиванию разговора Леопольда Вольдемаровича. Судя по щелчкам, которые раздавались у него в трубке, звонил он за границу.
Я схватилась за свой аппарат, чтобы связаться со справочной службой и узнать, по какому коду звонит абонент номер 27-50-57. На сам разговор можно было не отвлекаться, все равно он пишется на пленку, которую я прослушаю еще не один и не два раза.
Приятный женский голос справочной попросил меня подождать и меньше чем через минуту выдал мне код «30». Сразу после этого в трубке послышались короткие гудки.
Мой мозг вовсе не компьютер, следовательно, коды всех городов я не могу запомнить при всем своем желании. Я полезла в записную книжку, где специально существовала страница, содержащая коды столиц и крупных городов практически всех стран мира. Почти на самом верху я обнаружила то, что искала. «30» — был код Берлина. Совершенно неудивительно — Груздев рассказывал, что Леопольд Вольдемарович в основном проворачивает свои дела с иностранцами, игнорируя богатеев российского и «эсэнгэшного» розлива.
И тут я услышала разговор Ожерельева и расстроилась. Правда, только на миг. Но тем не менее очередной поворот этого запутанного дела вывел меня из состояния равновесия. Напряжение, обрушившееся на меня в начале недели, продолжало нарастать, и я не имела представления о том, когда же это все закончится.
Я буквально сползла с кресла на пол, вслушиваясь в звуки малопонятной речи — Ожерельев и его собеседник говорили по-немецки. Разумеется, все дословно разобрать я не могла, а как раз это сейчас требовалось. Следовательно, мне нужен помощник.
Проверив, как идет запись, — так, на всякий случай, мало ли какие выкрутасы может позволить себе техника или напряжение в сети, — я набрала номер Ленки-француженки. Я опасалась, что не застану ее дома. Такие чересчур ответственные из школы — а она работала именно там — рано не уходят. Всегда находятся факультативы, отстающие ученики, болеющие коллеги, которых необходимо подменить.
— Алло! — пробурчала подруга сдавленным голосом.
— Ленка, привет! Что с тобой случилось?
Ответ получился у нее весьма путаный, потому как сопутствующие чихи и кашли отвлекали меня от ее повествования. Зато эти спецэффекты живописали Ленкину простуду гораздо красочнее, чем она сама. Пообещав прислать ей всяческих вкусностей, способствующих излечению, я перешла к делу:
— Лен, у меня к тебе огромная просьба. Посоветуй, к кому можно обратиться, чтобы на слух перевели телефонный разговор на немецком? Только перевод нужен качественный — все мелочи и нюансы очень важны, понимаешь?
Подруга что-то пробубнила, но обмотанный вокруг ее шеи шарф не способствовал нашему взаимопониманию.
— Чего-чего? — переспросила я. — Мне нужно сегодня, сейчас. Завтра не пойдет, в том-то и все дело. Иначе я нашла бы переводчика в агентстве и не морочила тебе голову.
— Есть знакомая студентка…
— Лен, — мне пришлось ее перебить, что я делаю достаточно редко, потому как она славится удивительной обидчивостью, — мне нужен преподаватель, учитель… Кто угодно, только не студент. На студенческом уровне и я языком владею.
— Тогда я позвоню Вадиму Сергеевичу. Он шесть лет жил в Германии, говорит в совершенстве…
— Вот-вот, — обрадовалась я, — именно такой человек мне и нужен. Только позвони прямо сейчас, сразу, как положишь трубку…
— Таня, я не могу ничего гарантировать. Он вредный, как тролль, к тому же дерет за переводы такие деньги, что мне месяц как минимум работать. Тебе это действительно так нужно?
Да что же сегодня она такая непонятливая?! Разговор Ожерельева все писался на пленку, я пыталась одновременно вслушиваться в него и уговаривала чихающую подругу позвонить переводчику. Ну почему люди не умеют выполнять просьбы без лишних расспросов? Это сэкономило бы потрясающее количество времени и нервов!
— Лена, мне не важно, сколько берет за переводы Вадим Сергеевич. И лучше будет, если я сама буду говорить с ним. Уверена, что у меня получится. Так что вполне можешь дать мне его номер и идти лечиться дальше. Чувствую по твоему голосу — общение тебе пока не на пользу.
Трубка молчала. Молчание было натянутым, напряженным. Сначала я даже не поняла — подружка обиделась или просто не в состоянии говорить дальше.
— Лен, ну ты куда пропала? Прости, у меня куча дел, причем неотложных. А без этого злосчастного перевода все застопорится… Не обижайся…
— Не обижайся на что? — прохрипела в трубку подруга. — Я просто искала его номер. Записывай: 45-98-49, Вадим Сергеевич. Позвони потом, ладно? Сейчас я совсем голос потеряла, а у меня открытые уроки на следующей неделе. Пока!
— Пока! Выздоравливай!
Покосившись на магнитофон и послушав мерный, в чем-то даже успокаивающий шорох пленки, я отхлебнула кофе. Хотелось немного посидеть в тишине и спокойствии, чтобы привести мысли в порядок, а чувства в лад, но беседа Ожерельева с немцем продолжалась. Вставать и уходить на кухню?
Но не все так плохо — разговор закончился через минуту или чуть больше, и, нажав клавишу «стоп» я, наконец, смогла насладиться тишиной.
Когда-то давно, еще во времена студенчества, я согласилась на любопытный эксперимент. Приятели записали на хороший носитель, что было настоящим раритетом в те времена, акустическую тишину. Испытания проводились на мне. Даже при максимальной громкости ничего не было слышно. Абсолютная, нереальная тишина, казалось, заполняла каждую клеточку. И я прекрасно себя при ней чувствовала.
Почти такое же потрясающее ощущение я испытывала сейчас, несмотря на то что посторонних звуков вокруг было достаточно. Я попыталась сосредоточиться. Главное для меня на данный момент — дозвониться до некоего Вадима Сергеевича и убедить его сделать перевод. Не важно, приеду ли я к нему с пленкой или он сам нанесет визит мне — в первую очередь меня волнует результат, а каким способом его придется достичь, второстепенно.
Я посмотрела на клочок бумаги, на котором коряво было записано шесть цифр и имя-отчество. Интересно, что это за тип, который прожил несколько лет в Германии, а теперь берет невозможные суммы за перевод текста? Конечно, переводить беседу гораздо сложнее, чем печатный текст, но все относительно. Я решительно придвинула к себе аппарат и набрала номер, продиктованный Ленкой. Видимо, у меня сегодня вечер телефонных переговоров, и не удивительно, что сработал чип, вмонтированный именно в телефонную трубку Ожерельева.
— Добрый вечер, — заговорила я чарующим голосом, возомнив себя как минимум шемаханской царицей, а не частным детективом Татьяной Ивановой, как только произошло соединение. — Простите за беспокойство, но мне вас рекомендовали как великолепнейшего переводчика с немецкого.
Мужчина на том конце провода довольно закашлялся. Все-таки правду говорят: мужчины любят лесть, а женщины комплименты.
— Кроме того, как мне рассказывали, вы знакомы не только с «официальным словарем», а также со сленгом…
— Да, я долгие годы жил в Кельне, Берлине, Франкфурте-на-Майне… Разумеется, я знаком не только с языком, но и культурой немцев, так что вы действительно обратились по адресу. Мне приятно быть полезным, однако, как бы то ни было, здоровый практицизм присутствует во всем, и за оказанные услуги я предпочитаю получать вознаграждение.
— Все понятно. Коммерческая жилка не дает вам покоя, — ляпнула я, забыв, что имею дело с мужчиной, а они, как известно, не выносят критики в свой адрес. Поэтому тут же начала исправлять положение: — Разумеется, я вас понимаю. Любой труд должен быть оплачен. Вам следует только назвать цену за минуту перевода. Поверьте, она меня устроит, только к работе вы приступите немедленно.
— Тридцать долларов. Возможно, от степени трудности цена возрастет, — ничуть не смутившись, заявил Вадим Сергеевич. — Вам подходят данные условия?
— Да. По-моему, я уже говорила, что деньги меня не волнуют, главное: скорость и качество выполненной работы. Теперь давайте договоримся о технической стороне. — Я даже не сделала паузы, чтобы перейти от одной темы к другой: пусть сам вникает, это уже его проблемы. — Дело в том, что перевод нужно сделать телефонного разговора, который записан на аудиопленку. Обязательные требования — полная дословность… Хотя, зачем я вам все объясняю по телефону. Вы можете приехать прямо сейчас?
Мой собеседник заколебался. Скорее всего его волновала мысль, а перевод ли мне, собственно, нужен? Торопиться развеять его сомнения я не стала, пусть помучается. В конце концов, я тоже свои деньги не за просто так получаю и имею право, прежде чем расставаться с ними, немного поразвлечься.
— Ну что же вы замолчали, Вадим Сергеевич? Неужели успели передумать? Мне диктовать свой адрес?
— Да, пожалуй. Только сначала мне хотелось бы узнать, что за работа меня ждет?
— Повторяю: мне нужен перевод телефонного разговора. К сожалению, я не могу оставить свой пост, поэтому настаиваю на том, чтобы вы приехали немедленно. Если у вас нет собственного автомобиля, то вызовите такси. Предпринимайте что угодно, но даю вам на дорогу полчаса. Или я поищу другого переводчика.
— Я согласен, диктуйте адрес.
* * *
«Вот что делает с людьми жажда наживы», — мрачно подумала я и поплелась на кухню за очередной чашкой кофе.
Переводчик приехал даже раньше, чем я думала. Высокий, но сутуловатый мужчина с отвисшим брюшком, которое становится отличительным признаком подавляющего большинства мужской половины человечества после сорока лет. Меня мучил вопрос — откуда его знает Ленка? Временами ее знакомые приводили меня в изумление. Вроде бы это моя привилегия — иметь связи с разными, не имеющими между собой ничего общего людьми.
— Добрый вечер, Татьяна. Я — Вадим Сергеевич Шмидт. Мы договаривались с вами о встрече…
— Да, пожалуйста, проходите. Боюсь вас разочаровать, но кофе я предложу вам не раньше, чем все будет выполнено. Поверьте, это не жадность, просто время — деньги. Сейчас я как никогда полностью согласна с этой поговоркой.
Гость прошел за мной в комнату. Я указала ему на кресло, где он мог расположиться с комфортом, одновременно не докучая мне.
— Думаю, что сложностей у вас не возникнет. Работа несложная, по времени беседа, которую вам необходимо перевести, занимает около пяти минут. Справитесь за десять? — Понимая, что это открытая провокация, я все же не смогла от нее удержаться. Пусть зовут меня язвой и стервой. Да, я такая, и что с того?
Шмидт смутился. Судя по всему, актерским даром природа его не наградила, в отличие от меня.
— Не могу обещать, но, во всяком случае, попробую. Поставьте запись, пожалуйста.
Я сделала то, что от меня требовалось: показала, как можно замедлить воспроизведение, если в речи не все понятно. Он на самом деле оказался не глуп и представил мне целый отчет о пятиминутной беседе, сообщив заодно, на каком диалекте общались Ожерельев с господином Штокингером.
Вадим Сергеевич вальяжно расселся в кресле, скрестив неестественно длинные ноги, и начал перевод, предупредив:
— Я сейчас все перескажу, и если у вас возникнут вопросы, то можете смело задавать их мне. Прослушанную беседу я записал на бумаге, так что проблем быть не должно. Могу начинать?
Я кивнула в знак согласия.
— Господин Ожерельев вел беседу с господином Штокингером о приезде последнего в Тарасов. Вылетает тот сегодня — учитывайте разницу во времени, это минус два часа — в Москву. Из Шереметьева-2 «Внуковскими авиалиниями» переправляется в Тарасов. Бронь у него уже есть, так что приезд — дело решенное. Ожерельев говорил о сюрпризе, который будет ожидать господина Отто Штокингера у нас в городе. Гость просил заказать обратный билет на поезд до Берлина, потому как не хотел каких-то осложнений. Каких именно, не могу сказать, потому что оба мужчины умолчали о трудностях, и думаю, что это было сделано умышленно. Вот, собственно, и все. Расспросы о здоровье, домашних, о погоде в нашем городе были в самом начале беседы. Ожерельев извинился, что сам не может вылететь в Берлин, а все из-за каких-то семейных обстоятельств.
— Спасибо, вы мне очень помогли. Как с вами лучше расплатиться?
— Наличными и, если это возможно, в рублях. Вы же понимаете, что цена работы в условных единицах всего лишь общепринятый стандарт.
Я отдала деньги и закрыла дверь за Шмидтом. Думаю, что его услугами можно будет воспользоваться еще не один раз.
«Так что же мы имеем?» — поинтересовалась я у собственной персоны. — А имеем мы вот что: господин Ожерельев встречает немца Отто Штокингера, для которого приготовил сюрприз.
Я мерила шагами комнату, потому как во время движения обычно мою голову частенько посещают нестандартные идеи и стоящие мысли. И мне совершенно не важно, как при этом я выгляжу со стороны.
«Что следует предпринять?» Я взяла со стола записную книжку и отметила на чистом листе пункт номер один: «Проследить за этими господами, а там действовать по обстоятельствам». Пункт второй: «Дать ориентировку на железнодорожный вокзал и задержать господина Отто Штокингера, как следует проверив все его вещи, особенно на наличие всякого рода тайников, как, например, двойное дно в чемоданах и так далее». Это нужно на всякий случай, вдруг у меня не получится изъять статуэтку во время ее передачи. Всегда нужно иметь несколько запасных ходов, тогда можно спать спокойно.
Пункт третий: «Проследить за Ожерельевым». Сложность заключается в том, что я не знаю точно, как он выглядит. Имеющееся описание не спасет и не даст гарантий от ошибки.
Все! Мое спокойствие вернулось. Я больше не переживала по поводу обещания, данного Валерию несколько часов назад. Дело близилось к развязке, которая обещала быть если не бурной, то, по крайней мере, надолго запоминающейся.
Прокрутив в голове все подробности этого расследования с самого начала, я пришла к выводу, что оно было достаточно интересным. Раньше мне не приходилось вплотную сталкиваться с миром антиквариата и его обитателями, которые на самом деле оказались гораздо опаснее, чем могли показаться.
Поужинав, я села полюбопытствовать, чем занимается мой «подследственный» Ожерельев. Устройство, отвечающее за прослушивание его кабинета, воспроизводило на магнитофоне шумы и ничего кроме. Так что я не стала терять время на догадки о его действиях, а решила прогуляться и пораньше лечь спать. Завтра трудный день, но он положит конец этому расследованию, так что все усилия оправданы.
* * *
Утром, едва позавтракав, я позвонила и узнала, когда прилетает самолет из Москвы и есть ли на борту пассажир Отто Штокингер. Когда все необходимое выяснилось, я отправилась во двор дома Ожерельева, чтобы начать слежку за ним. Поскольку Леопольд Вольдемарович отправится встречать своего гостя в аэропорт, то будет гораздо проще установить его личность по дороге туда.
Я сидела в машине у подъезда и посматривала на часы. Пора бы ему выходить. Набрав номер телефона, я услышала голос экономки, которая по моей вине сидела вчера полчаса в лифте. На мой вопрос она сообщила:
— Леопольда Вольдемаровича нет, он уехал.
Только что вышел, значит. Прекрасно! Как только я убрала телефон, из подъезда вышел низенький полноватый мужчина. Папка и пакет, которые он держал в руках, ясно свидетельствовали о том, что ему предстоит далеко не праздный поход. Мог ли этот тип быть Ожерельевым? Да, вполне. Очков, про которые говорил курьер, не было, но это еще ничего не значит. Вдруг они в футляре?
Мужчина сел в машину, и она тронулась. Я тоже повернула ключ в замке зажигания.
Как раз в тот момент, когда я выезжала со двора, огромный, как корабль, ярко-красный джип преградил мне дорогу. Страшно ругаясь на весь салон, я поносила всех близких и дальних родственников водителя, который также мне сигналил и не собирался сдавать назад, чтобы выпустить меня. Я делала то же самое примерно с полминуты, но поняв, что этого остолопа ничем не проймешь, сдала назад. Пусть едет.
Наверное, провиденье существует. Потому что когда мне пришлось отступить назад во двор, в зеркале заднего обзора я увидела его. Вот это был несомненно Ожерельев. Мне захотелось выскочить из машины и расцеловать в обе щеки водителя джипа, помешавшего мне уехать. Стоя на ступеньках подъезда, Леопольд Вольдемарович надевал на свою блестящую лысину черную широкополую шляпу. Когда его серебристый «Форд» проехал мимо меня, я видела, что на его носу сидели очки в тонкой оправе. Кейс, с которым он вышел из подъезда, скорее всего, лежал на переднем пассажирском сиденье. Совпало все. Мне повезло, как никогда.
С Чапаева Ожерельев свернул на Московскую и поехал вверх, скорее всего через район «Сенного» рынка в аэропорт. Там же неподалеку «Золотая Грива», которую он посещает практически ежедневно, — попутно вспоминала я те данные, которыми меня снабдил Груздев.
На светофоре мне пришлось затормозить, а вот антиквару повезло гораздо больше. Я ехала следом за его «Фордом» на небольшом расстоянии, потому что боялась, что он заметил мою машину еще во дворе. Почему-то мне всегда казалось, что люди, имеющие отношение к антиквариату, очень наблюдательны. А осторожность, как правило, никогда не бывает излишней.
Его «Форд» поднимался по улице Танкистов. Этого я, собственно, и ожидала. Как же приятно, когда все идет по твоему плану. Но с другой стороны, элемент неожиданности всегда приятен, опять же зарядка для мозгов. В итоге, следуя за автомобилем Ожерельева, я оказалась у аэропорта.
Теперь во что бы то ни стало нужно припарковаться как можно дальше от Леопольда Вольдемаровича и незаметно проследить за ним.
Из машины объект вышел без кейса, зато старательно запер машину и проверил сигнализацию. Интересно, это врожденная осторожность или он опасается за ценный предмет, который не решается взять с собой в здание аэропорта?
Следуя за ним, с совершенно отсутствующим видом я прошла к расписанию рейсов и сделала вид, что внимательно изучаю его. Потом пришлось доставать из сумочки зеркальце, чтобы посмотреть, чем занят Ожерельев, вдруг мне уже пора вмешаться?
На посадку заходил самолет, выполняющий рейс из Москвы. Ожерельев засуетился, всматриваясь в разношерстную толпу, заполнившую здание аэропорта. Наконец, он увидел того, кого так долго высматривал, и, радостно помахав рукой высокому мужчине в белоснежном костюме, пошел ему навстречу. Я находилась на довольно почтительном расстоянии, заметить меня они не должны были, тем не менее продолжала соблюдать максимальную осторожность.
Оба господина сели в серебристый «Форд» и покатили назад по той же самой дороге. Правда, теперь они остановились у «Золотой Гривы» и прошли в ресторан. Время обеденное, мой желудок недвусмысленно стал намекать на то, что неплохо бы и мне перекусить чем-нибудь легким, а заодно выпить кофе, о котором я так мечтала, пока ожидала Леопольда Вольдемаровича у подъезда.
Не тот случай, чтобы долго раздумывать. Выйдя из машины, я направилась следом за своими «подопечными». Ожерельев не блистал оригинальностью, в этот ресторан обычно ведут всех достойных гостей. Интерьер ресторана, выдержанный в пурпуре и золоте, может быть и показался бы кому-то слишком роскошным, но все же он не отпугивал и не утомлял посетителей. Мягкий плюш стульев с высокими резными спинками и удобными подлокотниками повторялся в тяжелых портьерах, отгораживающих полумрак зала от мира за окном. Маленькие светильники на каждом столике кое-где заменяли молочные свечи. Атмосфера непринужденного праздника царила в воздухе, пропитанном ароматами дорогих духов и сигар. «Золотая Грива», несмотря на название, ничуть не походила на конюшню, что становилось понятно еще у входа. И только написанные маслом картины с изображением лошадей прекрасно дополняли интерьер, оправдывая название заведения.
Ожерельев и его гость расположились едва ли не за самым лучшим столиком ресторана, что, в принципе, не удивляло. Официант уже суетился вокруг них, предлагая к главному меню карту вин в отдельной папке.
Меня также не задержали с обслуживанием. Я едва не решилась нарушить правила этикета и заказать себе кофе сразу, но все-таки удержалась и попросила лазанью, сразу же сообщив, что на десерт я буду кофе и грушевый мусс.
Интересующие меня джентльмены что-то обсуждали по-немецки, но достаточно тихо, поэтому я не могла разобрать, к чему сводилась беседа. Когда первое и второе было съедено, официант подал кофе. Деловой этикет предписывает не начинать обсуждение дел, пока не закончится ланч. Поэтому Ожерельев только сейчас достал свой кейс и поставил его на угол стола. Жестом именитого фокусника, дающего свое единственное представление для гостя, он щелкнул по кодовым застежкам и откинул крышку.
«Вуаля!» — хотела произнести за него я, но, естественно, не стала этого делать. Было бы глупо выдавать себя подобной мелочью.
Господин Штокингер протянул руки к бархатной коробке, которую извлек из чемоданчика Леопольд Вольдемарович, и, жадно поводив по ней руками, словно по телу наложницы, открыл.
Как же я пожалела в тот момент, что не обладаю перископическими глазами! Этого действительно не хватало. Люди — несовершенные существа, но что поделаешь… Поэтому я просто вытянула шею, уподобившись страусу.
Тем не менее все, что мне нужно было увидеть, я все-таки углядела. Дело не в том, что немец и Ожерельев не собирались прятаться. Просто экспрессивность гостя сыграла мне на руку, как никогда.
Разумеется, в фиолетовой бархатной коробке лежала статуэтка Мары, в чем лично я и до того ни секунды не сомневалась. Но вот то, что последовало за ее извлечением из ларчика, поразило меня до глубины души.
Я сидела, уставившись на Ожерельева и его гостя, теперь уже совершенно не стесняясь и не боясь быть обнаруженной. Леопольд Вольдемарович то сиял, как начищенный пятак, то взволнованно поглядывал на статуэтку и Штокингера. Глазенки, темные, как пуговицы, ни на мгновение ни на чем не останавливались. Почему-то этот толстый господин с переваливающимся через ремень брюшком напоминал мне лису и вызывал какое-то непонятное отвращение.
Немец вынул из внутреннего кармана белоснежного пиджака лупу и принялся внимательно рассматривать Мару. Потом в задумчивости поскреб статуэтку ногтем, посмотрел еще раз, словно хотел в чем-то убедиться. Ожерельев подозвал официанта и попросил коньяку. Потом обратился к гостю, производящему нелепые, казалось бы, действия со статуэткой.
У меня горели ладони. Я не могла поверить глазам — так легко Ожерельев продает статуэтку, которую подменил по его наущению курьер. Подобная наглость просто не укладывалась в голове. Все происходит на глазах у людей, и никто ничего не подозревает. Со стороны оба господина выглядели весьма пристойно — к примеру, деловые партнеры обедают, и один из них преподносит подарок, за которым следует бутылка коньяка, чтобы уж получить все удовольствия.
Официант появился с изысканным графином и двумя рюмками на подносе как раз в тот момент, когда все и произошло. Я не верила в то, что вижу, до последнего момента. И только звон разбивающегося стекла привел меня в чувство. А вообще, хотелось, чтобы, как в детстве, кто-то больно ущипнул меня. Тогда процесс разделения реального и кажущегося проходит гораздо быстрее.
Мизансцена была потрясающая. Если бы этот момент захотели использовать в каком-то фильме, мы вряд ли бы смогли все повторить. Но будь где-то поблизости камера, дополнительного дубля не потребовал бы самый придирчивый режиссер. Участие приняли практически все: метрдотель стоял на расстоянии не больше шести шагов, готовый в любой момент исполнить каждую прихоть клиентов, официант тоже не успел далеко отойти, всего лишь обогнув соседний стул, почтенная пара — дама в норковом манто и седобородый господин — входил в зал, не подозревая о том, что случится в следующую секунду. Я вытянула и чуть не свернула шею, наблюдая за Ожерельевым, напрочь забыв о кофе и десерте.
Итак, «сцена в ресторане», камера, мотор, снимаем!
Ожерельев натянуто, как-то вымученно улыбается гостю, который удивленно поднимает лохматые брови и переводит взгляд со статуэтки на сидящего напротив Леопольда Вольдемаровича, глаза которого становятся темнее, а к лицу приливает кровь. Штокингер привстает со своего стула, подаваясь всем корпусом вперед. Это все будто снимается крупном планом, камера успевает запечатлеть эмоции, так ярко выраженные на лицах мужчин.
Немец поднимается в полный рост, словно нависая над Ожерельевым, который теперь вжимается в спинку стула, становясь одновременно ниже и круглее. Но и эта трансформация не спасает Леопольда Вольдемаровича от летящего в него графина с коньяком. Графин становится жертвой разъяренного гостя, смахнувшего его огромной ладонью со стола. Темная, с янтарным отблеском жидкость оставляет пятна на белоснежной, гладкой скатерти и рубашке. Гость нечленораздельно возмущается, отчаянно жестикулирует, словно пытаясь что-то доказать.
Перед глазами вошедшей пары действие проплывает медленно, будто своим появлением они нарушили хрупкую гармонию зала, где теперь разыгрывалось настоящее театральное действо. Женщина сделала робкую попытку развернуться, но спутник, державший ее за локоть, стоял, словно окаменев, вовсе не собираясь производить ни одного движения.
Казалось, целую минуту в зале был слышен звук разбитого стекла — он прозвенел так чисто, что отдавался долгим эхом в голове, даже когда сверкающие осколки замерли на темно-бордовом полу.
Метрдотель в черном фраке слился со стеной, являя собой удивительный экспонат музея восковых фигур. Штокингер замолчал. Обвел помещение зала взглядом, выражавшим смесь презрения, разочарования и затаенного гнева. Глаза наши встретились, потому что я продолжала неотступно следить за ним с тех самых пор, как он открыл крышку фиолетовой коробки, где лежала Мара.
Статуэтка стояла на столе, словно не замечая происходящего и не осознавая себя виновницей произошедшего.
Ожерельев сидел, замерев, ожидая своей участи. Разбушевавшийся гость напоследок зашвырнул статуэтку куда-то в угол и, перевернув на ходу стул, вышел из ресторана.
Пара, возжелавшая пообедать в «Золотой Гриве», последовала его примеру. Очевидно, сей инцидент надолго испортит им аппетит или уж, во всяком случае, отобьет желание вскоре снова посетить этот ресторан.
Я встала на ватных ногах, как будто пострадавшей была моя персона, а не Ожерельева, и пошла туда, где, по моим расчетам, должна была валяться статуэтка. Ничего неожиданного не произошло, я всего лишь нашла то, что хотела. Аккуратно, достав из сумочки носовой платок, я положила бронзовую фигурку богини в пластиковый пакет, как обычно поступала с уликами. Никакого ликования я не испытывала, потому что и так стало понятно — эта фигурка снова была не тем, ради чего мне пришлось ехать в Москву, разыскивать курьера или следить за Ожерельевым. Статуэтка оказалась поддельной. Причем поддельной во второй раз. То ли опыты по клонированию, о которых в последнее время столько говорилось в средствах массовой информации, так подействовали на местных антикваров, то ли радиация, то ли повышенная склонность к наживе, но я бы не стала удивляться, если бы в каждой семье, где достаток превышает пятнадцать тысяч на человека, обнаружились вскоре копии Мары, купленные по сходной цене.
Вместе с находкой я направилась к Ожерельеву, чтобы тот помог мне кое-что пояснить. Пока он находится в состоянии аффекта, это казалось вполне реальным.
— Леопольд Вольдемарович, здравствуйте. Примите мое искреннее сочувствие, — произнесла я почти без ехидства, потому как и сама была порядком потрясена случившимся. Ведь когда на что-то рассчитываешь, тем более на то, в чем уверен на все сто процентов, разочарование от обманутых ожиданий накатывает подобно цунами, от которого невозможно скрыться.
Он удивленно поднял на меня глаза.
— Что вы хотите? И откуда вы меня знаете?
На этот вопрос не ответишь так просто. Объяснять, как я проникала в его квартиру, оставляя домработницу в отключенном лифте, не будешь, а про «жучки» и чипы, оставленные в его доме, и подавно. Да ему, собственно, совсем и не обязательно знать обо всех этих подробностях.
— Мне неясны некоторые моменты в деле, которое я расследую около недели. Не догадываетесь, о чем речь?
Он отрицательно помотал головой, то ли притворяясь, то ли шок от проваленной сделки был настолько силен, что Ожерельев до сих пор плохо воспринимал происходящее.
— Ну что же, могу пояснить. Это касается подмены Мары. Вы только что пытались продать статуэтку из бронзы, которая датируется, если мне не изменяет память, восемнадцатым веком, примерно серединой его… — Я поставила стул, перевернутый немцем, и села напротив Ожерельева, внимательно глядя ему в глаза. — На Маре, несмотря на то что она подделка, есть ваши пальчики. И вашего несостоявшегося покупателя, кстати, тоже. Статуэтка на данный момент у меня, и если потребуется экспертиза, то, думаю, провести ее не составит труда. Кроме того, это позволит привлечь вас и господина Штокингера — ведь его зовут именно так, не правда ли? — к ответственности.
Леопольд Вольдемарович заволновался. Глаза его забегали в предчувствии реальной угрозы, неожиданно нависшей над ним. Конечно, ведя свои темные делишки, он обычно контролировал ситуацию, хотя известная доля опасности была всегда. Но теперь она из гипотетической превратилась в очевидную.
— Вы так и не сказали, кто вы и чего от меня хотите? — упрямо повторял он.
— Если вас волнует то, что я не представилась, могу это исправить — Татьяна Иванова, детектив, занимаюсь частной практикой. Меня интересует местонахождение подлинной статуэтки древнеславянской богини Мары. У меня имеются доказательства того, что вы заказали Георгию Груздеву подмену изготовленной вами статуэтки на ту, которая хранилась у Витольда Модестовича Гробовского.
Ожерельев начал бледнеть. А я продолжала начатую атаку, имея только одно желание — добиться того, чтобы он признался и рассказал, где подлинная Мара. У меня было ощущение, что я вот-вот доберусь до нее и это мое расследование будет завершено и отправлено в личный архив.
— Поэтому у меня к вам есть отличное предложение. Поверьте, это самый лучший вариант из всех возможных. Вам всего лишь нужно чистосердечно рассказать, где бронзовый подлинник. Тогда мы сможем по-дружески расстаться и не вспоминать, что были знакомы. Дело не попадет в руки правоохранительных органов, никто не станет вскрывать вашего сейфа, спрятанного за аквариумом.
Я собиралась оказывать на него только психологическое давление, не применяя ни силы, ни тем более оружия. Грубые методы в основном используют те, кому откровенно не хватает серого вещества для того, чтобы подумать. И тем не менее на какое-то мгновение мне показалось, что Леопольд Вольдемарович вполне склонен к оказанию сопротивления. Наручников у меня с собой не было, и, надо сказать, совершенно напрасно — сейчас легко можно было застегнуть металлические «браслеты» на запястьях Ожерельева, а уж потом продолжать беседу.
С другой стороны, риск дело благородное, а все абсолютно продумать на самом деле нереально.
Я продолжала внимательно изучать своего собеседника: лицо его как-то вдруг посерело и осунулось. А ведь я даже не упомянула, что Гробовский был убит, хотя это наверняка произвело бы еще большее потрясение.
Ожерельев отпил коньяка из рюмки и, не спеша, словно подбирая каждое слово, начал:
— Думаете, все так просто? Думаете, я во всем виноват? Вы просто не знаете того, что ищете, и не знаете, у кого ищете. Я такой же пострадавший, как и господин Штокингер… Откуда вам стало известно его имя?
— Думаю, что не обязана отвечать на подобные ваши вопросы. Продолжайте.
— Я понятия не имел, что статуэтка поддельная. С ней все было в порядке, когда я снимал ее для каталога. Так что могу сказать совершенно точно — у меня настоящей Мары нет и быть не может.
— Надо же? — изобразила удивление я. Поверить такому мог только идиот, а я не отношусь к категории людей с подобным диагнозом. — Тогда где она?
— Наверное, этот Груздев все перепутал, — тяжело выдохнул Ожерельев. — А может, и нет. С Гробовским никогда нельзя было иметь дела. Все, кто знал, каков он на самом деле, избегали сделок с ним. Таких подлецов еще поискать. За всю свою жизнь он продал одну или две подлинные вещи, да и то пока не научился изготавливать подделки. Ах, да что я вам рассказываю! Вы все равно не верите мне!
Отчаяние и безысходность, казалось, отпечатались на его лице. Между бровями отчетливо пролегла глубокая борозда, у глаз обострились морщины.
— Понимаете, я даже не посмотрел, что принес Георгий. Просто сразу же положил в футляр, после того как убрал свои отпечатки. Так что вы их не найдете. У меня имелись подозрения, когда Витольд был жив, что он готовил «куклу» оригиналу на замену. Но его смерть как будто расставила все по местам. Зря я надеялся…
— И что вы хотите этим сказать?
— Ничего. А чего говорить-то? Вы мне не верите. Сейчас, наверное, милицию позовете… — Произнося эти слова, Ожерельев выглядел совсем уныло, мне даже как-то жалко стало его.
— Ну, скажем, я сама себе милиция. И поскольку острой необходимости не возникало, никого вызывать не придется. А что касается вашей истории, то если говорить начистоту — ей поверит только ребенок. Посудите сами — вы нанимаете человека, который подменяет статуэтку, потом приглашаете гостя из Берлина, говоря ему, что все готово, и назначаете время встречи, потом ждете его в аэропорту… А сейчас рассказываете сказки, что не знали о подделке. Это просто смешно!
— Откуда вы про аэропорт знаете? Вы следили?
— Я частный детектив. Дедуктивный метод при желании можно, конечно, считать основой, но и наблюдение за объектом тоже немаловажное занятие, так что удивляться тут нечему.
— И все равно мне больше нечего рассказать. Я открылся полностью, пусть меня теперь даже посадят. Но я ничего уже не смогу добавить к тому, что уже говорил.
— Я бы не клялась и не зарекалась. Методы наших официальных властей таковы, что и мумию Тутанхамона разговорить смогут. Но лично я не советовала бы вам с ними знакомиться. Поверьте, это очень и очень неприятно. К тому же там работают патологически дотошные люди, которые не поленятся проверить абсолютно все. Вы этого хотите?
— Ничего я не хочу. Вы мне все равно не верите, и убедить… — Он осекся и уронил голову на руки, словно ему стало плохо. Я ждала, чем это все закончится, пытаясь разобраться, не разыгрывает ли меня Леопольд Вольдемарович. Наконец он поднял голову: — Что мне нужно сделать, чтобы вы поверили мне?
Я задумалась. Первая пришедшая мне в голову мысль была проверить сейф, спрятанный за аквариумом. Если что-то ценное есть у Ожерельева, оно непременно хранится в нем. Поэтому я высказала желание немедленно поехать с ним и проверить свое предположение. Надо отдать ему должное, согласился он сразу.
Мы поехали в моей машине, на чем мне даже не пришлось настаивать. Меня ничуть не пугало то обстоятельство, что во время дороги Леопольд Вольдемарович мог напасть на меня, хотя такое полностью не исключалось. Адреналин в умеренных количествах полезен.
Я прекрасно знала дорогу, о чем Ожерельев сразу же догадался, но мне это никоим образом не вредило. В конце концов, доказательств моего присутствия в его квартире не имелось. И лифтерша, и мальчишки, которые помогли мне, обещали молчать, а причин не доверять им не было.
* * *
Когда Леопольд Вольдемарович открывал дверь своим ключом, мне в голову пришло невольное воспоминание, как я недавно возилась с отмычкой. Оказавшись в квартире, я, не теряя времени, направилась к аквариуму, не давая себя отвлечь чем-нибудь еще.
— Судя по всему, вы прекрасно осведомлены о расположении моей квартиры? — колко заметил Ожерельев, следуя за мной.
— Ничего удивительного: у меня работа такая — иметь прекрасных осведомителей и быть в курсе всего. Покажите-ка содержимое подводного ларчика, — напомнила я про цель визита.
— Это Раиса Ивановна все вам рассказывала? С самого начала мне не хотелось вводить ее в приличный дом, но супруга настояла, — откликнулся хозяин квартиры.
Вот, значит, что сейчас принято называть приличными домами. У меня на этот счет имелось совершенно противоположное мнение.
Повернув ручку, которая еще в первый приход привлекла мое внимание, Ожерельев отодвинул большой аквариум, прекрасно маскирующий встроенный в стену сейф. Пожалуй, лучшего места для него придумать просто невозможно. Разве что под полом, застеленным персидскими коврами ручной работы.
В сейфе действительно имелось много интересного — сверкающие камни старинных украшений, денежные банкноты, бывшие в ходу не позже середины ХIХ столетия, несколько икон. И как ни хотела верить своим глазам, но Мары там все-таки не было.
— Любопытная коллекция, — заметила я. — А где же бронзовая богиня? Смерти, если я не ошибаюсь…
— Я же предупреждал, что у меня ее нет.
— Хорошо, — я не могла скрыть своего разочарования, — тогда где она?
— Если бы я знал, то не стоял бы сейчас перед вами.
Мне показалось, что теперь в его голосе появились нотки превосходства, чего в этой ситуации я просто не могла перенести.
— У вас есть право на владение всеми этими вещами? — перевела я русло беседы. — Хотите, чтобы вас проверили?
Но и дальнейшие угрозы были бесполезны.
И что дальше? Если статуэтка действительно не у него, тогда где же она? Наверняка, знай Ожерельев, что Мара, которую подменил Груздев, подделка, он не приглашал бы немца и не пытался продать ее. Штокингер, судя по всему, не дурак и практически сразу понял, что его пытаются надуть.
Я старательно припоминала выражение лица Леопольда Вольдемаровича во время сделки. Оно не было уверенным, скорее немного растерянным. Только тогда я не придала этому значения, а вот сейчас… Сейчас все было совершенно по-другому.
* * *
Отвратительное состояние Ожерельева словно перетекало в меня, и я поспешила убраться восвояси, предварительно сделав снимки содержимого сейфа фотоаппаратом, который всегда ношу с собой. Это могло мне пригодиться.
Все было плохо. Мои старания ни к чему толковому не привели. Я потеряла столько времени, гоняясь сначала за Игорем, потом за курьером, Ожерельевым и его немцем… Необходимо срочно что-то менять, подходить к делу с другой стороны, или я никогда не смогу с ним разделаться. Обещанный Валерию срок словно дамоклов меч висел надо мной.
Бойтесь своих обещаний…
