Глава 9

Предоставив Светке полную свободу действий в отношении Дмитрия Борисовича, я решила не теряя времени отправиться домой и, сев за руль, первым делом сняла с себя парик. На город уже ощутимо надвинулись августовские сумерки. Призывно светились витрины магазинов. Бегущие огоньки рекламы на фасадах и вывесках вкупе с зажженными фарами автомобилей разноцветными нитями прошивали темный бархат вечерних улиц. Легкий спазм в желудке заставил меня остановиться у «Пеликана». Погрузив в корзину полдюжины «Хольстена», упаковку купат, салат из креветок, сыр и кусок ветчины, я приблизилась к кассе. Пока молоденькая кассирша пробивала чек, парень в униформе сложил продукты в фирменный пакет и с вежливой улыбкой подал мне.

Остановив машину у подъезда, я поднялась и позвонила Александре Степановне. Наученная горьким опытом, она недоверчиво спросила:

— Кто это?

— Таня. Александра Степановна, откройте.

— Таня? — переспросила она и только после моего утвердительного ответа открыла дверь.

Александра Степановна рассказала мне во всех подробностях о визите милиционеров, врачей и мастеров. Я прошла в соседнюю комнату и осмотрела стену — пролома как не бывало. Свежая штукатурка была аккуратно положена на место, в котором еще утром зияла огромная брешь. Николай Михайлович не подвел.

Словоохотливая соседка поведала мне, как выносили на носилках одного «супостата», как в наручниках выводили другого, как она отдала мое заявление и как ее долго расспрашивал обо всем такой вежливый молодой лейтенант с усиками.

— Велел тебе срочно прийти, — сказала она, отдавая мне ключи, — вот и телефончик оставил.

Поблагодарив соседку, я отправилась к себе. Сняв свою парадную «спецодежду», я бросила ее на спинку кресла и, открыв бутылку пива, села к компьютеру. Сделав первый жадный глоток, включила монитор и процессор. Теперь спешить мне было некуда, и я уже не бегло просматривала списки, а читала каждую фамилию и все пометки, стоящие напротив. Можно сказать, что вечер прошел не зря. Я не могла даже предположить, что недавно прочитанная мной статья в «Московском комсомольце», где говорилось о торговле живым товаром и о баснословных прибылях, которые эта торговля приносит, так скоро найдет свое конкретное фактическое подтверждение. И где, в каком-то заштатном Тарасове.

Ясно как день, что девушки, завербованные в агентстве Венедиктова, отправлялись не на подиумы Европы и Америки, а в турецкие бордели. Их учили улыбаться, одеваться только для того, чтобы подороже продать и одновременно отвлечь внимание от возможных подозрений. Этакий пансион «благородных девиц». Причем, кроме привлекательной внешности, агентство интересовало также отсутствие родителей и других близких родственников, которые могли бы, обеспокоившись за судьбу исчезнувших девушек, предпринять какие-то конкретные меры по их поиску.

Я сделала еще несколько глотков и продолжила просмотр. И вдруг меня как током поразило… Я потерла глаза, не веря самой себе, и даже слегка приподнялась, приблизив лицо к монитору. На очередной открывшейся строчке я прочла:

«Грачева Анна Анатольевна, год рождения 1973, место рождения город Тарасов», адрес, серия и номер паспорта и в последней графе — Измир, Турция. Вот это да! Что же получается? Значит, когда-то Грачева была клиенткой «Дартура», то есть жертвой Венедиктова. Она затаила на него злобу и, используя «удачное» стечение обстоятельств, решила свести с ним счеты.

Предположим, что Зайцев действительно совершил самоубийство. Тогда Грачева задала мне неразрешимую задачу, но, зная, что я не останавливаюсь на полпути, правильно рассчитала, что я буду копать под Венедиктова и он хотя бы попадет в круг подозреваемых. И если я соберу на него компромат, она сможет использовать его либо в плане оказания давления на Игоря Сергеевича, либо для того, чтобы засадить его за решетку. Если же Венедиктов действительно является виновником смерти Зайцева, то это означает, что Алексей каким-то образом получил информацию о незаконной деятельности своего дяди и собирался довести ее до сведения милиции, о чем свидетельствует разговор на повышенных тонах дяди и племянника. Что-то уж слишком много «если». Интересно было бы узнать, чем занимается «Солнечный остров»? Не подобным же бизнесом?

Интуиция подсказывала мне, что и там дело не чисто. Мне казалось, что простым совпадением нельзя объяснить то обстоятельство, что Грачева, вернувшись из-за «моря», организовала такую же, как и у Венедиктова, фирму.

Телефонный звонок был настолько неожиданным, что я скорее автоматически, чем осознанно, взяла трубку.

— Слушаю вас.

— Добрый вечер. Это Анна Грачева. — В голосе звучала тревога.

Словно пробежав по незримому телепатическому каналу, моя мысль заставила Грачеву набрать мой номер.

— Что-нибудь случилось? Я сама собиралась вам звонить.

— Нам необходимо встретиться.

— Если дело касается отчета, то он будет готов только к четвергу.

— Нет, дело не в отчете.

— Тогда объясните.

— Это не телефонный разговор. Давайте пообедаем завтра в «Репризе». Там и поговорим.

— Хорошо. В час вас устроит?

— Да, устроит. До завтра.

Мне показалось, что она поторопилась закончить разговор. Наверное, обстоятельства, вызвавшие его к жизни, были довольно неприятными. Повесив трубку, я направилась в кухню, где укоризненно белел брошенный пакет из супермаркета. Я выложила продукты на стол и распечатала упаковку с купатами. Задав режим, засунула их в печь, а сама села к столу и, откупорив очередную бутылочку «Хольстена», решила попробовать салат. Потягивая пиво, я думала, что Грачева не была раньше такой нетерпеливой и что наконец настал момент, когда, если не считать первого визита, она сама обратилась ко мне. Причем речь шла не об отчете или оплате, а скорее всего о том, что непосредственно касалось сути расследования.

Печь, этот умный кухонный зверь, запищала, подавая мне сигнал о готовности. Поставив тарелку с ароматными колбасками на стол, я открыла третью бутылку.

Завтрашняя встреча с Грачевой может многое прояснить. Интересно, какова будет ее реакция, если я намекну ей, что знаю о ее прошлом? В любом случае эта красная дискета, которая оказалась у меня в руках, — сильнейший рычаг для давления и на Грачеву, и на Венедиктова. Нужно только умело ею воспользоваться. Если она попадет в соответствующие органы, то Игорю Сергеевичу явно не поздоровится. Убрав посуду и продукты, я прошла в ванную. При помощи тампона с косметическим молочком я стерла свою боевую раскраску и, только слегка подкрасив глаза и губы, собралась на перевязку к Сан Санычу. Надев легкий пестрый сарафанчик на узких лямках с пелериной, которая прикрывала плечи, я всунула ноги в босоножки на низком каблуке и, прихватив сумку, спустилась к машине.

Сан Саныч жил недалеко от вокзала в новом доме из красного «итальянского» кирпича с застекленными лоджиями. Небольшой двор был весь заставлен крутыми тачками, и я с трудом нашла место для парковки. На шестом этаже я вышла из лифта и, подойдя к двери, отделанной темно-коричневым глянцевым тростником, позвонила. Щелкнуло по крайней мере три замка, прежде чем я увидела добродушное лицо моего доктора, расплывшееся в улыбке.

— Танюша, я уж думал, ты не придешь. Ну, проходи, проходи.

Я прошла в просторный, богато отделанный холл, с коврами на полу и керамическими горшками с тропической флорой. Доктор взял меня под руку и провел в гостиную, где звучала приятная музыка. Я узнала композицию «Кислород» Жарра и с легкой усмешкой отметила, что Сан Саныч склонен к психоделике. За овальным столом, на котором стояла початая бутылка «Джонни Уокера» и пара стаканов, сидел молодой блондин прибалтийского типа, в черном костюме и рубашке такого же цвета без галстука. Мужественное лицо с волевым подбородком, плотно сжатыми губами и проницательным взглядом серо-зеленых глаз выдавало в нем человека решительного, но сдержанного.

— Познакомься, Танечка, это мой племянник Эрик.

— Татьяна, — представилась я с прохладной вежливостью.

Честно говоря, я меньше всего ожидала кого-то встретить у Сан Саныча, и подобное знакомство повергло меня в легкое замешательство.

— Очень приятно, — произнес Эрик с легким акцентом, вставая и обнажая в улыбке крепкие белые зубы.

— Танечка у нас частный детектив, — продолжал Сан Саныч, пытаясь всех объять и обаять своей любезной непринужденностью, одновременно придвигая ко мне приземистое мягкое кресло с широкими подлокотниками, выставленными вперед, и спинкою, скошенною назад. Достав из шкафа еще один стакан, он положил туда лед и плеснул из бутылки прозрачной жидкости темно-соломенного цвета.

Едва я подняла глаза от наполненного стакана, как тут же перехватила заинтересованный взгляд Эрика и, чтобы поддержать разговор, спросила:

— А вы чем занимаетесь?

— Недвижимостью, — односложно ответил он и, преодолевая смущение, потянулся за сигаретами.

Тут снова вклинился Сан Саныч:

— Эрик двадцать лет живет в Сиэтле, как и его отец, там же он получил образование, но по-русски говорит вполне сносно.

Стало понятно, откуда взялся этот акцент.

— Ну, за знакомство, — не упускал инициативы Сан Саныч.

Не чокаясь, мы символически подняли стаканы. Отхлебнув, я поняла, что это настоящий виски, а не тот, что продается в наших ларьках и псевдофирменных магазинах. Опустив стакан на стол, я многозначительно посмотрела на Сан Саныча, как бы напоминая ему, зачем я приехала.

— Да, да, — спохватился он, — прошу вас, больная. — И, уже обращаясь к Эрику, добавил: — Девушка получила ранение в схватке с врагами, необходимо сделать перевязку.

Мы прошли в его кабинет, оставив Эрика один на один с «Джонни Уокером».

Закрепив новую перевязку пластырем, Сан Саныч еще раз похохмил насчет того, что на мне все заживает, как на кошке. Да я и сама чувствовала, что рука стала приобретать былую подвижность и рана не причиняла уже мне такой боли.

Вернувшись в гостиную, мы еще некоторое время поболтали о том о сем, и я, отказавшись от очередного стакана виски, собралась восвояси. Эрик все это время держался очень любезно, но довольно замкнуто. Однако, когда я стала прощаться, проявил вдруг неожиданную галантность, вызвавшись меня проводить. Я подумала, что нет никакого резона отказывать ему, хотя его предложение застало врасплох и Сан Саныча, и меня.

Условившись с Сан Санычем о следующем сеансе перевязки, я в сопровождении Эрика вошла в кабину лифта. Подтверждая мои предположения о том, что эти проводы могут вылиться в нечто более глобальное, он произнес:

— А что, если нам поужинать? Вы знаете какой-нибудь приличный ресторан?

В ответ я предложила поужинать у меня. Сославшись на мою больную руку, он сам сел за руль.

Мы доехали до супермаркета, не обменявшись ни единой репликой. Остановив машину, Эрик повернулся ко мне и сказал:

— Подождите меня пару минут.

Он вернулся с двумя объемистыми пластиковыми пакетами, положил их на заднее сиденье, и мы продолжили путь. Следующая остановка была рядом с универмагом. Я недоумевала, что там надеется купить Эрик в такое время? Площадь между фонтаном и главным входом в рынок была почти пуста, несколько разрозненных фигур маячили на автобусной остановке, да пара-тройка жалких группок ночных торговцев и торговок пытались сбыть припозднившимся прохожим — кто выпечку, кто — по более высоким ценам, чем днем, — молочные и мясные продукты.

Я была приятно удивлена, когда увидела Эрика, возвращавшегося с букетом свежих, будто только что сорванных роз. Смущенная и растроганная, я взяла протянутые мне цветы. Сев в машину, Эрик молча сжал мою руку, не поворачивая ко мне лица. Сладостное смятение охватило нас. Не смея пошевелиться, я чувствовала, как постепенно увлажняется сухая горячая ладонь Эрика. Сколько еще продлится подобное оцепенение?

Мы поднялись по лестнице в полном молчании, я — остро вглядываясь в темень лестничных площадок и маршей (опять кто-то повыкручивал лампочки), Эрик, по всей очевидности, отдавая дань нахлынувшим мыслям о счастливых и горьких сюрпризах судьбы. Кое-где на этажах еще играла музыка, из мирных соседских квартир доносился грохот посуды и размытое бормотание телевизоров и радиоприемников.

Поворачивая ключ в замке, я чувствовала на затылке учащенное дыхание Эрика. Я не узнавала себя: меня бросало в жар, больно сосало под ложечкой. Войдя в прихожую и включив свет, я повесила сумку на вешалку и положила букет на трюмо. Опустив пакет прямо на пол и вплотную подойдя ко мне сзади, Эрик несмело обнял меня, по-ребячески скользнул губами вдоль шеи и смущенно уткнулся в мои волосы.

В гостиной я устроила настоящую ревизию компакт-дискам. И после долгого мучительного копания и колебания отобрала пару из них. На одном — современно аранжированные неторопливые классические мелодии, на другом — Эннио Морриконе. Непритязательно, но настроению вполне соответствует. Я подумала о чудесной метаморфозе, произошедшей с моей квартирой, которая днем представляла собой поле сражения, ближе к ночи превратилась в упоительное любовное гнездышко.

Вскоре стол был сервирован: легкий ужин с двумя бутылками изысканного французского вина. Я зажгла свечи и потушила несносное электричество. На белую скатерть, окрашенную золотыми всполохами, легли ажурные тени. Дрожащие огоньки свечей робко шарили по углам, выхватывая фрагменты интерьера, пробегали по нашим лицам, придавая им таинственность.

И без того медленный танец постоянно прерывался спонтанными остановками, в течение которых мы, отбросив условности и ритм танцевальных па, перепоручали все возраставшее взаимное влечение ищущим губам. Тягучая полудрема первых ласк сменилась более долгими, требовательными поцелуями с кусанием губ, с жаркой схваткой языков. У меня стучало в висках, кружилась голова. Горьковато-свежий запах Эрикова одеколона заглушал все мои трезвые мысли.

Руки Эрика блуждали по моим обнаженным плечам и спине и, попеременно лаская шею, забирались в волосы, процеживая сквозь пальцы темные волнистые пряди. И вдруг, ощутив легкий нажим ладони Эрика на здоровое плечо, я поняла, что уже ничто, никакая воля, стыдливость или опасение не в силах остановить нашего синхронного скольжения вниз. Задыхаясь от радости и какого-то детского испуга, я чувствовала на губах сухое прерывистое дыхание Эрика. Его руки продолжали путешествовать по моему телу, но движения стали более свободными, откровенными. Легко касаясь моего лица, его пальцы переходили на шею, ключицы и плечи; потом его сильная жадная ладонь сжала холмики набухших от возбуждения грудей и по животу и бедрам спустилась к лобку, смело пытаясь вклиниться между ног. Я не сопротивлялась, отдавая себя на волю набегающих волн ласки, желания, томного забытья. Воспользовавшись этим, Эрик просунул руку мне под спину и, нащупав молнию, расстегнул ее. Ни на миг не забывая о моем раненом плече, Эрик со всей предосторожностью, на которую был способен только он, освободил меня от дурацких лямок сарафана и, отогнув лиф, обнажил грудь. И вот когда я уже сама начала беспокойно искать губы и руки Эрика, мы ринулись напролом в тот жуткий и сладостный хаотичный мрак, который предшествовал сотворению планет, и всемирному потопу, и огненным трубам Иерихона.

— Пойдем в спальню… — не узнавая собственного голоса, глухо произнесла я.

На прохладных тонких простынях опять и опять повторялось неистовое танго объятых страстью тел.

Меня, податливую и содрогающуюся, затопляла волна похотливой жадности, и, когда Эрик как бы исподволь овладевал мною, я вторила ему лихорадочно и самозабвенно: целовалась, кусалась, билась как в истерике, затихая лишь после того, как, пронзенная стрелой острейшего наслаждения, чувствовала, принимая благодарные поцелуи Эрика, как на моем горле разжимаются жесткие пальцы мучительного вожделения.

Когда Эрик задремал, я встала, чтобы погасить свечи, и, почувствовав сильную жажду, осторожно покинула наше всклокоченное лежбище.

Я налила себе холодного яблочного сока и, забыв обо всех мерах предосторожности, распахнула кухонное окно и окунулась в тепловатое болото душной летней ночи.

Осушив стакан, я поставила его на стол и вернулась к окну. Все тело ныло от сладостного изнеможения и блаженной истомы. Я лениво потянулась, как вдруг сильные руки неслышно подошедшего сзади Эрика обняли меня. Еще через минуту он целовал мою толком не просохшую от пота спину. А потом, нежно потрепав по шее, стал медленно пригибать меня к подоконнику. Не говоря ни слова, он взял меня прямо у окна, но, как всегда, растянул удовольствие, доводя меня до пика оргазма. В который раз знакомая волна озноба прокатилась по моему телу. Кожа покрылась мурашками. Эрик издал короткий сдавленный стон как раз в тот миг, когда постепенно накатывавшее на меня наслаждение достигло своего жгучего апогея.

Эрик спал, приоткрыв рот и плотно сомкнув веки. Сквозь ватную оболочку утренней дремы густыми солнечными лучами в мое сознание пробиралось сладкое воспоминание о вчерашнем: люблю, любима. Я блаженно улыбнулась, балансируя между сном и явью. Еще не открыв глаза, я потянулась к Эрику, но, обнаружив слева пустое пространство, резко села в постели. С улицы доносился птичий гам, крики детворы, гул и рокот заводящихся моторов.

Набросив халат, я устремилась в гостиную — никого, на кухню — то же самое. Хорошенькое завершение бурной ночи.

И только стряхнув с глаз последние волокна сна, я заметила над столом приклеенный к стене белый с липким корешком блокнотный лист, на котором четким почерком было написано: «У меня встреча. Буду через час. Ключи взял с собой, если захочешь уйти раньше — позвони Сан Санычу. Целую. Э.». Я рассмеялась в лицо своей несносной мнительности.

Сняв со стены этот клочок нежности, я вернулась в гостиную, чтобы вложить его в записную книжку. Значит, сегодня увидимся.

Войдя в ванную, я кинула беглый взгляд в зеркало и, увидев синеватые круги под глазами, недовольно покачала головой. И все-таки это была память об Эрике, как и несколько слабых синяков, которые я обнаружила на своем разбитом теле, тщательно его проинспектировав.

Халат висел на вешалке, а я стояла в ванне как на подмостках, разгоряченным телом прижимаясь к холодному кафелю. Боже, как приятно! Я открыла кран, настроила душ и, выжав жидкое мыло, принялась водить губкой по телу, смывая следы ночи.

На пике эмоционального подъема я вошла в спальню и критическим взглядом окинула ложе сладострастия. Моя сумасшедшая ночь во весь рот улыбалась мне со смятых простыней. Я сменила постельное белье и решила выпить вторую чашку кофе, чтобы окончательно взбодриться. Но, едва успев наполнить чашку, я услышала скрежет ключа в замке входной двери. Сгорая от нетерпения, я кинулась в прихожую и замерла от неожиданности. Я увидела Эрика с заломленными назад руками. Пузырь, злорадно ухмыляясь, держал пистолет у его виска. Прежде чем я успела собраться с мыслями, второй браток с криком: «Не дергайся!» — бросился ко мне и, схватив меня за горло, поволок к тахте. Грубо швырнув меня на нее, он крикнул Пузырю:

— Тащи сюда этого ублюдка.

— Ща, — с садистской готовностью откликнулся Пузырь и, толкнув Эрика в кресло, встал за спинкой, не убирая «вальтер» от его головы. Повернувшись ко мне, он выплюнул издевательскую рекомендацию: — Лежи смирно, сука, если не хочешь, чтобы я твоему е…. мозги вышиб!

Я посмотрела на бледное лицо Эрика, перекошенное от бессильной злобы и досады.

— Я же тебя предупреждала…

Неожиданная затрещина, от которой у меня полетели искры из глаз, оборвала мою фразу, обращенную к Эрику.

— Тебе же сказано, заткнись. — Пузырь грозно посмотрел на меня и, не считаясь с этикетом, смачно сплюнул на ковер.

Бросившийся было мне на помощь Эрик рухнул без чувств на пол, получив крепкий удар рукояткой «вальтера» по темени.

— Потише, Пузырь, соседей распугаешь, — прошипел его бритоголовый напарник, — лучше свяжи этого пидора, а то он, чего доброго, нам все испортит.

— Свяжи, свяжи, — недовольно проворчал Пузырь, — может, сам свяжешь, а я с ней пообщаюсь, мне нужно должок этой сучке вернуть.

— Не вопи, Пузырь, успеешь еще хрен помакать, никуда она не денется, за все нам ответит.

— Ладно, Вован, не выступай, — нехотя подчинился Пузырь, вынул нож и, срезав капроновый шнур от шторы, связал руки Эрику.

Очухавшись от удара по лицу, я, вынужденно соблюдая инструкцию Вована, неподвижно лежала на тахте, лихорадочно соображая, как выбраться из этой передряги. Мой любимый «макаров» — в тумбочке, в спальне, кастет и удавка — в рюкзачке на вешалке, единственное, что было в пределах досягаемости, — игла с сонным ядом, но, чтобы воспользоваться ею, мне нужно добраться до стеллажа с книгами, путь к которому преграждал Вован. Я перевела взгляд на беспомощно лежащего Эрика, который начал приходить в себя. Он медленно открыл глаза, мышцы его лица вздрогнули от сдерживаемой боли, но он не разомкнул губ, стараясь не выдать себя ни стоном, ни вздохом. Он слегка шевельнул головой и вопросительно посмотрел на меня. Это движение осталось не замеченным бандитами, Вован со своим «вальтером» неотрывно наблюдал за мной, а Пузырь принялся на правах новоявленного хозяина рыскать по шкафам, небрежно выдвигая и опрокидывая ящики со всем их содержимым прямо на пол, с тревожащей меня неуклонностью приближаясь к книжному стеллажу.

У меня больно сжалось сердце, когда его длинная рука потянулась к первому стоящему слева тому. Еще минута, и моя надежда воспользоваться иглой сведется к нулю.

— Хорош шарить, лучше оружие у этой сучки проверь, — сказал Вован, повернувшись на мгновение к Пузырю, и, обращаясь ко мне, добавил: — Ну, где ты пушку прячешь?

Не сомневаясь, что «ПМ» все равно обнаружат, я кивнула в сторону спальни.

— В тумбочке.

— Ну-ка, проверь, Пузырь.

Тот не спеша побрел в спальню, и я, проверяя реакцию Вована, попыталась сдвинуться в сторону, но мой неусыпный страж, проявив завидную бдительность, схватил меня за волосы и, резко дернув, запрокинул мою голову. Низко наклонившись надо мной и глядя мне прямо в глаза, он произнес с пыхтящей злобой:

— Подожди еще немного, и до тебя очередь дойдет, нетерпеливая ты наша.

И, продолжая держать меня за волосы левой рукой, дулом пистолета, зажатого в правой, откинул полу халата, обнажая мои бедра до самого лобка.

— Станок у тебя что надо! — с плотоядной слюнявой улыбочкой причмокнул Вован.

Тут вошел Пузырь с моим «макаровым».

— Ты че, специально меня спровадил? — с наигранной обидой спросил он, вынув обойму из пистолета, и небрежно швырнул разряженное оружие на кресло. Обойму он положил в задний карман джинсов.

— Нашей Маше не терпится, я ее успокаиваю, только и всего. — Вован весело подмигнул приятелю. — Ты бы пошарил в кухне, что-то в горле пересохло.

Перспектива выпить пришлась Пузырю по душе, и он проворно побежал в указанном направлении. Через минуту он появился в дверях гостиной, тупо изучая этикетку на той самой бутылке французского вина, которая осталась непочатой со вчерашней ночи. Недовольно морщась, он посмотрел на меня:

— Покрепче ничего нет?

Я молча отвернулась, по-прежнему задавая себе один и тот же вопрос: как выбраться из передряги?

— Не, ты видел, язык сломаешь, — сказал Пузырь, протягивая Вовану бутылку.

— Последи-ка за ней, — приказал Вован, указывая на меня и передавая пистолет Пузырю, а сам потянулся к бутылке, открывая мне путь к игле.

Но Пузырь, решив перестраховаться, достал из кармана остатки шнура, которым он связал Эрика, и, передав его Вовану, сказал:

— Скрути-ка этой падле руки.

Вован по-быстрому, не заводя мне руки за спину, обмотал запястья и завязал двойным узлом. И только потом, подойдя к Пузырю, взял протянутую бутылку. Теперь спастись будет еще сложнее, но шансы все же оставались.

Я заметила, что Эрик уже полностью пришел в себя, и сделала ему глазами знак, моля бога, чтобы он понял меня. Ответное движение его глаз показало мне, что он принял сигнал и готов прийти на помощь. Я крикнула: «Бей». Бандиты одновременно повернули головы в мою сторону, и в этот момент Эрик, развернувшись на спине, ударил Пузыря ногой в пах. Пузырь согнулся пополам, издав при этом душераздирающий вопль, и выронил «вальтер» на пол. Вован сначала не понял, что произошло, и удивленно повернулся к Пузырю. Доли секунды мне хватило на то, чтобы вскочить на ноги и, ринувшись к стеллажу, достать иглу с сонным ядом. Сжав ее обеими руками, я кинулась к Вовану, уже поднимавшему пистолет, и со всей силы всадила острие в омерзительный мясистый круп, сбивая Вована с ног и вместе с ним падая на пол. Он отключился, еще не коснувшись ковра, и его тело смягчило мое падение.

Эрик подсечкой сбил с ног уже было распрямившегося Пузыря, а я, схватив «вальтер», направила его на бандита.

— Ну что, недоносок, позабавился? — И, кивнув в сторону Эрика, приказала: — Развяжи его.

Оторопевший Пузырь беспрекословно повиновался, и через минуту Эрик растирал затекшие запястья. Я продолжала держать на мушке Пузыря, пока Эрик развязывал мне руки. Закончив, он с кулаками бросился на Пузыря. Получив сильнейший удар в челюсть, Пузырь затряс головой, но удержался на ногах.

— Оставь его, Эрик, нужно решить, что нам делать с этими молодцами. Вован очухается через четверть часа.

— Чего решать, вызывай милицию.

— Нет, Эрик, это не пойдет, у меня времени в обрез, а геморрой с ментами затянется не на один час. Погоди-ка. — Я на миг призадумалась. — Кажется, я знаю, что с ними делать.

Эрик вопросительно взглянул на меня, но, видимо, положившись на мой опыт в подобных делах, промолчал. Передав ему пистолет и бросив пренебрежительный взгляд на озадаченного Пузыря, я шутливым тоном произнесла:

— Нам предстоит небольшая прогулка, сейчас я приведу себя в порядок, а ты пока понаблюдай за нашими гостями.

Но перед тем, как отправиться в спальню, я подошла к Пузырю и, приказав ему повернуться, достала магазин от моего «ПМ» из его заднего кармана. Задав корму моему «макарову», я покинула поле боя и, открыв шкаф в спальне, быстро оделась. Вернувшись в гостиную с пистолетом в руках, я спросила Эрика:

— Могу я рассчитывать на тебя в ближайшие полчаса?

— Разумеется, о чем речь. — Он выразительно посмотрел на меня.

— Тогда бери вместе с Пузырем Вована, его нужно дотащить до машины.

Эрик с недоумением, а Пузырь с опаской посмотрели на меня.

— Потом объясню, пошли.

Подхватив с двух сторон грузное, не подававшее признаков жизни тело Вована, они потащили его к выходу. Подняв с пола шнуры, которыми мы с Эриком были связаны, я последовала за ними. Подойдя к двери, я вспомнила про ключи.

— Пузырь, где ключи?

Он пошарил по карманам у Вована, достал связку и передал мне. Когда мы спускались в лифте, я с силой ткнула дулом пистолета под ребра Пузырю и четко произнесла:

— Сейчас мы сядем в машину и прокатнемся до ближайших елочек. Если будешь хорошо себя вести, останешься в живых, я не кровожадная. Ты понял меня? — Я пристально посмотрела в его маленькие моргающие глазки, в которых притаился животный страх и глупая человеческая надежда, заставившая его кивнуть мне в ответ.

— Понял.

— Вот и славненько.

Не без труда втолкнув в машину начавшего приходить в себя Вована, мы расселись по местам: я за руль, Эрик рядом со мной, Пузырь на заднем сиденье придерживал Вована. Достав шнур, я протянула его Эрику.

— Свяжи этих оболтусов от греха подальше.

Пузырь помог связать Вована и сам безропотно протянул сложенные вместе руки. Эрик мастерски выполнил мою просьбу, как будто всю жизнь только этим и занимался. Покончив с этой нудной, но необходимой работой, он достал «вальтер» и, сев вполоборота, направил его на бандитов.

Я остановила машину в тихом лесочке недалеко от города и, хлопнув дверцей, вышла. Вован уже полностью пришел в себя и по-бычьи таращился на нас, силясь понять, что происходит. Эрик вышел следом и подошел ко мне.

— Какие планы?

— Привяжем их к дереву, пускай подышат свежим воздухом, дикие животные, не считая двуногих, в наших краях не водятся… Вылезайте, приехали. — Я смотрела на Вована с Пузырем, неуклюже вываливающихся из машины. — Садитесь на травку, спинами друг к другу. — Я показала на подножие одиноко стоящего поодаль дуба.

Они безмолвно повиновались. Я открыла багажник, достала веревку и надежно связала криминальный дуэт.

— Если кто-то из вас попадется у меня на пути, такой мирной развязки не ждите.