Глава 3

Офис бывшей компании «Авторитет», нынешнего «Раритета», располагался на восьмом этаже крупнопанельного здания, чей по-весеннему лазурный цвет резко контрастировал с унылым серым кирпичом окружающего жилого массива. Предъявив постоянный или временный пропуск и проскользнув между железными лопастями обычной входной вертушки, вы попадали в хорошо освещенную расселину между двумя системами лифтов: два пассажирских и два грузовых.

Пять просторных комнат, из которых две были смежными, составляли рабочую резиденцию Гарулина, если не считать небольшого помещения, отведенного под «чай-кофе» и сообщающегося с комфортабельной прихожей. В ней за классическим дорогостоящим столом из черного дерева восседала смазливая, длинноногая топ-модель-секретарша. Ее томные манеры тем не менее весьма счастливо сочетались с быстротой реакции, которую от нее требовала нелегкая, надо сказать, нервная работа под тяжелым оком генерального директора.

С продуманной вежливостью и тактом она отвечала на многочисленные телефонные звонки, демонстрируя завидную расторопность и осведомленность, осуществляла компьютерный набор, приносила кофе и распознавала тончайшие нюансы в настроении своего шефа. Ее кремовый деловой костюм гармонировал с бледно-голубыми тонами комнаты, по стенам которой были симметрично развешаны робкие прозрачные акварели, варьирующие один и тот же мотив блеклого осеннего берега, ленивого прибоя и одинокой лодки.

Поблескивающая белым лаком и золотистой, прихотливо изогнутой ручкой дверь кабинета Гарулина была почти всегда плотно закрыта. Начальник не терпел шума, возни и всяческого ажиотажа, который работники офиса, как ему казалось, искусственно создавали, дабы выгодно явить перед ним свое служебное рвение.

Сам Гарулин отличался трезвым деловым подходом, критическим складом ума, стальной непробиваемостью по отношению к ироническим замечаниям, а иногда любил откровенно позубоскалить и даже просто унизить или нагло и бесцеремонно осмеять любого из своих подчиненных, «подставить ножку», «поймать с поличным».

Его хищная выжидательная натура выбрала себе вполне удачную, с точки зрения конспирации, телесную оболочку: вялую флегматичность одутловатого рябого лица, бесцветные пузыри-глаза, холодный невыразительный взгляд жабы, дурашливую манеру удивленно и с идиотским высокомерием округлять брови, выпячивая при этом слюнявые губы, прямые волосы, напоминающие солому, слегка развинченную «снисходительную» походку, усталые жесты. Небольшое брюшко, обтянутое клетчатым голландским жилетом из очень тонкой шерсти, болотного цвета пиджак «в елочку», серая рубашка, темный галстук и черное брюки, без сомнения, были призваны поддержать имидж главы фирмы — импортера мужской и женской одежды.

Но, несмотря на этот показной лоск и изысканность гардероба, работники офиса, да и продавцы, во время его посещения магазинов часто отмечали про себя его неряшливость, например, когда его льняной пиджак и брюки были изрядно помяты, волосы всклокочены, а на заспанном лице виднелись следы неумеренного потребления горячительных напитков. Тогда бухгалтеры и продавцы перемигивались с плутовским весельем за его спиной, злорадно шепча друг другу на ухо едкие замечания по поводу внешнего вида и образа жизни своего шефа.

Кабинет Гарулина отвечал его представлениям о передовых западных тенденциях в искусстве одевать себя и окружающих. Настраивающая на строгий деловой лад обстановка тем не менее была оживлена разными авангардистскими штучками: треугольный журнальный столик со стеклянной столешницей, горбатая скошенная этажерка, сверкающий никелем змеевик настольной лампы, необычной формы тяжелая пепельница, цветные папки, пластмассовые кейсы, повторяющая форму китайского фонарика вазочка для карандашей.

Трижды ударив пальцами по телефонным кнопкам, Гарулин равнодушно произнес в трубку:

— Рита, пригласи, пожалуйста, Веру Степановну.

Надо отметить, что в условиях офиса равнодушие шефа прикрывалось вежливостью и относительной благожелательностью.

Гарулин покинул вертящееся кресло и, подойдя к окну, по-ильичовски заложил большой палец правой руки в пройму жилета. Встал на пятки, потом на носки, критическим взором окинул свои до блеска начищенные туфли и, удовлетворенно хмыкнув, повернулся к двери, золотистая ручка которой уже тихонько поворачивалась под запотевшей от волнения ладонью главбуха.

Легкое смущение всякий раз охватывало Веру Степановну, стоило ей предстать перед проницательным оком своего хозяина.

Не в силах преодолеть определенный социальный и женский стереотип в оценке роли начальника и собственной досадной полноты, Вера Степановна постоянно путала личное с общественным. Ей казалось, что недовольство ее работой, которое высказывал Гарулин при всяком удобном случае, имело своим источником не ее реальные прегрешения или недостаточное трудолюбие, а расплывчатые формы ее тела.

Гарулин действительно зачастую страдал отсутствием объективности, не говоря уже об откровенно ядовитых издевках и шуточках, которые он, пребывая в дурном настроении, щедро отпускал по адресу людей, от него зависящих. А что касается Веры Степановны — ее он явно недолюбливал. Требуя безоговорочного подчинения и даже самоунижения от своих подопечных, он почему-то всякий раз раздражался, когда сталкивался с прямыми проявлениями ее елейного раболепства.

Сев за стол и пригласив Веру Степановну занять один из модерновых стульев, стоявших напротив, он приготовился держать спич.

— Вера Степановна, вы, наверное, в курсе, что мы проводим спецификацию двух наших магазинов. В «Найсе» теперь будет женская одежда, а в «Шульмане» — мужская.

Не дав Вере Степановне словесно подтвердить ее осведомленность в данном вопросе, он не терпящим возражения тоном продолжал после робкого утвердительного кивка главбуха:

— Так вот, необходима полная инвентаризация, учет остатков. Залежавшийся товар нужно передать в качестве залога Сбербанку. Слава богу, у меня там свои люди есть, они пошли нам навстречу.

Он возвел очи горе, потом многозначительно посмотрел на притихшую женщину.

Она взглянула ему в лицо, но тут же стремительно опустила глаза.

— Ну так вот. — Аркадий Вадимович подпер щеку правой рукой, устало скосив глаза на карандаш, которым он лениво поигрывал левой. — Все это нужно сделать за две недели. Завтра пошлите по два бухгалтера в тот и другой магазины. Пусть произведут полную ревизию. Продавцы тоже будут задействованы. Я думаю, пары дней на учет хватит.

— Аркадий Вадимович, Эльвира и Света занимаются балансом, — слабо попробовала возразить Вера Степановна.

Необдуманность ее замечания тут же вылилась в резкий тон Гарулина:

— К черту ваш баланс! Вы с ним носитесь как курица с яйцом!

Неожиданно его блеклый, равнодушный взгляд приобрел животную свирепость. Он отбросил карандаш, с ненавистью и гневом крикнув в лицо бедному главбуху:

— Я вам сто раз говорил: сначала выслушайте, а потом лезьте со своими замечаниями. Дело важное, ваш баланс подождет. Два-три дня — срок небольшой. Все недостатки должны быть учтены самым строгим образом. Слышите меня?

— Да, Аркадий Вадимович. — Гневный, повелительный тон Гарулина уничтожил последние ростки сопротивления.

— Статистики дадут распечатку, сумму недостачи распределите по месяцам, пусть продавцы выплачивают, — отчеканил Гарулин.

— Но ведь недостачи может и не быть, — опасливо заметила главбух, по-прежнему боясь прямо посмотреть в лицо шефу.

— Вы когда-нибудь на практике с подобным сталкивались? Меня же все обворовывают, начиная с менеджеров, вас и кончая самой последней девкой из магазина.

Он метнул на Веру Степановну один из своих уничтожающих взглядов, нетерпеливо встал, прошелся по кабинету и, остановившись у этажерки, продолжил, отбросив всякую вежливость и переходя на мат:

— Делайте, бля!

— Аркадий Вадимович, — взмолилась раздавленная его неприкрытым отвращением и грубостью Вера Степановна, — весь коллектив, уж поверьте мне, постарается, все выполним.

— Ну почему же так получается?! Я ведь все с заведующими, с директорами обсудил, а вы не можете без антимоний! — голос Гарулина смягчился, он оставил роль разгневанного царя и перешел к роли милостивого государя.

Главное, считал он, вовремя показать подчиненным зубы.

— Самое позднее через три дня у меня должен быть акт об инвентаризации. Тряпки, образцы, манекены — все учесть, упаковать и — в офис. Ответственность ложится на вас. С коммерческим директором и менеджером по маркетингу я сам переговорю, а вас я больше не задерживаю.

И до того, как Вера Степановна успела дойти до двери, он поднял трубку и повелительно спросил:

— Рита, где там Пуговицын?

— Он уже здесь, Аркадий Вадимович. Пригласить?

— Сама знаешь, я его жду, — раздраженно буркнул Гарулин.

Через минуту в кабинет вошел менеджер по маркетингу. Василий Захарович был, что называется, мозгом компании. Сама его внешность как бы говорила о всесилии голого интеллекта, который рассматривает свое пребывание на земле в телесной оболочке как досадное недоразумение. Оболочка действительно отличалась ветхой неказистостью: Пуговицын был довольно высок, но тощ, ну натуральный гвоздь. Фирменная одежда от Шульмана висела на нем как на вешалке, над узлом галстука ходуном ходил огромный кадык, которому вторили желваки. На ничем не примечательном лице утвердилось дежурное выражение во все вникающего, все взвешивающего и все оценивающего интеллигента.

Гарулин иногда с присущим ему ехидным остроумием называл его инопланетянином.

— Василий Захарович, — без лишних вступлений начал Гарулин, — я вас, как вы догадываетесь, пригласил не для того, чтобы о магазинах говорить. Вы, я надеюсь, и так уже в курсе дела. Я вас позвал по другому делу, догадываетесь, по какому? — Гарулин изобразил подобие улыбки.

Улыбка вышла довольно саркастичной, он никак не мог простить Пуговицыну его смешной неуклюжей интеллигентности и излишней разборчивости в средствах.

Прежде чем ответить, Пуговицын как-то жалко скривил в ответной улыбке узкий бесцветный рот, точно прорезанный бритвой.

— Ничего определенного сказать пока не могу, — Василий Захарович с опасением взглянул на Гарулина, — если не считать, что мы засекли звонок. Звонили из редакции. Мы определили, что это редакция «Тарасовских известий».

— Значит, нашелся какой-то вшивый писака, который меня шантажирует. Это все, что ты можешь мне сообщить?

От разочарования и волнения Гарулин лихо перешел на «ты». Впрочем, он мог позволить себе любую вольность, которая в данном случае воплощала как бесцеремонность, так и доверительность.

— Именно так, — бесстрастный Пуговицын, скрытно наслаждаясь произведенным эффектом, тем не менее нервно покусывал губы.

Скромно опустив глаза, он продолжил, воспользовавшись минутной паузой:

— Аркадий Вадимович, вы хоть сумму-то назвать можете, которую запросили?

— Тебе-то что до этой суммы? Скажу только, что немалая. Нужно хотя бы об авансе договориться, что ли. Время потянуть. Сам ведь понимаешь, если что в печать просочится, нам хана. Да и тебе тоже, не думай, что сухим из воды выйдешь. И Люкину это не с руки. Недоволен он будет страшно, я уж не говорю о людях из обладминистрации… Полетят тогда головы.

— Что же вы собираетесь делать? — осмелился спросить Пуговицын.

— Это я у тебя должен спрашивать, ты ведь у нас умник-разумник. Пока этот хренов писака вокруг да около ходит, а мы время тянем, нужно успеть проверить каждого, кто в этой газетенке бумагу марает, и раздавить гниду, — с леденящей злобой закончил Гарулин и, прищурившись, склонил голову набок, очевидно, что-то прикидывая в уме.

— А все-таки, Аркадий Вадимович, как вы думаете, кто документы стащил? Ведь наверняка свои?

— А может, ты спер, — подозрительно усмехнулся Гарулин. — Мало того, что воруете, суки, да еще и подставляете, рубите сук, на котором сидите. Ну, ничего, я разберусь, в бараний рог согну.

Пуговицын настолько растерялся от прямой инсинуации Гарулина, что ничего не успел возразить, слова застряли в его пересохшем от страха горле, и прежде чем он смог опомниться, Гарулин властно произнес:

— Ладно, иди, займись работой, а я сам решу, как быть. И рот на замке держи.

— Да что вы, Аркадий Вадимович, неужели я кого оповещать буду, — в голосе Пуговицына зазвучала наигранная укоризна.

Когда он покинул кабинет, генеральный погрузился в задумчивость, из которой его вывел приход секретарши.

Она поставила на журнальный столик поднос с кофейными приборами и тостами и, налив кофе в чашку, услужливо поднесла ее Гарулину, доверительно шепнув ему на ухо, что пришла Синчугова.

Дождавшись, когда секретарша уйдет, и отхлебнув кофе, Гарулин встал и, заложив руки в карманы, широким шагом вышел из кабинета. Сопровождаемый недоуменным взглядом Риты, он направился в бухгалтерию.

Не входя внутрь, а прислонившись к косяку, он незаметно оглядел помещение, где, кроме бухгалтеров, за компьютерами работали сотрудники отдела статистики. Молча Гарулин бросал взгляды поверх голов сосредоточенных работников, которые, даже не видя своего генерального директора, затылками ощущали флюиды его властного недовольства.

Синчугова сидела к нему вполоборота, оживленно болтая с замом главбуха.

— Галина, зайди на минутку, — приказал Гарулин.

Синчугова обернулась. Ее резкие жесты сменились оцепенением, фамильярная улыбка застыла на красивом побледневшем лице со вздернутым носиком и ямочками на щеках.

Не дожидаясь Синчуговой, Гарулин вернулся в кабинет и занял свой вращающийся кожаный трон. Но прошло еще по крайней мере пять минут, прежде чем в дверь постучали.

— Входи, что это ты такая церемонная стала? — насмешливо откликнулся Гарулин на деликатный стук в дверь.

— Привет, ты, как всегда, нетерпелив, — Синчугова кокетливо взмахнула ресницами и, не глядя на Гарулина, села на один из стоящих напротив стола стульев.

Однако ее правая нога, заведенная на левую, заметно нервно подрагивала. Ее мнимо уверенные, самодостаточные жесты являлись не очень удачной ширмой для бурлящего в ней раздражения и страха. Она достала из сумочки пачку «Мор», зажигалку и закурила, каждым движением глаз и рук подчеркивая свое право на эмансипацию.

— Ты сегодня хоть куда! — Гарулин окинул ее высокомерно-оценивающим взглядом.

Нужно заметить, что Аркадий Вадимович был тонким ценителем женского шарма и элегантности.

На Синчуговой была черная блузка и безупречного покроя костюм в «куриную лапку». Мини-юбка позволяла оценить юную красоту ее стройных ног, обутых в высокие ботинки.

— Это все, что ты мне хотел сказать? — пренебрежительно кинула она, хотя ее голос выдавал скрытую обиду.

— Нет, цыпонька, я спросить тебя хотел, не ты ли, сука, бумаги сперла, — он сверлил ее ненавидящим взглядом, больше не прячась за ненужной теперь завесой набивших оскомину комплиментов.

— Аркадий Вадимович, — насмешливо засюсюкала Синчугова, — откуда такие возмутительные подозрения? — Она вытянула вперед правую ногу, игриво покрутила ступней, встала и, подойдя к столу, стряхнула пепел в бронзовую пепельницу.

Фривольно перегнувшись через стол, она выдохнула в лицо Гарулину со змеиным ехидством:

— А все-таки жаль, что эта мысль не пришла мне в голову, ты не находишь, Аркадий?

— Сядь, а то я сам тебя усажу, — ледяным тоном произнес Гарулин.

Он старался сохранять непроницаемый вид, но Синчугова видела, как его мутные белки постепенно наливались кровью.

— Ты нервничаешь, Аркаша? — не унималась язвительная Синчугова.

Она стояла все в той же позе, оперевшись о стол ладонями широко расставленных рук и глядя прямо в лицо Гарулину, уничтожающе сверля его своим взглядом.

Гарулин молча и невозмутимо наблюдал за спектаклем, разыгрываемым своей бывшей любовницей.

Наконец губы Синчуговой растянулись в ядовито-притворную улыбку, и, склонив голову набок в знак насмешливой снисходительности, она сказала:

— Тебе сейчас в самый раз липового отвара принять, а ты кофе хлещешь. Кстати, нельзя ли и мне вкусить от даров Бразилии?

Но прежде чем она успела отойти от стола, Гарулин схватил ее за лацканы пиджака, свирепо притянул к себе, а потом грубо швырнул на стул. Он уже тяжело дышал, на его лице застыла гримаса гневного отвращения. Он смог только выдавить из себя:

— Стерва!

— Ах так, подонок! Бросил меня, а теперь еще и дурь свою показываешь!

Глаза и щеки Синчуговой полыхали, лицо истерически дергалось.

— Уймись, говорю, я твоими представлениями сыт по горло, — овладевая собой, произнес Гарулин. Грозное выражение его лица сменила маска брезгливого презрения. — Значит, документы не ты сперла?

— Пошел ты куда подальше! — с бешеным негодованием выкрикнула Синчугова. — Да если бы даже и я, что бы ты мог со мной сделать? Люкиным припугнуть? Да он сам от меня тащится.

— Ясно, ясно! Давно с Эдиком-педиком за моей спиной снюхалась? Шлюха! — опять, теряя самообладание, хрипло закричал Гарулин.

— Шарков вообще тут ни при чем, лучше на себя посмотри. Думаешь, у тебя море денег, так ты и приказывать всем горазд. А я на твои приказы плюю, — высокий голос Синчуговой перешел в визг.

— Как бы ты не доплевалась, крошка!