Глава 7
Как ни странно это звучит, но название места, подходящего, по моим понятиям, для содержания заложника, я обнаружила в Интернете. Перелопатив записи Нестерова, я не нашла ни одного упоминания о загородных постройках, принадлежавших когда-либо Зиничеву. У него никогда не было дачного участка, не имелось домика в пригороде Тарасова. Жил он в коттеджном поселке, находящемся в черте города. До этого много лет обитал в типовой многоэтажке.
Единственное сельское место, о котором Зиничев упоминал в интервью с Нестеровым, – это совхоз, в который он был направлен после техникума. Но даже его названия в материалах Нестерова не было. Только общие фразы, типа «лучший в области совхоз», «передовое хозяйство» и тому подобная шелуха. Сначала я хотела отложить решение этого вопроса до утра и выяснить местоположение бывшего совхоза у Кирсанова. Звонить ему среди ночи я не хотела. Но потом решила попытать счастья в вездесущем Интернете. И надо же, удача! Почти сразу наткнулась на статью о Зиничеве. Этот материал был собран лет пять назад. Заказная статья одному из местных изданий. И вот там-то во всех красках был описан совхоз, «…стараниями главного агронома выведенный на высокий уровень…». Имелись и название, и местоположение. В настоящий момент совхоз «Новый путь» являлся поселком городского типа Большаковский. И располагался он в двухстах двадцати километрах от Тарасова.
Поздравив себя с успешно завершенными поисками, я отправилась спать, намереваясь на следующий день посетить поселок Большаковский и выяснить, помнит ли кто-либо из жителей этого поселка легендарного агронома.
Как водится, тщательно спланированное с вечера расписание утром пришлось срочно перекраивать. Будильник еще не прозвенел, а телефон уже разрывался от настойчивых звонков Нестерова. Лежа на больничной койке, журналист чувствовал себя оторванным от мира, а потому брошенным всеми и вся. Жалуясь на плохое самочувствие, Нестеров взывал к моему милосердию и требовал немедленно навестить больного. Разговаривая с ним в полусонном состоянии, я пообещала непременно заехать и завезти фрукты, а вместе с ними и свежие новости. Добившись своего, Валерка быстренько свернул разговор, боясь, что я окончательно проснусь и откажу ему.
Принимая душ, я уже жалела, что согласилась начать день с поездки в больницу. Но обещание есть обещание. Пока готовила завтрак, от Натальи пришло сообщение, в котором говорилось, что похитители сократили срок поисков. Теперь на поиски пакета ей отводили не больше двух суток. Перезвонив клиентке, я расспросила подробности. Оказывается, сообщение пришло в шесть утра. Так же, как и в первый раз, в нем звучали угрозы. Голос Натальи был подавленный. Мне показалось, что мысленно она уже попрощалась с отцом, не надеясь больше увидеть его живым. Я велела ей не вешать нос, отправляться обратно в рыбацкий домик отца и продолжать поиски до тех пор, пока не получит от меня весточки. Звонить мне я не велела. Рассказывать о своих планах тоже не решилась. Сказала лишь, что появились новые факты, которые требуют срочной проверки, поэтому поехать вместе с ней не смогу. Наталья приняла новость без эмоций.
Одевшись потеплее, я прихватила пистолет и охотничий нож. Так, на всякий случай. По пути в больницу я заехала в магазин, накупила Нестерову всякой всячины и кое-что из съестных припасов взяла в дорогу. Мало ли что ждет меня в Большаковском?
У Нестерова я пробыла недолго. Он и впрямь выглядел не ахти. Осунулся, под глазами круги, цвет кожи желтушный.
– Нестеров, тебя хоть лечат здесь? – опасливо глядя на несвежий бинт у него на голове, спросила я.
– Ага, вроде лечат. Сегодня врач заходил. Сказал, что я на поправку иду, – приглушенным голосом сообщил Нестеров.
– А чувствуешь себя как? – спросила я.
– Хреново. Все болит. Голова раскалывается, и дышать тяжело. Как только пытаюсь набрать полную грудь воздуха, сразу боль адская все тело разрывает, – жаловался Валерка. – Тань, как думаешь, я умру?
Последний вопрос поставил меня в тупик. Неужели все так плохо? Надо бы с лечащим врачом пообщаться. Что-то не нравится мне журналист наш. Ему же я бодрым голосом ответила:
– Что за пессимистические прогнозы? Тебе доктор что сказал? Идешь на поправку. Значит, так оно и есть.
– Может, это он просто успокоить меня пытается. Чтоб не мучился перед смертью, – плаксиво заявил Нестеров.
– Валер, ты дурак? Кто от перелома руки умирает? – рассердилась я. – Или у тебя тайное заболевание открылось? Так ты заранее скажи, я хоть родственникам твоим сообщу.
– А некому сообщать, – еще трагичнее произнес он. – Родители десять лет как умерли. Братьев и сестер нет. Семьей не обзавелся. Была подружка, да и та бросила. Сказала, что я давно на работе женат, а второй женой быть она не согласна. Вот так-то, Иванова. Живешь, живешь, все что-то пыжишься. Доказать кому-то что-то пытаешься, а смерть придет, и сразу понятно, что пустое все!
Выслушивать такое я не собиралась. Тут речь о жизни и смерти человека идет. О реальной, между прочим, смерти. А он панихиду развел, да еще и меня в ней участвовать заставляет! Сердито зыркнув на Нестерова, я развернулась на сто восемьдесят градусов и пошла к выходу.
– Тань, ты куда? – заволновался Валерка. – Не побыла ни минутки. И новости не рассказала. Как там дело Дрона?
– Вспомнил-таки, – останавливаясь на полпути, процедила я сквозь зубы. – А я уж решила, что, кроме своей дражайшей персоны, тебя ничто не беспокоит.
– Да ты чего, обиделась, что ли? – торопливо спросил Нестеров. – Из-за ворчания моего? Брось. Не бери в голову. Подумаешь, пожаловался чуток. Тут от одиночества не только жалеть себя, выть начнешь! Хоть бы в палату общую перевели. Там все ж народ.
– Будет тебе общая палата, – пообещала я. – Так как, ныть прекращаешь или я пошла?
– Да я уж не ною давно. И голова почти не болит. Видишь, как ты на меня благотворно влияешь, – подольстился Валерка.
– Ладно, побуду еще минут десять. Дольше не могу, правда. Дел много, – сменив гнев на милость, сказала я. – Тебе есть все можно?
– Жирное нельзя и мучное. А остальное в малых количествах не возбраняется, – ответил Валерка.
– Тогда гостинцы в самый раз будут. Я там с запасом принесла. Мне придется уехать. Когда в город вернусь, неизвестно. Так что навещать тебя некому будет. Хотя, если ты не против, попрошу Наталью за тобой присмотреть. Ей сейчас несладко приходится. А с тобой, глядишь, развеется, – предложила я.
– Как она? – посерьезнев, спросил Валерка.
– Если честно, то плохо. Пришло сообщение с телефона отца. Приславший его заявил, что Дрон похищен и вернут его только в том случае, если Наталья найдет некий пакет и отдаст его похитителям. Вот так-то!
– Так чего же ты сидишь? Надо помочь ей найти этот злополучный пакет. – Нестеров аж подскочил на кровати.
– Лежи, калека, нечего тут скакать. Искали мы. И в квартире Дрона, и в рыбацком домике. Все перерыли, ничего не нашли, – охладила я его пыл.
– И что теперь делать? – спросил Нестеров.
– Есть у меня задумка одна, но пока ничего рассказать не могу. А вот ты Наталье реально помочь можешь, – заявила я.
– Лежа в больничке? Интересно, как? Комментарии по телефону давать? Левее Наталья, правее. Копни глубже, одеяло подними, да? – ерничал Нестеров.
Я дала ему возможность перебеситься, потом сказала:
– Сегодня Наталья опять в рыбацкий домик поедет. Будет там по новой все перерывать. Сдается мне, без посторонней помощи остановиться она не сможет. Вот в этом ты ей и поможешь. Часам к пяти позвонишь ей и скажешь, чтобы она срочно в больницу ехала. Повод придумаешь. Наверняка оставить твою просьбу без внимания она не сможет. Все-таки ты из-за ее дела пострадал. На этом и сыграем.
– Нехорошо как-то. Получается, я ее обманывать буду, – неуверенно произнес Нестеров.
– Считаешь, получится честнее, если она двое суток, отведенных на поиски пакета, с ума в одиночестве сходить будет? – жестко произнесла я. – Давай, Нестеров, вноси свой вклад в общее дело. Мне Наталья в добром рассудке нужна, потому что я собираюсь вернуть ей отца!
После этого я оставила Нестерова в раздумье, а сама направилась разыскивать Игошина. К моей несказанной радости, он нашелся быстро. Про состояние Нестерова повторил то же, что и самому больному. Идет на поправку, жить будет. Услышав про перевод в общую палату, хмыкнул и согласился. Не без комментариев, конечно. Еще бы! Иные пациенты скандалы устраивают, деньги немалые платят, лишь бы их в отдельную палату перевели, а этот, наоборот, в массы рвется! Заверил, что сиделка за Нестеровым ухаживает, как за родным сыном, при этом потребовал продолжить финансирование. Я вынула несколько купюр из кошелька и, прежде чем отдать их Игошину, сообщила, что к больному станет ходить родственница. Помогать сиделке ухаживать за Нестеровым. Возможно, будет оставаться на ночь. Игошин не возражал. Надо так надо. Ему, мол, не жалко. Посчитав, что здесь моя миссия закончена, я попрощалась с Игошиным.
Пока шла к машине, успела позвонить Наталье. Убедившись, что с ней все в порядке, я со спокойной душой отправилась на поиски Дрона. По дороге заехала на автозаправку, залила полный бак и двадцатилитровую канистру. Лишним не будет, решила я.
До Большаковского добралась без приключений, даже плутать не пришлось. Дорога шла ровная, все время по прямой. Завидев указатель с названием поселка, я сбавила скорость, свернула на проселочную дорогу, и через десять минут моя машина стояла на центральной площади. Разведку я решила начать с местного почтового отделения. Если кто и знает всю подноготную населенного пункта, так это почтальоны. Работа обязывает.
На почте я подошла к окошку, попросила бланк для отправки телеграммы, несколько опасаясь того, что выгляжу старомодной. Однако волновалась я напрасно. Оказывается, в поселке все еще пользуются таким видом связи, и довольно часто.
– Вам для суда телеграмма? – полюбопытствовала работница почты, пожилая женщина домашнего вида.
– Для какого суда? – глупо переспросила я.
– Известно для какого. Для областного иль городского, неважно. Теперь ведь заказные телеграммы только для предъявления в суде используют. На работу выехать не успели или наоборот, чтоб командировочные у начальства отбить, – пояснила словоохотливая женщина. – Текст сами писать будете?
– Не знаю, – задумалась я. – Может, вы мне поможете? Я журналист. Собираю материал для статьи о вашем поселке. И, как вы верно заметили, надо отчитаться перед начальством, что на место прибыла. А то не поверят. Скажут, в Интернете старые статьи почитала, а командировочные требуешь.
Я была рада, что женщина подсказала мне такой удобный способ объяснения того, почему я пользуюсь телеграфом, вместо того чтобы просто позвонить.
– Значит, я не ошиблась, – довольная своей проницательностью, женщина заулыбалась. – Тогда текст набираем такой: «До места добралась. Ищу жилье. Через час интервью с главой поселка». Ну как, пойдет?
Она смотрела на меня с явным превосходством. Я же искренне восхищалась той легкостью, с какой она избавила меня от необходимости сочинять что-то самой. Поняв по моему взгляду, что я не возражаю против предложенного текста, она быстро произвела все необходимые процедуры и спросила:
– Куда отправлять?
– В Москву, – сказала я первое, что пришло в голову.
– Ого, далеко же вас за сенсацией занесло. – Взгляд женщины стал более уважительный. – Кому ж в столице интересно будет про нашу глухомань читать?
– Это частный заказ, – поспешила я развеять подозрение, промелькнувшее в глазах женщины. – Существует такой вид журналистской работы. Конкретный человек хочет, чтобы про его жизнь написали в газете. Он платит газете деньги, а она отряжает журналиста для сбора материалов о заказчике. Это как раз такой случай.
– Здорово. Я и не знала, что любой человек может заплатить и про него в газете напишут, – завистливо проговорила женщина.
– К сожалению, далеко не каждый, а только очень состоятельный человек может себе это позволить, – честно призналась я.
– А в нашем поселке, значит, есть такой человек? Курбатый, что ль? – спросила женщина.
– Курбатый, это фамилия?
– Прозвище. Фамилия у него невзрачная. Ивашкин он. А Курбатый он по жизни. Как с детства кличка пристала, так по сей день и держится, – отбрасывая осторожность, поведала женщина. – Он в поселке самый богатый. Вся торговля под ним.
– Тогда это не он. Тот человек, кто статью заказал, давно в поселке не живет. Раньше жил. Много лет назад. В то время поселок еще совхозом был, – принялась «откровенничать» и я.
– Было дело, помню. Мы тогда совхоз «Новый путь» назывались. Между прочим, не на последнем счету у властей были, – похвасталась она. – А я и тогда на почте работала.
– Вот здорово! Вот у вас я интервью и возьму, – вынимая из сумки телефон, объявила я.
– Как это у меня? Да я и не сумею, – замахала на меня руками женщина.
– Тут и уметь нечего, – наседала я. – Я буду вопросы задавать, а вы будете вот в этот микрофон отвечать. Вы мне материал собрать поможете, а я о вас в статье напишу. Так, мол, и так. Работает в поселке на почте женщина, самый осведомленный человек в округе. Стояла у истоков становления поселка. Красиво звучит?
– Красиво, – с придыханием ответила она. – Ладно, давайте попробуем.
Я включила диктофон, встроенный в телефоне, и задала первый вопрос:
– Скажите, вы помните, кто возглавлял совхоз в семидесятые годы?
– Конечно, помню. Иван Степанович Жалкин. Он председателем был. Помощник его, Илья Скоробогатов, – придвигаясь ближе к микрофону, ответила женщина.
– Трудные были времена?
На этот вопрос работница почты разразилась целой тирадой. Я украдкой отключила диктофон, чтобы не забивать память ненужной информацией. Когда запал красноречия иссяк, я задала вопрос про Зиничева.
– Скажите, вы помните главного агронома, Анатолия Зиничева? Он пришел в ваш совхоз после окончания техникума.
– Помню, очень хорошо помню, – подтвердила женщина. – Проработал он у нас недолго. Года четыре или пять. Но парень был толковый. Все хозяйство на нем держалось. Они с председателем за эти пять лет таких дел успели наворотить. К нам каждую неделю из соседних совхозов приезжали, опыт перенимать.
– Значит, Анатолий Зиничев помог процветанию поселка, – утвердительно произнесла я.
– Очень помог. И урожайность повысил, и деньги для совхоза выбивал. Мировой парень был, – нахваливала агронома женщина.
– Наверное, ему от совхоза дом выделили, как молодому специалисту? – спросила я.
– А вот и нет! Не было у агронома дома своего. Бессемейным тогда не давали, – возразила женщина.
– Где же он жил? В конторе? Я слышала, в некоторых хозяйствах такое практиковалось.
– И снова не угадали. Его у бобыля Ермошки поселили. Так все пять лет у него и прожил, – рассказывала она. – Конечно, бобылем его уж после прозвали. При агрономе просто Ермошкой кликали. Он с бабкой престарелой в доме жил. Дом добротный, просторный. Председатель ему за жильца приплачивал, вот он и не отказывал в приюте.
– Скажите, Ермошка все еще живет в поселке?
– А куда ж ему деться? В том же доме и живет. Только приставку к прозвищу получил, потому что не женился. Бабка померла, агроном уехал. А Ермошка так и живет один в своем просторном доме, – продолжала она рассказ.
– После того как агронома перевели, он не потерял связи с совхозом?
– Это как же? – не поняла вопроса женщина.
– Ну, приезжал ли, навещал, может, помогал чем-то родному совхозу?
– Чтобы помогал, не слышала, а к Ермошке иной раз наведывался. Видно, сдружились за пять-то лет под одной крышей.
– Большое вам спасибо за интервью. Вы мне очень помогли, – решив, что пора закругляться, произнесла я.
– Это чего ж, все, что ли? – войдя во вкус, спросила она. – Я думала, интервью часа по два длятся. Пока все вопросы не кончатся.
– По-разному бывает, – ответила я. – Да вы не волнуйтесь, я к вам еще не раз вернусь. Просто, сначала надо общее впечатление от поселка получить, а потом детали уточнять. Прием такой специальный. Чтобы журналист мог сохранить собственный взгляд, а не смотреть на объект глазами того, кого интервьюировал.
– Что ж я, не понимаю? Ясно дело, сперва осмотреться надо, – закивала головой женщина и, возвращаясь к профессиональным обязанностям, спросила: – Так вы телеграмму отправлять будете?
– Непременно.
Продиктовав адрес известного столичного издательства, я расплатилась за телеграмму и, уходя, задала главный вопрос:
– Не подскажете, где находится дом бобыля Ермошки?
– Как с почты выйдете, поверните направо. Дойдете до конца улицы, свернете влево. Там сначала пустырь идет, а за пустырем дом Ермошки. Его ни с каким домом не спутаешь. Белый, каменный, крыша листовым железом обита.
– А на автомобиле проехать туда можно?
– А как же? Ермошка мужик зажиточный. У него и легковушка имеется, и трактор, культиватор с сеялкой. Ему бездорожье как рыбаку засуха, – нахваливала хозяйство Ермошки женщина.
– Еще раз спасибо за интервью, – поблагодарила я, прощаясь.
Пешком через пустырь я не пошла. Решила рискнуть. Если Ермошки дома нет, а мои предположения подтвердятся, тогда машина будет просто необходима. Вдруг удастся вызволить заложника без лишних переговоров? Ведь не с террористами, в конце концов, я дело имею. Проделав весь путь, указанный работницей почты, я выехала из поселка и оказалась на пустыре. Правда, я бы назвала его несколько иначе, так как пустырь этот сплошь зарос высоким кустарником и сорными травами. На то, что позади бесхозной территории располагается жилье, указывала только грейдерная дорога.
Заросли кончились внезапно. Просто оборвались, и моему взору предстал чудесный деревенский пейзаж, прямо как с картины какого-нибудь знаменитого художника. Выселки в пять домов. Четыре домишка малюсенькие, заборчики вокруг них покосившиеся, дождями и снегом вычерненные. Деревца в палисадничках чахлые. А пятый – чисто терем! Высокий, добротный. Терем окружал глухой забор в человеческий рост. И без расспросов было ясно, какой из домов принадлежит Ермошке.
Поискав глазами укромное место, куда бы можно было поставить машину так, чтобы она и внимания не привлекала, и под рукой в нужный момент оказалась, я остановила свой выбор на небольшом пролеске, отгороженном от жилых домов штакетником. Спрятав машину подальше от любопытных глаз, я направилась на выселки. Сначала я решила осмотреть местность. Не выходя на дорогу, я пробралась окольными путями до ближнего дома. Заглянув во двор, никого не увидела. Присмотревшись внимательней, поняла, что дом заброшенный. Окна зияли пустыми рамами, крыльцо прогнило и провалилось. Отыскав лазейку, я скользнула внутрь, пересекла двор и прильнула к забору. Он располагался прямо напротив богатого терема. Конечно, разглядеть, что творится во дворе терема, я не могла. В заборе не было ни щелки. Зато дорога просматривалась отлично. Правда, толку от этого было чуть, так как она пустовала.
Постояв у забора десять минут, я решила воспользоваться чердачным помещением заброшенного дома, чтобы посмотреть, что происходит у соседей. Слуховое окно на чердаке было скрыто от глаз соседей, поэтому я подставила к нему лестницу и стала подниматься. Ступени лестницы скрипели, но выдерживали мой вес. Достигнув вожделенной цели, я подтянулась на руках, проскользнула в оконный проем и, осторожно передвигаясь в полутьме чердака, стала искать подходящее для наблюдения отверстие.
Удобного места не нашла. Пришлось, подобрав в рухляди железный прут, поработать руками. Отколов кусок доски, я отшвырнула прут в сторону и заняла наблюдательный пост. Теперь двор Ермошки, вернее, большая его часть была передо мной как на ладони. Долгих двадцать минут ничего не происходило. Потом из дверей дома вышел коренастый мужичок не первой свежести. Фуражка с длинным козырьком не давала возможности рассмотреть его лицо. Не глядя по сторонам, мужичок завернул за угол дома и скрылся в одной из надворных построек. В руках мужик нес плетеную корзину, какую в деревнях обычно используют для сбора грибов. То, что лежало в корзине, было накрыто кухонным полотенцем. Виднелся лишь край пластиковой бутылки.
Обратно Ермошка вышел почти сразу. Выплеснув жидкость из ведра, он прошел вдоль забора до колодца, закрытого деревянным щитом, чтобы мусор и осенняя листва не летели в воду. Набрав воды, наполнил ведро до половины. Понес в сарай. На этот раз Ермошки не было видно четверть часа. У меня даже ноги затекли от долгого стояния в неудобной позе. Когда же он появился, мне показалось, что мужик чем-то расстроен. Остановившись на углу дома, он постоял, задумчиво глядя вдаль, повернулся было, чтобы идти обратно, но потом передумал, махнул рукой и решительно направился в дом. По дороге он достал телефон и принялся кому-то звонить. С того расстояния, на котором я находилась, слов слышно не было, но по выражению лица можно было предположить, что Ермошка с кем-то спорит.
Двор опустел. Я отодвинулась от смотровой щели и призадумалась. Судя по тому, что я видела, в сарае у Ермошки явно кто-то есть. И этот кто-то не животное. Если воду в ведре для скотины Ермошка еще мог в сарай носить, то уж корм в грибной корзине точно не понес бы. И потом, эта бутылка, торчащая из-под полотенца… Эх, подобраться бы поближе! Снова прильнув к отверстию, я стала изучать забор. Если в нем и была лазейка, то только с той стороны дома, которая была скрыта от моих глаз.
«Придется рискнуть и перебраться на ту сторону. В крайнем случае могу сделать вид, что собираюсь дом купить в Большаковском. Тем более что подходящий объект – вот он, под рукой!» – решила я. Спустившись во двор, я вернулась к лазу, которым пользовалась ранее, покинула заброшенный дом и стояла, прикидывая, как незаметно пробраться к Ермошке. За забором, смежным с заброшенным домом, я услышала голоса. Бросившись в ближайшие кусты, я застыла. Вскоре голоса стихли. Я обогнула соседний дом, выглянула из-за угла и увидела то, что искала. Просторный проход между домами был будто специально создан для меня. Недолго думая, я покинула свое убежище, пересекла дорогу и, быстро миновав проход между домами, добралась до Ермошкиного терема и получила возможность изучить ту часть забора, которая была от меня скрыта.
Усилия мои не пропали даром. Сетка «рабица», прикрученная проволокой к железным трубам, врытым в землю. Вдоль «рабицы» тянулись надворные постройки. За ними хозяин дома не мог меня заметить, даже в том случае, если вдруг неожиданно решит выйти на двор. Поэтому я пошла вдоль забора не таясь. Тот сарай, который посещал хозяин, по моим подсчетам, был третий в ряду. Вид у него был ни лучше ни хуже других сараев. «Надо попытаться попасть внутрь сарая. Если Дрон в Большаковском, его наверняка держат здесь. Узнаю точно, смогу вызвать подмогу», – рассуждала я, откручивая проволоку от столбов. Проволока поддавалась слабо, но я продолжала делать свое дело. Когда сетка освободилась достаточно, я легла на землю и ползком перебралась на территорию Ермошки.
Стряхнув с одежды налипший сор, я на цыпочках прошла к стене сарая. Приложила ухо, прислушалась. Звуков слышно не было. Я осторожно постучала по стене, надеясь получить ответ от пленника. Увы, никто мне не ответил. Прильнув губами к холодным доскам, я громким шепотом позвала:
– Дрон, вы здесь? Отзовитесь!
И снова тишина. Тогда я постучала громче и снова произнесла:
– Дрон, я пришла помочь вам!
Под крышей сарая имелось небольшое окно. Подтянувшись на руках, я умудрилась заглянуть в сарай. Освещение было недостаточное, но кое-что я все же успела разглядеть. В дальнем углу сарая в полу виднелся люк. Скорее всего, там был погреб. К люку были прикручены металлические скобы. Они, в свою очередь, опутаны стальной цепью, скрепленной навесным замком. Кроме того, на гвозде возле входа висела черная спортивная куртка с косой надписью через всю спину. Прочитать надпись я не могла, но предположить, что именно там изображено, было просто. Фирменный красно-белый логотип футбольного клуба «Спартак» узнает всякий. Помнится, Наталья, дочь пропавшего Дрона, говорила, что отец ярый футбольный болельщик. И болеет он как раз за «Спартак». К тому же сосед Дрона, Егор Кузьмич при нашей первой беседе как раз такую куртку описывал.
Сорвавшись вниз, я рухнула на колени. Голова уперлась в доски сарая, и мне вдруг явственно послышались стоны. Они шли откуда-то снизу. Больше медлить я не могла. «Нужно вызывать подкрепление», – решила я. Сначала я хотела позвонить Мельникову и попросить приехать с парочкой оперов, таких, которые не станут задавать лишних вопросов. Мы ворвемся к Ермошке, повяжем его и отправим в отдел. Я пойду в сарай, заберу Дрона и доставлю его клиентке. Живым и невредимым. Но потом я представила себе, что будет, если Ермошка откроет огонь. Или при проведении штурма дома хозяин пострадает. Как Мельников будет объяснять свое нахождение в Большаковском? Нет, тут нужен кто-то покруче Мельникова.
Естественно, я позвонила полковнику Кирьянову. «Уж он-то мне не откажет. Во-первых, он мой друг. Во-вторых, он многим мне обязан. И в-третьих, он имеет полномочия послать в Большаковский взвод ОМОНа».
– Танюша, здравствуй, как жизнь? – услышала я в трубке радостный голос Кири.
– Все хорошо, – поспешно ответила я, – но сейчас мне не до светских бесед. Помощь нужна. Срочно!
– Разве когда-нибудь было по-другому? – усмехнулся в трубку полковник. – Ну, выкладывай, что за срочность?
– Нужно выслать группу захвата для освобождения похищенного человека…
Я успела лишь начать. Кирьянов перебил меня на полуслове, не желая даже выслушать:
– Что значит «выслать группу захвата»? Это шутка такая? Лично я не слышал, чтобы в Тарасове людей похищали. У тебя свои источники? Объяснись-ка, – потребовал полковник.
– Это конфиденциальное дело. Дочь пострадавшего не заявляла в полицию. Но мы все равно должны ей помочь, – горячилась я. – Я уверена, что похитители держат мужчину здесь. Его охраняет всего один человек. Все просто.
– Быть может для тебя, Татьяна Александровна, нарушение закона является простым и естественным делом, но не для меня! – сурово отчитал меня Кирьянов. – Вот тебе мой совет: приезжай ко мне, расскажешь все подробно, а после этого посмотрим, чем тебе помочь.
– Да нет у меня времени ездить туда-сюда, – взорвалась я. – Я вообще не в Тарасове! Киря, помоги! За достоверность информации я ручаюсь!
– Куда тебя занесло? – услышала я вопрос Кирьянова.
– Я в двухстах километрах от города. Вернее, чуть дальше, чем в двухстах, – начала я объяснять. – Теперь понятно, почему я не могу приехать и объяснить все лично?
– Название твое местечко имеет?
– Да, я сейчас в…
Договорить я не успела. Краем глаза заметив какое-то движение, я начала поворачиваться в ту сторону, но… Удар, дикая боль в голове, крики полковника в трубке, и я лечу в бездонную пропасть.
* * *
Очнулась я от холода. Что-то скользкое ползло по щеке. Морщась от боли, я попыталась стряхнуть это нечто со своей щеки. Оказалось, это всего лишь вода. Тонкой струйкой она текла мне на лицо. Стараясь увернуться от струи, я попыталась отползти назад, но спина сразу уперлась в стену.
– Очухалась? – услышала я участливый мужской голос. – Вот и хорошо. А то уж я подумал, что с мертвяком сидеть буду.
– Где я? – прочистив горло, спросила я. – Кто вы?
– Для человека, чудом избежавшего смерти, ты слишком любопытна, – беззлобно произнес мужчина. – Лучше скажи, как тебя угораздило на чужой двор залезть?
– А чей это двор? – снова спросила я.
– Этого я и сам не знаю. Мой тюремщик не особо разговорчивый. И представиться забыл, и название местности сообщить, – с иронией в голосе произнес мужчина. – Да это и неважно. Важно то, что выйдем мы с тобой отсюда только вперед ногами. В чем, в чем, а в этом можешь не сомневаться.
– Посмотрим, – прошептала я.
– Как звать-то тебя? – спросил мужчина.
– Татьяна, – представилась я. – А вас случайно не Дрон зовут?
– Твое какое дело? – Мужчина грубо оборвал меня.
Не ожидая грубости от человека, которого я искала много дней, потом, рискуя жизнью и свободой, пыталась освободить, я не нашлась что ответить. Просто молча лежала на холодном земляном полу. Головная боль разрывала мозг, не давая четко мыслить.
– Ты в погребе, – вдруг начал рассказывать мужчина. – Некоторое время назад притащил тебя тюремщик мой. Пока в погреб запихивал, я разговор его по телефону подслушал. С кем он беседу вел – не знаю. А вот текст беседы передам. Жаловался тюремщик на то, что все из-под контроля выходит. Рассказал, что какая-то баба, я так понимаю, речь о тебе шла, вломилась к нему во двор. И что он вынужден закрыть тебя в погребе, так как ты слишком много знаешь. Требовал забрать и тебя, и меня немедленно. Очистить, так сказать, погреб. Потом послушал, что ему собеседник ответил, пообещал до ночи потерпеть, но потом пусть, мол, сам приезжает и кого хочет, того и «пускает в расход». Это уже про нас с тобой. Так что сама видишь, как нас величают, уже никакого значения не имеет. Хоть вызнаешь ты, где я улику держу, хоть в неведении останешься, конец один.
Высказавшись, мужик отошел в угол, сел на подстилку и замолк. Я не все из его речи поняла, но две вещи уяснила четко: передо мной тот самый Дрон, отыскать которого меня наняла Наталья, и в скором времени и ему, и мне придет конец. Я приподнялась на локтях, стараясь принять сидячее положение. Думать было тяжело: мысли разбегались, в голове – сплошной туман. «Надо спешить! Надо спешить!» Эта фраза крутилась в мозгу, как заезженная пластинка. Постепенно глаза привыкли к темноте, и я стала различать слабые очертания мужской фигуры.
– Вода еще осталась? – спросила я.
– Есть немного. – Он протянул мне пластиковую бутылку. – Поэкономить бы не мешало. Кто знает, когда он снова придет?
– Чего вы так за воду беспокоитесь? Вам же ясно сказано: сегодня в расход, – сердито буркнула я.
– Да неохота на себе тебя тащить, когда ты от обезвоживания идти не сможешь, – не остался в долгу мужчина.
– Не беспокойтесь, сама доползу.
– Слушай, тебе жить осталось – полтора понедельника, чего собачишься? – обиделся мужчина.
– Это я-то собачусь? – не поверила я своим ушам. – А не вы ли меня куда подальше послали? А я всего лишь именем вашим поинтересовалась.
– Это другое дело. Сама виновата, – укорил меня мужчина.
– Интересно было бы узнать, в чем я провинилась? В том, что дочери вашей не отказала, когда она ко мне с заявлением о вашем исчезновении пришла? Или в том, что нашла место, где вас похитители спрятали? Или, может быть, моя вина в том, что пыталась вас из плена вызволить? Ну, чего молчите? Выбрать не можете? Слишком обширный список моих «прегрешений»? – язвительно проговорила я.
– Постой, постой, не кипятись, – попытался урезонить меня мужчина. – Что ты там про дочь говорила? Так тараторила, я не понял ничего.
– То и говорила. Ваша дочь, Наталья Дронова, связалась со мной через журналиста Валерия Нестерова. Его номер телефона она нашла в вашей квартире. Наталья заявила, что вы пропали, и наняла меня отыскать вас и вернуть домой. Теперь все понятно? – не желая успокаиваться, язвила я.
– Теперь еще меньше понятно, – признался мужчина. – Ты что же, из милиции, дочка?
– Милиции уже нет, папаша. Нас давным-давно полиция охраняет, – недружелюбно поправила я. – И вообще, какая вам разница, откуда я, если вы и не Дрон вовсе. Я-то Дрона искать бралась. А раз вы от этого имени открещиваетесь, то и появление мое к вам никакого отношения не имеет.
– Да как я могу тебе поверить? Сама рассуди: притащили меня сюда не любезностями обмениваться. И жив я до сих пор только потому, что похитителям от меня кое-какая информация нужна. А тут ты появляешься. «Расскажи да расскажи. Кто такой, откуда, где место тайное, в котором улику держишь?» А улика эта, может, единственная моя страховка, – переходя на шепот, заговорил мужчина. – Я тебе сейчас поверю, а ты засланным казачком окажешься. И где я тогда рассвет встречу? Молчишь? Ну, так я не гордый, могу и за тебя ответить. В канаве придорожной я окажусь. Хорошо, если перед этим башку мне проломят, чтоб не мучился. А то и живьем в землю закопают!
– Ну и молчите на здоровье! – бросила я. – Раз вам охота в компании в канаве прохлаждаться. И между прочим, про улики я вам ни слова не говорила.
– А мне и говорить не надо. Сам догадливый, – снова начал сердиться мужчина.
– Послушайте, вы же понимаете, надо выбираться отсюда. Или за наши жизни гроша ломаного не дадут. Не хотите говорить, не надо. Просто помогите выбраться на свободу, а разбираться, кто засланный казачок, а кто жертва похитителей, после будем, – предложила я.
– Чем докажешь, что это не провокация? – спросил мужчина.
Я поняла, что ему мучительно хочется верить в то, что я действительно пришла для того, чтобы спасти его. Но чем доказать, что я на его стороне, я не знала. Удостоверение показать? Я пошарила по карманам. Ни удостоверения, ни телефона. Ясное дело, тюремщик опустошил мои карманы до того, как бросить меня в погреб. Не дурак же он, чтобы средство связи мне оставлять. Надо убедить Дрона при помощи его отцовских чувств к своей дочери. В той ситуации, в которой мы оказались, это было жестоко, но другого выхода я не видела. Призвав на помощь все свои способности к убеждению, я произнесла:
– Послушайте, я детектив. Частный сыщик. Наталья наняла меня для того, чтобы отыскать вас. В том, что с вами произошло что-то плохое, ее убедило сообщение, которое прислали похитители. В сообщении говорилось, что вы уехали на рыбалку и вернетесь через неделю. Она сказала, что вы никогда не отчитывались перед ней, куда и на какой срок уезжаете. Но главное не это. В сообщении вы назвали ее «Натуля». Она сказала, что вы терпеть не можете уменьшительно-ласкательные обращения. А тут вдруг «Натуля»! Тогда она поняла, что послание составляли не вы. Просто кому-то очень нужно было, чтобы про вас на время забыли. Не звонили, не искали, не беспокоились. Я знаю, кто виновник ваших злоключений. Ваш бывший однокурсник Толик Зиничев. Сюда я прибыла потому, что узнала, что именно здесь он работал после той проклятой драки. Я надеялась найти место, где вас удерживают силой. И нашла. Но по роковой случайности сама угодила в ловушку похитителей. Ваш тюремщик обыскал меня. Он забрал удостоверение и телефон. Теперь он знает, кто я. И у него мой телефон. Скоро Наталья будет звонить мне, чтобы отчитаться, как идут поиски пакета в рыбацком домике. И тогда похитители узнают, что Наталья ослушалась их и прибегла к посторонней помощи. Дрон, ей грозит опасность. Вашей дочери грозит опасность, это вы понимаете?
В темноте я не могла видеть, какое впечатление произвели мои слова. Оставалось надеяться, что он воспримет все, что я сказала, всерьез. Пауза затягивалась. В отчаянии я заговорила снова:
– Прошу вас, не молчите, скажите хоть что-нибудь! Мы теряем драгоценное время. Как только стемнеет, и от вас, и от меня попытаются избавиться. Если вы рискнете и доверитесь мне, мы еще можем спасти Наталью. Если же вы будете упорствовать, то ни у нас, ни у нее шансов на благополучное завершение дела не останется.
– Это Зиничев убил того парня, – глухо произнес мужчина.
– Что? – не веря своим ушам, переспросила я.
– Что слышала. Я Дрон. Это меня ты разыскивала. Вот, нашла. И я заявляю – это Зиничев убил тогда парня. Случайно, в драке.
– Откуда вы знаете? – не поверила я.
– Я видел, как все произошло. Паренек тот боксером был или что-то вроде того. Умел драться, одним словом. Он подмял под себя Зиничева и метелил его не по-детски. Еще бы немного, и от Зиничева осталось бы мокрое место. Тогда-то Зиничев и вытащил нож. Откуда он его взял и зачем вообще с собой таскал, я не знаю. Парень тот успел крикнуть, что, мол, дерись честно, а нож брось. А Зиничев уже не мог остановиться. Он успел ударить его несколько раз, прежде чем патруль подоспел. Зиничев бросил нож в кусты.
Патруль скрутил парней. Всех, кроме меня. Не знаю, как так вышло. К тому времени вокруг дерущихся толпа из наблюдающих образовалась. Меня каким-то образом оттеснили из круга. Я стоял в стороне и наблюдал за тем, как их всех увозят. Будто в ступоре был. Потом я подобрал нож и ушел домой. А утром узнал, что парнишка тот скончался в больнице. Я не собирался доносить на Зиничева. В конце концов, парень сам выбрал свой путь. Меня тогда так и не вызвали в милицию. То ли никто из участников драки про меня не вспомнил, то ли специально не сказали. Судьба – штука странная.
А потом я узнаю, что в убийстве парня обвинили Никаря! Якобы это он того ножом пырнул. Я тогда еще думал: что за бред? А после узнал, что Никарь подписал признание. Из всей компании Никарь был ближе всех мне. Я пытался бороться за него. Через знакомого я выбил разрешение на свидание с Никарем. Чтобы этого добиться, мне пришлось продать единственную ценную вещь, которой я тогда владел. Отцовский «Москвич», доставшийся мне в наследство. Но я не жалел.
Так вот, на свидании Никарь сообщил, что именно Зиничев указал на него. Следователь ухватился за прекрасную возможность раскрыть дело об убийстве по горячим следам. Он и разбираться не стал. Есть свидетельские показания, сказал он Никарю. Подпишешь признание, скостим срок. А потом, когда Никарь все подписал, начал бахвалиться, что накрутит срок на всю катушку. Я сказал Никарю, что пойду к следователю и расскажу правду. Обещал, что его отпустят, но Никарь уже ничему не верил.
На следующий день я действительно пошел к следователю. Там и узнал, что Никарь повесился в камере. Когда я начал рассказывать, как все было, следователь выгнал меня. И пригрозил, что, если не буду держать язык за зубами, он сделает так, что меня обвинят в соучастии. Никарь, мол, бил, а я помогал. Ну, поведение молоденького следователя понять можно. Одно дело, когда у тебя в СИЗО убийца счеты с жизнью сводит, и совсем другое – невиновный, которого ты к тому же еще признательные показания подписать заставил.
Я пошел домой. Состояние, в котором я тогда находился, словами не опишешь. Я не мог допустить, чтобы моего лучшего друга считали убийцей. Я решил обелить его имя, пусть даже посмертно. О моем намерении узнала мать. Она валялась у меня в ногах, умоляя не губить себя. Не в силах вынести эту сцену, я дал ей слово, что буду молчать.
Так же как и все парни, я спешно ушел в армию, припрятав орудие убийства до той поры, когда смогу предъявить его как главную улику. Я специально выбрал морфлот. Чтобы подольше не появляться. Когда вернулся, узнал, что Зиничев гремит на всю округу. Как же, главный агроном, правая рука председателя передового хозяйства! Кем я был против него? Никем. Пустым местом! Да и Никарь уже три года, как в могиле. Короче, я решил не ворошить прошлое. Оставить все, как есть.
Так бы оно, наверное, все и оставалось, если бы не журналист. Он приехал, деловой весь, и начал собирать материал о Зиничеве. Вот, мол, образцовый гражданин, пример для подражания подрастающему поколению. Ну, и всколыхнулась давняя обида. Что же это получается, думал я? Никарь, отличник учебы, примерный комсомолец и просто чудесный человек, гниет в могиле с клеймом убийцы, а настоящий преступник пожинает лавры своей бесчестной жизни? Разве это справедливо?
Не мог я этого стерпеть! Нет, думаю, если уж мне пришлось жизнь в обмане прожить, так хоть помру с чистой совестью. Про журналиста-то я от Кирика узнал. Есть у меня приятель такой. Он, кстати, тоже в той драке участвовал.
– Я знаю, – призналась я. – Я встречалась с вашим другом.
– Тогда ты должна знать, что этот самый Кирик подстроил «случайную» встречу с Зиничевым. Я ж с ним после того случая ни разу не виделся. Не хотел на его самодовольную рожу смотреть! А на встрече этой я ему так прямо и сказал, что ножик его у меня и отпечатки пальцев на нем никто не стирал. И кровь того паренька имеется. Вот тогда и посмотрим, как станут относиться к убийце высокопоставленные дружки. Ясное дело, Зиничева за убийство уже никто не привлек бы. Но репутацию его статья в прессе подмочить могла капитально. На это и был мой расчет. Кто ж знал, что этот ублюдок пойдет на подобное? Похитить человека – это не картошку с соседского огорода стырить.
Дрон замолчал. Я тоже молчала, раздумывая об услышанном. Теперь все части мозаики сложились. С показаниями Дрона да с той уликой, что он хранит, Зиничеву грозит обвинение, пострашнее давнего убийства.
– Вот, значит, какой пакет мы с Натальей искали, – задумчиво произнесла я. – Всю квартиру прошерстили, весь дом перерыли.
– А про лодочный сарай не подумали? – усмехнулся Дрон.
– Почему же. И в сарае искали, только безрезультатно. Не нашли ничего, – ответила я.
– И не найдете. Не в самом сарае он. Там, за сараем, дерево растет, а в нем дупло. Вот туда я сверток и схоронил, – признался Дрон.
– Сейчас это неважно. Нужно придумать, как выбраться отсюда. Как думаете, Ермошка сегодня к нам заглянет? – спросила я.
– Обычно он к вечеру заглядывает. Проверяет, на месте ли я. Наверное, боится, что сбегу. А может, опасается, как бы не сдох раньше времени, – безучастно ответил Дрон и добавил: – Дочку жалко. Я-то свое пожил, можно и помирать, а у нее вся жизнь впереди. Загубит ее ублюдок этот.
Я хотела чем-то успокоить Дрона, но не успела и слова сказать, как в сарае, над нашими головами послышались шаги. Загремела цепь, щелкнул замок, и в просвете показалась голова Ермошки.
– Эй, ты, корзину принимай, – крикнул он Дрону.
Тот встал в полный рост, вытянул руки, пытаясь дотянуться до веревки, к которой была привязана корзина с едой.
– Перед смертью подкормить решил? Совесть задабриваешь? – язвительно спросил Дрон у Ермошки.
– За своей совестью следи, – вяло отозвался Ермошка. – Бери еду и радуйся, что на голодную смерть тебя не осудили.
– Может, еще поблагодарить тебя? – не унимался Дрон.
– Обойдусь без твоей благодарности, – ответил Ермошка.
Я решила, что пришла пора действовать. Впереди ночь, и тюремщик вряд ли будет любезничать с нами до утра. Поднявшись со своего места, я плаксивым голосом произнесла, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Мне надо в туалет.
– Очухалась, диверсантка? – обрадовался чему-то Ермошка. – Ну, жди. Сейчас ведро принесу.
– Ты что, сдурел? Как она здесь нужду справлять будет? – разгадав мой маневр, подыграл Дрон. – У тебя в хозяйстве что, человеческого туалета нет? Сам тоже на ведро ходишь?
– Как я справляю нужду, не твоего ума дело, а девке придется ведром довольствоваться, – отрезал Ермошка.
– Э, да ты никак девчонку испугался? – смеясь, спросил Дрон. – И то верно, вон она какая здоровая да боевая. Не ровен час, выпустишь ее, а она тебе бросок через плечо, и черепушку напополам!
Дрон поднял голову к проему и громко захохотал. Ермошка рассердился, но люк не закрыл.
– Мне надо в туалет, – снова повторила я, глядя в одну точку.
– Слушай, будь человеком, своди девчонку куда просит. Видишь, она не в себе. Еще обделается тут, придется тебе ее мыть да переодевать, – озабоченно глядя на меня, принялся уговаривать Дрон. – Ну что она тебе сделает? А боишься, что сбежит, так ты ей руки свяжи. Со связанными руками далеко не уйдешь.
– Ладно, вяжи ей руки, сейчас лестницу спущу, – сдался Ермошка.
Он бросил вниз веревку, на которую привязывал корзину. Дрон ловко ее поймал и несколько раз обернул вокруг моих запястьев. В это время Ермошка спускал в погреб лестницу.
– Руки надо сзади связать, – приказал он.
– Как же она по лестнице поднимется, если я ей руки за спиной свяжу? А туалетом как пользоваться? – снова съязвил Дрон.
– Ладно, шут с вами. Давай помогай девчонке подняться.
Я медленно поднималась по лестнице, обдумывая, сразу на Ермошку напасть или подождать немного. Но наверху меня ждал неприятный сюрприз. Ермошка оказался вооружен. Отойдя от люка на два шага, он указал дулом ствола в сторону стены и велел мне встать к ней спиной. Пришлось повиноваться. Ермошка одной рукой накинул цепь на скобы, защелкнул замок. Вторая рука держала пистолет наготове. Не впадая в отчаяние, я решила ждать более благоприятного момента.
Мы вышли из сарая и зашагали по направлению к туалету. Путь наш лежал мимо крыльца. Как только мы поравнялись с крыльцом, я начала действовать. Громко охнув, я согнулась в три погибели, делая вид, что у меня резко заболел живот. Связанными руками я схватилась за него и присела на корточки. Ермошка, идущий следом, испуганно спросил:
– Что с тобой? Тебе плохо?
Я замотала головой, подтверждая его догадку. Ермошка наклонился, чтобы помочь мне подняться. И тут я резко выпрямилась и нанесла сложенными руками сокрушительный удар по его шее. Не издав ни звука, Ермошка рухнул на землю. Легко избавившись от веревок, я выхватила пистолет из его рук и бросилась в дом. Миновав сени, я промчалась в комнату, обшарила ее глазами, надеясь найти хоть какой-то телефон. Справа на комоде я увидела то, что искала. Мой телефон! Это настоящая удача. Схватив мобильник, я принялась судорожно нажимать кнопки, отыскивая номер полковника Кирьянова. Ага, вот он. Еще мгновение, и мой дорогой полковник услышит все, что я о нем думаю!
Движение у себя за спиной я почувствовала слишком поздно. Я даже обернуться не успела. Удар по голове, и я снова лечу в бескрайнюю бездну.