Глава 5
Терпения Веры Ивановны хватило до семи утра. Уставшая, разбитая, невыспавшаяся, я кое-как доплелась до телефона, сняла трубку.
— Слушаю.
— Здравствуйте, Таня! Простите, что так рано.
— Да ладно, ничего страшного, — почти ласково ответила я, хотя в моей уставшей душе боролись два желания: заплакать или затопать ногами от досады.
— Танечка, ну что, узнали что-нибудь про Колю?
— Я обзвонила все больницы, Вера Ивановна. Кое-какие сведения получила, но сначала надо кое-что уточнить. Поэтому пока ничего конкретного сказать не могу. Мне очень жаль.
— Что же мне делать-то, Таня? Я с ума схожу, — рыдала в трубку женщина.
— Вам сегодня на работу, Вера Ивановна?
— Нет, я — завтра по графику.
— Тогда только набраться терпения и ждать. А часикам к десяти я привезу вам кассету и, возможно, достоверную информацию о Николае Андреевиче. Хорошо?
— Ладно. Извините еще раз.
— Ничего, я вас понимаю. Пока.
Повесив трубку, я подошла к зеркалу, кинула взгляд на себя и, презрительно сложив губы в трубочку, сказала «Ф-фу», что в данной ситуации могло означать лишь одно: «А ты сегодня плохо выглядишь, Таня. Необходимо принять соответствующие меры».
Я подошла к окну, кинула взгляд на наружный термометр. Немудрено сегодня и хорошо отдохнувшему человеку захандрить, а не то что не спавшему почти всю ночь. Ноль градусов после вчерашних минус двадцати четырех с ветром — хорошая проверка человечеству на стойкость к инфарктам.
Но разминка, контрастный душ и косметика исправили положение. Цвет моего лица заметно улучшился. Поэтому при очередной консультации с зеркалом я, удовлетворенно кивнув головой, произнесла «М-м-м!» с повышением интонации, что на языке Эллочки-людоедочки обозначало бы: «Уже гораздо лучше, остается привести в порядок мозги, уставшие от бессонной ночи».
И тут, пожалуй, одного кофе будет недостаточно. Тогда я решила прибегнуть к мерам, которые в общем-то не пользуются у меня популярностью. Я с отвращением проглотила таблетку пиркофена, запив ее «Мириндой».
Не верьте, дорогой читатель, что «Упса» и иже с ними, не сходящие с экранов телевизоров, — панацея от всех болезней. Лично для меня они что мертвому припарки. А вот пиркофен по совершенно непонятным причинам превращает меня в вечный двигатель.
Во всяком случае, часов двадцать я смогу трудиться как заведенная. И именно такими качествами мне надо обладать сегодня.
Позавтракав яичницей и запив ее свежеприготовленным апельсиновым соком, я приступила к работе. Сначала мне необходимо было вернуть свою машину и при этом не шибко лопухнуться, учитывая совет бывалого Василия. Поэтому в разговоре с представителем автосервиса по телефону я сразу взяла инициативу в свои руки, не давая ему ни малейшего шанса обнаружить мою некомпетентность в авторемонтных делах.
— Я полагаю, особых проблем с моим автомобилем не было. Вся беда лишь в том, чем заправили бензобак, не так ли?
— Да… ну… — в трубке замялись, настороженно замолчали.
— Вам, наверное, пришлось промыть сетку бензобака и заменить конденсат на бензин? Это я вам, разумеется, оплачу. И еще. Я оставила в вашей организации доверенность на двадцать восьмое декабря на управление автомобилем. За доставку, разумеется, отдельная плата.
И если сказанное прежде весьма огорчило моего собеседника, то последнее предложение, похоже, поправило его пошатнувшееся настроение.
— С огромным удовольствием, Татьяна Александровна.
— Адрес в квитанции есть. Жду. — И положила трубку, победно улыбнувшись, довольная собой и заботливым Васей.
И пока я жду машину, надо погадать. Тем более в преддверии столь насыщенного дня. Мой главный вопрос: «Повезет ли мне сегодня?» И хоть вчера я грозила забросить вас, косточки, все же любопытство берет верх над тем ужасом, который вы сумели во мне поселить.
Итак, 50 + 20 + 27 — «Грядущие трудности, но вы сумеете овладеть ситуацией».
Это вполне нормально. Какая же работа без трудностей, какой успех без их преодоления?
— Ну, коллеги, сегодня в общих чертах я с вами согласна. Надеюсь на такое же тесное сотрудничество и в дальнейшем. Очень на вас уповаю. И беру вас с собой, так как в берлогу не вернусь, наверное, до позднего вечера.
Я сложила кости в мешочек, сунула в сумочку, размышляя, что еще мне нынче понадобится.
Ручка и бумага, это точно. Еще кассета. А вот видеокамера, подслушивающие устройства в расследовании, состоящем сплошь из рутинных дел, будут явно лишними. Свой газовый пистолет, на который у меня есть разрешение, прихватила просто так, на всякий случай. Пора вылезать из халата и облачаться в «доспехи» — джинсы и свитер.
Когда в дверь позвонили, мне оставалось лишь надеть шубу.
Открываю.
— Иванова Татьяна Александровна?
— Собственной персоной. А вы, вероятно, из заведения, где спасали моего боевого коня от отравления? — улыбнулась я.
Молодой парнишка, явно не обремененный обилием извилин, смутился, не очень-то разобрав мой «английский юмор».
— Я из автосервиса. Машину вашу пригнал. Вот квитанция. Распишитесь.
— Сейчас выйдем, проверим, все ли в порядке, и я расплачусь с вами и распишусь в вашем талмуде.
Я осталась довольна состоянием машины, а юноша — моей щедростью. Наш деловой контакт успешно завершился, и я, осторожно ведя машину по расслюнявившейся от перепада температур дороге, начала сближение с грядущими трудностями и яркими впечатлениями. Первым по плану было посещение судмедэкспертизы.
Здание судмедэкспертизы находилось в одном из центральных районов и ничем не выделялось среди других, являвшихся больничными корпусами. И тем не менее от него почему-то исходили флюиды, угнетающе действующие на мое великолепно развитое шестое чувство. Я припарковала машину неподалеку от входа, благо запрещающих дорожных знаков поблизости не было.
Подошла к двери, толкнула — закрыто. На косяке двери — кнопка звонка. Надо придумать, что плести, какую легенду. Решила действовать по обстоятельствам, а в случае неудачи попробовать воспользоваться своими давно просроченными корочками сотрудника милиции.
Позвонила. Открыл молодой симпатичный парень, которого, вероятно, я оторвала от вкусного завтрака, о чем говорили его двигающиеся челюсти и запах копченой колбасы, исходивший от него.
Парень молча оценивающе окинул меня взглядом с головы до ног.
— Привет! — как можно лучезарнее улыбнулась я.
— Привет. Отрабатывать, что ли?
Я мучительно искала ответ на его вопрос, но он сам меня выручил, решив, что я не расслышала.
— Занятия по судебной медицине, что ли, отрабатывать?
Я очень обрадовалась такому повороту событий, интенсивно закивала.
— Да-да, занятия.
— Че-то я тебя не помню. Ты с какого курса?
— С пятого, — мигом сориентировавшись в обстановке, соврала я.
— А фамилия?
— Иванова, — на сей раз я сказала правду, ибо была абсолютно уверена, что на любом курсе хоть одна Иванова, но отыщется. И добавила: — Я недавно из академического вернулась.
— Да? Ну ладно, иди. Только ту классную бабульку, с которой все наши работать любили, вчера увезли. Там только «жирный» остался.
— Жаль, — со знанием дела проговорила я, на самом деле плохо понимая, почему бабулька лучше «жирного», и твердым, уверенным шагом, как к себе домой, прошла в коридор, освещенный лампами дневного света.
Главное — держаться уверенно, со знанием дела. Меня приняли за свою, и если я поведу себя естественно, то последнее свидание с Николаем Андреевичем пройдет гладко, без эксцессов.
Надписи на дверях в коридоре сообщали мне, что за ними находятся не те помещения, которые я ищу.
Уверенно подхожу к лестнице, подымаюсь на второй этаж. А вот и то, что мне надо. Вхожу в покойницкую и с трудом сдерживаю рвотный рефлекс. Запах формалина в сочетании со специфическим запахом трупов, как сказали Ильф и Петров, очень не понравился бы беременным женщинам.
Кафельная белизна стен как бы усиливала запах смерти, витавший в помещении. Бетонный пол. Оцинкованные столы с вделанными в них раковинами для оттока крови — все, конечно, ярко впечатляло. И вокруг трупы, трупы. Справа на столе лежал, наверное, тот самый «жирный», о котором мне сказал при входе мой якобы коллега. И я, кажется, поняла, чем он так не нравился студентам. Это был труп довольно тучного мужчины, испытавший на себе не один десяток прикосновений скальпеля. И, выражаясь языком дилетанта, добавлю, что «срок хранения» его в открытом виде, похоже, давно истек, так как именно с этой стороны исходил сладковатый душок. Сморщившись и машинально заткнув нос платочком, прохожу в глубь помещения и в противоположном углу вижу вновь поступившего «клиента». Пока что он в том виде, в каком его нашли, одетый в серую шубу, черные брюки.
Подхожу поближе и едва не лишаюсь чувств.
— Боже мой!
От того, что я увидела, у меня просто мандибула (это совсем не то, что вы могли бы подумать, это извращенцы медики таким латинским словом нижнюю челюсть называют) по коленкам хрястнула. На оцинкованном столе передо мной лежал труп Калинина.
Я не буду утомлять вас, дорогой читатель, женскими охами и вздохами, а просто опишу все так, как это выглядело бы в официальном протоколе осмотра.
«Труп лежит на спине. Голова повернута влево, обе руки согнуты в локтевом суставе. Правая нога вытянута, левая полусогнута в коленном суставе и ротирована кнаружи. На трупе серая шуба, под которой коричневый вязаный джемпер. Под джемпером рубашка фланелевая в белую и зеленую клетку. Брюки черные, ремень из коричневого кожзаменителя. Черные полусапожки с надписью „Adidas“. Труп мужчины удовлетворительного питания, около сорока лет, рост сто девяносто — сто девяносто три сантиметра, масса сто — сто два килограмма. Труп на ощупь холодный. Брюки грязные, залитые кровью, разорваны по среднему шву. Пуговиц на гульфике нет.
Половые органы отсутствуют. На правой половине лица ссадины и кровоподтеки, нанесенные пострадавшему при жизни тупым предметом. Лицо забрызгано кровью. Рот открыт. Во рту пострадавшего отсеченный фаллос».
Так было бы написано в протоколе, и его бесстрастным языком мне оказалось легче рассказать вам, дорогой читатель, о том, что меня парализовало, приковав к месту.
В этот момент меня окликнули, и я едва не лишилась чувств.
— Ты кто такая? Чево в такую рань тут делаешь?
— Я Иванова, студентка, — повернулась я к говорившему.
Передо мной стоял дедок в белом халате, с седыми взъерошенными остатками шевелюры и красным носом. В руке он держал недопитую бутылку «Анапы» и при разговоре со мной яростно жестикулировал ею, как дирижер палочкой.
— А чего ты к этому мужику лезешь? Ты что, не знаешь, где практиковаться должна? Ну-ка покажь мне свой студенческий.
— Я его, дедушка, сегодня в троллейбусе потеряла.
— Ишь ты, потеряла. Ну так иди и ищи. Ходят всякие, а потом из-за вас по шапке получай.
— Так я ничего руками на трогала. Только посмотрела. Труп уж очень необычный. И над телом надругались. Вроде как ритуальное убийство, не каждый день такое увидишь.
— Вот это точно. Я тут больше сорока лет работаю. На моей памяти еще только двое точно таких жмуриков было. Навидался-то я всякого: и по запчастям людей, бывает, привозят. А те тоже сами целые были. Только шея свернута, как у куренка, и запчасть во рту, как и у этого…
Я, уже было решившая закруглиться с визитом, переменила мнение, услышав об одном почерке трех убийств.
Дед отхлебнул в очередной раз из заветной емкости и приблизился к трупу. На него по известным причинам стала накатывать словоохотливость.
— Вот так, милок, — обратился он к своему молчаливому собеседнику. — Ты не первый. Дал бы только бог, чтоб ты последний в руки к такому «хирургу» попал. Это ж надо, так мужиков уродовать. Изверг!
— Значит, говорите, были уже такие случаи? — спросила я, стараясь направить разговор в нужное мне русло.
— Дык я и говорю: за сорок лет — третий. Я ж тут, почитай, всю жизнь работаю. Охотников-то санитарами в морг не больно сыщешь. Тут выдержка нужна, характер. Ну и привычка, конечно. А как же без этого? Без этого никуда.
Дед снова причастился «Анапой».
Мне бы, конечно, побыстрее вытрясти из болтливого старикашки всю полезную для меня информацию. Но я понимала, что торопить его нельзя, чтоб он не сменил вдруг милость на гнев да не потребовал снова студенческий билет. Деду нужна была благодарная аудитория, и в данный момент этой аудиторией и была я. Поэтому я молча слушала, лишь понимающе кивая головой.
— Так вот чо я говорю-то. Еще двое таких вот со сломанной шеей да с прибором во рту было лет семнадцать, похоже, тому назад. Ну, в начале восьмидесятых — это точно. И подряд прям. Вослед друг за дружкой. И вот чо интересно-то — оба с одного района, с Трубного. Только те двое молодые были. Парнишки лет по двадцать.
Ну, милиция тогда убийцу серийного искать стала. Но не нашли никого, такие измывательства больше не повторялись. А нонче, вишь, опять начал дураковать старый знакомый.
В коридорах захлопали двери, стали раздаваться шаги, голоса.
Дед, профессиональным жестом слив остатки благоухающей жидкости в свой безразмерный желудок, поднял вверх указательный палец.
— Во, кажись, Михалыч пришел. Это — наш потрошитель, — пояснил мне дед, направившись к двери, чтобы встретить уважаемого Михалыча.
В мои планы встреча с Михалычем не входила. Поэтому со словами:
— Ой, дедуль, я ж вспомнила, где студенческий свой оставила, — я ломанулась к двери. — В другой раз приду позанимаюсь.
— Это, дочка, твоя воля. А то б оставалась. Поглядела. Ведь и взаправду не каждый день таких привозят.
Но я уже выскользнула в дверь и стала спускаться по лестнице, очень тщательно выполняя наказ двенадцатигранничков сдерживать свое настроение.
Все еще завтракающий студент удивленно взглянул на меня:
— А ты чей-то так быстро? Там Михалыч пришел. Наоборот бы, оставалась. Тут сейчас целая толпа зрителей придет.
Я махнула рукой:
— Вспомнила, где свой студенческий оставила. Пойду заберу, пока не подобрали. Попозже приду. Пока, — сделала ему ручкой и вышла на улицу.
Если вы, дорогой читатель, считаете, что чистый уличный воздух ничем не пахнет, то вы глубоко ошибаетесь. Он имеет совершенно неповторимый, необыкновенный запах. Как говорят, вкус воды познаешь с похмелья. Так и здесь. Такое ощущение, словно иголочки мелкие в легких покалывают.
Я остановилась у порога, глубоко вдохнула несколько раз, блаженно прикрыв при этом глаза и выдыхая со стоном, похожим на рычание.
— Н-да, — философски произнесла я и направилась к своей «девятке».
Погода еще больше испортилась. Под ногами чавкала жижа, состоящая из песка, грязи, соли и остатков снега.
Моя «девятка», заляпанная со всех сторон, имела сейчас непрезентабельный вид. Я достала тряпку, чтобы протереть хотя бы стекла и забрызганные номера.
Выполняя эту процедуру, я напряженно думала над тем, что услышала от дедули и что увидела своими глазами.
Села в машину, откинулась на сиденье. Задавленная грузом «ярких впечатлений», я никак не могла решиться вставить ключ в замок зажигания. Мне предстояла весьма неприятная миссия — сообщить Вере Ивановне о смерти ее мужа.
А еще меня очень волновала судьба Ани. У того, кто так зверски расправился с ее отцом, несмотря на отнюдь не карликовый рост Николая, явно больная психика. Жизнь девочки в большой опасности. И все-таки интуиция женщины и опыт частного детектива слаженным дуэтом подсказывали мне, что не все еще потеряно. Надо действовать стремительно. Вот уж действительно, «промедление смерти подобно».
И тем не менее момент встречи с Верой Ивановной я пыталась оттянуть как могла. Я вздохнула и достала мешочек с костями.
— Ну, что, коллеги, пара минут не очень-то повлияют на ход событий? Поговорим? Скажите мне, а не бесполезны ли все мои действия? — И бросила кости на пассажирское сиденье.
7+36+17 — «Пока вы медлите, будущие удачи могут пострадать, а тайные замыслы врагов возмужают».
Вот как! За будущие удачи спасибо, а тайным неприятельским замыслам попробуем не дать времени для возмужания. Все, еду немедленно.
Все-таки гадание на костях всегда оказывает мне существенную помощь: если на путь истинный не направит, так хоть расшалившиеся нервы угомонит.
Я повернула ключ зажигания. Вперед! «Ничто нас в жизни не может вышибить из седла».
Но поскольку ключ от архива УВД Трубного района лежал на дне бутылки хорошего коньяка, то путь мой должен пролегать строго через супермаркет. Я припарковалась у «Ракеты». Тарасов усиленно готовился к Новому году: разноцветные гирлянды, развешанные на улицах, елочки в магазинах, Деды Морозы и Снегурочки, нарисованные на стеклах. Праздничное настроение, улыбающиеся продавцы и покупатели, несмотря на заоблачные, не соответствующие зарплате цены.
«Странно как все в этом мире, — думала я, выбивая чек, — в одной семье радость праздника, а в другой, за тонкой кирпичной стенкой, — горе».
Философствуя таким образом, я вернулась в машину и тронулась, направившись в сторону Трубного района.
Итак, что мы имеем? Три одинаковых убийства. Причем два — в начале восьмидесятых, третье в преддверии девяносто девятого года. И все в Трубном районе. Кроме того, двое первых — двадцатилетние. Третий — около сорока.
О-ля-ля! Очень может быть, что все трое — одного года рождения. И вполне возможно, что они были знакомы. И какие-то события очень даже могут их связывать.
Я ехала, машинально переключая скорости, машинально останавливаясь на красный свет. И из-за этого чуть-чуть не поддала резко тормознувшую шипованную «Ниву», прокомментировав этот факт эмоциональным «блин горелый».
* * *
Старушки у подъезда девятого дома встретили меня, как старую знакомую, приветливо поздоровавшись и потом, как это принято всемирными старушечьими законами, пошептавшись у меня за спиной.
В подъезде предпраздничными переменами не пахло. Веника, наверное, ни у кого нет — дорогостоящая вещь.
Вера Ивановна открыла дверь мгновенно после моего звонка, как будто она ждала у порога.
— Здравствуйте, Вера Ивановна!
Я постаралась произнести фразу как можно бодрее. Но вышло как-то обреченно. Похоже, народной артистки из меня бы не получилось, хотя талантом я не обделена — это однозначно.
— Здравствуйте, Танечка. Я уже заждалась вас, все глаза проглядела. Уж не знаю, что и думать.
— Вера Ивановна, я тут кассету привезла. — Я еще пыталась оттянуть начало разговора о трагедии. Достала кассету, протянула ее женщине, глядевшей на меня с немым вопросом, надеждой и мольбой.
— Вы узнали, Таня, что-нибудь про Колю или про Аню?
«Пока вы медлите, будущие удачи могут пострадать, а тайные замыслы врагов возмужают».
Я, решившись, вывалила все разом.
— Собирайтесь, Вера Ивановна. Нам надо в отделение милиции. Я нашла вашего мужа в судмедэкспертизе. Он мертв, его убили. Мне очень жаль, что так вышло, и жаль, что он не поделился своими догадками ни со мной, ни с вами.
Мне показалось, что она сейчас рухнет замертво, но этого, к счастью, не случилось. Она прошла в зал, села на диван, отрешенно глядя в никуда бессмысленным затуманившимся взглядом, и беззвучно заплакала.
Я подошла, погладила ее по плечу.
— Ну, успокойтесь, Вера Ивановна, милая. Слезами горю не поможешь. Вам надо взять себя в руки и помочь мне. Только так мы найдем вашу девочку.
— Да чем же, кроме слез, я помочь-то могу?
— Очень многим, если постараетесь. Где у вас валерьянка или корвалол?
Вера Ивановна неопределенно махнула рукой.
— Там, на кухне, в навесном шкафу.
Найти медикаменты в чужом доме под руководством хозяйки — несложное дело для хорошего детектива.
Я накапала в рюмку, извлеченную из того же шкафа, тридцать капель корвалола, разбавила водой из-под крана, налила в кружку чистой воды и все это принесла хозяйке.
Она послушно выпила, вернув мне посуду.
Около дивана сиротливо стояла опустевшая литровая банка, оставленная вчера Николаем и еще хранившая на себе следы его прикосновений.
— Полегче?
— Да разве ж теперь будет легче? — разрыдалась женщина.
— Ну, все, все. Соберитесь с силами и расскажите, что вы знаете о детстве своего мужа.
— Ой, да что воду в ступе толочь? Ничего я не знаю. Я даже не знаю, с кем он дружил, в какой школе учился.
— Ну хоть где жил, знаете?
— Это, конечно, знаю. Родители его и сейчас там живут.
— Где «там»?
— На Южной. Тут же, в Трубном районе.
— Скажите мне хотя бы их адрес.
Женщина назвала адрес.
— Ну вот хоть что-то. Вы извините, Вера Ивановна, время не терпит. Мы должны с вами ехать в милицию. Необходимо написать заявление о пропаже дочери и мужа.
Охая и всхлипывая, женщина стала одеваться. Ее гардероб, как и гардероб мужа, был беден. Все, вероятно, весьма скромные доходы семьи тратились на единственную дочь, которая была смыслом существования этих простых людей. Вера Ивановна, не глядя в зеркало, натянула серую вязаную шапку и, застегнув видавшее виды пальто из плащевки, открыла дверь.
— Кассету не забудьте.
— Да уж забыла. Свалилось все разом. В чем только я перед Богом провинилась? Люди к празднику готовятся, а у меня горе какое. Правду в народе говорят: «Пришла беда — отворяй ворота, беда одна не ходит», — причитала она по дороге в зал за кассетой.
— Ничего, Вера Ивановна, будет и на вашей улице праздник, — продолжала я ее утешать, ощущая себя при этом бессовестным горьковским Лукой.
Наш путь к моей «девятке» лежал сквозь строй сочувствовавших и любопытствующих.
Вера Ивановна с опущенной головой, пробормотав «Здрасьте», быстро села в машину, не дав старушкам ни малейшего шанса прояснить для себя обстановку. Бабушки, наверное, этого не одобрили.
Здание милиции находилось на проспекте Тружеников в пятнадцати минутах ходьбы от дома Калининых. Поэтому через пять минут мы с Верой Ивановной вошли через парадный вход. У меня под мышкой в цветном пакете уютно разместилась бутылка отличного, если судить по цене, коньяка.
Дежурный в стеклянной «конуре» тормознул нас около вращающейся калитки.
— Вы куда, гражданочки?
— У нас встреча с полковником Григорьевым в одиннадцать часов.
Я взглянула на наручные часы. Наше посещение укладывалось во временные рамки, обозначенные моим давним знакомым Кирсановым.
— Полковник Григорьев сейчас занят: у него оперативное совещание.
— У нас к нему срочное дело, — попыталась я возразить.
— Я же сказал, вам придется подождать. Присядьте пока.
— Вера Ивановна, подождите на стульчике, я сейчас.
Я подошла к окошку, прильнула к нему и поделилась полушепотом имеющейся информацией с дежурным. Мои знания, как я и предполагала, произвели на него должное впечатление. Поэтому он кивнул, набрал номер местного телефона и, переговорив с кем-то, разрешил нам пройти на третий этаж в кабинет номер тридцать два. Нам пришлось немножко поблуждать, пока мы вышли к цели, поскольку отделение милиции Трубного района размещалось в двух зданиях, сообщавшихся меж собой лишь посредством второго этажа. Но на то я и детектив, чтобы при этом заранее предугадать то, что находится за углом, вне поля зрения.
Однако последний угол меня предательски подвел, и я, шедшая впереди Веры Ивановны, лоб в лоб столкнулась с подтянутым коренастым капитаном.
— Ой, пардон. Здрасьте, — скороговоркой выпалила я.
— Здравствуйте. — Он оценивающе окинул меня взглядом. — Вы к кому?
— К Григорьеву.
Он кивнул и указал на дверь, из которой только что вышел.
— Пройдите, он вас, вероятно, ждет, судя по телефонному звонку.
Я постучала и вошла, попросив Веру Ивановну остаться пока в коридоре.
Она, посеревшая от горя и бессонной ночи, как зомби выполняла все мои указания, имевшие, как я считала, стратегическое значение.
В небольшом кабинете было накурено так, что топор птичкой мог парить в воздухе. Сквозь едкие облака я с трудом рассмотрела лица людей, сидящих за столом с полковником Григорьевым во главе.
Несколько чадящих пепельниц и папки с деловыми бумагами — все свидетельствовало о творческом процессе, который я беспардонно нарушила.
— Здравствуйте, я — Иванова Татьяна Александровна, частный детектив. — И чуть не брякнула по инерции то, что привыкла слышать от своих знакомых и друзей: «Лучший в городе Тарасове».
Кто-то из сидящих неопределенно хмыкнул.
— Присаживайтесь, госпожа детектив, — с издевкой произнес хозяин кабинета, жестом указывая на свободный стул. — Насколько понял из разговора с дежурным, вы предлагаете нам плодотворное сотрудничество?
Я пропустила иронию мимо ушей. Ничего, когда рассеется дым в кабинете и когда я поделюсь имеющейся информацией, оставив кое-какие соображения для себя, они оценят меня и как женщину, и как специалиста.
И они оценили.
Я рассказала им о похищении Ани в красной машине, умолчав по неизвестным даже мне причинам о Корявом, о кассете, о посещении морга и необычном трупе. Но при этом я ни словом не обмолвилась о том, что два идентичных преступления, канувших в Лету, наверняка имеют прямое отношение к смерти Николая. Тут мной двигали корыстные цели: я не хотела, чтобы сотрудники УВД путались у меня под ногами; пусть ищут свою дорогу.
Мое пламенное выступление оставило глубокий след в сердцах присутствующих и внесло весомый вклад в расследование необычного зверского убийства.
Через несколько минут после моего вторжения в означенное помещение с Верой Ивановной беседовал следователь, а я попросила у полковника рандеву тет-а-тет.
Содержимое моего пакета перекочевало в сейф, а я получила возможность побыть некоторое время «конторской крысой».
В качестве гида Григорьев выделил мне капитана Андреева, того самого коренастого, подтянутого, светловолосого, которого я безуспешно попыталась протаранить в коридоре.
— Андреев Руслан Андреевич, перспективный сотрудник, приятный человек, — рекомендовал мне Григорьев.
— Спортсмен, активист и, наконец, просто красивый мужчина, — съязвила я.
— А что? Действительно симпатичный. И спортсмен, тоже верно. Он Афган прошел. Восточными единоборствами владеет.
— Ну, я вообще-то драться с ним не собираюсь, а бумажки перекладывать и любому очкарику под силу.
Капитан молча, с улыбкой выслушивал нашу словесную баталию.
— Уточните, пожалуйста, что мне могут понадобиться дела, которые находятся в работе, — попросила я.
— Уточняю. Посодействуйте очаровательной даме.
Андреев молча кивнул.
Уж не знаю, по какой причине в мое распоряжение выделили сотрудника с таким званием: то ли Григорьев был очарован моим невинным, ни к чему не обязывающим презентом, то ли был сражен моими безупречными внешними данными и решил оказать высокую честь, то ли хотел подчеркнуть свое недоверие ко мне и опасался, что я в своей миниатюрной дамской сумочке уволоку в неизвестность какое-нибудь пухлое дело о похищении или зверском убийстве, или же капитану было нечем больше заняться.
Закончив взаимные расшаркивания, мы расстались с Григорьевым: он пошел руководить, а я в сопровождении Андреева — изучать бумаги.
Когда мы шли по коридору, я постучала в кабинет следователя и заглянула. Он продолжал беседу с Верой Ивановной.
— Извините, пожалуйста, я хотела только сказать, что вечером я обязательно заеду к вам, Вера Ивановна.
Заплаканная женщина кивнула.
Андреев Руслан Андреевич, надо сказать, вежливый до тошнотиков малый, был действительно ладно скроен и хорошо накачан.
Форма сидела на нем идеально. Короткая стрижка была настолько безупречна, что закралось подозрение: не посетил ли он салон красоты с утра пораньше перед работой.
А вот глаза мне его почему-то не понравились: светло-голубые, совсем не отражающие перемен настроения, короче, в душу не заглянешь. Но детей мне с ним не крестить. К тому же первое впечатление обманчиво.
— Какие дела вас интересуют, Таня? Можно, я буду вас так называть? Вы все-таки на добрый десяток лет помладше меня.
— Называть так можно. Я и сама всем так представляюсь. А вот дела, пожалуй, в первую очередь о похищениях детей и подростков, причем те, которые сейчас в работе.
