Глава 7
Подходящего платья у Рачковской не оказалось, зато нашелся прекрасный костюм. Оказывается, ее хахаль-бизнесмен любитель появляться с различными дамами на деловых встречах, это, говорит, партнеров расслабляет. Вот он Наташу туда и таскал. Даже специально для этого костюм сшил. Дорогой, видать, еле-еле его на вечер выпросила. Что-то в последнее время изменилась Наталья, только и разговоров у нее, что о тряпках да о Гавайях с Багамами.
Интересно, она Стасика вспоминает?
К двум ровно я подъехала к ресторану. Нужно было опоздать — кто знает вдруг Благушин вовремя не придет? Мыкаться тогда у дверей, как бедная родственница. Стыд какой!
Да нет, вон он — Благушин — маячит возле своего «Мерседеса». Вы посмотрите, даже цветочков купил. Здорово!
Увидев меня, он просиял, видно, привык, что его дамы знакомые опаздывают. А я — вот она. Да еще точно в назначенное время, да еще в деловом костюме. Цените, Вадим Павлович.
Судя по всему, Благушин оценил. Может быть, оттого, что сегодня я впервые видела его в нерабочей обстановке, он показался мне вполне милым, галантным мужчиной. Просто все встало на свои места — раньше какие-то знаки внимания он мне оказывал, но ни разу никуда не приглашал. Я его всерьез и не воспринимала, хотя он мне нравился.
Сегодня — дело другое.
Правда, я сама предложила ресторан, Благушин, может быть, имел в виду деловую обстановку, но… Раз уж согласился, то согласился.
И вообще, должна же я наконец привыкать к дорогим ресторанам! Не девочка уже, а вполне зрелая незамужняя женщина. В полном расцвете лет.
Мы прошли в зал.
Там меня приятно удивили: господин Благушин успел заказать столик.
Мы уселись, нам сразу же принесли меню.
— Мы сначала поедим, Вадим Павлович, — спросила я, — или вы хотите о деле поговорить?
— В таких ресторанах, Танечка, о делах не говорят, — важно сообщил Благушин, — здесь отдыхают.
Приобщает, значит, меня к настоящей жизни. А с каких это пор я ему Танечкой стала?
— Мы с вами, Вадим Павлович, на брудершафт не пили, — сказала я. Потом смилостивилась: — Пока еще.
— Так в чем же дело? — Благушин слегка покраснел.
Получил фашист гранату?
Как раз принесли какое-то вино.
Официант разлил его по фужерам. Я слегка пригубила — что-то вроде шампанского.
Благушин поднял фужер:
— Переходим на «ты»?
— Переходим.
Выпили.
Принесли какие-то закуски — чего-то такое, что я даже в фильмах не видела. Как это едят?
Кстати, насчет фильмов: теперешняя ситуация мне очень напоминает пресловутую «Красотку». Правда, Благушин не Ричард Гир, хоть и довольно обаятелен, а я… Ну не могу сказать, что я уж намного некрасивее Джулии Робертс. Не голливудская, конечно, красавица, зато…
Благушин уверенно взялся орудовать какими-то вилочками и щипчиками, я пыталась следовать его примеру. Постепенно дело пошло.
— Знаете… то есть знаешь, Таня, — начал Благушин, — я ведь в некотором роде сегодня сделал, точнее, собираюсь сделать тебе гадость.
— Да-да?
Очень интересно, что он еще придумал.
— Мне нужно сообщить тебе неприятную новость. Очень неприятную. — Он наклонился ближе ко мне: — Тебя хотят убить. Помнишь то покушение? Когда взорвали машину? Я думал, что это охотились на моих людей. У Толи тоже с местной шпаной какие-то счеты были. Да и — ты меня извини, конечно — не мог я поверить, что такие серьезные бандиты на тебя внимание обратят. Так что сильно пугать я тебя не хочу, но ты должна знать, что за тобой охотятся. А это настоящая опасность.
Я подцепила на вилочку какую-то штучку — по вкусу, по-моему, мясо — и, прожевав, поинтересовалась:
— Откуда такие интимные подробности?
Он с изумлением уставился на меня:
— Ну вы даете… ты даешь! Я, конечно, знал о твоих стальных нервах, все-таки твоя работа обязывает, но чтобы настолько быть хладнокровной…
Я вздохнула. Милый ты мой! Я же частный детектив, а не писательница женских романов. Меня ежемесячно кто-то пытается на тот свет отправить. Так-то вот. А ты ожидал, что я здесь в истерике забьюсь? Ну нет, фигушки! Мне не впервой, да и о том, что чумаковская братва хочет меня жизни лишить, я догадывалась. Ну какой Толя им был нужен? Тоже мне важная птица!
— Расскажи мне, Вадим, по порядку все, пожалуйста.
— Ну вот. — Благушин перевел дыхание и начал свое повествование: — Вчера мы вычислили дачу Чумака. Но все дело в том, что брать придется только штурмом. Там не дача, а целый бастион. Как говорится, мой дом — моя крепость. Честно тебе сказать, никто даже и не думал, что Чумак такой крутой, хотя он не столько крутой, сколько просто «отморозок» — без тормозов.
— А он точно на даче сейчас живет? — спросила я. — Информация же у меня была непроверенная.
«Ничего себе собирающий бутылки алкоголик», — подумала я, вспомнив, как покойный Никуленко в поезде мне рассказывал о Чумаке.
— Если бы его на даче не было, она бы так не охранялась. Ты поверишь, там всяких наворотов, как на военной базе. Только что зениток нет, — Благушин помолчал, — что тоже не факт.
— Ну, Вадим, я-то вышла из игры, — сказала я, закурив, — не считая некоторых отдельных моментов.
Я подумала грешным делом, что Благушин попросит меня сейчас обвешаться гранатами и на заминированном самолете врезаться в чумаковскую дачу. Вроде камикадзе. Все равно, мол, гражданка частный детектив, жизнь теперь твоя ни гроша не стоит… Это я так шучу.
— Вот именно, Таня, не считая отдельных моментов, вроде той ерунды — охоты за твоей головой. — Благушин налил себе полный фужер и выпил вино, как простую воду. — Мне твоя жизнь небезразлична.
— Спасибо, — сказала я, — мне тоже.
— Поэтому, — торжественно произнес Благушин, — я предлагаю тебе пожить пока у меня дома, где гарантирую полную безопасность.
Он помолчал немного и добавил:
— И полный комфорт.
Вот это да! Я молчала, переваривая изысканные закуски и благушинские слова. Так вот к чему он клонит! Таня Иванова, услышав про угрожающую ей смертельную опасность, затрепещет от ужаса и прильнет к могучей груди Вадима Павловича Благушина. Он увезет хрупкую красавицу в свой замок и, естественно, трахнет.
Нет, я против ничего не имею — Благушин мужик хороший, состоятельный, симпатичный, да и Дима, как мне кажется, герой не моего романа, хоть и тоже довольно милый человек.
Я, конечно, не против, но…
Эх, Благушин, Благушин! Ухаживал бы по-человечески, совершенно другое было бы дело. А сейчас — согласиться на твое предложение — признаться в полной беспомощности. В сложившейся ситуации.
А я женщина гордая и пойти на такое не могу.
— Благодарю вас за заботу, — ответила я, — но… Я сама за себя постоять смогу. Короче — не согласна.
У Благушина вытянулось лицо. Он, как любой мужчина, ожидал легкого сопротивления (на крайний случай), но твердого отказа…
Ах как я его уела!
Благушин налил себе еще вина. Волнуется. Переживает.
— Что это горячее не несут? — спросила я невинным тоном. — Или вы, Вадим Павлович, думали, что мы даже закуски холодные не успеем доесть — поедем к вам в постель от убийц прятаться? — я снова перешла на вы.
Он побледнел:
— Ну, зачем вы так…
Да, действительно, что-то я переборщила — Благушин того и гляди заплачет.
Принесли нечто в кастрюльке, из которой валил пар. Пахло очень аппетитно.
— Извините, — сказала я.
Благушин молчал, и мне стало стыдно. Пришлось брать инициативу в собственные руки. В общем, мы скоро поехали к нему. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
А то, что было в кастрюльке, мы съели. Это оказался банальный суп с клецками. Правда, хорошо приготовленный.
* * *
Я проснулась на следующий день и подумала, что жить распутной жизнью — это, наверное, просыпаться каждое утро в новой постели. Если следовать этой формулировке, я давно уже такой жизнью живу. Хотя не считаю себя женщиной безнравственной, скорее — немного легкомысленной.
Но ведь для женщины это естественно?
Вроде так.
Ох, каждый раз в подобных ситуациях успокаиваешь себя, успокаиваешь… И все равно возникает что-то похожее на муки совести.
Рядом со мной зашевелился, просыпаясь, Благушин. Поурчал, как довольный, сытый зверь, ткнулся мне головой в плечо. Сейчас спросит, как я спала.
— Как ты спала, дорогая?
Ты смотри, провели вместе только полдня и ночь, а он уже — «дорогая». Еще вчера ведь были на вы.
— Как я спала? — переспросила я. — Ну, для потенциальной жертвы мафии довольно неплохо.
— А как тебе понравилось… э-э…
— Понравилось.
Мне действительно понравилось.
Дима, конечно, ласковый и опытный любовник, но возраст берет свое. Такого марафона, какой мы устроили с Благушиным, ему наверняка не выдержать.
Когда мы сели завтракать, я спросила:
— Надолго вы отложили штурм дачи Чумака?
— Скорее всего до завтра, — ответил мне Благушин, — хотя точно я не знаю. Я ведь такие дела не решаю…
— Возьмешь меня посмотреть?
— Да что ты! Это не ко мне, меня самого там не будет, что я, штурмовик, что ли?
— Так ты, оказывается, тоже из игры вышел? — спросила я, наливая себе кофе.
— Ну, как тебе сказать, — замялся Благушин и погладил свою бородку, — я ведь это все заварил, а хоть расхлебывает и милиция, но после штурма мое участие все равно необходимо.
— Это понятно, — ответила я.
Где же мои гадальные кости? Давно я к вам не обращалась. А зря. Нет, с моей работой все ясно — дело закончено, бабки я получила, а вот как быть с моей личной жизнью? Куда мне, простите, Диму девать? Тут банальной фразой «Прошла любовь, завяли помидоры» не отделаешься. Как я поняла, не таковский Дима человек. Поэт. Художник. Натура утонченная. Чего доброго, повесится.
Что же мне, на свою душу третий труп за одну последнюю неделю брать?
— Вадим, — поинтересовалась я, — а когда конференция ваша состоится?
— Конференция? — переспросил Благушин. — А не будет конференции, пришлось ее отложить на следующий месяц. Ну, хоть так, а то власти грозились совсем прикрыть это дело.
— Так что же, всех участников домой? Обратно в Киев?
— Они уже уехали давно, — ответил он, — поезд вчера ушел. Утром.
— Как?! — вскрикнула я.
— Ну, да, вчера утром, — повторил Благушин, несколько удивившись моей реакции. — А что такое случилось?
— Ничего…
«Вот это да, — подумала я, — значит, Дима решил задержаться в Тарасове? Из-за меня? Чего ж мне теперь с ним делать?»
Честное слово, я почувствовала себя неудобно.
— Знаешь, Вадим, мне нужно съездить к себе на квартиру и забрать кое-какие вещи, — задумчиво произнесла я.
— Тебе нельзя туда ходить, — категорическим тоном сказал он, — ты же знаешь, что за тобой охотятся. Давай сейчас поедем в магазин и купим все, что тебе нужно. Я, кстати, хотел поставить пост у твоей квартиры, но, сама понимаешь, людей не хватает, все на операции…
Собственно, мне из моих вещей нужны были только лишь двенадцатисторонние кости. Сомневаюсь, чтобы такие продавались в наших магазинах.
— Нет, ничего не получится, — возразила я, — боюсь, в Тарасове такого товара нет.
— Я достану, — по-барски бросил Благушин.
— Вряд ли.
Благушин закусил губу.
— Ну хочешь, я пошлю кого-нибудь, тебе нельзя…
— Нет, я сказала!
Эта излишняя опека стала жутко меня раздражать.
К тому же я вспомнила, что мой несчастный влюбленный так и не смог отдать ключи соседям и они остались на конспиративной квартире (слава богу, у меня есть дубликаты). А где гарантия, что Дима, презрев опасности во имя любви, не отправится ждать меня в мою квартиру? Ведь, кроме как там, он не знает, где меня искать. И где гарантия, что мент, которого пошлет Благушин, не пристрелит его, приняв за бандита?
— Сейчас я съезжу туда…
— Я с тобой!
Ну все, он меня достал. Я не маленькая девочка, чтобы меня таким образом опекать. Я, в конце концов, прекрасно могу за себя постоять. Хоть и оставила револьвер на своей конспиративной квартире.
Я молча встала и пошла одеваться. Всем своим видом показывая, что ходить за мной не стоит.
Благушин, умница, понял — остался на кухне заканчивать свой завтрак.
Через полчаса я выехала от него, через час была у своего дома.
Подошла к подъезду. Не думаю, чтобы там была засада, — неужели трудно понять, что мне хватит и одного покушения, чтобы здесь не появляться?
Хорошо, если так, потому что появиться я все-таки решила.
На всякий случай я, конечно, соблюдала осторожность — неслышно отворила дверь в подъезд и тихонько стала подниматься. Лифт, естественно, не работал.
Пока вроде ничего не слышно.
Второй этаж, третий…
Ничего.
Четвертый, пятый, шестой…
Тихо.
Седьмой… Стоп!
Какие-то голоса на восьмом этаже. Точнее, шепот. По-моему, разговаривают двое. Кому бы это шептаться на лестничной клетке? Неужели и вправду засада?
Я затаила дыхание, поднялась на несколько ступенек выше и заглянула в лестничный пролет. Ничего не видно, кроме пары ботинок. Ботинки, если я не ошибаюсь, зимние. Какой дурак их сейчас надел? Осень ведь на дворе.
Ой! Я отпрянула — мимо моего лица вниз, в пролет, упал тлеющий окурок сигареты. Чуть глаза не лишили.
Вот так и становятся инвалидами!
Что же делать? Оружия у меня нет. Пытаться воздействовать на них психологически?
Чушь какая!
А вдруг это не засада?
Так же тихо, как поднималась, я пошла вниз. Лучше не рисковать. Как женщине молодой и красивой, мне очень хотелось еще пожить.
Я вышла из подъезда на улицу.
Вот черт!
Как же мне достать теперь свои гадальные кости? Может быть, и правда сказать Благушину, чтобы послал пару человек со стволами — пусть перебьют нахрен этих бандитов.
Остановившись у подъезда, я закурила.
Уходить?
Ой, как я не подумала, там же может быть Дима! А если они уже убили его? Да нет, вряд ли. Никакой здравомыслящий человек, пусть даже и преступник, не останется добровольно дежурить на месте уже совершенного им преступления.
Я почувствовала вдруг, как я виновата перед Димой. Мытарю, мытарю человека… Нет, нужно прямо сейчас пойти и сказать заветную фразу про любовь и помидоры. А то он действительно из-за меня в какую-нибудь передрягу попадет.
За моей спиной хлопнула дверь в подъезд.
Я вздрогнула, но не обернулась — если это те, кого я боюсь — свое лицо им лучше не показывать.
Из подъезда выбежала девушка и, смеясь, пробежала мимо меня. За ней парень. В зимних ботинках. Я оторопело смотрела им вслед. И ругала себя за глупость. Вот что значит перестраховаться.
Хотя, если хорошо подумать, никакая это не перестраховка, а совершенно естественная осторожность, чего мне, кстати, часто недостает.
Я мигом взлетела к себе на восьмой этаж — вот и знакомая дверь. Вставила ключ в замочную скважину и вдруг остановилась. Конечно, несколько минут назад я дала маху, но ведь вполне возможно, что кто-то может поджидать меня в квартире. С известными, как говорится, намерениями.
Осторожно провернула в замке ключ, тихонько толкнула дверь. Дверные петли у меня всегда хорошо смазаны. Хоть мужика нет, но род моих занятий обязывает.
Заглянула в прихожую — никого. На вешалке одежды нет. А на полу и специальной полочке — я посмотрела — никакой обуви. Вроде все чисто.
Совсем было успокоившись, я собралась захлопнуть дверь, но вдруг до меня донесся звук — так чиркают спичкой о спичечный коробок.
Послышалось?
Я затаила дыхание. По квартире поплыл табачный дым. Значит, не послышалось. У меня кто-то был. И этот кто-то явно не хотел, чтобы о его пребывании узнали, — ведь сейчас осень, без верхней одежды мало кто ходит, а в прихожей на вешалке ничего не висит. И обуви не заметно. Вот курить он только зря начал. Впрочем, я его понимаю, курение — привычка ужасно вредная, все это осознают, избавляются очень немногие. Я вот тоже жутко много курю, особенно когда чего-нибудь или кого-нибудь жду.
Тихонько ступая, я немного прошла в глубь квартиры. Курили в кухне. Присев на корточки, я осторожно туда заглянула.
Так-так!
На кухне спиной ко мне стоял мужчина в кожаном плаще и темной фетровой шляпе. Мужчина курил и смотрел в окно. Я даже почувствовала резкий запах кожи — плащ явно был новым, только что купленным.
Я медленно выпрямилась и осмотрелась. На холодильнике рядом со мной стояла ополовиненная бутылка армянского коньяка, невесть откуда взявшаяся.
Стараясь двигаться бесшумно, я бережно взяла бутылку за горлышко — благо крышечка на ней была завинчена, и, пытаясь не трясти ее, чтобы не булькал коньяк, стала приближаться к незнакомцу.
Я была уже на полпути, когда он вздохнул и, не отрывая взгляда от окна, потянулся открыть форточку, вероятно, чтобы выбросить окурок.
Это его движение и определило мои дальнейшие действия: я прыгнула вперед и изо всех сил обрушила бутылку ему на голову.
Безумно жаль коньяка!
Незнакомец даже не успел повернуться. Он издал какой-то неопределенный, но довольно громкий звук и повалился на пол. Мне под ноги.
Щегольская фетровая шляпа слетела с головы, и из-под нее показались знакомые пегие длинные локоны. Дима!
Мать моя женщина!
Вот так легко, оказывается, можно решать запутанные личные проблемы. Раз хватила чем-нибудь тяжелым немилого по кумполу и гуляй дальше.
Я наклонилась над Димой. Он слабо застонал, но глаз не открывал. Я взяла с плиты чайник — вода вроде холодная — и плеснула ему в лицо.
Дима открыл один глаз.
Сняв крышку с чайника, я вылила на пострадавшего всю воду.
Дима фыркнул и, не открывая второго глаза, поднял голову. Посмотрел мне в лицо, попытался что-то сказать или улыбнуться — я не знаю, — но, видимо, не смог. Вздохнул.
Хорошо, что он был в шляпе! Она несколько смягчила удар и защитила голову от острых бутылочных осколков.
Я помогла ему подняться, посадила на табурет. Дима наконец открыл оба глаза, застонал и взялся руками за голову.
— Ну ты даешь, — выговорил он, — нет чтобы просто намекнуть, что наш роман закончен.
Прямо в точку попал! Хотя, конечно, шутил. Остряк. Можно было бы вот сейчас сказать ему: дескать, да, ты прав, роман действительно закончен. Но для него в данный момент, по-моему, подобное заявление было бы равносильно десяти ударам бутылкой по голове.
Вот я и промолчала пока.
Только пролепетала:
— Извини…
Дима поднялся, шатаясь, подошел к водопроводному крану, пустил холодную воду и сунул под струю голову. Снова застонал. Выпрямился, вода стекала с его волос на новый кожаный плащ.
Я стояла у окна, сгребая ногой бутылочные осколки. А что мне еще оставалось делать?
Дима сел за стол.
— Нет, это я виноват, — вдруг произнес он.
Я удивленно подняла голову: может быть, удар был сильнее, чем я думала?
— Я просто забыл, с кем имею дело, — печально продолжал Дима, все так же держась за голову и морщась, — ведь ты же частный детектив, ты привыкла быть готовой ко всяким опасностям и… — он опять поморщился и со свистом втянул в себя сквозь зубы воздух, как делают люди, когда им больно, — …и неожиданностям.
— Я нечаянно… — сказала я, потому что не знала, что сказать.
— Ты вчера так внезапно уехала, я понимаю — работа…
Знал бы ты, Димочка, как я всю ночь с Благушиным «работала»!
Он продолжал:
— Я подождал тебя в той квартире немного — почему-то был уверен, что ты не придешь в тот день… Потом пошел, купил себе подарки, — Дима указал на шляпу и плащ, — тебе тоже… цветы там… в комнате. Приехал сюда, ждал…
Он помолчал. Я тоже. Мне было как-то не по себе.
— Хотел уже уходить, оделся. Потом решил покурить — думал, может, придешь, пока я курю…
— Ну, я же пришла, — попыталась я улыбнуться. Уж слишком у Димы был трагический тон.
Он потер себе виски и снова заговорил:
— Сегодня я уезжаю. Наши-то уехали еще вчера, конференцию перенесли на целый месяц — я тебе не сказал. Вот, зашел попрощаться, — тут он улыбнулся.
Мне вдруг стало так жалко его. Я подошла к нему, присела перед ним на корточки и, обняв его за ноги, положила голову ему на колени. Он провел по моим волосам дрожащей ладонью, и я впервые почувствовала, какой он пожилой.
— Может быть, мне… — начал он неуверенно, — … остаться?
Я покачала головой.
— Так я пойду?
Я молча отошла к окну и закурила. Внезапно у меня зачесались глаза и защипало в носу. Бог ты мой, это что же — женщина-детектив сейчас заплачет?
Мне вдруг показалось, что знакомство с Димой — не просто знакомство, а, как это говорится, нечто большее.
Дима поднял шляпу и топтался у выхода из кухни.
Нет, это просто невыносимо!
Честно говоря, я не знала, что делать.
В эту секунду раздался звонок в дверь. Диме, видимо, тоже некуда было себя деть, и поэтому он рванулся эту дверь открывать. Я едва успела перехватить его, когда он уже взялся за кнопочку замка.
— Ты что? — яростно зашипела я, оттаскивая его. Я уже полностью пришла в себя. — Я никого не жду, непрошеных гостей мне не надо.
Дима растерянно кивнул.
Еще один звонок, настойчивее, злее.
Я подошла к двери, облизывая враз пересохшие губы: дверь у меня деревянная — не успела поставить металлическую. Да еще и оружия нету. Вот приехала за гадальными костями! Хотела задать судьбе вопрос. Задавай, Татьяна Александровна, если успеешь. Эх, черт, ведь делала же я ремонт, почему оставила эту сраную деревяшку, предлагали ведь приличную железную дверь?!
— Кто там? — я посмотрела в «глазок»: два парня, один в черной кожаной куртке, другой, по-моему, в джинсовой. Оба очень коротко стрижены. Цель их визита для меня загадки не составляла. Молчат.
— Кто там? — повторила я, выразительно показывая Диме на телефон, — звони, мол, быстрее куда надо.
Дима схватил трубку, поднес ее к уху и медленно опустил. Надо было догадаться — конечно, перерезали провод.
Абзац, братцы.
Раздался еще один звонок, вслед за ним короткий стук в дверь и приглушенный дверью голос:
— Открывай, сука!
Дима метнулся на кухню, загремел там посудой и через секунду вернулся с моим кухонным ножом в руках. Я посмотрела на него — вид решительный. Тоже мне Айвенго выискался! Я усмехнулась: ничего, сейчас мы перед вами ножом помашем, ребята. Это против пистолетов-то!
Я еще раз посмотрела в «глазок» и тут же пригнулась — один из парней быстро достал ствол и поднял его на уровень моих глаз.
Ба-бах!
Выстрел разнес мой дверной «глазок». За моей спиной зазвенело разбитое пулей зеркало. В двери на месте «глазка» образовалось обугленное отверстие.
Бах!
Бах!
Еще два выстрела, на этот раз в замок. Он чудом еще держался.
Я застонала. Боже мой, ну за что ты меня разума лишил?! За каким хреном я сюда поперлась? Теперь еще и Диму убьют. Да, дела мои так плохи никогда не были.
Одновременно раздался выстрел в замок и удар ногой в дверь. Чувствуется, что парнишкам очень хотелось поскорее вышибить мне мозги.
Голова моя, потенциальное вместилище для их пуль, работала с сумасшедшей скоростью — соображала: через окно не сбежать — я поселилась на этом чертовом восьмом этаже.
А впрочем…
Я схватила Диму за руку и потащила к балкону. Он так и не выпускал из руки кухонный нож. Вслед нам раздались еще два выстрела. К счастью, пока опять в дверь.
Пинком ноги я распахнула балконную дверь.
Я выскочила на балкон, вскарабкалась на перегородку. Зацепилась за какую-то трубу, идущую по низу девятого этажа, и перебросила себя на балкон к соседям.
Получилось!
— За мной! — заорала я Диме.
Дима, оказывается, не зевал, он прыгнул в мои объятия, не успела я открыть рот, чтобы повторить приказ. Завидная прыть для его-то возраста!
Снова послышались выстрелы. Бандиты, кажется, уже сломали дверь.
Я толкнула балконную дверь — она, к счастью, оказалась незаперта, и мы очутились в комнате чужой квартиры. Рядом с работающим телевизором. На нас, выпучив глаза и раскрыв рты, уставились некрасивая женщина в грязном халате и с огромными желтыми бусами на дряблой шее и толстый дядька, одетый только в одни тренировочные штаны.
— Здравствуйте, соседи, — сказала я.