Глава 5 УЖАСНО УЖАСНАЯ ИСТОРИЯ
Наутро я проснулась совершенно бодрой и довольной жизнью. Ведь я была дома, на свободе. А главное — впереди меня ждало нераскрытое, захватывающее дело, тем более столь необычное. Сверхсекретное.
Первым делом я позвонила Володьке и на всякий случай попросила его через своих дежурных стражей порядка срочно выяснить как можно подробнее, кто такая Костюченко Лилия Семеновна — ее место жительства и так далее. Все как полагается.
Практика научила меня тому, что подобные совпадения с именами что-нибудь да значат.
Володька, конечно, для порядка немного поворчал — я отлично знаю, как он не любит, когда кто-нибудь беспокоит его с раннего утра, а особенно поднимают с постели телефонным звонком, но мне он прощал и не такие выкрутасы. Бывали случаи, когда я его и среди ночи по нескольку раз вытаскивала из постели — и ничего, остался жив, даже за последнее время потолстел еще больше.
— Погоди, как это машину у нее угнали? — ничего не мог понять мой друг спросонья. — Кто? Ты? Кому сказать, чтоб отогнали на прежнее место? Куда? Слушай, Толян, что это значит? При чем тут психушка? Ты меня пугаешь…
По тому, что Володька по телефону назвал меня «Толяном», я поняла, что он снова на время помирился со своей ревнивой женой и она находится где-то под боком, вслушиваясь в каждое слово.
Да, мой Володька был конспиратором с солидным стажем, почище Штирлица. И хотя лично нам с ним было совершенно нечего скрывать от жены, но его профессиональные навыки я все равно уважала.
Признаться, тонкие психологические детали разговора меня обычно мало задевали — с Володькой у нас были давние, чисто деловые отношения. И даже если быть еще точнее — финансово-деловые. Когда он реально помогал мне в каком-нибудь хорошо оплачиваемом деле, я не забывала делиться с ним гонораром, что для штатного сотрудника милиции было совсем не лишним. При этом мой друг — а он был им еще со студенческой скамьи — нередко выручал меня из всевозможных серьезных переделок, а моя деятельность, в свою очередь, временами помогала ему подниматься по служебной лестнице, что доставляло Володьке немало детской, искренней радости.
Таким образом, мы с моим институтским товарищем без лишних слов, на деле осуществляли мечту о незаметном слиянии государственных и коммерческих структур, о чем в последнее время все чаще стали высказываться с телевизионных экранов наиболее видные экономисты и политики.
— Делай, что тебе говорят, Вован. Все остальное Толян тебе потом объяснит, — хмыкнула я в телефонную трубку. — Жду твоего звонка. И как можно оперативнее, хватит там дрыхнуть. Учти, друг: нас ждут великие валютные дела!
— Понял, — мгновенно отреагировал Вован, как я полагаю, особенно на последние слова.
Дожидаясь ответного звонка, я с удовольствием приняла душ, сварила себе ароматный кофе, сделала несколько аппетитных бутербродов с ветчиной и зеленью.
Нет, сколько все-таки в жизни существует маленьких радостей, которые мы не всегда ценим в должной мере! А ведь я могла бы сейчас в весьма своеобразной компании шаркать по коридору в тапочках и потом давиться в столовой перловой кашей! И то — если бы мне ее еще дали!
Ну уж нет! Под конец завтрака я даже для полного кайфа с чувством выкурила хорошую сигаретку, комфортно развалившись в мягком кресле.
Но не подумайте: пока я наслаждалась маленькими дарами свободы, в моей голове по-прежнему крутились неотвязные мысли, причем относительно не самых приятных на свете тем. Например, про чуму и холеру. Плюс еще, кажется, сибирскую язву и какую-то особенную желтуху.
Что все-таки задумал натворить Валентин Валентинович Лепесточкин? Зачем, с какой целью выкрал из лаборатории эти злополучные пробирки? Решил кого-нибудь припугнуть? Действовал по секретному заданию? Ведь он прекрасно понимал, что имеет дело с настоящим бактериологическим оружием, и знал, чем ему грозит подобная выходка! Почему все же пошел на риск?
А время между тем стремительно шло, буквально бежало вприпрыжку — вон как торопливо тикал у меня на столе будильник, пока я валялась в кресле. Каждый день, да что там — каждый час, — все реальнее ставили жизнь того же Лепесточкина, а теперь заодно и добросердечного Адама Егоровича под угрозу.
Как мой клиент вчера сказал? Если бы в «центре» стало известно об исчезновении сотрудника вместе с материалами, то его и на краю света разыскали бы всего за несколько часов.
Ничего себе! А я пока что лишь спокойно покуриваю…
Но я не просто покуривала, а как раз в этот момент вспомнила про свои магические кости, которые сейчас могли бы сослужить мне добрую службу.
Кое-кто вполне может посчитать веру в гадание по магическим костям моим «задвигом», личным сумасшествием — ну и пусть это останется на его совести!
На самом деле еще с самых древнейших времен наиболее мудрые люди умели при помощи цифровых «костей» черпать информацию из будущего и сумели передать эти навыки следующим поколениям, и в том числе — лично мне.
Ведь казалось бы, что тут особенно хитрого? Три двенадцатисторонних кубика с цифрами, которые можно сделать даже самому из любого имеющегося материала, хотя бы даже из простой бумаги. Подбрасывай себе их в тот момент, когда особенно терзают вопросы и сомнения, считывай информацию из будущего! Задавай вопросы — и получай ответы.
Всего три броска — и можно без особого труда задать правильный ориентир в очередном запутанном деле, особенно если поточнее сформулируешь вопросы. А как мне он сейчас был необходим, этот самый ориентир!
Казалось бы — любой может таким гаданием воспользоваться. Но, оказывается, вовсе не любой, а лишь тот, кто в него по-настоящему верит, вот в чем состоит главный магический секрет костей.
Как следует сосредоточившись, я задала первый вопрос: «Что представляет из себя человек, у которого в настоящий момент находятся пробирки?»
Честно признаться, ответ магических костей, полученный при помощи трех цифр, меня несколько удивил.
«Никогда не следует осуждать голодного, особенно если сам ты сейчас купаешься в благополучии», — поучала меня зачем-то комбинация из цифр девять, два и восемнадцать.
Как будто бы мои «дружки», как иногда называла я свои двенадцатигранники, за мной подглядывали и высмотрели, что в данный момент я как раз наслаждаюсь благополучием.
Но интересно, с каких это таких пор Валентин Валентинович Лепесточкин вдруг резко заголодал? Насколько я могла понять, в их сверхсекретном бункере запасено отборной жратвы столько, что может хватить до начала нового ледникового периода на целый полк новобранцев, особенно если учесть, что сейчас наших солдатиков в армии так кормят, что многие начали болеть цингой! Уж кем-кем, но голодным Лепесточкина, который угощал понравившуюся ему девушку ананасами и авокадо, я никак представить себе не могла.
Может быть, правда, голодным в смысле любви? Но это уже звучит чересчур аллегорически.
Например, судя по рассказам Светланы, в их психоневрологическом диспансере — почти все голодные, не считая врачей и их родственников, но это же вовсе не значит, что у кого-нибудь из больных непременно находятся пробирки?
Во время второго броска мои магические кости дали дельный совет о том, что в нынешнем деле я должна больше всего слушаться собственной интуиции и действовать по подсказке внутреннего голоса. А ведь я как раз и привыкла работать именно так!
Некоторые, глядя на меня, например, в такой момент, как сейчас, запросто могут подумать, что я просто «дурака валяю» — кофе, мол, у нее на уме, гадания, сигаретки… И это в такое время, когда нельзя ни минуты терять даром!
Но я-то хорошо знаю, что именно в такие моменты внешнего «ничегонеделанья» во мне как никогда активно происходит концентрация внимания на начатом деле и начинает говорить тот самый внутренний голос, про который доподлинно знаю лишь я одна. Да еще догадываются мои магические кости, искусно вырезанные из красного дерева, которые бережно хранятся до поры до времени от любопытных глаз в специальном мешочке.
«Радуйтесь, если ваши взгляды не совпадают», — прочитала я глазами значение, выпавшее во время последнего броска. И только потом сообразила, что так задумалась про свой внутренний голос, что не успела как следует сформулировать вопрос. Какие именно взгляды? С кем они не должны совпадать? Загадка какая-то…
Телефонный звонок резко прервал мои абстрактные размышления и заставил думать о вещах более конкретных.
— Докладываю обстановку, — услышала я бодрый, совершенно проснувшийся голос Володьки. — Костюченко Лилия Семеновна, 20 лет, студентка Тарасовского медицинского института, заметь — единственная дочь главного врача психоневрологического диспансера Семена Алексеевича Костюченко, который в настоящее время находится в служебной командировке в городе Стокгольме. Живет отдельно от родителей, ни в каких криминальных делах никогда замешана не была, учится хорошо…
Но, продиктовав адрес и номер телефона Лилии Семеновны, Володька все же не удержался и спросил еще раз:
— Да ты хоть объясни, в чем дело, ты же знаешь — я никому…
— Не могу, Вован. Дело на этот раз — сверхсекретное. Может, потом как-нибудь. Но помощь твоя может понадобиться еще, будь наготове.
— Обижаешь, Танюша. С этим у меня нет проблем, я всегда готов, — несколько обиженно проговорил Володька, давая понять, что его супруга исчезла из поля слышимости и теперь он может говорить совершенно свободно.
А любимая тема моего друга — это разного рода эротические приколы и намеки.
Но мне сейчас балагурить с Володькой было совершенно некогда. Наверное, он хотел добавить что-нибудь еще, но я тем временем положила трубку и уже набирала номер домашнего телефона Лили.
Как же я могла вчера пропустить мимо ушей фамилию главного врача? Любопытная складывается вокруг имени его дочки комбинация из цветков, морга и сотрудников ФСБ, от которых она припустилась, разом забыв про своего обидчика!
Длинные гудки — значит, дома никого. Может, Лилия проходит какую-нибудь практику в больнице у отца? Недаром же ее машина стояла ночью во дворе диспансера.
Позвонив в регистратуру, я сразу же узнала в трубке голос любительницы дамского чтения.
— Алло, здравствуйте! Не могли бы вы позвать к телефону Лилю Костюченко — это дочь вашего главного врача. У меня к ней очень важное дело, отец просил ее срочно разыскать…
На том конце телефонного провода возникла долгая пауза — видимо, женщина не сразу могла из апартаментов Розалинды переместиться в реальный мир и сообразить, чего от нее в этом самом мире хотят.
— Лилю? — удивилась регистраторша. — Но ее здесь нет. И сроду никогда не бывает. Это какая-то ошибка. Семен Алексеевич не мог вас просить…
Продолжения речи я слушать не стала, а, быстренько собравшись, решила все же отправиться по адресу, который продиктовал мне Володька.
Интуиция — да-да, этот самый внутренний голос подсказывал, что мне зачем-то нужно разобраться во всем на месте и любыми способами первым делом разыскать мой «цветочек» — Лилию, которая, в свою очередь, поможет отыскать запропавшего Лепесточкина.
Выбежав во двор, я обратила внимание, что «краденого» автомобиля на месте уже не было — молодец, Володька, неплохо работают все же иногда его ребята!
Моя же собственная машина стояла неподалеку от дома, на автомобильной стоянке, и уже совсем скоро я ласково гладила руками ее руль. Я всегда выполняла этот ритуал, прежде чем тронуться с места, потому что привыкла считать мою «девяточку» живым и даже мыслящим существом. С каким покорным видом она умеет дожидаться меня за углом! Как понятливо и безотказно порой действует, когда нужно улепетывать от погони! А как умеет поддавать жару, когда я уговариваю ее кого-нибудь догнать! Все люди были бы такими понятливыми, как она, моя красавица.
Вот и сейчас — я прямо-таки чувствовала, как автомобильчик по мне соскучился и радостно гудел, пока я мчалась на нем по городу, вычисляя самый быстрый путь к дому Лили — неведомой дочки главного врача — и обдумывая по дороге, как нам наилучшим образом построить знакомство, чтобы сразу же, без лишних предисловий перейти к основному делу.
Но на мои призывные звонки в дверь никто не отвечал — дома никого не оказалось. Насколько я поняла, у этой Лили телефон с автоответчиком, так что благодаря этой нехитрой штучке можно сразу было бы узнать много интересного, даже без очной встречи.
Но кто мне мешает проверить, раз путь в квартиру открыт?
На сей раз я чувствовала себя в роли взломщика не так беспомощно, как стоя вчера ночью во дворе диспансера в больничной робе. Во-первых, я была одета сейчас в красивые универсальные джинсы — а хорошая одежда всегда придавала мне уверенности в себе. Во-вторых, на плече у меня была моя любимая сумка, в которой лежало множество полезных вещей: мотки веревки, «липовые» удостоверения, ножики, отмычки… Сейчас меня больше всего интересовала универсальная отмычка, позволяющая без труда открыть любую запертую дверь, чтобы войти в чужую квартиру.
Немного повозившись с замком, я осторожно открыла входную дверь и вдруг… отчетливо услышала стон, который доносился из комнаты.
Нет, ошибки быть не могло — там кто-то явно беспомощно мычал, стонал, и вообще, кажется, происходило что-то странное.
На всякий случай я достала из сумочки свой газовый пистолет и осторожно прокралась в комнату.
В углу на ковре со связанными руками и ногами, а также с крепко завязанным ртом, лежала девушка. Увидев меня и особенно направленное на нее оружие, она протестующе затрясла головой, и в ее больших, широко раскрытых глазах появился ужас.
Настоящий страх смерти, который невозможно спутать с чем-либо другим.
Заглянув во все уголки квартиры и убедившись, что в ней больше никого нет, я подошла к незнакомке и первым делом развязала ей рот.
Впрочем, теперь я узнала девушку по фотографии на зачетке — это была как раз Костюченко Лилия Семеновна собственной персоной, хозяйка квартиры — «студентка, комсомолка, отличница», правда, в весьма странном, неожиданном для меня виде.
— Прошу вас, только не убивайте меня, умоляю, — быстро заговорила Лиля, когда я освободила ей рот. — Я знаю, он вас послал, он монстр, но ведь потом это будет все равно на вашей совести, не слушайте его, прошу вас, я знаю, это трудно…
— Я не собираюсь тебя убивать, — сказала я как можно спокойнее. Услышав эти слова, девушка вдруг почему-то беспомощно заревела в три ручья — наверное, после сильного, только что пережитого стресса. — Наоборот, я пришла тебя освободить, только перестань так реветь. А то… точно убью.
— Кто ты? — посмотрела на меня Лиля с подозрением, когда я начала развязывать ей руки. — Погоди, как ты сюда попала? Кто тебя послал?
— Не важно…
— Нет, важно. У тебя что — есть ключ от моего дома? — продолжала допытываться Лиля. — Но кто тебе его дал? Он тебе его дал, да? Когда? Я не понимаю — что снова происходит?
— Теперь вопросы буду задавать я, — пришлось мне несколько охладить любознательность девушки.
На всякий случай я решила не торопиться развязывать пленнице руки — кто знает, что у этой красавицы на уме?
— Кто тебя связал? Кого ты назвала сейчас монстром? Вообще, что тут произошло?
Кстати, надо сказать, что Лилия Костюченко действительно обладала красивой, на редкость выдающейся внешностью. У нее были большие голубые глаза, очень черные, смоляные волосы, спускающиеся до плеч пышными волнами. Эдакий тип еврейской красавицы из тех, что способны сводить мужчин с ума. Особенно сюда следует отнести тонкую талию и при этом роскошную грудь, какую вряд ли можно сформировать в каком-либо центре пластической хирургии. Лишь природа-мать способна создавать столь совершенные формы.
— Итак, ты будешь отвечать на мои вопросы?
— Но кто вы?
— Частный детектив Татьяна Иванова. Тебе этого достаточно?
— Нет. То есть — да, достаточно, — сказала Лиля, которая по характеру, как я начинала понимать, была особой на редкость упрямой. — Мне не о чем с вами разговаривать. И ни на какие вопросы отвечать я тоже не собираюсь. С какой еще стати?
— Хорошо, как знаешь, — сказала я невозмутимо, убирая руки за спину и показывая тем самым, что тоже не собираюсь продолжать заниматься ее спасением. — Тогда я сейчас уйду и оставлю тебя здесь связанной. Но учти — в следующий раз сюда может прийти настоящий киллер, за которого ты меня как раз сначала приняла. О, в этом деле бывают настоящие профессионалы, я с их работой хорошо знакома! Одни умеют так точно засадить нож в сердце, что возле трупа почти совсем не бывает крови. Другие предпочитают душить свою жертву шелковым шнурком, чтобы не тратить зря пуль и не создавать лишнего шума. Третьи…
— Ну хватит же! Перестаньте! — воскликнула Лиля, которая все же оказалась девицей хоть и норовистой, но на поверку слабонервной. — Я все расскажу. Вы меня только развяжите.
— Начинай, — приказала я ей, не слишком торопясь выполнять ее просьбу. — Итак, кто, а главное, за что тебя тут… так наказал?
— Это один мой хороший друг, — начала девушка, но, поймав мой ироничный взгляд (мол, хорош друг!), тут же поправилась. — Ну да, любовник, мой любовник, если быть точнее. Мы повздорили. Из-за какой-то ерунды, честное слово! А он вдруг решил меня наказать. Да, такое с ним случается, он у меня очень вспыльчивый. И вообще — у нас с ним это что-то вроде игры, не стоит обращать внимания…
— Игры?
— Ну, вы знаете: кого-то привлекают ласки, разные там сюсюканья, а другие, например, наоборот, возбуждаются от разных садистских штучек — да что вам рассказывать? Сами, наверное, знаете, вы ведь такая молодая и симпатичная. Знаете, что мужчины очень странный народ, особенно в интимных вещах. Вот, собственно, и вся ужасная история, — подвела итог Лиля и впервые за время нашего знакомства еле заметно улыбнулась — у нее были маленькие, аккуратные губки, а на щеках, когда она улыбалась, появлялись ямочки.
Было видно невооруженным взглядом, что сейчас девушка нещадно врет — и про друга, и про какие-то мифические ласки. Потому что мечтает, чтобы я ее поскорее освободила и сразу же отстала. Смотрит на меня своими честными голубыми глазами — и врет, не моргая и не краснея.
Но сейчас меня больше насторожило и удивило совсем другое: в речи Лили я вдруг расслышала чуть заметную картавость. Нечто похожее я недавно где-то слышала и мысленно автоматически взяла на заметку.
Ну как же, ночная сцена в больничном дворе! Он что-то требовал, выламывал ей руки, а она отнекивалась. Ведь тогда получается, что и машина во дворе появилась не случайно — Лиля подкатила на ней глубокой ночью к психоневрологическому диспансеру, но потом вынуждена была срочно убегать своим ходом, оставив машину в тени деревьев.
Интересно, очень интересно. Вот только не ослышалась ли я насчет дефекта речи?
— Скажи: «Я сейчас говорю правду», — потребовала я от Лили, и она улыбнулась снова — наверное, моя просьба напомнила ей какую-то детскую игру.
— Я говорю правду.
Но у нее получилось больше похоже на «говою пьявду».
— Хорошо, — сказала я тогда холодно. — Будем считать, что на первый вопрос ты мне ответила, хотя и сказала неправду, соврала. Но теперь все равно перейдем ко второму вопросу. Что ты делала вчера ночью в одном из вспомогательных помещений психоневрологического диспансера? Скажешь, вчера вы с другом там тоже играли в садистов? Прямо ночью в больничном морге?
Лиля посмотрела на меня, испуганно моргая, и с ее миловидного лица медленно сползла улыбка.
— Но, прежде чем врать дальше, имей в виду, что я все и так знаю, — продолжила я тоном, который про себя называю «металл в голосе» — он особенно хорошо действует на людей слабохарактерных. — Сейчас мне просто важно тебя проверить. Вчера весь ваш разговор не только был подслушан, но и записан на пленку. Неужели ты такая наивная, чтобы полагать, что сейчас я оказалась здесь совершенно случайно?
— Значит, вы — все знаете? Вы — ФСБ? — прошептала Лиля, словно произнося заветное заклинание из трех букв. — Что же мне теперь делать?
— Говорить правду.
— Но все это получилось ненарочно, я вам клянусь, — заговорила Лиля. — Я же не знала, что он окажется таким ужасным, совершенно ужасным человеком… Ведь он был для меня учителем, чем-то вроде Бога, самым любимым человеком на свете…
— Конкретнее — кто он?
— Ну он, Лева, вы же сами все знаете. Лев Грымский. Он преподает у нас в институте психиатрию, а еще занимается парапсихологией, спецсеминар ведет. Но я его не знала, нет, точнее, знала, но совсем с другой стороны, и все же не знала, а потому…
— Так, давай все по порядку, с самого начала, — устала я слушать, как Лиля лишь напрасно захлебывается в словах и слезах и тянет время, которое было так дорого. — Как ты вообще узнала о существовании лаборатории? Ведь это большая тайна, можно сказать — государственного масштаба…
— Ой, это папочка. Он однажды проговорился. Выпил слишком много и рассказал мне о том, что только он один во всем городе знает, что на территории его больницы расположена такая штука. Он даже подписывал какие-то секретные бумаги, что будет об этом молчать, я так поняла. А потом, они же платят ему каждый месяц, так сказать, за территориальную принадлежность, только это тоже очень большая тайна…
— Кто-нибудь еще слышал ваш разговор?
— Нет, — покачала головой Лиля. — Мы были вдвоем. Как раз от нас только ушла мать — решила жить с другим человеком, и он очень переживал, был в настоящем трансе. И напился, как никогда в жизни. А потом вдруг сказал мне, что, пока эта «штука» — так назвал отец лабораторию — будет здесь работать, мы с ним сможем существовать безбедно, и нам никто не нужен, и все такое прочее.
— И он рассказал тебе тогда точно, чем занимается лаборатория?
— Ну нет, только в самых общих чертах. Он сильно тогда пьяненький был, мой папка. Может, он и сам толком не знает? Сказал только, что всякими микробами, бактериями и прочей заразой. И не разрешал мне к больнице своей лишний раз подходить, он за меня сроду слишком трясется… Вообще-то я на маму очень похожа, наверное, поэтому.
— Теперь меня интересует, как эта информация просочилась дальше. К этому самому… Льву.
— Мне не хотелось бы говорить на эту тему, — потупилась Лиля.
— Про твои желания я не спрашиваю, — резко осадила я. — Мы с тобой не на пикнике. Ты арестована. Разве ты этого еще не поняла?
Лиля растерянно посмотрела на свои до сих пор связанные руки, вспомнила про ФСБ или еще про кого-то, кто никак не давал ей покоя.
Я думала, что девушка после моих слов вновь разразится слезами, но она только один раз жалостно всхлипнула и с усилием заговорила:
— Я сама виновата, потому что влюбилась в своего учителя. Как последняя девчонка. Но в него все влюбляются. Стоит вам только увидеть его, вы бы тоже, я знаю… Но тогда я думала, что все дело в особом обаянии — ну, как у настоящего Казановы, хотя сейчас я точно знаю, что другое…
— Что ты имеешь в виду?
— Гипноз. Этот ужасный человек все что угодно может заставить сделать. Правда. И вы этого даже сами не заметите. Вы когда-нибудь видели, как уж притягивает к себе лягушку?
— Погоди, у нас мало времени, давай не отвлекаться…
— А я и не отвлекаюсь! Так вот: он совершенно ничего не делает, а только на нее смотрит. А лягушка кричит изо всех сил, прыгает, дрыгается, а все равно сантиметр за сантиметром приближается к ужу, хотя знает, что для нее это гибель. Я когда маленькой была, однажды на пруду такую сцену видела, до сих пор помню. Правда, я в ужа камень бросила, и он сразу уполз, а тут никто…
— Итак, при каких обстоятельствах вы сообщили Льву Грымскому про лабораторию? Зачем?
— Я же говорю — по глупости! Он ведь совершенно не обращал на меня никакого внимания, вот я и решила ему доказать, что у меня тоже за душой кое-что есть, всякие серьезные секреты. Мы как-то оказались в одной компании — там был папин заместитель, Виктор Петрович Бредихин, а Лев — его институтский друг. И вот когда мы с моим учителем остались наедине, я ему выдала…
— И что же? После этого он переменил к тебе свое отношение?
— В том-то и дело, что после этого, — тяжело вздохнула Лиля. — Только я теперь это понимаю, а тогда… Точь-в-точь как та лягушка на пруду.
— С какой целью он решил похитить пробирки, этот твой уж ползучий?
— Ой, не знаю. Он про это ничего не говорил. И вообще — я до последнего момента не знала, что он замыслил. Даже и сейчас в голове не укладывается.
— Хорошо, но как же удалось осуществить похищение?
— А вы сами разве не знаете? — спросила Лиля с тайной надеждой. — Может, не надо?
— Мы уже договорились о том, кто и как должен отвечать на мои вопросы, — одернула я ее снова строго. — И это не подлежит обсуждению.
— Конечно, я просто очень волнуюсь, — сразу засуетилась Лиля. — Так вот, Лев каким-то образом, наверное, через своего друга Бредихина — я уже сказала, это папин заместитель по лечебной части — сумел выследить, когда из лаборатории два раза в месяц, кажется, выходит какой-то человек, сотрудник. Я даже сама удивилась — он такой хорошенький, совсем молодой, на амурчика чем-то похож. И Лев попросил меня с ним познакомиться, как бы ненароком. Вообще-то это было нелегко, потому что папа не любил, чтоб я появлялась в диспансере, но мы все равно выбирали время, когда отца не было, и я этого парня встречала, будто ненароком.
— Поймала на свою удочку? Но как ты вообще согласилась выступить в виде приманки?
— Но я хотела у Льва научиться гипнозу! И он сказал, что у меня есть хорошие данные, что это будет первой моей серьезной проверкой, как я смогу воздействовать на другого человека, ну, на того мальчика из лаборатории…
— И как же?
— Да нет, я пока просто учусь. А на третий раз, когда мы с Валентином уже познакомились и спокойно беседовали, подошел Лев, вроде бы как случайно, и как-то его по-своему загрузил, задал определенную программу. Я не знаю, правда, как он это делает. Фантастика какая-то!
— И что же, Грымский внушил Лепесточкину при помощи гипноза, чтобы тот стащил и передал ему пробирки?
— Как я поняла, он внушил ему, чтобы тот вернулся к себе, а среди ночи взял пробирки и под утро сам принес и отдал мне в руки. Точнее, нам в руки. Валентин так и сделал. Но вчера ночью Лев разыскал меня — он был в совершенной ярости! — и сказал, что пробирки куда-то исчезли, и стал меня обвинять. Но я ничего не знаю.
— Он тебя бил?
— Да, он меня бил, — кивнула Лиля, и по ее щекам снова безостановочно потекли слезы. — Бил, угрожал. А вчера, когда мы убежали от ФСБ, ну, от кого-то из ваших, он привез меня домой и пытался что-то узнать при помощи гипноза. А когда ничего не получилось — я же действительно не имею ни малейшего представления, куда подевались эти проклятые микробы! — этот ужасный человек, которого я считала своим учителем и на кого почти что молилась, еще сильнее меня избил, связал и сказал, что, если я не вспомню, куда делись пробирки, он меня убьет. А я не зна-а-аю, правда. Я думала, меня уже убивать пришли, а я ничего не зна-а-аю…
— Стоп, только не реви, — приказала я Лиле и начала ее развязывать.
Да, сейчас она говорила мне правду и, по всей видимости, выложила все, что знала. Но для меня этой информации было совсем недостаточно. Наоборот, получалось, что внутри одной тайны скрывалась еще одна.
Теперь мне известно, кто первый раз украл злополучные микробы, но, как оказалось, был еще какой-то вор, о котором не знали сами преступники.
Как в матрешках, которых в избытке продают на московском Арбате: открываешь одну, в виде Ельцина, а внутри еще какой-нибудь Чубайс сидит, а дальше — более мелкие личности, с ноготок, вроде Жириновского или Бабурина. Ну надо же, и чего это меня потянуло на политику? Никак «сверхсекретный» клиент что-то и впрямь сделал с моими мозгами, повернул в новую сторону.
— Где сейчас Лепесточкин? Тот парень, из лаборатории?
— Не знаю, — пожала плечами Лиля. Но я уже могла различать по выражению ее лица, когда девушка врет, а когда говорит правду. Похоже, что сейчас дочка главного врача снова зачем-то врала. Может быть, хотела скрыть свое соучастие хотя бы в деле похищения человека?
— И все же я советую тебе припомнить и сказать мне правду. Это в твоих интересах.
— Наверное, Лев отвез его к себе на дачу, я так поняла. Он там обычно работает. Сказал, что скоро Валентина отпустит. Но теперь, когда пробирки пропали… Понимаете, ведь Лев сам решил их на короткое время оставить в больнице, чтобы сразу потом передать нужным людям. А они куда-то подевались.
— Ты опять что-то не договариваешь, крутишь, — сказала я задумчиво. — Не понимаю, зачем Грымскому было выпускать из своих рук то, чего он так долго добивался?
— Да он, наоборот, хотел, чтобы пробирки вообще ни разу не коснулись его рук! — воскликнула Лиля. — Он же знаете какой осторожный, гад! До смерти трясется за свою шкуру. Вы забыли? Там же внутри всякая чума и прочая гадость. Он поэтому их сразу мне отдал, а потом за ними кто-то должен был прийти. Я до сих пор понять не могу, зачем они ему понадобились, эти микробы? Ведь Грымский из той породы людей, кто руки моет через каждые полчаса, а не только перед едой! Вы бы видели только, какие у него холеные, белые руки! Даже с маникюром. Сволочь! Сволочь!..
Гневная тирада Лили на этот раз показалась мне убедительной.
Действительно, зачем Грымскому самому пачкаться даже не в дерьме, а кое в чем похуже! Осторожному гипнотизеру для полного счастья только заболеть какой-нибудь бубонной чумой не хватало!
Нет, насколько я могла понять, Грымский был не из таких, не из смертников.
— Я вот что подумала… — вдруг сказала Лиля. — Теперь, когда пробирки пропали, он может заставить Валентина снова украсть что-нибудь из лаборатории. Ведь он вчера, когда меня бил, все время говорил, что я каких-то очень нужных людей сильно подвожу, и буквально места себе не находил.
— Ты знаешь, где находится дача Грымского? Ты там была?
— Была. Мы там…
— Что?
— Ну, делали. То. Я ведь думала, что он меня по правде полюбил. И даже не просто как свою ученицу.
— Ладно, вставай. Поехали на дачу. Покажешь.
— Нет, я не поеду, я ни за что туда не поеду, — испуганно запричитала Лиля и в этот момент правда сделалась похожей на затрепыхавшуюся лягушку. — Нет, лучше сразу меня убивайте. Прямо здесь. Пускай кто хочет, тот и убивает. Но я этого гада больше видеть не могу. Никогда. Ни за что!
Похоже было, что девица не шутила, но лично мне от этого было не легче.
Тогда я решила зайти с другого края.
— Как хочешь. А ты знаешь, что, когда твой папа приедет из командировки, скорее всего его сразу же снимут с работы? — сказала я задумчиво, вроде как бы между делом.
— Как? За что? При чем тут папка? Он вообще про этот случай ничего не знает, и никто знать не должен. Нет, это невозможно! Для него теперь работа — это вся жизнь.
— Я одно знаю точно, что если мы не сумеем за этот день распутать нашу чумовую историю и информация о ней просочится куда не следует, то больше главврачом твоему папке точно не быть, — сказала я спокойно. — Конечно, ему никто и слова не скажет про лабораторию, но найдутся и другие грехи. Например, станет известно, что он уже несколько лет, пользуясь своим положением, содержит в диспансере престарелую родственницу, или некоторые факты недобросовестного питания больных, не говоря уже про грубость медицинского персонала… Честно говоря, все эти и многие другие факты против Семена Алексеевича Костюченко нашими людьми уже давно собраны. Сейчас лишь ждут момента, чтобы их обнародовать. Разве ты не хочешь помочь своему папке, раз сама заварила такую кашу? Сейчас его судьба зависит от тебя.
— Все понятно, — сказала Лиля и сразу с готовностью встала. — Поехали. Я только быстро умоюсь и переоденусь. Дача Грымского находится не слишком далеко, за городом, по елисеевскому направлению.
— Скорее приводи себя в порядок, а мне пока нужно сделать два звонка.
Первый звонок был к Володьке на работу — я попросила его выделить мне на всякий случай на подмогу хотя бы трех человек. Кто знает, сколько у Грымского помощников? С такими способностями он может завербовать себе целую армию зомбированных сторонников. Какое все-таки облегчение, что сейчас пробирки находятся вовсе не в руках этого человека!
Володька вызвался сопровождать группу самолично — у него был хороший нюх на интересные, необычные дела, и, по всей видимости, мой утренний звонок до сих пор не давал ему покоя.
Второй телефонный разговор был еще более коротким.
— Танечка, это вы? — услышала я в трубке дрожащий голос Адама Егоровича. — Куда же вы подевались, почему не звоните? Я думал, что уже все, и даже с жизнью простился. Я, Танечка, даже загадал, что если вы сегодня до вечера не появитесь, то выпью одну ампулку. Ну, из тех, что я вам говорил, чтобы уж сразу…
— Перестаньте страдать ерундой, — сказала я Адаму Егоровичу строго. — Все идет по плану. Я занимаюсь вашим делом. Обнаружили местонахождение Лепесточкина, едем туда.
— Как? Вы нашли Валечку? Что с ним? Умоляю вас, я просто умоляю, Танечка, — можно я поеду с вами? Ведь если Валечка вдруг заупрямится и не захочет отдавать сразу рабочий материал, только я смогу его убедить. А то как бы не нажить беды…
— Ладно, так уж и быть. Если вы сами хотите принять участие в операции, стойте через десять минут возле ворот диспансера, мы прихватим вас по дороге. А ампулки свои вы лучше выбросьте, пока я до них не добралась.
