Глава 4 ЦВЕТЫ БЕЗУМНЫЕ
…Когда я с трудом все же сумела разлепить глаза, вокруг меня царила полнейшая темнота.
Что за чертовщина! Но самое главное, я совершенно ничего не могла вспомнить — что со мной было и что сейчас происходит, где я нахожусь, почему лежу на такой непривычно жесткой кровати. Словно провалилась в глубокую пропасть и там, кое-как свернувшись калачиком, застыла на самом дне.
То ли заснула, то ли умерла — неясно. Я и лежала бы таким образом до сих пор, если бы мне не начал мешать чей-то взгляд сверху.
Ужас! Кто-то уставился и смотрит, смотрит не отрываясь. А я с раннего детства на редкость восприимчива к чужим взглядам, ощущаю их на себе даже спиной, каждой косточкой позвонка.
Это свойство потом, кстати, не раз помогало мне избежать неминуемой беды, не исключено даже, что и возможной гибели.
Например, вроде бы совершенно ничего не говорит о том, что во-о-он за тем деревом может прятаться вооруженный человек, который держит меня на прицеле — ведь он там и не пошевелится, и не чихнет, не дыхнет даже. А я вдруг позвонками начинаю чувствовать: кто-то смотрит, следит, гад, поджидает. И когда неожиданно шарахаюсь от этого взгляда в кусты, кто-нибудь из моих спутников долго может потом удивляться: мол, чего это ты, Татьяна, вдруг ни с того ни с сего рванула как бешеная? Какая муха цеце тебя укусила?
Не буду же я каждому объяснять, что не выношу, когда на меня пристально смотрят, просто с ума начинаю сходить от этого.
Вот и теперь чей-то взгляд поднял меня даже со дна бездонной пропасти, в которую я провалилась сразу после не очень болезненного, но все же ощутимого укольчика в руку.
Поморгав в темноте, я увидела обращенное в мою сторону лицо женщины, которое на глазах делалось отчетливее, словно медленно проступало из кромешной мглы и придвигалось ко мне все ближе и ближе. Зрелище это было достаточно жуткое, если учесть, что женщина была, мягко говоря, не красавицей: довольно молодой, но со впалыми щеками, большими черными глазами и глубокой, сосредоточенной морщиной во весь лоб. Я сразу подумала: вот кто в фильме «Вий» мог бы так сыграть панночку, что многие зрители от страха бы обмочились.
У меня даже, грешным делом, мелькнуло в голове: уж не так ли именно выглядит та самая дама с косой, которая когда-нибудь приходит за каждым? Ведь никто точных описаний так до сих пор и не сумел оставить!
Впрочем, к моей радости, никакой косы в руках у женщины не было, лишь жидкая косица из волос, обернутая вокруг головы старомодной корзиночкой. Да к тому же, приглядевшись, я увидела, что она ко мне вовсе не приближается, а сидит на одном месте и просто тихо раскачивается на стуле у моей кровати, что-то монотонно напевая себе под нос и не спуская с меня своих неподвижных глазищ.
И как только я огляделась вокруг, увидела больничные койки, решетки на окнах, а главное, ноздрями почувствовала тошнотворный запах, по которому даже слепой сможет сразу угадать российское медицинское учреждение, то сразу же все вспомнила… И Адама Егоровича, и «сверхсекретное» задание, и свое упоение в бою, особенно когда снарядами служат апельсины и пирожные, и задачу-минимум — поиск Розы, а точнее — пропавшего Лепесточкина. Значит, я нахожусь внутри неврологического диспансера, что и требовалось доказать.
Первым делом я пошевелила под одеялом руками и ногами — отлично, несвязанные. Покрутила головой — отвратительно! После укола она продолжала гудеть, как колокол, и соображала слишком туго. Но ведь начала же немного кумекать, и то хорошо!
Говорят, после электрошока совсем можно забыть, как тебя зовут, не то что подробности детективного дела, так что нечего зря хныкать — пока все складывается как нельзя лучше!
— Ты кто? — спросила я женщину, с трудом узнавая свой осипший голос.
Наверное, после того, как я от всей души поорала и побуянила в кафе, он сделался таким грубым.
— Светлана, — ответила женщина. — Светлана Лунина. Но меня здесь все называют Светланой Лунной.
А помолчав, вдруг грустно добавила:
— Я — Светлана-неспана. Говорят, лунатик я. Я ведь никогда теперь ночами не сплю.
— Почему?
— Никак не получается. Не хочу. Мне спать не интересно.
— Но…как так? — удивилась я. — Не может быть! А как же сны? И давно это с тобой?
— Да лет пять уж, наверное. Или не пять? Я не считала. Днем еще подремать могу, да и то непонятно — сплю или просто сижу с открытыми глазами, а вот ночью совсем не выходит. Лечат меня, лечат, и пока никак. Не спится, хоть убей. А ты во сне стихи какие-то читала. Или молитву. Я тут слушала. Интересно.
— Я? Стихи? — поразилась я еще больше. — Нет, ты что-то путаешь.
Я стихи, между нами говоря, не очень люблю, у меня не такой склад характера. А про молитвы и говорить нечего.
— Да как же, ты вот это читала: «Не дай мне Бог сойти с ума, уж лучше посох иль чума», — нараспев прочитала Светлана-неспана. — Хорошие слова. Ведь лучше и не скажешь.
Ну надо же! Привязался теперь ко мне еще и Пушкин со своей чумой! Сначала Адам Егорович, а теперь вот и классик русской литературы в придачу.
Стишки, конечно, дело неплохое, но ведь время-то идет, и пробирочки искать-то надо! Незаметно целый день прошел впустую, если учесть, что за окнами уже такая темнотища, а я в своих поисках еще даже не сдвинулась с мертвой точки.
— Сейчас как, уже ночь? — спросила я Светлану. — А то у меня все перепуталось.
— Ночь, — подтвердила она невесело. — Ты же видишь, я одна не сплю, а все остальные спят.
И правда, в нашей палате, кроме моей, было еще пять или шесть коек, на которых похрапывали, вздыхали, подрагивали во сне чьи-то тела. Значит, времени у меня осталось не так уж и много — нужно до утреннего обхода успеть отыскать Розу и постараться смыться, пока меня тут вконец не залечили до полной невменяемости.
Уж лучше посох — и в путь! А там, глядишь, и чума найдется до полного комплекта.
Кстати, вот что самое интересное: я подумала, что если вдруг теперь решусь во всем честно признаться и начну рассказывать правду про все наши пропавшие холерные или какие-то еще палочки, лифт под моргом, про шампанское, которое льется прямо из дверцы шкафа, то меня точно признают самой настоящей сумасшедшей и припишут интенсивное лечение с лошадиными дозами успокоительных уколов и таблеток.
А если не скажу и притворюсь, что забыла, кто я такая и как здесь оказалась — тем более.
Да, положение мое сейчас было не слишком завидным — это я начинала понимать все более отчетливо.
— А Розалинда, случаем, находится, не в нашей палате? — спросила я Светлану с надеждой.
Может, мне и ходить-то никуда не надо? Вот вышло бы везение.
— Какая еще Розалинда? — не поняла меня бессонная соседка.
— Ну, Роза…
— Ах, Розка! — поправила она меня с ходу. — Ты имеешь в виду Розку-притвору? Нет, у нас она в отдельной комнатке живет, как королевна. Вроде как слишком буйная. А на самом деле — тихая, как хитрая крыса. Знаем, как же. Там в конце коридора из бывшей душевой ей отдельный кабинет сделали. Некоторые даже завидуют. А по мне, наоборот, ничего хорошего. Как камера-одиночка, со скуки одной помереть можно.
— Значит, последняя дверь по коридору? Пойдем, покажешь…
— Да ты что? Не сейчас же. Мне не разрешают бродить. Покажу, конечно, но только утром, когда на завтрак мимо пойдем, — сказала Светлана. — У нас на ночь палаты закрывают, ни за что не выйдешь.
— Зачем?
— Чтобы не бродили, — пояснила с готовностью обитательница этого интересного заведения. — Я сама знаешь как побродить иногда при луне люблю? Но тут режим. Лишнего нельзя. А то даже кашу на завтрак не дадут.
— Ничего себе! А если я, к примеру, в туалет сейчас захочу?
— У тебя горшок стоит. Под кроватью.
— К черту горшок, — сказала я, вставая со своей койки и обнаруживая, что уже заботливо наряжена кем-то в полосатую, застиранную пижаму. — Сейчас мы посмотрим, что там у нас за замок.
Как я и предполагала, замок был самый что ни на есть простенький, английский. Станут разве в казенном, государственном заведении тратиться на дорогое оснащение?
Открыть такой замок лично для меня не составляло никакой трудности — это делается любым острым предметом.
— Есть ножичек? Или хотя бы какая-нибудь вилка? — обернулась я к Светлане, которая, стоя за моей спиной, следила за всеми манипуляциями с огромным интересом. — Мне нужен любой острый предмет.
— Нет, нам не дают вилок…
— Господи, да чем же вы тут едите второе?
— Какое второе?
— Ну, там мясо, рыбу.
— Мы этого никогда не едим, мы только кашу едим. Ложками. Мы же, ну, эти самые, сумасшедшие, — сказала Светлана совершенно спокойно, видимо, давно примирившись с таким печальным фактом. — Нам даже говорят обычно: дурочки, идите на завтрак! Что тут поделаешь? Вот Розке — той из кухни по ночам приносят всякое мясо и пирожки, наши видели. А мы — дурочки же.
— Попробовал бы только кто-нибудь мне так сказать, — зло проскрипела я зубами. — Они бы меня тут на всю жизнь запомнили. Слушай, а что у тебя в голове?
— Эти… мозги, наверное, — прошептала вконец сбитая с толку Светлана. — Они говорят — глупые мозги…
— Да нет, я имею в виду: на чем у тебя на макушке косичка держится?
— На шпилечке, — ощупала свою бедную голову Светлана. — Только ты никому не говори. Это страшный секрет. У нас не разрешается.
— Дай-ка на минутку, — попросила я ее, и уже через несколько секунд в замке что-то тихо щелкнуло, давая нам возможность запросто выйти в коридор.
— Пошли, покажешь, где тут ваша Роз-Мари обитает, — попросила я свою новую лунную знакомую.
— Но как же… Не велено, не положено… — сразу заволновалась Светлана.
— Пошли. Я тебе велю, — сказала я, поняв, что с этой женщиной нужно действовать исключительно в приказном порядке — раз человек привык, чтобы им вовсю манипулировали, не стоит от этого отклоняться.
Тихими шагами, крадучись, мы вышли в освещенный луной коридор, и за нами сразу же начали красться две женские фигуры в пижамах — наши тени на стене.
— Вот здесь она проживает, — показала Светлана на одну из дверей. — Только я сама к ней не пойду. А на что она тебе, Розка?
Вот этого я и сама толком пока не могла объяснить, только знала, что именно с ней мне нужно зачем-то встретиться, чтобы выйти хоть на какой-то след Лепесточкина. Почему-то я была уверена, что эта самая Розка — вовсе никакая не сумасшедшая и здесь скрыта какая-то тайна. Недаром же ее держат на особом положении, в отдельном «кабинете». И при этом выпускают гулять! И вообще, все говорят об этой особе что-то крайне неопределенное, слишком уж туманное.
То, что происходило дальше, лишь еще больше подтверждало мою версию. Стоило мне тихонько, костяшкой указательного пальца постучать в дверь, как та изнутри открылась, как будто Роза каждую ночь только и делала, что принимала у себя прошеных и непрошеных гостей. Я даже подумала: а может, заодно я здесь встречу и Лепесточкина? Ведь где-нибудь он должен скрываться? А тут для пряток место идеальное.
— Чего тебе? — спросил из темноты низкий женский голос. — Ты кто такая?
В комнате у Розки было еще темнее, чем в нашей палате, потому что на окнах висели плотные портьеры, создавая в помещении вполне человеческий уют.
— Не удивляйтесь, но я к вам по делу. Меня зовут Татьяна Иванова. Я разыскиваю человека, которого зовут Валентин Валентинович Лепесточкин. Как стало известно органам правопорядка, вы имели с этим человеком какие-то контакты и поэтому в интересах следствия, не поднимая лишнего шума, должны прямо сейчас дать необходимые показания. Поймите, дело на редкость важное и срочное, иначе я не стала бы беспокоить вас глубокой ночью…
— Наводить порядок, говоришь, будешь? — переспросила еле слышно женщина — мне было смутно видно лишь ее коротенький силуэт. — Все же добрались до меня, решили порядок свой навести…
— Мне известно, что вчера вы разговаривали с Валентином Валентиновичем Лепесточкиным в больничном дворе. И что он вам сооб…
Но продолжить свою речь я не смогла, потому что почувствовала, как кто-то вдруг метнулся из угла в мою сторону, схватил за горло и стал сжимать его что есть силы, словно сдавливать железными тисками. Не было никаких сомнений — Розка намерена задушить меня сейчас по-настоящему и делала это с такой неистовой силой, которой обладали лишь сильно натренированные мужики, да еще разве что сумасшедшие.
— Вы что… зачем… — попробовала я хоть что-то вымолвить, но почувствовала, что уже перехожу на булькающий хрип.
Если я потеряю сознание, она задушит меня по-настоящему — это я поняла совершенно определенно. Собрав всю волю, схватила Розку за плечи и сумела оторвать ее от себя, приподнять в воздухе и резким движением отшвырнуть к стене.
К моему великому удивлению, эта силачка оказалась на вес легонькой, как пушинка. Падая, Розка, по всей видимости, схватилась обеими руками за портьеру, которая еле держалась на каких-то креплениях, и при свете луны я впервые увидела ее лицо.
Господи, что же это? Розка оказалась на вид настоящей уродливой старухой лет восьмидесяти, если не ста с лишним! Какой уж тут цветочек — передо мной было давно уже абсолютно высохшее, скрюченное дерево. Баба-яга!
Нет, похоже, я что-то перепутала. Вряд ли Лепесточкин мог иметь с ней какие-то дела, а уж тем более амурные.
Но уйти «по-джентльменски» я теперь все равно не могла, потому что Розка, кое-как выбравшись из-за занавески, вдруг снова набросилась на меня из своего угла, бормоча какие-то странные проклятия в адрес милиции, налоговой полиции, пожарников и приговаривая, что всех «проверщиков поганых» она самолично будет душить голыми руками.
Пришлось мне все же применить один из приемов карате: не слишком сильно нажать бабушке на особую точку в районе солнечного сплетения, чтобы резко снизить ее активность, и повалить на кровать — так сказать, отправить на заслуженный отдых. Для ее же пользы, разумеется.
Все же человеку в ее возрасте по ночам гораздо полезнее спать, чем бросаться на людей.
Тяжело дыша, я выскочила за дверь комнатки сумасшедшей внутри сумасшедшего же дома и чуть не сбила с ног Светлану, которая, оказывается, все это время находилась за дверью и меланхолично, без каких-либо эмоций наблюдала за нашей тихой яростной схваткой, не думая возвращаться в свою палату.
Последняя дверь по коридору явно вела в туалет — это было ясно по запаху, и, к счастью, он был открыт тут круглосуточно.
Поэтому я на всякий случай нырнула туда, опасаясь, что на шум нашей возни может прибежать кто-нибудь из персонала, типа санитара или медбрата с железными бицепсами.
Вообще-то сегодня я слишком сильно рисковала и непонятно, какого черта! Если бы санитары обнаружили сейчас, что я сумела выбраться из палаты, да еще «обезвредила» бабушку, у меня был бы шанс остаток своих дней провести в этих стенах, да еще в смирительной рубашке.
Кажется, я несколько переборщила в своем рвении помочь Адаму Егоровичу, и теперь мне хотелось только одного — выбраться отсюда как можно скорее живой и невредимой и продолжать расследование снаружи, по ту сторону решетки. Но как теперь осуществить эту мечту на деле?
Дверь скрипнула, и в туалет прошмыгнула Светлана, которая тянулась за мной повсюду, как тень. Ее движения и речь по-прежнему были странно замедленными, словно она спала наяву, с открытыми глазами.
— Видела, какая она? — спросила Светлана шепотом. — Убить может запросто. Или притворяется? Но ты сама виновата. Зачем сказала, что ты с проверкой?
— Да нет, я вроде бы ни про какую проверку и не говорила. А что особенного?
— А то, что Розка больше всего на свете боится, что однажды придут какие-нибудь проверяющие и ее отсюда выселят. Она же какая-то там древняя тетка нашего главного врача и живет здесь уже несколько лет на полном гособеспечении. Вот только никто уже не поймет — то ли она здоровой была, когда сюда поселилась, то ли и правда больной? А теперь уж и вовсе понять невозможно. Наш Семен Алексеевич, главный-то, говорят, иногда припугивает ее, что вышвырнет отсюда, а она не хочет, боится…
— Кошмар какой-то! — поразилась я непроизвольно. — Да как же здесь может нравиться?
— А что такого? — несколько даже обиделась Светлана на мои слова. — Здесь у нас общение как-никак, общие интересы. Я думаю, сейчас на место Розки многие из одиноких пенсионерок-старушек хотели бы попасть, да не все рождаются родственниками главного врача, это все-таки суметь надо.
— Это уж точно! — улыбнулась я, слушая ее медленные, плавные рассуждения, которые все равно казались мне совершенно безумными. — А на улицу эта Розка, точнее — баба Роза, хоть выходит?
— Да нет! Она только по служебным помещениям, на кухню или на склад шныряет, а на улицу даже ногой ступить боится. Боится, что ее потом назад не впустят, дверь закроют. Да ей чего зря ходить? Ей и так по распоряжению главного сроду самые лучшие кусочки приносят, она только заказывает, а Семен Алексеевич еще и по ночам ее порой навещает. Поэтому Розку здесь все у нас и ненавидят.
— Со здешними цветками мне теперь более-менее понятно, — сказала я задумчиво. — Непонятно вот только, как теперь отсюда выбираться…
— А что тут непонятного? — в свою очередь удивилась моей тупости Светлана. — Тут решетка изнутри открывается. Вылезай, если хочешь.
— Где?
— Да прямо здесь же, в туалете… — и она подняла решетку, которая действительно спокойно открывалась, давая выход на улицу.
На свободу, на свежий воздух!
— Правда, здесь второй этаж, высоко! Но девчонка одна у нас лежала как-то лихая, так та по водосточной трубе ночью туда-обратно лазила, в коммерческий ларек за сигаретами — так приперло. Говорила, что без курева совсем помрет.
— И вы все знаете, как отсюда можно удрать? Так почему же не сбегаете? — что-то совсем никак не могла понять я загадочной логики Светланы.
Или после укола я все еще плоховато соображала?
— А к чему нам сбегать? Больные мы, разве непонятно? Значит, тут нам и место. Я когда дома бываю, так порой даже днем спать перестаю, а тут мне все же получше. Да и другим тоже. Про эту дырку врачи тоже знают, да только все равно держат открытой. Надеются, вдруг кто сам убежит, место освободит? Да только дураков нету. А тебе если надо — ты и лезь, — сказала Светлана недовольно.
— Адью! Мне — точно надо, — ответила я ей убежденно, примеряясь к трубе.
Да что там труба! Чтобы сбежать из этого заведения, я не то что со второго этажа, но и с крыши смогла бы сигануть — не зря ж я в свое время заставила себя научиться прыгать с парашютом, чтобы преодолеть страх высоты! И научилась прыгать с верхотуры так, чтобы как можно меньше шансов было подвернуть при этом ногу, отбить внутренности или копчик.
Но, к моей великой радости, цирковых трюков или кульбитов в воздухе мне делать на этот раз не пришлось — водосточная труба держалась на стене достаточно крепко, и спускаться по ней было гораздо удобнее, чем кувыркаться в воздухе.
— Спасибо тебе, — тихо сказала на прощание Светлана.
— Это за что же? — удивилась я. — Наоборот, тебе…
— Хоть одну ночь не очень скучно было. А то я все сижу, все сижу, в окно гляжу…Может, ты к нам еще как-нибудь придешь?
— Не обещаю, — ответила я ей честно.
Признаться, я немного все же побаивалась, что вот-вот меня кто-нибудь заметит из больничного персонала, вот-вот окликнет, и тогда придется снова драпать со всех ног…
Но спуск прошел совершенно благополучно, без приключений. Уже стоя на земле, я увидела, как Светлана старательно поставила решетку на место, махнула мне рукой и тенью плавно исчезла из оконного проема — отправилась в одиночестве коротать бессонную ночь.
Прощай, странный желтый домик! Нет, какого черта меня сюда занесло? Или — не напрасно, и этот эпизод все же понадобится мне в дальнейшем расследовании?
Но сейчас думать о подобных вещах было некогда.
Больше всего на свете теперь мне хотелось попасть домой, принять душ, чтобы отмыться от больничного запаха, хотя бы немного поспать в своей замечательной белой постельке и прийти в себя.
Сейчас на заднем дворе психоневрологического диспансера мне и самой казалось совершенно нереальным, что еще предыдущую ночь я провела не только в условиях идеального комфорта, но еще к тому же в страстных ласках и объятиях мужчины, как какая-то… Розалинда, черт бы ее побрал!
«Ну уж хватит, цветочная тема закрыта, — сказала я сама себе, пробираясь задним двором поближе к проезжей части улицы. — Никаких пока больше цветочков — ни роз, ни лилий, ни даже лепесточков. Завтра утром нужно будет как следует сосредоточиться и постараться придумать какой-нибудь здравый ключ к расследованию. А то куда это меня занесло под впечатлением от знакомства с чокнутым Адамом Егоровичем? Но все будет только завтра. Ради бога, дайте мне немного времени очухаться…»
И все же… И все же… Что-то мне не слишком улыбалась перспектива бежать по ночному Тарасову в больничной робе, да еще по направлению от психушки к центру. Девяносто процентов, что по дороге меня может подхватить какая-нибудь милицейская машина, с ветерком отправить обратно, и тогда уже, возможно, надолго. Вот Светлана-то обрадуется, снова увидев на койке мое бесчувственное тело!
Можно было, конечно, попытаться остановить такси или какого-нибудь частного ночного извозчика, но остановится ли он, увидев на дороге девушку в больничной пижаме?
Невооруженным взглядом видно, что в кармане у этой девушки нет ни копейки денег, а рассчитывать на доброго дядю как-то не приходится.
Не знаю, кому как, но почему-то мне такие дядечки попадаются крайне редко. Некоторые делают, разумеется, вид, что они представители бескорыстной части человечества, но только до поры до времени, а потом все равно требуют другой платы — лезут под юбку и искренне удивляются или даже обижаются, что не получают вознаграждения.
Нет, новых ночных приключений почему-то мне сейчас совсем не хотелось.
Неожиданно мне показалось, что я слышу чьи-то тихие голоса, причем совсем близко, буквально во дворе, и я поскорее спряталась за кусты, продолжая мучительно раздумывать о родной своей кровати.
Про «бомбоубежище», где наверняка находился в это время Адам Егорович, похрапывая в компании чумных и холерных палочек, я старалась сейчас не вспоминать совсем, а даже, наоборот, напрочь забыть о его существовании. То есть приказала себе хотя бы некоторое время, до семи часов утра, не думать про это сумасшедшее, запутанное дело, чтоб окончательно не спятить самой. Не зря же народная мудрость гласит, что утро вечера все же мудренее.
Поэтому я упорно не смотрела в тот угол двора, где в темноте белел домик морга — эта своеобразная «уютненькая» прихожая к сверхсекретной лаборатории, которая сейчас казалась мне плодом больного воображения — и Адама Егоровича, и моего тоже. Нет-нет, я ничего про это не знаю, не помню, не слышу…
Но сейчас я как раз слышала, что шепот и голоса доносились именно оттуда, из того самого уголка двора, где находился морг.
Делать было нечего — пришлось крадучись, стараясь держаться в тени кустов, пробираться на звук голосов.
Из-за приоткрытой двери помещения, в которое у меня не было ни малейшей охоты входить, доносились два голоса — очень властный, мужской и женский — тоненький, принадлежащий, как видно, совсем молодой девушке.
— Я клянусь, я клянусь, что у меня ничего нет… Все куда-то пропало, я и сама не имею ни малейшего представления… — взволнованно объясняла девушка своему спутнику.
Она слегка картавила, и последнее слово у нее получилось выговорить, как «пъедставления».
— Куда все дела, идиотка? — грубо оборвал ее мужской голос. — И перестань болтать всякую чушь, оставь свои сказки для кого-нибудь другого! Давай будем говорить как деловые люди, поняла? Или мне придется разговаривать с тобой совсем иначе, ты знаешь — как.
— Ах вот ты как! Да как ты смеешь? Кто тебе дал право так со мной обращаться? — задрожал от гнева женский голосок.
По всей видимости, такое раскрепощенное обращение мужчины было для дамочки полной неожиданностью.
— Вот ты как, оказывается, можешь… В таком случае, я не собираюсь с тобой вообще разговаривать ни в таком, ни в каком-то еще тоне. И не смотри на меня, не смотри так… Прощай…
— Ну уж нет, а я с тобой пока прощаться не собираюсь! — заявил мужчина и, по всей видимости, с силой схватил свою собеседницу за руку так, что та от неожиданности вскрикнула. — И буду разговаривать очень подробно. У меня тоже есть теперь серьезные обязательства перед людьми, и я не хочу выглядеть перед ними полным дураком. Ты меня подвела — надеюсь, хоть это тебе понятно?
— А передо мной у тебя разве нет никаких обязательств, Лева? — спросила женщина с горечью. — И вообще, я думала, что эта чепуха не является главным в наших с тобой отношениях. Ты же видишь, я и так готова все для тебя сделать. Притащилась сюда по первому твоему звонку, среди ночи… Но учти, я вовсе не обязана давать тебе ни в чем отчет. И вообще — глядя на твое невозможное, хамское поведение, я передумала…
— Я тебе дам — передумала она!..
— Отпусти меня, слышишь! — зашипела женщина. — Сейчас же отпусти мою руку! Я сейчас буду кричать, звать на помощь… Что ты себе позволяешь? Я никогда не видела тебя таким, Лева, ты меня… пугаешь… Нет, я сейчас правда буду кричать…
По голосу было слышно, что женщина всерьез напугана поведением своего приятеля и теперь уже не чает, как выбраться из этой переделки.
Разговор у них был настолько туманный — совершенно непонятно о чем! — что я вообще не была уверена, имеет ли он хоть какое-то отношение к моей истории с пробирками. Что там у них пропало? Кто пропал? Куда пропал?
Но, с другой стороны, почему эта разборка происходит в таком странном месте, как раз над головой Адама Егоровича? Господи, да что все это значит? Может быть, мужчина просто какой-нибудь здешний дежурный медбрат, который выясняет отношения с медсестричкой?
Я уже собралась потихоньку пробраться ближе, чтобы как-нибудь заглянуть за дверь и разглядеть лица говорящих, но в этот момент женщина заверещала еще громче, призывнее:
— Ай-ай-ай, да ты же меня совсем задушишь!
— Говори, где? Иначе ты отсюда не уйдешь.
— На помощь! — пропищала женщина. — Хоть кто-нибудь…
— Ха, можно подумать, тебя кто-нибудь услышит!
— Уже услышал, — сказала я отчетливо из темноты, стараясь подражать мужскому басу, дабы мой осипший голосок этому способствовал. — Всем стоять на месте! Руки вверх!
Признаться, в этот момент мне стало просто жаль женщину, которую запросто мог ни за что ни про что задушить негодяй. И вообще, какое-то меня вдруг зло разобрало, обида за весь женский род! И это мигом смешало все мои первоначальные планы — даже подслушивать стало неинтересно.
Понятно, что никакого оружия и даже намека на оружие у меня и близко не было. Какого черта я зачем-то высунулась? И вообще — что это еще за милиционер в пижаме выискался?
Вспомнив про свой внешний вид, я не очень-то обрадовалась перспективе показываться на свету перед дравшимися во всей своей красе.
Но этого делать не пришлось, потому что мои слова произвели на незнакомцев буквально ошеломительное впечатление.
— Бежим! ФСБ! Вычислили, гады! — воскликнул мужчина, и, схватив за руку свою собеседницу, ногой с размаха открыл дверь и бросился в темноту.
Было слышно, как они побежали куда-то, не разбирая дороги и ломая на ходу кусты. Не бежать же мне было за ними, держа перед собой палец в виде пистолета и выкрикивая: «Стой! Я — ФСБ! Стрелять буду?»
Да, сцена получилась бы вполне достойной площадки дурдомовского двора.
Но все же напрасно я поддалась внезапной жалости и не рассмотрела говорящих как следует! Так, на всякий случай. Ведь я знаю, что теперь у меня из головы не будет выходить: кто они такие? Почему выясняли свои отношения в таком странном месте?
Я растерянно огляделась и неожиданно увидела, что совсем неподалеку от меня, в укромном уголке больничного двора стоял легковой автомобиль. По всей видимости, «жигуленок» принадлежал кому-либо из дежурного персонала, но сейчас меня меньше всего интересовал его владелец.
Разумеется, машина была заперта на ключ, и в ней никого не было. Но сигнализации на ней тоже не было видно — а это уже неплохо.
Я поняла, что мне сейчас предстояло вспомнить секретные уроки, которые как-то преподавал Володька — мой бессменный помощник и друг, работающий в милиции. Однажды мы с ним вместе распутывали дело об угонщиках автомашин, и он самолично показал несколько способов, каким настоящий профессионал может без шума проникнуть практически в любой закрытый автомобильный салон, чтобы при необходимости угнать «тачку». Например, нужно знать, в какие конкретно места на стекле нужно нажимать, чтобы его выдавить. Или про манипуляции с замком.
Первый способ мне сейчас подходил особенно, потому что подходящей отмычки под рукой не было. Пришлось немного потрудиться, попыхтеть, но зато через каких-то минут десять я спокойно уже нашаривала рукой ручку на внутренней стороне автомобильной дверцы, а еще через пару минут — выруливала со двора психоневрологического диспансера в таком приподнятом настроении, что хоть песни пой во все горло от радости!
Впрочем, слишком активных проявлений эмоций я себе сейчас позволить не могла и даже сбавила на шоссе скорость, чтобы не привлекать излишнего внимания.
Наконец, я подъехала к своему дому, но прежде, чем покинуть автомобиль, как следует обыскала бардачок — там нашлись какие-то ключи, несколько скомканных десяток, раскрытая пачка сигарет «Парламент», чья-то студенческая зачетка. С интересом заглянула в зачетную книжку — должна же я была знать, кому благодарна за долгожданный домашний отдых?
«Костюченко Лилия Семеновна, Тарасовский медицинский университет», — разобрала я при свете фонаря мелкие буквы. Зачетка была заполнена только до третьего курса, тут же была приклеена небольшая фотография на редкость симпатичной глазастой девушки.
Погодите — как Лилия Семеновна? Лилия? Еще один цветочек? Вот это дела! Странное все же какое-то совпадение…
Пошатываясь, я добрела по лестнице до дверей своей квартиры… Спать, только спать.
Очень быстро я приняла душ и поставила будильник на половину седьмого утра, предчувствуя, что с этого времени у меня начнется страшная кутерьма.
До звонка будильника оставалось всего каких-то три часа.