Глава 8
Когда я вошла в школу, она снова встретила меня безмолвием, но теперь я уже знала, что тишина эта обманчива, лишь рамки урока сдерживали беспокойное хозяйство. Это было затишье перед бурей.
Я села на подоконник перед учительской, достала мешочек с костями: мирную передышку можно использовать в своих целях — погадать.
Вопрос возник естественно, без напряга. Мне просто захотелось узнать, как мои дела. Я перетасовала кости, достав их из мешочка, и бросила на подоконник.
Выпала комбинация 15+25+1 — «Приятное общество и удача в делах». Ну-ну, кажется, карта поперла. Спасибо, милые, за моральную поддержку. Напрасно я на вас вчера ворчала. Ваша правда во всем. Надеюсь, что и последние предсказания небеспочвенны.
Так, ласково беседуя со своими сразу ставшими дорогими сердцу косточками, я сложила их в мешочек и положила в сумочку.
Итак, приготовься, Таня, еще одна мощная атака, и школа окончательно опустеет. До следующего дня.
Господи, как они тут работают? Мне бы здесь одного дня хватило, чтобы вернуться домой, одновременно подпрыгивая, посвистывая, подмигивая левым и правым глазом, тряся при этом головой. Короче, я ждала звонка, как ждет осужденный на смерть включения рубильника электрического стула.
Но срок наступил, он оглушительно затрезвонил, заставив меня все же подскочить от неожиданности. Но идти к семнадцатому кабинету сразу — значит безответственно отнестись к своему здоровью, позволив ревущей лаве размазать себя по вертикальной или же, что еще хуже, горизонтальной плоскости.
— Осел!
— Сам баран! Сквози, пока ветер без сучков!
— Ща челюсть сверну!
Обмениваясь столь приятными комплиментами, группы школьников неслись в сторону обеих лестниц. А я, поджидая, когда пройдут последние, продолжала стоять у окна.
Мимо меня деловым шагом с журналом под мышкой — этакая леди Синий чулок — проследовала Ленка, не обратив на меня никакого внимания.
— Елена Михайловна!
Она обернулась на мой зов.
— Ой, Таня, привет. — Подошла ко мне. — Ты что это тут делаешь?
— Привет. Пришла к вам на работу устраиваться, — пошутила я.
— Что, жить, что ли, надоело? Решила жизнь самоубийством покончить, не взяв греха на душу? А все-таки, что привело тебя сюда, в эти дикие края?
— Дела, Лена, дела. — Я направилась к семнадцатому кабинету. — Ладно, Ленок, ты извини, мне некогда. У меня деловая встреча. — Я похлопала ее по плечу.
— Таня, а ты случайно не на машине? Может, подбросишь меня?
— Нет, Ленок, я сама не знаю, когда домой вернусь. Так что придется тебе обычным путем добираться. Ты уж извини.
— Да брось ты. Все равно скоро электричка. Это я просто размечталась — с подружкой о том о сем поболтать. Но раз ты занята, ничего не поделаешь. Когда ты свободна будешь? Хоть встретились бы да поболтали.
— Ой, Лена, вопрос, конечно, интересный, я была бы просто счастлива. Ну все, я побежала. Пока. Счастливо.
— Пока. Удачи тебе.
— Тебе тоже.
Дверь кабинета была открыта. Упомянутая Зебра и еще одна девочка с огромным белым бантом мыли в классе пол. Наталья Александровна проверяла тетради, изредка направляя деятельность школьниц в нужное русло.
Я вошла в класс, села за первую парту перед учительским столом. Наталья Александровна оторвалась от работы, посмотрела на меня сквозь толстые линзы очков строгим, этаким учительским взглядом. Я даже как-то неловко себя почувствовала, словно пришла на занятия с невыученными уроками.
— Итак, что привело вас ко мне, Татьяна Александровна? Я не ошиблась, так вас зовут?
Я улыбнулась.
— Не ошиблись, но можно просто Таня. Я хотела бы поговорить с вами о ваших бывших учениках. Желательно, даже необходимо, чтобы нас не слышали ребята, если это нетрудно устроить.
— Тогда, Таня, вам придется подождать еще минут пять. — И, уже обращаясь к ученицам, сказала: — Девочки, ну-ка давайте закругляйтесь в темпе вальса. Быстренько протрите пол и по домам. И хватит, Женя, доску намыливать, а то до дыр протрешь. — Последние слова были адресованы Зебре.
Я вздохнула и взглянула на часы: было восемнадцать пятьдесят. Время летит. Конкурирующая фирма может забеспокоиться и что-то заподозрить. Но выбора не было. Се ля ви. Увы и ах, но я здесь ни при чем.
Наконец процедура уничтожения следов пребывания веселого общества закончилась. Девочки, весело щебеча, отнесли грязную воду в туалет и, вернувшись, взяли портфели.
— До свидания, Наталья Александровна.
— До свидания, девочки. Всего хорошего. Я слушаю вас, Таня. О каких бывших учениках пойдет речь? У меня их за время работы здесь много было.
— Наталья Александровна, вы помните беспокойную троицу: Калинина, Рожкова и Ханина? Все трое учились в вашем классе и, насколько мне известно, доставляли вам массу хлопот.
Учительница сняла очки, задумчиво сжала дужку губами. Она была совсем не старая женщина, во всяком случае, пятидесяти ей явно еще не было. Аккуратная стрижка, легкая проседь, строгий синий костюм из шелковистой ткани, свободно облегающий фигуру. Туфли на высоком каблуке. Словом, импозантная женщина. Я рассмотрела все это, когда Наталья Александровна так же задумчиво положила очки на стол и встала, чтобы выключить лишний свет, оставив горящими лишь плафоны над столом. Вернулась за стол. Снова задумчиво посмотрела на меня.
— Да, Таня, этих ребят, конечно, помню. Тем более что это был самый первый класс в моей педагогической деятельности. И горя я с ними, надо сказать, ох сколько хлебнула. Мне тогда всего двадцать один год было. Я закончила институт и пришла сюда по распределению, полная розовых планов, влекомая иллюзорными мечтами. Я думала тогда, что стоит мне только в класс войти, и все ученики будут покорены и влюбятся в меня без памяти. Одним словом, наивная была, глупая. Я тогда даже представления не имела, что это за класс, столь нашумевший в школе, — знаменитый беспризорный шестой «Б». По нумерации классов, можно считать, седьмой. Это сейчас из третьего класса в пятый переходят, а в те времена в четвертый переходили. Их классная руководительница ушла в декретный отпуск. И, уже зная, что уйдет, все же, на мой взгляд, не очень добросовестно относилась в последнее время к своим обязанностям. Класс разболтался до безобразия. Тем более и подбор детей был соответствующим: будто специально из всей параллели трудных выбирали и туда ссылали. Хотя и такое не исключено. Словом, класс трудный.
Она покивала головой, словно подтверждая сказанное, пожевала губами. Добавила:
— Очень трудный был класс. К тому же у них был переходный возраст, а у меня — приобретение педагогического опыта. Ох и попили они из меня кровушки, пока я сумела добиться их уважения и соблюдения, так сказать, субординации.
Я слушала ее не перебивая, понимала, что все это предыстория трех убийств и похищения девочки. Только зная ее, я смогу понять психологию преступника и мотивы его жутких, нечеловеческих преступлений.
Наталья Александровна выдвинула ящик стола, достала оранжевый пластмассовый стаканчик с проводом, что-то вроде мини-кофеварки. Встала, набрала в него из-под крана воды, включила в розетку.
Я осмотрела ее кабинет, имеющий достойный вид, вероятно, только благодаря ее личным стараниям и материальной помощи родителей. Портреты русских поэтов и писателей, интересно оформленные стенды, огромное количество цветов, причем в одинаковых глиняных горшках, размещенных на шкафах с методическим материалом и на специальных полочках, прикрепленных к стенам класса. Бежевые льняные портьеры на широких окнах, мягкий бирюзовый фон стен. Все скромно, просто, но как-то тепло и спокойно.
— У вас очень уютный кабинет.
Наталья Александровна улыбнулась, выключая кофеварку из розетки.
— Да. У нас каждый кабинет — отдельное государство. Владелец каждого кабинета содержит его способом хозрасчета. Спасибо родителям — не отказывают: помогают и материально, и физически. Мы с вами, Таня, сейчас кофе попьем. Вы не против?
Я вообще-то была бы не против и проглотить что-нибудь существенное, но за неимением лучшего можно, конечно, и кофе употребить. Поэтому я согласно кивнула.
Наталья Александровна достала две чайные чашки, разлила по ним кипяток и, распечатав одноразовый пакетик кофе с молоком, поровну рассыпала его по чашкам.
— У меня тут булочка одна осталась, надломленная, правда. Мы с вами ее поделим.
Она разломила булочку, и мы с ней скромно перекусили, продолжая разговор.
— Знаете, Таня, как они меня встретили в первый раз после официального представления директором?
Я вопросительно посмотрела на нее:
— Как?
— Захожу в класс, иду к своему столу, говорю положенное: «Здравствуйте, дети, садитесь». А они все со смеху помирают. Прикрикнула важно так. Поворачиваюсь к доске и обомлела — на стене на двух гвоздях подвешена парта. Она спокойно могла свалиться мне на голову. Ситуация не из приятных. Я сразу за директором побежала. Тогда я еще не понимала, что с любой ситуацией должна сама справляться — иначе конец педагогической карьере. Но у нас директор — мужчина понятливый. Он их, конечно, разнес, как говорится, по кочкам, но мне объяснил, что обращение к администрации — мера крайняя.
Я, кстати, ребят вплоть до одиннадцатого класса величаю «дети». Это помогает им почувствовать разницу между педагогом и учеником, то есть блюсти субординацию, дает детям определенный поведенческий настрой. Но шла я к этому тернистой дорогой.
Все, что вы здесь видите, — она обвела рукой кабинет, — это результат очень упорного труда. Я расфилософствовалась сегодня, конечно. Но забыть этот класс, в котором учились названные вами ребята, мне не удастся никогда. — Она вздохнула. — А почему их школьные годы заинтересовали частного детектива? Ведь Витя Рожков и Слава Ханин погибли много лет назад, а Коля Калинин уехал с родителями из Тарасова, когда ему было пятнадцать лет.
— Коля Калинин вернулся в Тарасов полгода назад. А вчера его нашли убитым на стадионе «Торпедо». Причем почерк всех трех зверств идентичен. Его убил тот же преступник, что и его друзей. Да еще за четверо суток до убийства у него была похищена шестнадцатилетняя дочь Аня. И была подброшена кассета, в которой ясно сказано, что всему виной — его недостойное прошлое. И поскольку Николай жил в Тарасове до пятнадцати лет, то события, толкнувшие кого-то на преступления, произошли именно в этом отрезке времени.
— Не знаю, ведь они были детьми. — Наталья Александровна задумчиво почесала левую бровь. — Впрочем, я изложу вам свои впечатления об этих ребятах, а уж вы, Таня, делайте выводы. Отделяйте, так сказать, зерна от плевел. Они, конечно, были сложными подростками.
Как я уже говорила — этот кабинет плод моих упорных трудов. Раньше, когда я пришла в него работать, тут был проходной двор. Обратите внимание на замок.
Я взглянула на дверь.
— По-моему, самый простейший, врезной.
— В том-то и весь секрет. Только простые замки пригодны в нашем заведении. Этой хитростью со мной тоже директор поделился.
У меня промелькнула мысль: «Уж не закончил ли их директор школу разведчиков?» Но вслух я ничего не сказала. А Наталья Александровна продолжала:
— Вы, наверное, силитесь понять, зачем я это рассказываю. А все просто. Здесь в двери был английский замок. Так вот, троица, интересующая вас, забила его бумажками, и после этого его стало можно открывать копейкой. И они, стервецы, устроили здесь туалет. Про покойников, конечно, не говорят плохо, но факт остается фактом.
Я улыбнулась.
— Сейчас, конечно, это может показаться смешным, но тогда, по молодости лет, я посчитала это личным оскорблением. Я поставила замок повышенной секретности — тот же результат. Беседа с ними, вызов в школу родителей — их это только подстегивало.
Когда, наученная горьким опытом и директором, я поставила врезной замок, они снова нашли способ насолить. Однажды, когда у меня на уроке был другой класс, я заперла дверь изнутри, ключ вынула. Так они с той стороны копеек набросали, замок оказался заблокированным. Целых два урока я просидела в помещении с другим классом, пока вызвали слесаря и открыли. Урок у моих ребят, естественно, пропал. Снова родителей в школу, снова беседа.
Но понимаете, Таня, когда я увидела, как живет Слава и как с ним обращаются дома, я поняла, что его опекунов в школу вызывать нельзя — только хуже.
Я взглянула на часы. Было уже девятнадцать десять, а информации, заслуживающей внимания, у меня еще не было. Тем более Наталья Александровна плавно перешла к истории с кошельком, которую я в общих чертах знала. Поэтому я сочла своим долгом остановить ее, хоть это было невежливо.
— Извините, Наталья Александровна, а вы не расскажете мне историю об изнасиловании мальчика в вашем классе?
Она удивленно посмотрела на меня.
— Так вы знаете про это?
Я кивнула:
— В общих чертах!..
— Знаете, Таня, это было самое ужасное, что произошло за все время в моей работе в школе. Даже рассказывать язык не поворачивается. Но если это принесет пользу делу, я, конечно, расскажу. В мой невероятный шестой «Б» пришел новенький мальчик, это было уже по весне, где-то в начале апреля. Спокойный такой, неглупый, физически, правда, развит слабовато. В другом классе у него, возможно, и проблем с одноклассниками не возникло бы. Но у нас учителя к новеньким настороженно относятся, а в параллели коллеги с солидным стажем работали. И по количеству учащихся мой класс оказался самым малочисленным. Короче, Руслан пришел в мой класс.
— Русланом его звали?
— Да. Так вот…
— Простите, Наталья Александровна, а как его фамилия?
— Андреев. Руслан Андреев.
Для меня в основном все стало на свои места. Мозаика сложилась. Тайное стало явным. Не хватало лишь подробностей. И ради них я готова потерять еще с десяток минут.
— Продолжайте, пожалуйста.
— Так вот, эти ребята, о которых мы вели речь, сразу создали ему невозможные условия существования. Как называют это сами дети — стали его «форшмачить», то есть, выражаясь человеческим языком, унижать, оскорблять. Я, конечно, боролась с этим как могла. Но ведь есть и внеурочное время. Так вот. Однажды вся троица и Руслан с ними не явились на урок ко мне. Потом это повторилось. Я поговорила с другими учителями — то же самое. Да и многочисленные «н» в журнале говорили о регулярных пропусках.
А через некоторое время Руслан перестал ходить в школу. Я послала к нему двух девочек. Оказалось, что он болеет. А еще через неделю пришла его мама и, захлебываясь слезами, рассказала мне историю, от которой волосы дыбом встали. Подробно не буду рассказывать, мне сейчас даже, через столько лет, жутко становится. А если коротко, то примерно так дело было…
«Наталья Александровна, — сказала тогда мне она, — Руслан не просто заболел, его изнасиловали одноклассники. Я не понимаю, как это могло произойти в школе. Что это за школа такая, хуже тюрьмы».
Она плакала навзрыд, а я пыталась утешить ее:
«Ну что вы такое говорите, Инна Петровна? С чего вы взяли?»
«Я давно заметила, что Руслан изменился: стал подавленным, рассеянным, нервным. Плачет без конца. А на днях свалился с температурой за сорок. Я „Скорую“ вызвала. У него страшный стоматит разыгрался. Весь рот в жутких язвах. Обработали ему полость рта синькой, лекарства назначили. А вечером сижу у его кровати, говорю ему: „Руслан, ты руки почаще мой. Это ж все от грязи, которую ты в рот заносишь“.
А он странно так на меня посмотрел. Сам пылает весь как в огне:
«Мама, а что мне будет, если я кого-нибудь убью?»
Я на него во все глаза смотрю:
«Да ты что, сынок! Ты что говоришь такое? Кого ты убивать собрался?»
Он расплакался навзрыд.
«Я ненавижу их, мама, ненавижу! Я все равно их убью когда-нибудь. Если не сейчас, то когда вырасту».
«Кого же ты убить собрался? И за что же ты так их ненавидишь?»
«Они меня каждый день в подвал девятиэтажки водят и там… там…»
Вот такая была история, — продолжала Наталья Александровна. — Вы уж извините, Таня, все эти «там»… Не могу. Да вы и сами все понимаете. Я, как могла, утешила Инну Петровну, и мы отправились с ней к завучу.
— Может, действительно надо было в милицию обратиться? Ведь дело нешуточное.
— Понимаете, Таня, я решила, что необходимо в первую очередь администрацию в известность поставить. А когда я завучу все рассказала, она решила, что будет лучше, если мы обойдемся в этом вопросе малым педсоветом.
— То есть? — Я посмотрела на нее вопросительно.
— То есть в узком кругу, состоящем из директора, завуча, классного руководителя, родителей виновников и жертвы и их самих. К тому же опекунов Ханина мы решили не вызывать, поскольку знали, что за такое его попросту дома убить могли. Его за мелочи и то до полусмерти избивали.
— Наталья Александровна, по-моему, очень безответственно школа среагировала на такую провинность, по сути преступление, учащихся.
— Это, Таня, говорить просто. А представляете ли вы себе реакцию районо, облоно? Это же такое пятно на школу!..
— А что судьба поломана — это менее важно?
— Судьба действительно поломана. Тем более рыдающая Инна Петровна у Калининой, например, только злобу вызвала. «У меня онкологическое заболевание, вы знаете, что это такое! Пусть мальчики сами разбираются. Что меня по пустякам таскать?» Вот так она отреагировала. И ее мальчик это слышал.
Короче, это мероприятие было совершенно бесполезным. А Инну Петровну уговорили перевести Руслана в другую школу.
А потом, когда мы между собой обсуждали происшествие, завуч наша, Валентина Васильевна, заметила: «В другой школе его, конечно, не знают, но психику мальчишке сломали. Неизвестно еще, как это на его судьбе отразится».
* * *
Итак, картина для меня полностью прояснилась, во всяком случае, почти. И хоть в чужой монастырь со своим уставом не ходят, я все же не удержалась.
— А разве нельзя было, Наталья Александровна, Ханиных опекунских прав лишить? Тем более всем было известно, что над ним издеваются.
— На словах, Таня, все легко. Когда мне этот класс дали, они только что оформили опекунство. А мальчику было уже тринадцать лет. У него тоже право выбора было. Поэтому тут мои попытки не увенчались успехом. Я, конечно, понимаю, как все это дико выглядит со стороны, но в школе порой такое может произойти, что никак не укладывается в поведенческие нормы.
Наш разговор подошел к логическому концу. Вроде все встало на свои места. Приятное знакомство с умным человеком состоялось и принесло мне определенную пользу. С убийствами я разобралась. Оставалось найти девочку, но эта задача казалась еще сложней.
Но пора было и тут поставить точку. Ориентировочно я уже знала, что буду делать дальше. Пора прибегнуть к помощи «сильных и смелых партнеров» и, заручившись поддержкой «приятного общества», добиться удачи в делах.
— Наталья Александровна, могу я отсюда позвонить?
— Я думаю, да. Телефон в кабинете директора. Пойдемте. Если там закрыто, попросим ключ у вахтера.
Мы пошли вниз по лестнице, и наши шаги гулким эхом отдавались в пустом здании. Школа казалась уснувшим царством.
Кабинет был еще открыт. Оттуда вышла уборщица с ведром и тряпкой.
— Клавдия Ивановна, Татьяне Александровне нужно срочно позвонить. Потом закроете кабинет. Хорошо?
— Конечно, конечно, Наталья Александровна. Пусть звонит.
— До свидания, Таня. Я надеюсь, что наша беседа окажется для вас небесполезной. И вы все-таки найдете девочку. Удачи вам.
— Спасибо за все, Наталья Александровна.
— До свидания.
Я прошла в кабинет, села за директорский стол, набрала номер телефона Кирсанова и взглянула при этом на часы: девятнадцать пятьдесят. Кирсанов, конечно, будет в восторге от моей просьбы — самое время для плодотворной работы. Но ничего не поделаешь. Придется пожертвовать его досугом. Нечего было такими друзьями непоседливыми обзаводиться. Наступило время брать быка за рога, и Киря мне поможет, да простит он меня за предоставление ему такого развлечения. Ну обещали же кости партнеров!
— Алло, Киря, привет. Это опять я. Еще не надоела?
— Ну что ты, Танечка, обижаешь! Что там опять у тебя стряслось?
— Сижу в засаде, нужна подмога.
— А конкретнее?
Чтобы не испытывать и дальше терпение пассажиров «Audi», я решила изложить свой гениальный план Кирсанову по телефону. Минут пятнадцать я объясняла, упрашивала, доказывала. Наконец Киря вник, что необходимо парализовать волю противника и уж потом из него, тепленького, в подходящем для этого случая месте извлечь информацию, как из сейфа.
Обозначив время и место действия, мы попрощались, совсем ненадолго.
Положив трубку, я набрала еще один номер. Звонила в один из частных домов в поселке Молодежном. Финальную сцену я наметила там, и необходимо, чтобы там тоже все было готово. Все. Эти балбесы в «Audi», которые считают, что зорко за мной приглядывают, и не подозревают, что удочки уже закинуты и очень скоро они окажутся на крючке.
Выйдя на улицу, я вновь свернула за угол, где снова приобрела вид благообразной Дуньки с мыльного завода и осторожно побрела к дому Рожковых. Подморозило уже основательно. Почва из-под ног ускользала, и дорога все время норовила хлопнуть меня по лбу. Тот, кто изобрел эти сапоги «прощай, молодость» в расчете на старушек, полагал, наверное, что они (старушки) небезнадежны в плане самосовершенствования, поскольку у плоской подошвы этих сапог напрочь отсутствовало сцепление с почвой и удержаться в них в вертикальном положении при гололеде под силу разве что эквилибристу.
Я шла, двигая ноги по льду, будто скользила на коньках. И хромать на правую ногу в таких условиях оказалось просто ювелирной работой. Но на то я и классный детектив, чтобы справиться с любым препятствием.
Я старательно прохромала мимо истомившейся конкурирующей фирмы. По-моему, терпение их лопнуло окончательно, поскольку один их представитель стоял рядом с открытой дверкой машины и скорее всего с тоской — в темноте не видно, — запрокинув голову, созерцал окно Рожковой, беседуя при этом по сотовому телефону.
Пройти мимо такого факта я, разумеется, не могла, да и права не имела. Я нагнулась и стала теребить ни в чем не повинный замок на сапоге. А уши мои тем временем, образно выражаясь, «по-пластунски поползли к машине».
— Не знаю, шеф. Она уж там больше двух часов торчит.
«Что, бродяги, соскучились?» — мысленно обратилась я к конкурентам, продолжая мучить замок.
— У них телевизор работает… Да минут через десять.
Итак, слушали, наверное, проверять пытались. Надо будет порадовать их настрадавшиеся души.
Я выпрямилась и старательно дохромала до подъезда, продолжала хромать и на лестнице.
Позвонила в дверь три раза, как условились.
— Ну как успехи, Таня? Прояснилось что-нибудь? — прямо с порога спросила Елена Ивановна.
— Пожалуй, что так, — ответила я, мигом избавляясь от камуфляжа. — Вот ваши вещи. Елена Ивановна, я очень благодарна вам за помощь. Вы меня здорово выручили. А теперь я должна вас покинуть. Дела. — Я развела руками. — Ничего не поделаешь. Пожелайте мне удачи.
— От всей души желаю, Танечка! Я надеюсь, вы дадите знать, когда все закончится.
— Конечно. До свидания.
Я спустилась вниз и деловым шагом направилась к своей машине. Ускользающая почва едва не подвела меня, и я чуть было не изобразила летающую «собаку». Мило бы я выглядела перед этими ребятами, на которых хотела воздействовать методами устрашения и психологического давления.
А они, наверное, глупые, радуются моему появлению. Все ж таки целехонька и никуда не испарилась.
Поскольку эпицентр событий будет подготовлен через час, не раньше, можно где-нибудь перекусить и бросить кости перед решающей схваткой.
Я завела движок и, выждав несколько минут, поехала в кафе на проспект Тружеников. Дорога была как стеклянная. Ехать пришлось осторожно, баловаться скоростными гонками было опасно. Я вдруг начала опасаться, что мои преследователи, увидев меня, отправляющуюся на ужин, решат, что следующим шагом моей деятельности будет сон, и оставят меня в покое. А это в мои планы никак не входило. Я собиралась заманить их в ловушку и припереть к стенке.
Поэтому по пути в кафе мне пришлось делать вид, что я пытаюсь оторваться от наблюдателей, что на такой дороге было сложно, ну почти невозможно. Но я старалась и потаскать их по закоулкам, возможно, даже сумела посеять панику в рядах противника. Теперь им ни за что не захочется расставаться со мной, и они, как жертвенные быки, добровольно отправятся в ловушку. Поэтому, совершенно спокойная и уверенная в себе, я остановилась у кафе и пошла ужинать. Села за тот же столик, за которым утром сидела с Русланом Андреевичем.
Заказ мой был скромен — переедать перед ответственным делом преступно. Я заказала жареную свинину с тушеной капустой и кофе.
Пока мой заказ доставят, я погадаю. Святое дело перед решающей схваткой. Кости выскользнули из мешочка на стол. Ну что, коллеги, пройдет ли сегодня все гладко, как я задумала? Перетасовала их и бросила: 4+18+27 — «И все-таки все тайное рано или поздно становится явным». Сегодня меня эта комбинация чрезвычайно радует. Надеюсь, ждать осталось недолго.
Принесли ужин, и я занялась восстановлением растраченных сил. Ела не спеша — время терпело и даже рекомендовало не торопиться.
Все складывается пока хорошо. Кости пообещали удачу. А в гадание я верю.
Я считаю так. У каждого человека есть шестое чувство, даже если оно развито столь слабо, что человек его присутствия не замечает. Я же, в силу своей профессии и таланта, сумела неплохо развить его. Когда беру в руки кости, тасую и бросаю их, мое шестое чувство направляет мою руку. Именно потому предсказания всегда сбываются. Ну бывают, конечно, иной раз и проколы. Наверное, в подсознании тоже существуют черные дыры.
С костей мои мысли перешли на Руслана Андреевича. Его сегодня здорово напугали мои косточки. Как бы дров не наломал, бродяга.
Закончив с гаданием и ужином, я расплатилась и вышла. Итак, за руль. Собираюсь, концентрирую волю, настраиваю себя на удачу, говорю, глядя в зеркало заднего вида на «Audi»: «Что, мальчики, давайте попробуем добраться до цели любыми дозволенными и недозволенными методами? Поехали, милые».
