ГЛАВА 6

Эдуард Россошанский потерял голову, как только увидел новую подругу своего приятеля Вячеслава Колесникова. Собственно, Россошанский психологически уже давно был готов к тому, чтобы влюбиться всерьез и надолго. Его собственная жена все больше и больше, как он считал, сходила с ума. С ней невозможно стало общаться, она вся была погружена в свою эзотерику и мистику. Возможно, это происходило оттого, что она сидела дома, не работала и в принципе ничем не занималась. Даже их общий сын был отдан на воспитание бабушке и дедушке. Сам Эдуард считал это временным явлением, однако ситуация не менялась, а только усугублялась. К тому же те чувства, которые некогда привели Россошанского под венец, давно уже испарились. Его сердце было свободно, оно жаждало новых любовных потрясений. Вероника оказалась той, на которую пал его выбор.

Но Вероника была подругой Вячеслава и не мыслила себе никого на его месте. Эдуард неожиданно попал под пресс неудачной влюбленности и с ужасом осознал, что не в состоянии из-под него выбраться. Конечно, Эдуард давно уже вышел из подросткового возраста, чтобы делать всякие глупости. Однако чувствовал, что влюбился именно как мальчишка. И тут ему помог случай. Вероника, безусловно, заметила знаки внимания со стороны Эдуарда, но тонко делала вид, что ничего не видит. Они общались друг с другом довольно часто: и в клинике, куда она нередко приезжала, и на вечеринках, где собиралась вся компания друзей-коллег… Так продолжалось около полугода.

Эдуард знал, что Вячеслав при всех его положительных качествах не святой. К тому же он молодой, привлекательный мужчина. А значит, вполне может пойти на мимолетную связь с другой женщиной, если для этого не нужно будет прикладывать никаких усилий. А Вероника была принципиальной девушкой. Для нее были неприемлемы такие шалости. И Эдуарду это нравилось. И вот случай поссорить Вячеслава с Вероникой представился, причем совершенно неожиданно для самого Эдуарда. Во время одной из вечеринок уже порядком набравшийся Вячеслав позвонил Веронике и пригласил ее приехать в клинику. Девушка, как понял Эдуард, по какой-то бытовой причине отказалась. Он даже расстроился сам поначалу, поняв, что не увидит сегодня ту, к которой втайне питает самые нежные чувства. Но, как выяснилось, не он один с интересом прислушивался к телефонному разговору. Недавно поступившая на работу медсестра Наташа, бывшая женщиной одинокой и при этом весьма озабоченной проблемой поиска партнера, с первых минут положила на Вячеслава глаз: ведь он же был не женат. У Вячеслава же поначалу вообще не было никаких планов относительно нее, но, по мере того, как он вливал в себя все новые и новые дозы спиртного, привлекательность Наташи в его глазах увеличивалась, и он уже сам стал поглядывать на нее игриво. Особенно после того, как Вероника сослалась на то, что она только что вымыла голову и потому не сможет приехать. Всерьез воспринимать флирт с Наташей Вячеслав не собирался и не предполагал, что тот сулит ему крупные неприятности…

Вероника все же приехала в тот вечер в клинику, наспех высушив волосы. Она была веселой, радовалась сюрпризу, который преподнесет своему любимому. Но… Жизнь жестоко посмеялась над ней.

А Эдуард, знавший, что Вячеслав с Наташей уединились в одной из комнат, не проявил мужскую солидарность. Он не стал врать Веронике насчет того, что Вячеслав уже ушел и что не надо его здесь искать. И как бы случайно получилось так, что Вероника увидела процесс развития отношений Вячеслава и Наташи в самом его разгаре.

Разумеется, разразился скандал, повлекший за собой разрыв между Вячеславом и Вероникой. Вячеслав вернулся жить к сестре, Вероника – к родителям.

То утро началось с того, что Вероника поблагодарила бога за то, что на дворе сейчас лето и родители ее уехали отдыхать в Анталью. А также за то, ей самой не нужно идти на работу. У нее раскалывалась голова, и общаться сегодня с кем-то у нее не было сил. К тому же она ощущала, что у нее поднялась температура.

Вероника была рада, что осталась одна. Едва она проснулась утром, как сразу осознала, что вчера случилось что-то страшное, и моментально вспомнила, что именно. Ее тут же затрясло, когда в памяти услужливо всплыли все подробности. И главное, что ее коробило, это улыбающееся, как ни в чем не бывало, довольное лицо этой наглой медсестры Наташи.

Вероника долго стояла под холодным душем, на полную открыв кран и не думая о том, что может простудиться. Просто стояла и ничего не делала. Холодные струи стекали по ее разгоряченному телу, но не охлаждали пылающего от обиды сердца. Все ее тело казалось ей огромной кровоточащей раной, а душа изорванной в клочья.

Наконец выйдя из ванной, она ощутила, что ей, например, совершенно не хочется есть. И вообще нечем заняться, потому что все мысли крутились только вокруг одного – вокруг предательства Вячеслава. Да, Эдуард оказался прав – он действительно легкомысленный и ненадежный человек. И относиться к нему серьезно нельзя.

Импульсивная натура Вероники не дала ей разобраться во всем досконально. Да и в чем тут разбираться? Все и так понятно: они просто по-разному смотрят на случившееся. Для Вероники это предательство, совершенно неприемлемый поступок, а для Вячеслава – просто мелкий грешок, свойственный большинству мужчин. Он даже всерьез не понял, почему Вероника настолько близко к сердцу восприняла этот ничего не значащий, как он сам выразился, эпизод. Для него это просто эпизод, для нее – сигнал того, что с этим человеком ей лучше не продолжать отношений.

Но чувство обиды и разочарования было тягостным, и, быстро одевшись, Вероника спустилась в магазин, купила бутылку дорогой водки, коробку ананасового сока и вернулась домой. Пятьдесят граммов горячительной жидкости на голодный желудок обожгли Веронику, но тут же следом она ощутила приятное головокружение. Однако легче не стало, и девушка остервенело плеснула себе еще одну полную рюмку.

Неожиданно в дверь позвонили. Вероника, споткнувшись, пошла открывать. Ее ожидал сюрприз. И она даже не могла понять, приятный или нет, – на пороге стоял Эдуард Россошанский.

– Привет, – голос его звучал сдержанно, тем не менее он улыбался. – Ты разрешишь мне войти?

– Привет, – сглотнув слюну, ответила Вероника и улыбнулась в ответ. – Проходи, конечно.

Почему-то его приход у нее связался с чем-то добрым и дающим надежду. Она восприняла Эдуарда как избавление от разрывавшей ее сердце боли.

Девушка провела Россошанского на кухню. Она почти всех своих гостей приглашала именно туда, поскольку это было удобно. Кухня у Вероники была просторной, к тому же там можно было спокойно курить, пить кофе, чай или даже водку, как сейчас.

Эдуард же отказался от всего. Он просто закурил и, выпустив дым, все с той же доброй и почему-то чуть виноватой улыбкой спросил:

– Ну, как дела?

– Нормально, – проговорила Вероника, чувствуя, что голос ее дрогнул.

Эдуард кивнул, не сводя с нее внимательного взгляда. От него не укрылось буквально ничего – и распечатанная бутылка водки на столе, и смятенный вид Вероники, и круги под ее глазами, и припухшие веки. Он не спросил о причине этого, просто сказал:

– Может быть, тебе сходить к врачу?

– Это еще зачем? – моментально ощетинилась Вероника.

– Неважно выглядишь, – констатировал Эдуард.

Вероника невольно вспыхнула, хотя понимала, что он, наверное, прав. Эдуард, всегда хвалящий ее безупречный вид, на этот раз честно охарактеризовал состояние Вероники как далекое от идеального. Причем произнес это без малейшего укора. В голосе его звучали забота и любовь.

– Не надо мне к врачу, – вздохнула Вероника. – И вообще мне ничего не надо.

– Ну, так уж и ничего, – улыбнулся Эдуард.

Он по-прежнему ни о чем не спрашивал, просто сидел и курил. И Вероника, представившая вдруг, что на его месте мог вот так же сидеть и курить Вячеслав, невольно почувствовала раздражение.

– Ты по делу, что ли? – резковато спросила она.

– Нет, – честно и спокойно ответил он. – Просто хотел тебя увидеть. Почему-то я почувствовал, что тебе сейчас не очень хорошо. И, кажется, я не ошибся в своих предположениях.

После этих его слов у Вероники защемило сердце. Мысль о том, что есть кто-то, кому небезразлично ее состояние, согрела ее, и Вероника приблизилась к Эдуарду и благодарно обняла за плечи. И когда он обнял ее в ответ, она ощутила исходящее от него надежное и уверенное тепло. Плечи ее дрогнули, и Эдуард это заметил.

– Ну-ну, – он прижал ее голову к своей груди. – Успокойся, все будет хорошо.

От этих банальных вроде бы слов Вероника совсем растрогалась и размякла. Однако она не затряслась в рыданиях на груди Эдуарда, а просто тихо, без предисловий стала рассказывать ему о том, что случилось вчера у них с Вячеславом.

Эдуард не перебивал, внимательно слушал, тихонько гладя ее, как маленькую девочку, по голове. И когда Вероника умолкла, он ничем не высказал своего негатива в ее адрес или адрес Вячеслава. Не стал говорить: «Я же тебя предупреждал, что так и будет! Видишь, какой он?» И за это Вероника тоже была ему благодарна.

Хоть как-то выплеснув то, что копилось у нее внутри, Вероника села на стул и потянулась к бутылке с водкой. Эдуард проследил за ее жестом и сказал:

– Я думаю, тебе не стоит пить.

– Сегодня можно, – тихо отозвалась она, наполняя рюмку доверху. – Я бы и рада не пить, но…

– Но ты же никогда не прибегала к такому средству, – напомнил он. – Ты же не любишь водку.

– Все когда-нибудь происходит в первый раз, – с усмешкой сказала Вероника, залпом опрокидывая рюмку.

Видимо, она глотнула слишком много, потому что следом сильно закашлялась. Придя в себя, она виновато посмотрела на Россошанского и тихо проговорила:

– Ты не волнуйся, Эдик, я не сопьюсь. Просто мне сейчас это необходимо, а то я не выдержу. Вот когда это пройдет, тогда…

– Это не пройдет, если ты постоянно будешь себя накручивать, – с нажимом произнес Россошанский. – Тебе нужно немедленно, одним махом выбросить все из головы. Как отрезать. Не было и не было. Нужно резать по живому. Конечно, будет больно, но нужно сцепить зубы и запретить себе вообще думать об этом.

– Тебе легко говорить, – вздохнула Вероника. – Ты у нас такой весь из себя выдержанный.

– Вероника, – негромко ответил Россошанский. – Это не значит, что я не переживаю. Знаешь, что я чувствовал после нашего последнего разговора?

Вероника вспыхнула.

– Я сейчас ничем грузить тебя не хочу, – продолжал тем временем Эдуард. – Но ты помнишь, что я сказал напоследок. И могу повторить сейчас. Если ты хочешь, давай будем вместе. Ты подумай над этим…

Вероника уже хотела было что-то возразить, но Россошанский перебил ее:

– Из семьи я ушел, если ты об этом. И ушел окончательно.

– Я не об этом, но куда же ты ушел? – изумленно подняла брови Вероника.

Она всегда была убеждена в том, что Эдуард, в какое бы отчаяние он ни приходил от неурядиц в семье, никогда не уйдет из нее.

– Я снял квартиру, – пояснил Эдуард. – А ту оставил жене с сыном. Так что живу совсем один…

– Тебе, наверное, плохо сейчас… – сама для себя с грустью констатировала Вероника. – Эдик, знаешь, я пока не знаю, что тебе сказать, но ты можешь приезжать ко мне, когда захочешь.

Россошанский кивнул в знак того, что он все понял.

– Если тебе нужно, то я готов со своей стороны поддержать тебя, – сказал он.

– Не знаю, – вздохнула Вероника. – Ты поддержал меня уже своим визитом. И я тебе благодарна.

Вероника, выговорив все это, снова плеснула водку себе в бокал.

– Ты понимаешь, Эдик, я не могу! Не хочу больше ничего! Вообще ничего не хочу! – Вероника наконец расплакалась и хлопнула ладонями по столу.

Эдуард встал со своего места и, подойдя к Веронике сзади, обнял ее. Она повернулась к нему и продолжила рыдать у него на груди. Он долго гладил ее волосы и пытался утешить не словами, а прикосновениями, считая, что именно это сейчас будет наиболее действенным. Потом он решительно отодвинул стоявший на столе бокал.

– Так, вот что, хватит, – сказал он. – Сейчас же едем ко мне. Здесь ты или сопьешься, или сойдешь с ума.

Вероника недоверчиво посмотрела на него, потом на бокал. Эдуард аккуратно, но решительно вылил его содержимое в раковину, поставил бокал на стол и, круто развернувшись к Веронике, проговорил твердым голосом:

– Я тебе уже сказал, что ушел из семьи и снял квартиру. И сейчас мы едем туда. Ты будешь жить там со мной. Если не захочешь, я и пальцем к тебе не прикоснусь. Можешь быть в этом уверена.

Вероника просто кивнула, продолжая во все глаза смотреть на Эдуарда.

– Потом, – расхаживая широкими шагами по кухне, продолжал Россошанский, – мы с тобой поедем в Швейцарию. Тебе нужно подлечить нервы. Я помещу тебя в пансионат, сам расположусь где-нибудь рядом, в отеле, и все свободное время мы будем проводить вместе. А когда вернемся, ты сама решишь, что тебе делать. Соглашайся, Вероника, все равно тебе нужно отвлечься. Другой такой возможности может и не быть. В Швейцарию я езжу не каждый день.

– Но… – Вероника растерянно огляделась. – Мне же нужно собрать вещи…

– Паспорт я тебе оформлю за две недели, об этом не беспокойся. И вообще больше ни о чем не думай. Но! – Он поднял указательный палец, и Вероника вопросительно посмотрела на него. – Чтобы про Вячеслава я больше не слышал. Ясно? Я знать о нем не желаю! А особенно о том, какой он хороший и добрый.

Вероника помолчала, потом, подняв на Эдуарда глаза, кивнула. Во взгляде ее застыли боль и тоска. Это не укрылось от Россошанского, и он, желая отвлечь девушку, легонько хлопнул ее по плечу, сказав:

– А теперь собирайся. Только ничего лишнего не набирай, мы все сможем купить. И поскорее давай.

– Угу, – мотнула головой Вероника и пошла в свою комнату собираться.

С момента драматических событий между Вероникой и Вячеславом прошло около двух недель. Уже несколько забылись детали того самого вечера, когда перед Вероникой предстал совершенно другой Колесников, не тот, которого она любила, а тот, которого готова была презирать.

Они так и не объяснились. И она намеренно уехала с Россошанским в квартиру, которую он снимал, честно пытаясь вычеркнуть Вячеслава из своего сердца и своей жизни.

Однако время шло, а в душе Вероники не было покоя. Несмотря на то что Эдуард Россошанский был рядом с ней. Несмотря на то что он вел себя безукоризненно, ни в чем не упрекая Веронику, не настаивая на близости.

А Вероника, несмотря на то что разумом была готова принять Эдуарда, душой была все еще с Вячеславом. Поэтому нередко общение с Россошанским становилось ей в тягость, она чувствовала, что не сможет в конечном итоге дать ему то, что он хочет.

Альпийские пейзажи, чистые озера, комфортабельный коттедж в горах способствовали душевному успокоению. Эдуард жил в отеле, а Вероника была предоставлена самой себе. Она много гуляла, смотрела на величественные горы, наслаждалась природой. Пару раз Эдуард пытался вытащить ее в какие-то ночные клубы, но она отказывалась.

В душе ее не было веселья. Успокоение не наступало, несмотря на все объективные к тому предпосылки. Счастливая парочка соседей-туристов, молодых и трепетно относящихся друг к другу австрийских горнолыжников-любителей, своим примером, что называется, растравляли ей сердце. Парень был весел и бодр, а его подруга, счастливая и радостная, заливисто смеялась каждый раз, когда они возвращались в свой коттедж после прогулки по горам.

Мысли Вероники постоянно кружились около Вячеслава, несмотря на то что он был далеко от нее, а Эдуард рядом. Эдуард, хоть и делал для нее все, что мог и даже больше, не был любимым. Вот единственное, в чем заключалась его вина.

Он приходил к ней каждый вечер, всякий раз с заботой интересуясь, как она себя чувствует. И Вероника, благодарно сжимая его ладонь, отвечала, что хорошо. Но это была неправда.

Реальность была другой. Вероника много раз пыталась представить себе, что сейчас делает Вячеслав, думает ли он о ней или давно забыл, как ни к чему не обязывающий романчик, и постоянно представляла себя рядом с ним. Она не знала, что в действительности с ним происходит, и, мысля трезво, допускала, что рядом с ним давно другая женщина, а может быть, и не одна. И от этих мыслей становилось совсем невыносимо.

В разговорах с Эдуардом они ни разу не упоминали Вячеслава, но Вероника не могла не видеть, что Россошанский все замечает. Что он понимает, что она несчастлива и все время думает о другом мужчине. Но Эдуард вел себя достойно, не расспрашивая и не донимая ее своими подозрениями.

Вероника же понимала, что это не может продолжаться долго.

До их возвращения в Россию оставалось два дня. Вероника уже приняла важное для себя решение. Когда вечером, как обычно, пришел Эдуард, она начала разговор первой.

– Эдик, все было чудесно, – целуя его в щеку, проговорила Вероника. – Спасибо тебе.

– Я рад, что тебе понравилось, – с удовлетворением ответил Эдуард.

Он, предчувствуя объяснение, даже раскраснелся. Однако Вероника, соблюдая все законы морали и честности, сказала не совсем то, на что он надеялся:

– Через три дня мы будем дома. И там будет другая жизнь. Я тебе говорю огромное спасибо за все, но… Что касается будущего, то это мне еще нужно обдумать. Я не хочу делать тебе больно. Ты прекрасный человек, и я по-своему тебя люблю. Но мне необходимо подумать, чтобы сделать все так, как нужно. Одним словом, я прошу тебя дать мне возможность пожить у себя дома с неделю. Всего неделю, максимум две, не больше. После этого, обещаю, я скажу тебе, что я решила. Ты мне веришь?

Она с тревогой заглянула в глаза Россошанскому.

– Как я могу не верить, – тихо произнес он, целуя ее пышные волосы. – Я охотно дам тебе время. И даже сейчас тебя оставлю. Спи, отдыхай. Поговорим дома.

После его ухода Вероника стояла на балконе и с грустью всматривалась в заснеженные вершины Альп. Она понимала, что вряд ли когда-нибудь вернется сюда. И пусть здесь не было счастья, но была некая иллюзия покоя и волшебной зимней сказки…

– …Я чувствовал это, – тихо добавил Россошанский. – Чувствовал, что она ощущает именно это. Она не говорила, но я понимал ее состояние. Я видел, что она меня не любит, но тем не менее не хотел этого принимать. Я убеждал себя, что все изменится.

– Сколько продолжался ваш роман? – спросила я.

Россошанский криво усмехнулся и выпил еще одну рюмку.

– Роман! – язвительно передразнил он. – Никакой это был не роман! Это просто я хотел так думать. А на самом деле… А! – Он махнул рукой и мрачно отвернулся в сторону.

– Эдуард, простите, но сейчас неподходящая ситуация, чтобы придираться к словам, – мягко отреагировала я. – Это важно для вас, но не для дела, которым я занимаюсь.

– Безусловно, – хмыкнул Эдуард. – Вам на это наплевать. Дело! Да дело уже такое случилось, что ничего не поправишь… И какая теперь разница, куда девался Вячеслав?

– Для вас, скорее всего, это и не имеет значения, – проговорила я. – Вы погружены в собственное горе. Но ведь есть люди, которые ждут возвращения Вячеслава. Например, его сестра. Да и вообще нельзя же бросать это на полпути. Вы просто сейчас руководствуетесь не разумом, а чувствами.

Выражение лица Россошанского говорило о том, что ему глубоко безразлично, кто там ждет возвращения Вячеслава. Его мысли занимало только одно: его отношения с Вероникой, которые теперь уже никогда нельзя было возродить.

– Так сколько же все это длилось и почему закончилось? – повторила я. – Я прошу вас ответить на мои вопросы, и мы больше не станем вас мучить.

Я пока что не спешила говорить Россошанскому о том, что Вероника жива. Неизвестно, какую это могло вызвать реакцию с его стороны. Эдуард мог и замолчать, а мне это совсем было не нужно. Я с профессиональным цинизмом ловила момент его откровенности, используя его для раскрытия всех тайн этого запутанного дела.

Россошанский посидел в молчании еще некоторое время, потом поднял на меня глаза. Странно, он пил уже не первую бутылку водки, но тем не менее вполне ясно воспринимал происходящее. А некая совсем небольшая неадекватность его реакций имела причиной не алкоголь, а пережитый шок. Видимо, сильное потрясение так повлияло на него, что он не мог расслабиться даже с помощью водки. Она его, что называется, не брала. Единственное, к чему привело ее потребление, – воспаленные глаза и общий усталый вид.

– Это длилось всего-то около месяца, – медленно ответил Россошанский. – И то формально. А если учитывать нашу интимную близость, так вообще всего ничего. Мы с Вероникой были близки всего несколько раз, их по пальцам легко пересчитать можно, и еще куча пальцев останется. Она долго тянула, я ждал, потом не выдержал… Вернее, это она стала чувствовать себя несколько виноватой и даже обязанной передо мной. Может быть, если бы мы подождали с близостью еще, было бы лучше. Хотя… Не знаю, короче! – окончательно запутался в своих эмоциях Россошанский. – В общем, как это смешно ни прозвучит, но именно после Швейцарии, где прошел основной романтический период, Вероника заявила, что не может больше продолжать отношения. Вам нужна статистика? – неприязненно посмотрел он на меня. – Считайте сами. В Швейцарии мы пробыли две недели, до этого еще две жили на квартире, которую я снял, – презрительно вещал Россошанский. – А после Швейцарии мы расстались практически сразу. То есть Вероника из аэропорта поехала не ко мне, а к родителям. Никакой статистики я не вел, так что мне затруднительно сказать, сколько…

Россошанский резко замолчал, не закончив фразы, и отвернулся в сторону.

– Мне этого совсем и не нужно знать, – покачала головой я. – Прежде всего я хотела узнать, сколько времени она пробыла без Вячеслава, какие у вас с ним после этого были отношения и как получилось, что они снова оказались вместе.

– Это я виноват… – как-то стыдливо отвел в сторону взгляд Эдуард. – Я не уберег ее от него. Я не проявил должной силы и настойчивости. Я видел, что она продолжает его вспоминать. Господи, да она даже во сне твердила его имя! – грохнул он кулаком по столу. – Это было невыносимо! Мне казалось, что она и в сексе представляет его на моем месте и только поэтому идет на это! Я так больше не мог. – Он опустил голову.

Возникла пауза. Помолчав, я спросила:

– А что сам Вячеслав? Как он вел себя в это время? Или он был не в курсе, что происходит между вами и его девушкой?

– Она уже не была его девушкой! – отрезал Россошанский.

– Это сейчас не столь важно, – снова попыталась убедить Россошанского я. – Давайте поговорим о фактах.

– Я и говорю о фактах! – упрямо заявил Эдуард. – Она была со мной! А Вячеслав считал, что она все равно его! Он сам виноват, он сам повел себя неприлично. Он знал, что Вероника не приемлет подобного, – неужели нельзя было сдержаться?

– Он, конечно, поступил некрасиво, – согласилась я. – И весьма необдуманно. Под влиянием ситуации. А вы сами что же… Никогда так не поступали?

– Я – никогда! – категорически заявил Россошанский, для подтверждения своих слов пристукивая ладонью по столу. – Я всегда думаю головой, прежде чем что-то сделать. Головой, а не… Не тем, чем думал Вячеслав, – закончил он.

– Хорошо, это очень похвально, но давайте теперь поговорим о самом Вячеславе, каким бы он ни был. Как он вел себя до вашего совместного с Вероникой отъезда в Швейцарию? Проявлял какие-то эмоции или ему было безразлично?

– Безразлично потому, что он просто не знал о предполагаемой поездке, – ответил Эдуард. – То есть он был осведомлен о том, что я скоро уезжаю, но знал, что это деловая поездка. О том, что я приглашу с собой Веронику, он и не предполагал. И уж тем более о том, что она согласится. Он был уверен, что Вероника, несмотря ни на что, его любит, – усмехнулся Россошанский, сжимая и разжимая кулаки.

– И что же, он не сделал попытки с ней помириться? – удивилась я.

– Сделал, сделал, – кивнул Россошанский. – Он звонил ей пару раз и даже пытался подкараулить возле дома, чтобы поговорить. Это она сама мне рассказала. Но нужно знать Веронику, чтобы понять все до конца. Знать так, как знал ее я, – несколько претенциозно добавил он. – С ней не так-то просто было помириться после случившегося. Она могла ночами плакать в подушку, но при этом не пойти на примирение. Простить непростительное для нее означало унизиться.

– Тем не менее она все-таки простила Вячеслава, – заметила я.

– Простила… Но это было уже по прошествии времени. Да и опять все не совсем так. До конца она его так и не простила. Она просто решила забыть об этом. Я вас уверяю, что если бы Вячеслав умудрился повторить что-то подобное, они расстались бы уже навсегда.

– Вот обо всем этом поподробнее, пожалуйста, – попросила я.

Россошанский развел руками.

– Да чего уж тут подробнее! По-моему, и так все ясно. Когда они расстались, Вячеслав, конечно, расстроился. Он же никак не предполагал, что его мелкая «проделка» повлечет за собой такие последствия. Но на работе он старался держаться. Ходил в клинику каждый день, как и прежде… То есть не ушел в запой, не пустился во все тяжкие. Но переживал, это было заметно. Стал менее общительным, избегал разговоров с нами – со мной, с Павлом, с Людмилой.

Конечно, они, как люди незаинтересованные, на это обращали меньше внимания, чем я. Со мной же он ни разу не заговаривал о случившемся, просто был уверен, что я здесь ни при чем. А о том, что он пытался получить прощение, я узнал лишь от Вероники, и то уже в Швейцарии. Ему стало известно о нас после того, как мы уехали. Это Людмила сообщила ему по простоте душевной. И когда мы вернулись, он ничего не сказал мне, только встретил таким взглядом, что я понял: если Вероника останется со мной, мы с Вячеславом, скорее всего, разойдемся навсегда. Получился пресловутый треугольник, в котором третий был лишним. Вот только тогда непонятно было, кто же этот третий.

Россошанский со вздохом уронил голову на руки, посидел в такой позе некоторое время, а потом неожиданно спокойно продолжил:

– Она вернулась к нему, он сумел ее убедить. Но я чувствовал, что и так расстанусь с ней, даже не будь этого их примирения. Вероника была… Одним словом, она не стала бы жить со мной не любя. Вот так.

Россошанский грустно усмехнулся и потянулся за бутылкой. Плеснув себе совсем немного жидкости в рюмку, он быстро опрокинул ее в рот. Затем отвернулся к окну.

– Так что же все-таки произошло вчера? – спросила я. – Откуда вы узнали о том, что Вероники больше нет? И что с ней все-таки случилось? Вам об этом известно?

– Известно, – глухо произнес Россошанский. – Самое абсурдное, что мне это известно! Ладно, хватит вопросов, слушайте меня, я сам все расскажу, иначе я не выдержу больше…

Вероника Вересаева пребывала в нервозном состоянии. Она просто не знала, куда себя деть. Переживания по поводу исчезновения ее жениха после визита Родиона с женщиной-детективом только усилились. Поначалу Вероника никак не связывала исчезновение Вячеслава с Эдуардом Россошанским, такая мысль даже не приходила ей в голову. Но как только девушке стало известно, что Вячеслав пропал после того, как его куда-то там отправил Эдуард, она призадумалась. И призадумалась крепко. Ее обычно не волновали всякие суетные денежные дела, она даже не интересовалась этим – ни живя с родителями, ни с Вячеславом. Но теперь, узнав, что Вячеслав повез возвращать какой-то долг Эдуарда, она поневоле принялась анализировать ситуацию.

Вероника уже битый час ходила по квартире – их с Вячеславом квартире, как это предполагалось, – взад и вперед и размышляла, пытаясь сосредоточиться. Но мысли путались, сменяя одна другую, и не привыкшая к такого рода проблемам девушка чувствовала, что не в силах выстроить точную версию того, что же случилось с Вячеславом. Одно она понимала точно: все здесь неладно, все неслучайно, все плохо и даже страшно. И фигура Эдуарда сама собой выступала на передний план…

Вероника вздохнула и присела на диван. Она принялась вспоминать свои отношения с Эдуардом, за которые теперь корила себя.

Собственно, она и раньше всегда им противилась, еще когда была с Вячеславом и ничто не омрачало их отношений. Она, конечно, видела, что нравится Эдуарду, и тот неоднократно весьма недвусмысленно давал ей понять, что хотел бы, чтобы Вероника была «его женщиной». Его комплименты были слишком откровенными, его ухаживания – слишком усердными, его внимание слишком пристальным, чтобы Вероника этого не понимала. Понимал, кстати, и Вячеслав, но, поговорив с невестой один-единственый раз на эту тему, успокоился и больше не трепал нервы ни себе, ни ей, удовлетворенный ее ответом.

Во-первых, Вероника по своей натуре не была склонна заводить связи на стороне. Во-вторых, Россошанский был женат, и об этом Вероника прекрасно была осведомлена. И вообще, она любила Вячеслава и могла быть счастлива только с ним. Собственно, так оно и было. До того самого рокового момента, пока ее любимый не совершил подлый и даже, как она считала, предательский поступок. И она решительно инициировала разрыв отношений.

Потом она здорово переживала. Не из-за того, что погорячилась и порвала с Вячеславом, а из-за того, что все случилось именно так. Что Вячеслав позволил себе подобный поступок, что он оказался не таким, как она думала, что им пришлось расстаться по этой причине…

И тут появился Россошанский со своим сочувствием, своей заботой, своими настойчивыми ухаживаниями. А Вероника была в тот период одинока. Более того, она страдала. И это сыграло, наверное, главную роль в том, что она откликнулась на призывы Россошанского и поехала с ним в Швейцарию, чтобы там забыться от своих проблем. Не менее важную роль сыграл и тот факт, что Эдуард наконец решился уйти от жены. Поразительно, но Вероника считала себя ответственной за это. Словно бы это она дала ему надежду на совместное будущее, он ради этого оставил семью, и она теперь просто обязана сказать ему «да».

Вероникино «да» было таковым лишь наполовину. Точнее, это было формальное «да». И, устав от своих мыслей и переживаний, она почти сразу по приезде из Швейцарии сообщила об этом Россошанскому. Эдуард поначалу оторопел и не поверил, что это всерьез. Он решил, что это обычные эмоции Вероники, ее идеализм и вечная вера в нечто совершенное. Но… Она была непреклонна, хотя Россошанский сто раз повторил ей, что не собирается возвращаться к жене и готов хоть завтра пойти в загс.

А потом снова появился Вячеслав. Своим раскаянием, своей искренней любовью и обещаниями он пробудил в душе Вероники былые чувства, которые, собственно, никуда и не девались, просто были искусственно задавлены. Вероника поверила и согласилась на примирение, тем более что то же самое ей советовали все хорошо знающие ее друзья. Она простила ему эту связь. Собственно, там и связь-то была одноразовая, безо всяких эмоций и планов на будущее! И многие другие женщины на месте Вероники просто не обратили бы на нее внимание, презрительно хмыкнув и передернув плечами, с чувством собственного превосходства отметив, что флиртовать-то флиртанул разок, а рвать длительные отношения ради этой скороспелой связи и не собирался. Но Вероника была не «одной из многих», поэтому восстановление ее отношений с Вячеславом и оказалось таким долгим.

Ей казалось, что и Эдуард все понял, все воспринял как должное и успокоился, рассудив, что только так все и могло быть: она счастлива с Вячеславом, а он… Что ж, у него, как у свободного теперь мужчины, есть множество вариантов. И он сам волен выбирать, как ему строить свою жизнь.

Так считала Вероника буквально до сегодняшнего дня. Она честно объявила Россошанскому о своем решении, выдержала этот тяжелый разговор и… Полностью погрузилась в возобновленный роман с Вячеславом. Переживая возрождение былой любви, она и думать забыла о том, что пара недель ее жизни была связана с Эдуардом Россошанским.

Что касается Вячеслава, то он, осведомленный об этом и переживающий не меньше Вероники о своем поступке и разрыве их отношений, после воссоединения ни словом не попрекнул ее. Понимал, что это было бы совсем уж несправедливо. Одним словом, они с Вероникой все простили друг другу, решили пожениться и считали, что Эдуард Россошанский все это поймет и воспримет как должное. Тот, кстати, ни разу не дал волю своим чувствам, не обвинял Веронику ни в чем и не грозил ни ей, ни Вячеславу. Веронике и в голову не приходило, что он может затаить зло и попытаться отомстить. А сегодня, после разговора с Перетуриным и частным детективом, эта мысль засела у нее в голове, сверля мозг и не давая девушке покоя.

Издергавшись из-за воспоминаний и предположений, Вероника не выдержала и шагнула к телефону. С каким-то непреклонным упорством она давила на кнопки, пока не услышала голос Эдуарда:

– Алло?

– Эдик, это Вероника, – совершенно ровным и потухшим голосом произнесла она. – Мне нужно с тобой кое о чем поговорить. Я многое передумала, и мне есть что тебе сказать.

Возможно, что именно эта, не совсем гладко построенная фраза, подействовала на Россошанского. Как бы там ни было, но он весь напрягся, заволновался и, не разобравшись до конца в своих чувствах, торопливо произнес:

– Я сейчас приеду. Ты будешь меня ждать?

– Да! – На высокой ноте прозвучал ответ Вероники, и Россошанский, поняв все по-своему, кинул трубку и стремительно вылетел из своего кабинета, заперев его второпях и на ходу сообщив секретарше Людмиле, что его сегодня уже не будет. А, возможно, и завтра.

Окрыленный и словно чуть тронувшийся от нахлынувших надежд и воспоминаний, он сел в машину и помчался к дому Вероники. По дороге не выдержал, выскочил из машины возле торговых рядов и купил пышный букет темно-красных роз. Именно такой, благородный, насыщенный цвет он считал подходящим для женщины, в которую влюблен.

Он еще на балконе увидел ее стройную фигуру, распущенные волосы, и сердце его забилось сильнее. Она слабо махнула ему рукой и исчезла в комнате. Проигнорировав лифт и в три прыжка одолев ступеньки, Эдуард взлетел на этаж Вероники и собирался уже нажать на кнопку звонка, но тут дверь отворилась.

Сомнений не было – Вероника ждала его. Он, чувствуя волнение, слегка улыбнулся и протянул ей букет. Вероника ничем не выразила своих чувств, молча взяла цветы и положила их на журнальный столик в зале. Она не занялась букетом, не похвалила его, только этот равнодушный кивок выразил ее отношение, и Эдуард почувствовал тревогу и сомнение – а так ли уж правильно он поступил.

– Садись, – холодно пригласила Вероника, вытягивая изящную узкую кисть в сторону кресла. – Мне о многом нужно с тобой поговорить.

– Слушаю, – все еще не желая расставаться с мечтой, ответил Россошанский.

– Тебе удобно? – спокойно спросила она и, увидев, как Эдуард осторожно кивнул, продолжила: – Ну, а теперь расскажи мне, каким образом ты это осуществил.

– Ты о чем? – удивленно поднял на нее глаза Эдуард.

– Не притворяйся. – Вероника приподняла руки. – Я все знаю. И пусть у меня нет доказательств, но я уверена – они появятся.

– Доказательств чего? – осведомился Россошанский.

– Твоей причастности к гибели Вячеслава, – четко проговорила Вероника, и только при слове «гибели» ее голос чуть дрогнул. – Собственно, это изначально было ясно, просто я, всегда считавшая тебя другом, и на миг не могла подумать, что ты и впрямь решишься на такое.

– На что решишься? Ты о чем? – прямо спросил Россошанский, хотя на душе у него начали скрести кошки. Он беспокойно заерзал в кресле и нахмурился. Он знал, в чем его вина и что ему может грозить. Черт возьми, но откуда об этом известно Веронике?! Он неожиданно вспомнил о малознакомой женщине-детективе, с которой виделся лишь однажды. Неужели Вероника заплатила ей, и та все раскопала? Но тогда она должна была раскопать и то, что… Ах, черт, как все глупо!

– Я требую, чтобы ты сам все рассказал! – Четкий, холодный голос Вероники отвлек его от неприятных мыслей, но от этого голоса легче не стало. – Иначе… – тон ее понизился, но не стал менее твердым. – Иначе это сделаю я. Я тебе обещаю. Бывшие дружеские отношения в этом случае уже теряют всякое значение.

– Вероника… – Россошанский находился в замешательстве. Он не знал, о чем известно Веронике, а о чем нет, и в чем конкретно она его обвиняет сейчас. – Ты объясни, в чем я провинился? Я, признаться, не понимаю…

– Все ты понимаешь! – резко оборвала его Вероника, и в ее глазах Россошанский заметил нечто новое.

Глаза девушки потемнели, они были холодными, далекими, чужими… В них сквозило только одно чувство – ненависть.

– Ты убил Вячеслава, – глухо продолжала она. – Точнее, приказал кому-то убить, чтобы обеспечить себе алиби. Разумеется, в тот момент, когда он вез эти проклятые деньги, ты был на работе! Ты все замечательно продумал, но имей в виду – я заставлю тебя сказать правду!

Эдуард холодел от ее слов. Особенно его поражал ее упорный, полный уверенности и решимости взгляд. Так она еще никогда ни на кого не смотрела. И он не знал, как на это реагировать.

– Вероника… – начал было он, но девушка снова прервала его.

– Сейчас мы вместе едем в милицию, – сказала она. – И ты там все рассказываешь. Я не знаю деталей, но одно мне ясно – ты спланировал гибель Вячеслава. Ты не мог ему простить меня.

Россошанский наконец понял, что Вероника всерьез обвиняет его в гибели приятеля. Но он сам считал по-другому, он не был виноват! И протест его выплеснулся наружу. Россошанский наконец бурно заговорил:

– Вероника, я советую тебе успокоиться. То, что ты сейчас говоришь, – это обида, злость, нежелание мириться с действительностью. И ты просто нашла подходящую кандидатуру, чтобы на нее свалить вину за свою боль. Но поверь мне, я здесь ни при чем! Если даже Вячеслава убили, то это не моя вина! Я… Я действительно просто послал его вернуть деньги! Я не знал, чем это закончится! Господи, его могли убить в любом другом месте!

– А почему ты с такой уверенностью повторяешь, что его убили? – криво усмехнулась Вероника. – Потому что ты знаешь это достоверно!

Она потянулась к стоявшей на журнальном столике бутылке коньяка и плеснула себе в уже использованную сегодня рюмку.

– Знаешь, – сделав несколько глотков, повторила она, – это ты его убил. А я… Я такая дура! Как же я не подумала на тебя сразу? Почему я не сказала об этом Родиону и той женщине? Сейчас бы ты уже сидел за решеткой!

– Да что за бред ты несешь! – не выдержав, возмутился Россошанский. – Какая решетка?! Я никого не убивал! А Вячеслав… Да мы с ним знакомы больше, чем с тобой! Гораздо больше! И ни один из нас не пожертвовал бы этой дружбой!

– Хватит врать и притворяться! – жестко оборвала его Вересаева. – Мне жаль, что я не сообразила этого раньше! Мне жаль, что я не смогла этого предотвратить! Мне жаль, что я вообще когда-то была с тобой! Доверяла тебе, всем делилась, а ты… Да ты просто скользкая сволочь!

На скулах Россошанского заиграли желваки, и он сжал кулаки непроизвольно, вовсе не собираясь ее бить, и сейчас его единственным желанием было зажать ей рот поцелуем и почувствовать, как при этом обмякнут ее руки, станет податливым тело, а губы сольются с его… И все станет неважно, кроме того, что они вместе. А все Вячеславы и прочие люди станут далекими и бессмысленными.

Он даже невольно шагнул к ней, но Вероника тут же инстинктивно шагнула назад, поднимая руки, чтобы прикрыться. Он невольно отступил. А она продолжала смотреть на него испепеляющим взглядом.

– Ну так что? – повторила девушка. – Мы едем?

– Куда едем? – машинально повторил он.

– В милицию, куда же еще! Писать признание в убийстве!

– Вероника… – Россошанский неожиданно расслабился и улыбнулся. – Ну брось ты, в самом деле! Я говорю тебе, что невиновен в смерти Вячеслава! Неужели все прошлое не имеет для тебя значения? Когда-то ты доверяла мне больше, чем всем остальным, а теперь и слушать не хочешь! Что с тобой? Мало ли что может случиться, почему ты сразу решила, что это я? Почему перечеркнула все былое доверие?

– Потому что я ошибалась, – нисколько не смутившись, ответила Вероника. – Так что поехали писать признание.

– Да какое признание?! – взорвался Россошанский. – Что ты несешь? Ты что, разве не понимаешь, что все это только твои предположения? А для милиции это бред, воспаленные фантазии несчастной женщины, потерявшей жениха и валящей проблемы на любовника! Прямо треугольник из бразильских сериалов! Вот уж они вдоволь насмеются над такой дурочкой, как ты!

Россошанского понесло, и он, обычно выдержанный, сейчас употреблял выражения, наиболее оскорбительные для Вероники.

– Погоди, они еще тебе в лицо это скажут! – говорил он, не в силах остановиться, заведенный ненавистью с ее стороны. – Они тебе еще скажут: «Мадам, вы что, хотите лишиться сразу и жениха, и любовника? А не пожалеете? Кто же станет удовлетворять ваши потребности? Или вы третьего найдете?» Ты думаешь, они станут разбираться с подробностями наших отношений? Да для них ты будешь выглядеть просто как общая подружка двоих друзей!

Вероника побледнела и резко выбросила вперед руку, собираясь влепить Россошанскому пощечину, но тот успел схватить ее за запястье и крутануть назад. Вероника закричала, и Россошанский, заведя ее руку высоко вверх, так, что девушка могла только тонко вскрикивать, прошипел ей в ухо:

– Можешь катиться со своими подозрениями куда тебе угодно, поняла? Дура! Время только на тебя потерял, да еще и деньги!

Он с силой толкнул Веронику вперед, и та пролетела прямо к журнальному столику. С трудом поднявшись, она бросила взгляд на бутылку с коньяком, а потом на свои руки. Запястья были покрыты ссадинами, кроме того, на них наливались синяки. Она медленно потянулась за бутылкой, намереваясь прижечь пораненную кожу, но Эдуард, подскочив, с силой вырвал у нее бутылку из рук.

– Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не трогала эту дрянь! – заорал он. – Вот тебе спьяну и лезет в голову всякий бред! Алкоголичка!

– А ты подонок, – твердо проговорила Вероника, и Эдуард, озверев, кинулся к ней и принялся трясти девушку за плечи.

Вероника пыталась заслониться руками, не произнося ни звука, и это еще больше взбесило Эдуарда. Вдруг она попыталась, схватив бутылку, ударить его по голове. Россошанский сгреб ее за плечи и с силой швырнул вперед. Вероника упала прямо возле журнального столика. Он отдышался, постепенно успокаиваясь, пока не заметил, что девушка не подает признаков жизни. Еще не думая о плохом, он шагнул к ней и взял за руку. Не нащупав пульса, недоверчиво тряхнул, а затем приподнял веко. Холодея, подумал, что случилось непоправимое…

Заметавшись, Эдуард хотел было вызвать «Скорую», затем тут же передумал и начал в спешке уничтожать следы собственного пребывания здесь. Вынув носовой платок, вытер ручки на всех дверях, тщательно протер угол стола, о который Вероника ударилась при падении. Затем, оглядевшись по сторонам, для чего-то достал из бара вторую рюмку. Потом взгляд его упал на лежавший на журнальном столике букет. Не размышляя больше, Эдуард схватил его и кинулся к двери, чуть не споткнувшись о голые ноги Вероники и сдерживая приступ рвоты. В подъезде он швырнул букет в мусоропровод и, спустившись по ступенькам, как пьяный, шатаясь дошел до своей машины и поскорее нажал на педаль газа…

Сколько времени он бесцельно колесил по городу, Эдуард не помнил. А когда приехал к себе домой, без сил повалился в постель и отрубился, понимая в душе, что самое плохое событие, которое могло произойти в его жизни, уже произошло…

– Так, значит, это вы ее толкнули, – тихо проговорила я, когда Россошанский закончил свой рассказ. Теперь он сидел, держась за лицо руками, словно при зубной боли.

– Я не хотел… – с трудом ответил он. – Я не хотел… Я не пытался убить Веронику. Господи, Веронику! Веронику?! Да я любил ее! Я сам мог бы убить того, кто попробовал бы причинить ей зло! И вот… Такой нелепый случай.

– То есть вы не признаете себя виновным, – констатировала я. – Зачем же вы об этом рассказали?

– Я… признаю, – с трудом шевеля языком, ответил Эдуард. – Но признаю лишь в неосторожности. Я не хотел ее убивать! Я тысячу раз могу это повторить. Да, я виноват, что не сдержался, я не стану даже сейчас убеждать вас, что это она спровоцировала вспышку гнева с моей стороны. Я не оправдываю себя. Но и в преднамеренности своего поступка признаваться не намерен. Господи, да неужели вы не понимаете, что я готов сейчас все отдать, лишь бы вернуть все назад! Лишь бы этого не было, не было! – внезапно закричал Россошанский, доведенный до предела нервных ресурсов. – Можете звонить в милицию, – бессильно махнул он рукой, мгновенно обмякнув и, кажется, став равнодушным к происходящему.

– Подождите с этим, – остановила его я. – Так это все-таки вы замыслили убийство Вячеслава?

Россошанский с трудом поднял тяжелую голову и вперил в меня недоуменный взгляд красных глаз.

– Я же все объяснил, – сказал он. – Неужели непонятно? Я не убивал Вячеслава и не планировал этого.

– А как же ваш разговор с Сергеем Лукашенком? – прямо спросила я. – Насчет того, чтобы сделать его наемным убийцей?

Я пошла, что называется, ва-банк. Я совсем не была уверена, что непосредственный исполнитель не кто иной, как наркоман Сергей Лукашенок. Я назвала его имя по наитию, основываясь только на словах бывшей супруги Россошанского, которая застала мужа вместе с «подозрительным типом, крутившимся в клинике». Но его приметы очень уж совпадали с приметами Лукашенка, с которым я не так давно имела честь познакомиться во время экспресс-расследования кражи из сумочки Людмилы Омельченко. Родион Перетурин во все глаза смотрел на меня. Но я сразу поняла, что попала в точку.

Россошанский побледнел и ошеломленно посмотрел на меня.

– С чего вы… Откуда вы это знаете? – спросил он.

– Неважно. Главное, что знаю, – сказала я. – И вам трудно придется, если вы пожелаете опровергнуть это утверждение.

Глаза Эдуарда растерянно забегали из стороны в сторону.

– Черт, – прошептал он. – Господи ты боже мой… Это же надо, а? Какой же я дурак!

– Так что, признаваться будем? – деловито спросила я.

Россошанский еще некоторое время что-то шептал себе под нос, покачивая головой, потом произнес:

– Да не в чем мне признаваться! Да, я действительно имел разговор на подобную тему с Лукашенком, но это было… Не всерьез, понимаете? Это все эмоции, чувства! Я не собирался убивать Вячеслава!

– А вот Лукашенок утверждает обратное, – покачала головой я. – Он уже дал письменные показания, в которых заявляет, что вы самым что ни на есть серьезным образом нанимали его для убийства. И даже называет сумму, которую вы обещали ему заплатить.

И здесь я откровенно блефовала. Никаких показаний против Россошанского Лукашенок не давал, хотя бы потому, что никто от него не требовал этих показаний. Имя Лукашенка я даже не произносила в милиции. Но я чувствовала, что сейчас именно давление на деморализованного Россошанского играет решающую роль.

– Господи! – схватился за голову Россошанский. – Я знал, что это добром не кончится! И зачем я доверился этому скоту?! Да это все было просто выбросом эмоций! Просто я находился во взвинченном состоянии, я ненавидел Вячеслава за то, что он снова забрал у меня Веронику, а сам… А сам никогда не сделал бы ее счастливой! Наоборот, он сделал бы ее несчастной, заставил бы страдать, как уже было! Он не способен на другое отношение к женщине, я же знаю его много лет! А в тот вечер я просто выпил лишнего, вот и проболтался Лукашенку, что, мол, готов заплатить тысячу, только чтобы Вячеслав навсегда исчез с Вероникинова горизонта!

– Вообще-то профессиональный киллер стоит дороже, – заметила я.

– Вот именно! – подхватил Россошанский. – Теперь вы понимаете, что все это было просто так?

– Но и Лукашенок не профессионал, – тут же возразила я. – Для него тысяча долларов – деньги просто запредельные, о них он только мечтать может. И за эту сумму готов пойти на что угодно – я не раз встречалась с наркоманами, да и с этим Сергеем успела познакомиться. И у меня не сложилось впечатление, что он врет.

– Наркоман, значит, какой-то не врет, а я вру, да? – запальчиво, по-мальчишески воскликнул Россошанский.

– Я думаю, что пришло время для очной ставки, – твердо заявила я и взялась за трубку телефона.

– Да ради бога! – махнул рукой Россошанский. – Я рассказал всю правду, мне бояться нечего.

При этих словах он, видимо, вспомнил о том, что сделал с Вероникой, потому что опустил голову и мрачно затеребил пуговицу на полурасстегнутой дорогой рубашке. Потом он растерянно оглядел себя, как будто осознавая, что находится не в лучшем виде, сначала медленно застегнул рубашку и заправил ее в брюки. Потом, увидев несколько пятен, брезгливо стянул рубашку и прошагал к шкафу. Сняв с вешалки чистую, отглаженную рубашку, надел ее и, отвернувшись, в сторону буркнул:

– Извините…

– Хорошо, что переоделись, – кивнула я. – Хоть мы сейчас поедем и не на светское мероприятие, а в РУВД, но вы хотя бы привели себя в порядок.

Россошанский воспринял все это достаточно индифферентно. Не последнюю роль во всем этом сыграло то обстоятельство, что директор клиники был уже очень пьян. Я же набрала номер Арсентьева и сказала, что обнаружился виновник происшествия с Вероникой Вересаевой и, возможно, гибели еще одного человека. И что в самое ближайшее время я готова доставить его в отделение. Арсентьев явно был удивлен таким поворотом дела, однако возражать, разумеется, не стал. Я добавила также, чтобы он послал группу сотрудников по адресу Сергея Лукашенка, представив его как наемного убийцу. После этого я посмотрела на Россошанского. Тот совсем обмяк, сник, и мне даже стало его жалко. Глаза директора клиники были покрасневшими и воспаленными, он явно был надломлен осознанием того, что произошло. Перед тем как мы вышли на улицу, я посмотрела ему в глаза и сказала:

– Молитесь, чтобы Вероника Вересаева выжила. Она в Первой городской больнице. Без сознания…