Глава 4
Еще раз окинув взглядом комнату Ларионова и бездыханное тело ее хозяина, я протерла носовым платком все ручки, на которых могли остаться отпечатки моих пальцев, вышла из квартиры и, убедившись, что пути отхода свободны, осторожно закрыла за собой дверь и спустилась вниз. Ближайший телефон-автомат, к моему удивлению, отозвался длинным гудком. Набрав «ноль-два», я услышала голос дежурного и продиктовала адрес квартиры Ларионова.
— Что там произошло? — раздался в трубке требовательный голос.
— Там бесхозный труп, если вас это интересует.
— Представьтесь, кто вы, — без особой вежливости пробурчала трубка, — и оставайтесь на месте до приезда милицейского наряда.
— Я доброжелатель, а остаться, к сожалению, не могу, у меня много дел, — ответила я и повесила трубку.
Минут через двадцать я уже сидела за рабочим столом у себя дома и, включив настольную лампу, обрабатывала пепельницу из квартиры Ларионова порошком для снятия отпечатков пальцев. Получилось около дюжины «пальчиков». Я прикинула, как мог держать этот предмет убийца во время удара, и выбрала пять отпечатков, которые с большой долей вероятности принадлежали ему или ей, если это была женщина. Но, судя по размерам подушечек, скорее всего пальцы принадлежали мужчине.
Из этих пяти четыре отпечатка были на внутренней гладкой стороне пепельницы, из них четкими были отпечатки среднего и безымянного пальцев и отпечаток большого пальца на нижней стороне пепельницы. Отпечатки же мизинца и указательного пальцев были смазаны.
Я обработала пепельницу закрепляющим составом и, взяв заранее приготовленные квадратики тонкой слюды, аккуратно приложила их к трем самым четким отпечаткам, упаковала каждый отпечаток в отдельный пластиковый пакетик и, сделав соответствующие надписи, положила их в конверт. Удовлетворенная проделанной работой, я решила наградить себя чашечкой кофе и направилась на кухню.
Когда аромат этого божественного напитка начал приятно щекотать ноздри и густая пена в серебряной джезве уже миновала ее сужающуюся часть, приготовившись светло-коричневой шапкой выползти на поверхность, раздался телефонный звонок. Автоответчик был включен, что позволило мне не торопясь завершить свою мистерию.
Когда, наполнив чашку, я подошла к аппарату, в микрофоне уже раздался голос Эдуарда Игоревича:
— Татьяна Александровна, это Шарков, если вы дома, подойдите к телефону.
— Я слушаю, Эдуард Игоревич. Что-нибудь случилось? — я сделала глоток из чашки и поставила ее рядом с аппаратом.
— Добрый день, Татьяна Александровна, я вам с утра пытаюсь дозвониться, оставил сообщение.
— Я только вошла, еще не успела прослушать запись.
— Дело вот в чем. Сегодня Гарулин устраивает презентацию новой коллекции одежды, я сам об этом узнал только утром, так как несколько дней не появлялся в офисе, занимался регистрацией своей компании. Так вот, я подумал, может быть, вы захотите туда пойти? Там будут все, кто присутствовал на той злосчастной вечеринке, когда пропали документы. Я бы мог сделать вам приглашение или представить в качестве своей подруги. — Мне показалось, что Шарков немного смутился.
Я чуть помолчала, обдумывая его предложение.
— Ну так что? Вы согласны?
— Вообще-то у меня были другие планы, но я думаю, что для пользы дела я приму ваше приглашение.
— Вот и хорошо, я заеду за вами в шесть, — обрадованно произнес Шарков.
— Нет. Будет лучше, если я приеду одна, меня могут узнать, а я не хочу, чтобы у моего клиента были из-за этого неприятности. При необходимости я сама к вам подойду.
— Тогда я оставлю приглашение на ваше имя у охранника. Магазин «Найс» на Октябрьской знаете?
— Конечно, знаю. Я даже несколько раз делала там покупки.
— Вот и хорошо, жду вас. Презентация начинается в шесть, но обычно основная масса подтягивается попозже.
— В таком случае я подъеду к половине седьмого.
— Тогда до встречи.
— До свидания.
Я плавно опустила трубку на рычаг и сделала еще несколько глотков уже изрядно остывшего кофе. К концу разговора я начала рассматривать неожиданное приглашение Шаркова как удачу. Что бы там ни было, я думаю, что наблюдение или личное знакомство с людьми, о которых тебе рассказали пусть даже максимально подробно, стоит любых самых обстоятельных и красноречивых описаний.
А если видишь всех этих людей вместе, как говорится, в непринужденной обстановке, у фуршетного стола, на танцплощадке, в разноцветном тумане огней, под парами алкоголя, относительно расслабленных и произвольно общающихся, ты можешь представить себя, при условии, что ты опытный наблюдатель, коварным пауком, себе на уме, чей одновременно холодный и плотоядный взгляд выслеживает добычу, а сам он незаметно и неторопливо плетет невидимую липкую паутину, куда обычно попадают легкомысленные мухи. В моем случае я тешила себя надеждой, что этими мухами окажутся собравшиеся на презентацию.
Но в связи с этим предложением придется отложить обыск квартиры Лысенко на завтрашнее утро. Допив остатки холодного кофе, я решила провести ревизию своего гардероба.
Открыв шкаф, я принялась перебирать плечики с туалетами. Задача заключалась в том, чтобы на презентации выглядеть модно и стильно, но в то же время не привлекать к себе излишнего внимания.
Перетряся весь гардероб, я выбрала четыре относительно приемлемых платья. Подойдя к зеркалу, я стала попеременно прикладывать их к своей фигуре и после десятиминутного колебания остановилась на черном трикотажном платье-стрейч. Вырез сзади меня особо не смущал, платье хорошо облегало фигуру, подчеркивая мою стройность. Массивное серебряное колье, плотно охватывающее шею, и такой же широкий браслет дополнили мой наряд.
Теперь все мои мысли были направлены на то, во что, согласно торжественности случая, можно было упаковать хотя бы часть моего профессионального арсенала.
Я остановила свой выбор на серебристой, в унисон моим украшениям, кожаной сумочке и стала прикидывать, что она сможет вместить, не утрачивая своей формы.
Моя дамская сумочка безо всяких проблем поглотила леску-удавку, иглу с сонным ядом, замшевый мешочек с двенадцатигранниками, с которыми я расставалась только в очень редких случаях, и набор отмычек. Немного подумав, я положила туда и «ПМ». Осторожно сжав сумочку с боков и отметив, что все эти отнюдь не дамские предметы не нанесли заметного ущерба ее форме, я осталась довольна.
Во время всех этих приготовлений голова моя продолжала работать. Я задавалась одним и тем же вопросом: кто же все-таки убил Ларионова?
* * *
Уже смеркалось, когда я, накинув черный лакированный плащ, привезенный из Парижа, вышла из подъезда. Без особой теплоты и охоты я поздоровалась со старушками, дежурившими, как обычно, на скамеечке у дома, которые в свете моей вечерней авантюры выглядели особенно буднично.
Подслеповато уставившись на мой прикид и, без сомнения, почувствовав дух этой самой авантюры, который пробивался сквозь пряный аромат «Опиума», они встретили и проводили меня одновременно подозрительными и сочувственными взглядами. Не часто им приходилось видеть меня в подобном праздничном облачении. Едва я сошла с крыльца, как за моей спиной сомкнулось дружное шушуканье их шамкающих ртов.
В половине седьмого я подъехала к магазину «Найс». Сплошной ряд навороченных иномарок и наших «десяток», расположившихся на стоянке при магазине, не оставлял места для парковки. Но, на мое счастье, один из джипов, похожий на корабль, уже давал задний ход, намереваясь отчалить. Я поставила свою «девяточку» на его место и, выключив зажигание, вышла из машины.
Ярко освещенные витрины, где манекены, застывшие в продуманных позах, составляли замысловатую композицию, ломились от обилия изысканных аксессуаров и образцов парфюмерно-косметической продукции, разложенных и расставленных у ног разодетых и наштукатуренных кукол.
Увидев меня, стоявший за стеклянной дверью охранник в черных брюках и рубашке с галстуком выступил в роли швейцара и предупредительно открыл ее передо мной.
— Добрый вечер, — любезно поприветствовала я его, — мне должны были оставить приглашение.
— Назовитесь, пожалуйста, — ответил мне охранник в своей вышколенно-вежливой манере.
— Моя фамилия Иванова.
— Секундочку, — он вытащил из нагрудного кармана несколько открыток и, быстро перебрав их, протянул мне одну: — Проходите, пожалуйста, гардероб налево.
Поблагодарив его, я пошла в указанном направлении. Оставив плащ в гардеробе, я без труда нашла зал, где происходило действо. Там царил магический полумрак, периодически разрезаемый лучами софитов, в светлом дыму которых плыли лица и фигуры манекенщиц. Изредка какой-нибудь заблудший блик света стремительно падал на темную, шевелящуюся массу зрителей, выхватывая отдельные лица, жесты, силуэты.
Дефиле сопровождалось модной ритмичной музыкой. В дальнем углу я заметила стойку импровизированного бара, напротив нее — фуршетный стол, возле которого народу собралось больше, чем у подиума.
Я тоже решила начать с бара. Не успела я подойти к стойке, как предупредительный бармен поспешил поинтересоваться, что я буду пить.
— Я бы предпочла красное полусухое или полусладкое, если у вас такое имеется.
— Могу предложить настоящее грузинское полусладкое «Киндзмараули» или полусухое «Баракони», — ответил бармен, делая акцент на слове «настоящее», — французские вина у нас только сухие.
— Хорошо, тогда налейте «Киндзмараули».
Пока Миша, имя которого я прочла на бейдже, приколотом к его кипенно-белой рубашке, занимался моим заказом, я задавалась отнюдь не праздным вопросом: как мне в этой толпе найти Шаркова?
— Вот ваше «Киндзмараули», — Миша с улыбкой подал мне фужер с рубиновой жидкостью.
Вино действительно было великолепным, некоторое время я смаковала его букет и аромат, гармоничный и бархатистый вкус.
Шарков возник неожиданно из темноты, окутывавшей зал, и, подойдя к бару, встал ко мне в профиль и заказал коньяк. Я слегка кивнула ему, давая понять, что я его заметила, и сделала знак отойти к противоположной стене. С коньяком в руке он последовал за мной.
— Эдуард Игоревич, мне нужно, чтобы вы показали мне всех, кто был на вечеринке.
— Я для этого и подошел к вам. Видите парочку у стола справа, рядом с ними мужчина с бабочкой — это Пуговицын.
Я кивнула.
— А вон там…
Я повернула голову и продолжила за него:
— Синчугова, вот только кто это рядом с ней?
— Рахмонов, начальник статотдела.
Увидев, что Синчугова с Рахмоновым о чем-то оживленно разговаривают, я попросила Шаркова подождать меня несколько минут, а сама направилась к беседующей парочке. Делая вид, что выбираю закуски, я почти вплотную придвинулась к ним.
— Я дала тебе уже тыщу, сколько можно? — прошипела Синчугова.
— Ты считаешь, что это деньги? — с садистской беспечностью хмыкнул Рахмонов и резким движением головы откинул со лба модную челку.
— Пока у меня их больше нет. Рашид, ты думаешь, что я их печатаю?
— Меня это не колышет, если хочешь, чтобы я молчал, — гони бабки. Я твоими байками сыт по горло: мол, украли…
— Тихо, не ори, — Синчугова раздраженно толкнула его локтем в бок, — недели через две все будет в ажуре.
— Мне деньги нужны срочно, — не отставал Рахмонов, — если бы ты мне раньше сказала, что сперла документы, у нас уже были бы бабки и вообще мы не сидели бы в этой дыре, а загорали бы на Канарах!
— Хватит пороть чушь, все у нас будет, только не мешай мне действовать и умерь на время свои аппетиты.
— Вот что, Галя, — угрожающе-снисходительно продолжил Рашид, — если через неделю…
Конец фразы безнадежно затерялся в громкой, булькающей тарабарщине внезапно выросшего рядом со мной мужика, который, прежде чем я успела повернуться к нему, плюхнул мне на плечо свою тяжелую лапищу, едва не повиснув на мне всей своей медвежьей тяжестью.
— Фрейлейн, позвольте представиться, меня зовут… — исполин икнул, обдав меня горячими хмельными парами, — Харольд.
Он говорил с сильным акцентом. Ничем не выдавая своего негодования, я спокойно убрала со своего плеча его ручищу и только многозначительно посмотрела на него, пытаясь осадить его взглядом. Но он просто не заметил моего взгляда и с пьяной фамильярностью продолжил:
— Фрейлейн, я из Дюссельдорф, хочу с вас познакомить себя.
Перед тем как оставить этого любвеобильного фрица, я адресовала ему прямо в лицо убийственно припечатывающий взгляд и, четко выговаривая окончания, произнесла:
— Знакомиться я с вами не желаю, ферштейн? А если вы будете продолжать в том же духе, то мне придется вызвать охрану!
Тут подошел Шарков.
— Разрешите вас пригласить на танец? — спросил он, обращаясь ко мне и отстраняя пошатывающегося Харольда.
Глупо было бы отказываться в данной ситуации от такого предложения. Я поставила фужер на стол и под руку с Шарковым двинулась в глубину зала, где уже закончился показ моделей и началась неофициальная часть.
Когда смолкла музыка и образовалась минутная пауза, к нам подошел довольно высокий, одетый по последней моде блондин. Его одутловатое лицо, на котором тускло поблескивали холодные лягушачьи глаза, растянулось в снисходительной улыбке.
— А, и ты здесь, — промямлил подошедший, небрежно обращаясь к Шаркову, — познакомил бы с девушкой.
— Знакомьтесь, — представил нас невозмутимый Шарков, — Татьяна Александровна, Аркадий Вадимович.
— По-моему, официальная часть у нас закончилась, — игриво произнес Гарулин (я поняла, что это был он), — можно вас называть Татьяной? — Гарулин приподнял брови и с хитроватой улыбкой посмотрел на меня.
— Думаю, можно. — Я с интересом взглянула на него.
— Вот и ладушки, а меня можете называть Аркадием. А вы, позвольте узнать, Татьяна, давно Эдуарда знаете?
Шарков опередил меня с ответом:
— Уже минут двадцать, и я не намерен прекращать этого знакомства.
— Что, вот так серьезно? — дурашливо съязвил Гарулин, мотнув головой.
Тут я недалеко от нашей группы заметила Степу Сергеева, который налегал на бутерброды с красной икрой. Я извинилась перед своими собеседниками и направилась в его сторону.
— Привет, — я подошла к нему незамеченной.
Он удивленно вскинул на меня глаза, едва не поперхнувшись.
— Привет, — протянул он, — ты-то как здесь оказалась?
— Один знакомый пригласил.
— А где же он?
— Он деловой человек, уже сбежал отсюда, а я решила немного развлечься, — быстро нашлась я с ответом.
— Он сделал непростительную глупость, что оставил в одиночестве такую девушку.
— Степа, давай без комплиментов и без намеков, лучше скажи, как ты сюда попал?
— Если я тебе скажу, что одеваюсь от Шульмана, ты же не поверишь?
— Естественно, хотя почему бы и нет? — бросила я с иронией.
— Где же еще быть прессе, как не на презентации? Здесь бутерброды бесплатные и выпивка халявная. А покушать я всегда любил, — самодовольно и цинично подытожил Степа.
— По тебе этого не скажешь, — отвесила я ему невольный комплимент.
— Степа, Степа, — торопливо подошедший мужчина в помятом пиджаке затеребил Степана за рукав, — пошли скорее, я уломал Цымбалова на интервью!
— Знакомься, Танюша, это корреспондент нашей газеты Лысенко Семен Григорьевич, подпольная кличка Котовский. — Степан рассмеялся собственной остроте.
Я внимательно посмотрела на Котовского. Он с лихорадочной поспешностью протянул мне руку, которую я проигнорировала. Он молниеносно спохватился и как ни в чем не бывало опять затараторил по поводу интервью. Наконец, понуждаемый настоятельными просьбами Лысенко, Степа отклеился от меня и направился следом за Котовским.
Теперь, когда я знала в лицо всех участников вечеринки, мне оставалось только наблюдать за ними. Я приподнялась на носках, оглядывая зал в поисках Шаркова, и, не обнаружив его, направилась к стойке бара. Он оказался там. При виде меня в знак ироничного приветствия он приподнял свой бокал с коньяком.
— Что вам заказать?
— «Киндзмараули».
— У вас хороший вкус, — подмигнул мне Шарков, слегка захмелев от выпитого.
— Благодарю, я стараюсь употреблять только качественные напитки.
Получив свой фужер, я отозвала Шаркова в сторону, подальше от нежелательных ушей.
— Скажите, Эдуард Игоревич, а что за отношения у Рахмонова с Синчуговой?
— А, Рашид подобрал ее после шефа, — довольно жестко выразился Шарков, — но похоже, что их роман идет уже на убыль.
Сделав несколько глотков вина и вновь наслаждаясь его изысканным букетом, я заметила, что Синчугова направляется к выходу. Куда это она?
С фужером в руке, даже не извинившись перед Шарковым за свою внезапную отлучку, я двинулась за ней. Дойдя до гардероба, она свернула направо. Я следовала за ней по тускло освещенному коридору, впереди маячила дверь туалетной комнаты, но, к моему удивлению, Синчугова еще раз свернула направо.
Чтобы не вызывать подозрений, я прошла прямо, до туалета, боковым зрением заметив коренастую мужскую фигуру. Нет, это не Рахмонов. Я прислонилась спиной к стене и, повернув голову в сторону коридора, где скрылась Синчугова, напрягла слух.
— Как вы докажете, что они у вас? — раздраженно спросила Синчугова.
— Я не собираюсь ничего вам доказывать, хотите получить их назад — платите. — Я узнала шепелявый голос Семена Григорьевича.
— Так дела не делают, по крайней мере я должна их увидеть.
— Да что на них смотреть, это же не гробница Тутанхамона, — ядовито пошутил Лысенко. — И потом, докажите мне сначала, что у вас есть деньги, а уж тогда и поговорим.
— Вы что, дурой меня считаете? Из-за этих документов можно башки лишиться! Нет, смешная ситуация, вы украли документы у Ларионова, а теперь еще требуете с меня какие-то деньги!
— Мы что, будем мораль друг другу читать? Но если уж вы об этом заговорили, то сами-то вы разве не украли их? И если я сообщу вашему шефу, кто это сделал, он вас по головке не погладит! — зло бросил Лысенко.
Голос Синчуговой дрогнул, захлебнулся хриплой истерикой. Можно было только догадываться о нечеловеческих усилиях, которые она прикладывала, чтобы не закричать и не выдать себя.
— Короче, — Лысенко начал уже командовать и перешел на «ты», — где меня найти, ты знаешь, а пока, за мое молчание, выкладывай все, что у тебя с собой, поняла?
Послышалось щелканье замка сумочки, шуршание купюр.
— Так, сколько здесь? Маловато! Ну ладно, живи пока.
В глубине коридора раздались шаги и забрезжили силуэты двух женщин, направлявшихся в сторону туалета.
Черт возьми, стоять, прижавшись к стене, рядом с туалетом было глупо, и я, прошмыгнув внутрь, заперлась в кабинке и, услышав шаги входящих, спустила воду, а пустой фужер аккуратно пристроила за мусорной корзиной — если бы эти тетки увидели меня с пустым фужером в туалете, они бы наверняка подумали, что я занимаюсь уринотерапией.
Когда я вышла, одна из женщин, рыхлая, средних лет брюнетка, курила, стряхивая пепел в раковину. Я осторожно открыла сумочку, достала пудреницу и, приблизив лицо к зеркалу, припудрила лоб, нос и подбородок.
Когда я проходила мимо бокового коридорчика, там было пусто и тихо. Ну что ж, я и так достаточно сегодня услышала.
И из услышанного мною следует, что Синчугова загнана в угол двумя охотниками за деньгами. Положение у нее не из легких, мне почему-то стало даже жаль ее. Рахмонов в курсе, что бумаги похитила она, но знает ли он, кому Синчугова отдала эти бумаги и где они сейчас? Скорее всего — да. Лысенко уверяет Синчугову, что бумаги у него, требует за них деньги, но доказать, что владеет бумагами, не хочет… Или не может? Если документы у Лысенко, значит, Ларионова убил он.
Но что-то здесь не вяжется. С момента убийства Ларионова прошло не больше суток, а Гарулина, как сказал Шарков, шантажируют уже не первый день. Это идет вразрез с предположением, что убийца Ларионова — Лысенко, но, с другой стороны, может быть, смерть Ларионова явилась результатом его ссоры с Лысенко уже после того, как документы были украдены.
Я могу это выяснить, сняв отпечатки пальцев у Лысенко, ведь отпечатки пальцев убийцы у меня есть. Нужно только проследить, где Лысенко оставит стакан, из которого пьет, если он вообще пьет.
Войдя в зал, я попыталась определить, где находится Лысенко, но он как сквозь землю провалился, зато сразу же обнаружился Сергеев, он сам подошел ко мне и трагическим тоном произнес:
— Я совсем забыл тебе сказать… Какое совпадение, ты утром берешь у меня адрес Ларионова, а днем мне звонят из милиции и сообщают, что его нашли сегодня в квартире с проломленным черепом. Жуть какая-то. Ты ничего об этом не знаешь?
Степа заглянул мне в лицо, вероятно, пытаясь определить степень моего потрясения или, на худой конец, удивления.
— Не строй из себя сыщика, Пинкертон несчастный, — ни одна мышца на моем лице не шевельнулась. — Такое в жизни бывает, люди иногда умирают насильственной смертью. Могу тебя огорчить — я ничего об этом не знаю.
Степан разочарованно посмотрел на меня, и в этот момент к нам подошел Лысенко. На ловца и зверь бежит.
— Мальчики, а не выпить ли нам? — помня о своей задаче, весело предложила я.
Лысенко оторопело посмотрел на меня, Степан довольно облизнулся.
— Вы что предпочитаете, Семен Григорьевич?
— Вообще-то я пью то же, что и начальник, — водку, — с каким-то фатализмом промямлил Котовский. — Тем более есть повод — нужно помянуть товарища.
При этих словах Лысенко состроил горестную гримасу и отвернулся. Мы приблизились к стойке, себе я заказала вино, а Степану с Семеном — по соточке «Смирновки».
Мы подошли к фуршетному столу за закуской, мужики взяли по бутерброду с икрой. Я тоже почувствовала легкий голод и решила съесть тартинку с ветчиной и оливкой. Мы выпили не чокаясь, и, пока я жевала, мой взгляд неотрывно преследовал рюмку Лысенко. Он поставил ее на стол. Тут от Семена поступило предложение махнуть еще по одной.
Они вернулись к стойке, и, воспользовавшись их отлучкой, я быстро открыла сумку и, осторожно взяв рюмку Семена Григорьевича двумя пальцами — за верхний край и за дно, — опустила ее сверху на свои аксессуары. Когда мужики вернулись, я как ни в чем не бывало потягивала вино.
— Ну что, — начал было Степан, — теперь за здоровье, — он поднял рюмку, пытаясь чокнуться со мной.
Но я уже поставила свой фужер, мне не терпелось проверить отпечатки Лысенко.
— Прошу меня извинить, но вынуждена покинуть вас. — Я с сожалением улыбнулась и собралась было оставить моих кавалеров, но Степан мгновенно среагировал на мою реплику:
— Ну что ты, Танюша! В кои-то веки довелось встретиться в непринужденной обстановке, а ты хочешь сбежать. Веселье только начинается! Я тебя прошу, задержись еще хотя бы на полчасика! — Свободной рукой он взял меня за локоть и с мольбой посмотрел мне в глаза.
— Правда, Татьяна Александровна, — поддержал его Котовский-Лысенко, — может, останетесь?
— Ну хорошо… — я подумала, что не стоит корчить из себя деловую особу и, в конце концов, пятнадцать-двадцать минут в данной ситуации погоды не сделают. — Раз вы настаиваете.
— Да, мы настаиваем, — подтвердил Степан, расплывшись в улыбке.
— Тогда, — я снова взяла свой фужер, — давайте выпьем за неутомимых и неподкупных тружеников пера.
— Благодарю вас, мадемуазель! — Степан вытянулся в струнку, продолжая держать рюмку в правой руке, по-гусарски щелкнул каблуками и дурашливо кивнул.
Мы рассмеялись.
— Кстати, — прошептал Степан, наклоняясь к моему уху, — если тебе нужна какая-нибудь помощь, можешь смело обращаться ко мне. У главного редактора областной газеты кое-какие связи имеются.
— Спасибо, Степа, — я решила немного поиронизировать, — если мне понадобится какая-нибудь помощь, я смело обращусь к тебе.
Степан понял шутку и загоготал. Семен как-то незаметно отчалил от нас.
Неофициальная часть презентации подходила к своему апогею. Официантки, одетые в коротенькие платьица с такими же белоснежными передничками, как сорочка бармена, едва успевали убирать порожние фужеры и рюмки и подносить новые закуски. В зале стоял приглушенный гвалт, приглашенные собирались кучками, среди них были люди из администрации, как говорится, отцы города, бизнесмены, люди, имевшие отношение к моде, дамы полусвета, да и просто какие-то подозрительные личности, шнырявшие тут и там.
Из минутной задумчивости меня вывел вопрос Степана:
— А все-таки ты ведь здесь не просто так? — От уголков его глаз побежали многочисленные плутовские морщинки, он хитро улыбался и смотрел на меня, как заговорщик.
— Все мы здесь не просто так, у каждого свои интересы. Теперь мы живем в демократическом обществе, а потому права личности должны цениться у нас превыше всего. Следовательно, эта самая личность может молчать, особенно если ей задают вопросы такие надоедливые типы, как ты. — Я обольстительно улыбнулась, вставляя эту шпильку.
Степан поморщился и после секундной паузы глухо буркнул:
— Ладно тебе, я ж просто так спросил.
В его голосе зазвучала обида, но мне было все равно, что он сейчас думает или чувствует. Поняв, что уйти по-английски с этого вечера мне не удастся, я решила использовать Степана в качестве провожатого, одновременно все-таки желая смягчить эффект, произведенный моей последней, довольно жестко прозвучавшей фразой.
— Степа, мне действительно пора, не будешь ли ты так любезен проводить меня до гардероба? Только тебе я могу доверить столь ответственную миссию. Ведь ты мой старый друг… — И вопросительно взглянула на него.
— Ну, вообще-то не такой уж и старый, — пытался еще каламбурить Степан. — Конечно, я с удовольствием провожу тебя, хотя твой уход большого удовольствия мне не доставит.
— Ну ладно, ты совсем зарапортовался, пошли.
Я властно взяла Степана под руку и потянула к выходу.
В гардеробе он восхищенно брякнул что-то по поводу моего плаща и уже на улице, поцеловав мою руку, как паяц, отвесил глубокий поклон и вновь рассыпался в комплиментах.
Дождь капал на ветровое стекло, оставляя мутные разводы, с которыми усиленно боролись «дворники». С внутренней стороны стекло запотело, и я включила печку, но непрогретый двигатель еще не набрал нужной температуры, и только когда я подъехала к дому, он дошел до кондиции.
* * *
Войдя в квартиру, я первым делом сбросила свои парадные тряпки, приняла душ и уже в здравом уме и трезвой памяти села за стол и, аккуратно вынув из сумки рюмку, начала процедуру снятия отпечатков. На рюмке оказался всего один четкий отпечаток среднего пальца, остальные были смазаны, но и этого мне было достаточно, чтобы провести сравнительный анализ. Я достала из конверта квадратик слюды с отпечатком среднего пальца, снятого с хрустальной пепельницы, и совместила его с отпечатком пальца Лысенко…
Моя гипотеза не подтвердилась, даже неспециалист мог бы определить, что это были отпечатки пальцев разных людей.
Значит, не Лысенко.
Это обстоятельство навело меня на мысль о двух подозрительных субъектах, которые мне попались навстречу, когда я поднималась в квартиру Ларионова. Скорее всего из нее-то они и вышли. Значит ли это, что они убили Ларионова? Есть, конечно, вероятность, но… Когда я увидела Ларионова, лежащего на полу, он был мертв уже несколько часов, об этом свидетельствовали запекшаяся кровь и степень трупного окоченения. Маловероятно, что эти типы провели в его квартире три-четыре часа; за час там можно произвести самый тщательный обыск. Но все же их нельзя сбрасывать со счетов, пока я не смогу убедить себя в обратном.
Подводя итоги дня, я отметила, что, кроме этих двоих, у меня нет ни одного подозреваемого в убийстве Ларионова, хотя нельзя сказать, что день прошел впустую.
Большой уверенности, что документы у Лысенко, у меня не было, за это говорили по крайней мере два обстоятельства: странная политика Лысенко по отношению к Синчуговой, выражавшаяся в том, что он отказывался привести доказательства наличия бумаг у него, и второе, заключавшееся в том, что, как я теперь знала, Ларионова убил не он. Да и окажись они действительно у Лысенко, шантажировать он стал бы не Синчугову, а того, кто за эти бумаги мог отвалить солидные деньги.
В общем, простор для размышлений имеется. Однако утро вечера мудренее.
Я решила почитать на сон грядущий и, подойдя к стеллажу, достала «Расколотое „Я“» Лэйнга. После того как я сегодня поприсутствовала на спектакле, в котором одни и те же персонажи были и зрителями, и актерами, было полезно заняться психологическими штудиями, так сказать, от практики перейти к теории.
Я устроилась на своей антикварной кровати и только начала углубляться в содержание книги, как раздался телефонный звонок. Вставать не хотелось, и я положилась на автоответчик, который заговорил голосом Эрика. Я вскочила, метнулась к телефону и, сорвав трубку, услышала свое сердце колотящимся в горле.
