Глава 7
Домик оказался нехилым. Тарасовские обыватели окрестили бы его особняком. Садик, площадью этак соток в тридцать, и домик в два этажа, с двумя входами. Справа от калитки — гараж. Заборчик, правда, деревянный. Но калитка основательная, сваренная из арматуры. И, как водится, закрыта на засов. И колокол чуть ли не соборный. Звоночек такой. «Дерни за веревочку — дверь и откроется». Я и дернула. Трезвон по всей округе!
В усадьбе залаяла собака. Хлопнула дверь, зажегся свет во дворе, и раздался мужской голос:
— Кто там?
— Гости, — громко ответила я.
Послышалось неясное ворчание и собачье рычание. Но калитку нам все же открыли. Перед нами, дамами, стоял некто в семейных трусах.
— Вы кого ищете, гражданочки?
— Наверное, вас, — позволила себе предположить я. — Вы — Саша?
— Вообще-то да. А что?
— И у вас, надо думать, жена — Инна, у нее… — далее соответственно записке.
А он кивал, соглашаясь:
— Да, да! А что стряслось?
— Ничего. Я же сказала, что гостей привела. Принимайте.
Скромно молчавшие за моей спиной дамочки шагнули к таинственному Саше.
— Саща, это ми с мамой. Я — Манана. Я писма вам писал… — Потом уже все знакомое вам, дорогой читатель, а мне уже поднадоевшее «беки-меки-кукареки». Саша, по-моему, тоже плохо понял, что они ему толковали. Но священное слово «гость» тут действовало магически. Калитку он распахнул во всю ширь.
— Проходите-проходите! Щас я всех подыму! Они уже спят и не знают, что у нас такие гости! — И завопил что есть мочи: — Люди! К нам такие гости! Вам и не снилось! Подъем! Кто спит, того убьем! — И народ высыпал…
— Манана, дэвочка, откуда ты взялась?
— Мы с мамой адрес потеряли — она помогал, — при этом Манана указала на меня пальцем.
И вот тут-то я поняла, что судьба ко мне благоволит. Я, честно говоря, глазам своим не поверила.
Кого бы, вы думали, я увидела, дорогой мой читатель? Ну, конечно же, Жорика! Он с энтузиазмом целовал драгоценную Манану, лопоча по-своему. Радость его была неописуемой. Даже омрачать ее как-то не хотелось. Ну уж это пардон. За все в этой жизни надо платить!
Я тихо ждала своего выхода в темном уголочке и скромно помалкивала. Этакая славная девочка. И эта самая девочка едва сдерживалась от коварного нападения на ничего не ведавшего Жорика. А это нападение могло плохо кончиться. Для Жорика, разумеется. Но про меня все же вспомнили:
— Дэвущка, ми все нащел! Вай, спасыбо!
И тут я шагнула из тьмы.
Жорик фиксировал в эту минуту страстный поцелуй на Мананиной щеке. Он так и завис в этой позе. Бедная Манана даже засмущалась:
— Дядя Гоща, эта тетя нам много помогал. Очен хорощий женщин.
Это меня-то тетей назвали! Наглеж, однако. Но по сравнению с тем, что я сейчас почувствовала (а это был запах денег, моих, собственных!), остальное просто не имело никакого значения: тетя так тетя. Страдалец Гоша, поняв, что общения со мной уже не избежать, часто закивал головой:
— Да-да, я понял, малышка. — И, отстранив ее, подошел ко мне: — Здравствуйте, Таня.
— Бон суар, — выпалила я. — Как жизнь молодая? Кого еще кинули, кроме меня?
— Танэчка, — он раскрыл объятия, обхватил меня за плечи и отвел в сторонку.
— Простите, бес попутал, — зашептал он мне на ухо. — Я вам все верну. Только не говорите при них. Отэц мне этого никогда не простит. У нас в семье к такому очень сурово относятся.
Мне до их дел было как до лампочки. Главное, мои кровные он собирался вернуть. Я пообещала молчать о дорожной истории.
Нас провели в дом, усадили в кресла и препоручили пока Инне. Все остальные занялись приготовлением стола.
Инна достала альбом с фотографиями, пододвинула к нам поближе стул, уселась на него и стала просвещать своих новоявленных родственников (и меня за компанию) на тему «кто есть кто».
Самым впечатляющим в этой ситуации было то, что собеседники понимали друг друга приблизительно так же, как лебедь и рак. И тем не менее все были довольны друг другом. Комплименты так и сыпались, и смех не умолкал.
Детей поблизости не наблюдалось: час все-таки поздний, и они мирно почивали.
Мне все это как-то поднадоело — на чужом пиру похмелье. Очень хотелось ощутить в руках свои хрустящие зелененькие. А еще мне хотелось домой, в свою уютненькую люлечку. Я тихо поднялась и отправилась на поиски Жорика, который с остальными обитателями особняка был во дворе.
Мужчины обсуждали пропажу какого-то ножа, архиважного. Я подошла к Жорику и, тихо тронув его за плечо, сказала:
— Эй, любезный, мне, между прочим, давно домой пора. Так что самое время — рассчитаться со мной по совести. Верни мне, солнышко, мои кровные, и я отбываю.
Жорик недоуменно воззрился на меня:
— Ты что, Танэчка, родная ты моя. Просты, что на «ты» перешел. Но ты тэпер — мой гость и нэ уйдешь, пока щащлик не отвэдаещь.
Теперь я поняла назначение костра, который уже вовсю пылал во дворе особняка, и очень сочувствовала несчастному блеющему барашку, привязанному у изгороди.
Приготовление шашлыка глубокой ночью — это, конечно же, экзотика, дорогой читатель. Но всему есть предел. А мне чертовски хотелось спать.
— Ты с ума сошел, Жорик. На часы взгляни.
— Щто часы! Я их уже видел. Щастливые часов нэ наблюдают, понымаещ ли!
То ли осознание того, что от ужина на траве мне не отвертеться, то ли восхищение его познаниями в области русской литературы — но что-то заставило меня остаться.
Я сама себе удивилась, что так легко согласилась на скромный ужин во дворе среди нашедших друг друга родственников. Увы, в жизни всякое бывает.
Оказалось, что мужики искали нож, которым они обычно лишают жизни невинных барашков. Такое орудие держали специльно для этой цели. Опробованное, так сказать.
И оказалось, что нож — у соседа Кеши. Ситуацию прояснила Нина, вынырнувшая из тьмы с охапкой зелени и фонариком.
— Чего сразу не сказала? — кипятился Сашка. — Знала же, что барашка бить будем.
Сашка помчался к несчастному Кешке, который небось дрых без задних ног. Была уже полночь.
Вернулись они вместе. Кешка тер кулаками заспанные глаза и громко зевал:
— Ой, ребята, я так классно закемарил!
Кешка оказался детиной под два метра ростом. И физиономия была ничего.
— Ладно, так и быть. Уговорили. Помогу вам с великосветским приемом. — Он еще разок зевнул и увел барашка в неизвестном направлении.
Славного кучерявого существа я больше не увидела. Оно вернулось к костру в виде кусков мяса, которые были щедро осыпаны специями и политы вином. Готовить тузлук у жаждущего шашлыка общества не было времени.
Мангал соорудили из белого кирпича, и священнодействие началось. Нина порезала зелень, приволокла бутыль, оплетенную ивняком, притащила рюмки. Потом отправилась в дом за дорогими гостями. Они не замедлили явиться во главе с Инной. Пока готовился шашлык, выпили по первой — за гостей и по второй — за хозяев.
Шмурдяк — так окрестила я сей неизвестный мне напиток — оказался непредсказуемым. Глаза у меня зафиксировались на переносице.
— Кушайте, Танечка. — Кеша любезно поднес мне соленый огурчик. Сосед уже был в курсе, что я — Таня и что я — очень почетный гость в этом доме.
— Спасибо.
Я взяла у него огурец и схрумкала его.
Разговор у костра, полная луна и звездное небо. Что может быть лучше?
Правда, слабое знание русского языка Мананой и полное незнание ее мамашей несколько тормозили дело. Но все это ерунда.
Моим основным собеседником был Кешка, который, похоже, заинтересовался мной. Поэтому родственные разборки меня мало трогали. Я кокетничала со своим белобрысым соседом. Напропалую. А какая разница, с кем кокетничать, если моя душа этого требует, ей же не прикажешь.
Барашек заявил восхитительным запахом, что он уже готов к употреблению.
Шампуры мгновенно разобрали присутствующие. Манана, лапка, изничтожив порцию, запросилась спать — дитя еще. Инна с Ниной отвели ее в апартаменты.
Тамара — так звали Мананину мамашу — с Гошей-Жориком обсуждали последние новости на своем языке. А я, закурив, растянулась на траве и положила голову к Кешке на колени, полностью расслабившись.
Инна с Ниной вернулись, притащив из дома магнитофон.
Хорошая музычка в ночи у костра — это здорово! Я вообще напрочь забыла, что я — частный детектив, занимающийся странным делом. На данном этапе я была просто женщиной, покоряющей Кешкино сердце. Такой я иногда бываю. Увы и ах.
Кстати, погода начала вдруг капризничать. Откуда ни возьмись налетел ледяной ветер. Инна принесла из дома куртки.
Укрывшись одной из них, я продолжала вальяжно возлежать. Со мною рядом расположился Пират, согревая меня своим телом. Саша отпустил его с цепи сразу, как только шашлык начал дозревать — надо же кому-то косточки скормить… На коленях у Жорика угнездилась дымчатая кошка Люська. Она уже была сыта. И теперь лишь лениво приоткрывала глазки в момент, когда хозяин перемещал в пространстве свои затекшие конечности.
— Может, потанцуем? — предложила Инна.
Общество поддержало. Все поднялись. Люська, конечно, немного обиделась, что так бесцеремонно нарушили ее покой. Обиженно зевнув, кошка уселась, глядя на костер и на останки кучерявого, щуря свои зеленые глаза.
Пират принялся скакать с лаем вокруг нас, мол, чего взбесились? Кушайте, делитесь косточками — и тихо-мирно в домик.
Но из динамиков зазвучал голос Рики Мартина — ну очень заводит! И понеслось… Народ бесновался. В том числе и я, забыв обо всем на свете. Одним словом, полный уход от реальности.
Тамаре уже не мешало незнание языка. Ее тоже увлек Рики Мартин.
А еще она была просто счастлива оттого, что ее путешествие закончилось благополучно. Что ее славная талантливая переводчица Мананка почивала в теплой постельке. Короче, все было о’кей.
И, конечно, не смутила смена погоды. Никого не волновали обдрипанные куртки, наброшенные на плечи.
— А пойдемте-ка купаться, — вдруг мечтательно произнесла Нина.
На мой взгляд, идея была совершенно безумной.
— Ты что, холодно, — изрек Саша.
Тамара по очереди созерцала собеседников, не понимая, о чем речь.
Гоша-Жорик ей все объяснил. Она, улыбаясь, смотрела теперь на противоборствующие стороны, поджидая, кто же победит.
Я поспешила предложить свои услуги в деле решения столь важного для пьяного общества вопроса и достала свои заветные косточки:
— Вот как они, милые, скажут, так мы и поступим. Они у меня никогда не лгут и не ошибаются.
Всем идея понравилась и очень всех заинтересовала. Кости выдали следующее: 22+28+3 — «Некое скорбное событие ожидает вас впереди».
Вот тебе и на. Это уж ни в какие рамки не лезет. Мне совсем не улыбалась такая перспектива.
Идти на пруд мне теперь решительно не хотелось. Голос моего разума пытался меня предостеречь. Но вы же отлично знаете, дорогой читатель, как слаб этот самый голос разума в пьяной компании! Его, конечно, никто не услышал, хотя моим сотрапезникам тоже не понравилось предостережение костей. Все засобирались на пруд.
И самый разумный представитель тарасовского общества, гениальный детектив Татьяна Александровна Иванова, представьте, не противопоставила себя большинству, она не сказала «нет», хотя и купальника-то у нее с собой не было, и погода изменилась.
Ну, купальник, допустим, мелочи жизни — кто, собственно говоря, в темноте что-то разглядит? Да еще с пьяных глаз! Плевать с Эйфелевой башни! Купаться так купаться.
Короче, подвыпивший народ, расправившись с остатками кучерявого барашка и сдобрив все это очередной порцией спиртного — ну не знаю, как у них этот напиток называется! — отправился на пруд.
За нами увязались животные. Ну, то, что лохматый Пират возглавлял ночное шествие, — это, на мой взгляд, было делом обычным. А вот отправившаяся с нами на ночное купание Люська меня удивила. У кошек ведь как-то не принято сопровождать хозяев в дальних прогулках. А эта бестия бежала и вопила. У кошек, как известно, интуиция очень сильно развита. Мне бы обратить на этот факт внимание. Но где там! Мои мысли были заняты совсем другим.
Кешка обнимал меня за плечи и изредка по ходу дела чмокал в шейку, прямо около ушка. Я его не порицала: флиртовать так флиртовать.
Одним словом, что и говорить, компания наша выглядела колоритно.
Мы вышли на Центральную улицу, приблизились к переезду. И тут мой взгляд упал на особняк Губеров — в гостиной у вдовушки горел свет. Меня это, конечно, заинтриговало. Я даже попыталась туда рвануть, но рука Кешки крепко держала меня за плечи:
— Тань, да плюнь ты на все. Не мешай бабе развлекаться. Не дергайся.
Я решила, что Кешино высказывание резонно и что моя деятельность в Антоновке может быть таким образом рассекречена. Не стоило лезть на рожон.
А потом — елки-палки! — могу я хоть раз в жизни, плюнув на все, заняться собой, любимой, самым близким мне человеком? Тем более — рядом такой славный парень… Начихать! Мои баксы, похищенные Жориком, ко мне уже точно вернутся. Так что деньги у меня теперь есть. Могу, в принципе, и на губеровское дело наплевать. Но сумочку, где лежали мои косточки, предрекшие скорбное событие, я все же инстинктивно прижала к себе.
* * *
Гладь небольшого пруда. Красиво, но в воду совсем не хочется. Я поежилась.
— Холодно, черт побери!
— Брось, Танюх! Вода же не успела остыть, — это Кешка-философ. Он уже сбросил спортивный костюм и бросился в воду. Остальные тоже разделись и, наверное, усиленно убеждали себя в том, что купание будет приятным. Все, кроме Нины, зачинщицы похода на пруд. Сбросив лишь шлепки, она зашла по щиколотку в воду, побродила вдоль берега и сказала:
— Нет, ребята. Как хотите, а я купаться не буду — холодно.
Все возмутились ее безобразным поведением. Попеняли. И только. А надо было закинуть ее в воду. Это было бы справедливо.
Окрестности огласились радостными воплями бросившихся в воду.
Орали все члены нашей команды, решившиеся на это безумие.
Я последовала примеру большинства.
Ярая сторонница ночного купания, Нина, оставаясь в куртке, ждала нас на берегу. Она пристроилась на камушке и ждала окончания водных процедур чокнутых. Пират восседал рядом с ней и подобострастно облизывал ей руки, словно соглашаясь с хозяйкой: «Ну, сбрендили. Что с них взять?..» Откуда ему, бедняге, было знать, что сбрендила-то, в общем, его хозяйка. А теперь она в этом не признается.
А вот Люська вела себя совершенно неординарно. Она носилась по берегу пруда и оглашала окрестности истошным мяуканьем: «Вы с ума сошли! Разве можно в такой холод еще и купаться? Вылезайте немедленно!»
Я предполагаю, что именно это пыталась сказать нам Люська. А возможно, кошка просто призывала нас поторопиться. Не знаю. Но поведение ее было странным.
Мы выскочили на берег один за другим. Полотенце, прихваченное Ниной, едва не разорвали на кусочки.
— Вай, хороша водичка! — восклицал Жорик, трясясь, как студент перед экзаменом.
Нина включила магнитофон, который прихватила с собой.
Дикие пляски при луне немного согрели нас. Еще полезнее в деле «сугрева» был «шмурдяк», который она извлекла из авоськи.
Эту спасительную жидкость мы пили по очереди, передавая друг другу единственную кружку. На закуску каждому досталось по веточке петрушки, распластавшейся на мизерном кусочке хлеба.
И тем не менее мозги мои прояснились. Естественный вытрезвитель сделал свое дело. И мои мысли вернулись к особняку Губера.
— Что-то там неладно, — подумала я вслух.
Я часто, как Скарлетт из «Унесенных ветром», говорю себе: «Я подумаю об этом завтра». И почти всегда это срабатывает. Но сегодня это высказывание не возымело действия. Видимо, не надо себя успокаивать. Кости лучше знают.
Когда наша шумная компания возвращалась к дому Саши-Жорика, я вновь взглянула на особняк Губеров и потом на часы. Они показывали четыре утра, а в особняке Губеров все так же горел свет.
— Давай зайдем. Вдруг что-то случилось, — предложила я.
На этот раз Кешка меня не стал уговаривать. Молча кивнув, он поднес мою руку к губам, чмокнул ее и сказал:
— Давай. Уговорила. Все нормальные люди уже вставать собираются. А у нее все еще свет горит.
Никто из компании не заметил, что мы поотстали. А мы с Кешей крадучись приблизились к особняку и тихо толкнули калитку. Она не была заперта. Входная дверь — тоже.
— Ирина Анатольевна!
В ответ ни звука. Гробовая тишина. Только легкий шорох портьеры.
То, что мы увидели, потрясло нас обоих. Ирина Анатольевна лежала на полу с перерезанным горлом. В луже крови. Ее маечка, в которой я видела ее днем, тоже вся пропиталась кровью.
Женщина, раскинув руки, лежала на спине. Глаза ее были широко открыты. В правой руке был зажат нож. Кешка выскочил на улицу и начал сражаться с собственным желудком.
Я на всякий случай проверила у нее пульс. Мало ли что. Обычно самоубийцы, пытаясь покончить с жизнью таким образом, задирают слишком высоко голову. При этом повреждают гортань, но не задевают сонную артерию. В итоге — море крови, но самоубийцы остаются в живых. Потом они, как правило, раскаиваются в содеянном.
Однако в данном случае, к сожалению, все было иначе. Сонная артерия пострадала. Пульс не прослушивался. Женщина начала уже остывать…
Кешка кое-как привел себя в порядок на свежем воздухе и вновь шагнул в апартаменты Губеров. Теперь он мягко осел на пол. Парень просто выпал в осадок. Слабак.
Уж теперь я точно верю своей знакомой медсестре, которая утверждает, что никто не боится крови больше, чем мужчины. Она часто рассказывала мне, что на медпрактике во время обыкновенного аборта в обморок падают именно мужчины.
Она присутствовала на такой операции вместе с военными медиками. Я не верила ни одному ее слову, пока не увидела двухметрового Кешку, вытянувшегося параллельно с Ириной. Большие шкафы, как известно, громко падают. Это правда. Теперь я знаю. Но мертвое — мертвым, живое — живым. Надо Кешку спасать.
Для этого мне, конечно, пришлось поискать в особняке нашатырь. Нашелся. Ничего удивительного. Ведь совсем недавно в этом доме были похороны. А на них, как известно, без нашатыря не обойтись.
Кешкин нос пытался, конечно, увернуться от назойливого, резкого запаха. Тем более парнишка принял солидную дозу на грудь. Так что еще неизвестно, от чего «малыш» рухнул: от увиденного или от перебора.
Наконец он пришел в себя и с трудом поднялся с пола. Прислонившись спиной к косяку двери, потухшим голосом спросил:
— Она умерла, Таня?
— Нет. Прикидывается мертвой, чтобы тебя напугать, — грубо пошутила я. Потом добавила: — Уже почти остыла.
— И что же теперь будет, Таня?
Я пожала плечами:
— Что тут может быть? Теперь уже ничего не будет. Милицию надо вызывать.
— Господи, это кто ж ее так? И за что? Она хоть и любила погулять, но баба-то безвредная. Никому зла не делала.
У Кешки эта мысль родилась спонтанно, с пьяных глаз, так сказать. Ну не приметил он ножичка в правой руке — и все тут. Но устами младенцев и пьяных, как правило, глаголет истина. И меня эта мысль «кто ж ее так?» сразу зацепила. Да я и сама так же думала, если быть честной до конца.
— Кто и за что — не знаю. Могу только предположить. А то, что ты говоришь, — зла никому не делала, — это еще ничего не значит. Хороших людей тоже иногда убивают.
Я внимательно изучила обстановку, стараясь ни к чему не прикасаться. Все говорило за то, что нож ей вложили в руку уже мертвой.
Действительно, чего это вдруг Ирина себе горло могла перерезать? Всего несколько часов назад она об этом даже и не помышляла. Ну, испугалась женщина, конечно, ответственности за свои деяния. Так ведь, подсыпая снотворное, она не подозревала, какую роль это сыграет в судьбе ее несчастного мужа!
— Я, например, и предположить ничего не могу. А ты как сыщик прямо, — высказал свое мнение мой друг.
Я потерла виски и вздохнула, оставив его реплику без ответа. За окном светало.
— Ну, что? Звоним?
— Тань, может быть, ты сама позвонишь? Мне плохо. Ком к горлу подкатывает, — заныл Кешка, рыцарь мой. — Я выйду и подожду тебя во дворе.
С его стороны, конечно, это было свинством, неджентльменским отношением к даме. Но меня на данном этапе именно такое поведение моего поклонника очень устраивало: надо же мне было изъять свою спецаппаратуру, пристроенную в разных углах. Она теперь здесь нужна, как козе баян. А вот милиции наверняка будет интересно, кто здесь шпионил и за кем. Поэтому я и кивнула ему, разрешив удалиться.
Кешка облегченно вздохнул и пулей вылетел за дверь. А я занялась изъятием собственного имущества.
