Глава 4
Утро следующего дня я решила начать с поездки в родные пенаты потерпевшей. Там я собиралась встретиться с ее братом. Он в списке посетителей стоял последним, но слова бригадира сантехников, оброненные вчера при нашей встрече, заставили меня перенести его в начало списка. Лев Георгиевич обмолвился о том, что Элеонора, приехав в Тарасов, не имела за душой ни гроша, а потом вдруг где-то денежками разжилась. И дела ее пошли в гору. Так почему бы ее брату не поступить так же? Если драгоценности тиснул братец, то он сейчас должен усиленно искать возможность эти самые драгоценности с рук сбыть. А в деревне такой возможности ему не представится. Следовательно, мне надо выяснить, находится ли он в деревне и какие имеет планы на будущее. В сельской местности утаить что-либо не так-то просто. Да и народ там более разговорчивый.
Прихватив с собой пару бутербродов и бутылку минералки, я отправилась в деревню Зубовка. Добираться до нее мне предстояло не менее трех часов, поэтому я заранее настроилась на долгий путь. Беспокоить Элеонору и выяснять точный адрес брата я не стала. Чего зря суетиться, если, приехав на место, мне все равно по большей части придется с местным населением общаться? Вряд ли Элеонорин братец сам изъявит желание поведать мне о своих планах.
Погода стояла прекрасная. Я выехала по холодку, пока еще солнце не заявило о своих правах. Часа полтора дорога была ровная, гладкая, а вот километров через сто начались проблемы. Мне пришлось свернуть на участок дороги, на котором шел ремонт. А в понимании местных властей ремонт — дело неспешное. Добры молодцы, отвечающие за ремонтные работы, вскрыли старый асфальт, насыпали горы щебня по всей дороге и, по всей видимости, решили, что на этом их обязанности закончились. Бедные автомобилисты, которым пришла нужда воспользоваться этим участком дороги, вынужденно съезжали на обочину и, поднимая клубы пыли высотой с трехэтажный дом, тащились со скоростью черепахи по ухабам и колдобинам. Ремонтников на дороге видно не было. Зато пыль проникала в салон даже через закрытые окна. Минут через двадцать такой езды я стала серьезно опасаться, что живой не доберусь до асфальта. Либо от пыли задохнусь, либо на ухабах днище оставлю и все равно задохнусь.
Когда до заветной черты, за которой начиналась нормальная дорога, оставалось не больше двухсот метров, «Опель», двигавшийся впереди моей машины, вдруг заглох. Я посигналила, но выйти не решилась. Пыль еще не успела осесть. Из заглохшего «Опеля» тоже никто не выходил. Позади меня машин не было. Я решила подождать и посмотреть, что же предпримет водитель. Прошло минуты три. Ничего не происходило. Я стала волноваться. Чего он не выходит? Пыль почти осела, нужно же ему посмотреть, что с автомобилем? Какой смысл сидеть в машине? Сама же она не заведется! Все стекла в «Опеле» были с зеркальной тонировкой, поэтому с такого расстояния определить, что происходит внутри, я не могла.
Объехать «Опель» я тоже не могла. Справа от меня зияла глубокая канава, слева бок машины подпирали горы щебня. Выезжать задним ходом было слишком далеко. Места для маневра не имелось. Приоткрыв дверь, насколько позволила куча щебня, я с трудом выбралась на дорогу и пошла к «Опелю».
Подойдя вплотную, я постучала в окно. Ответа не последовало. Я подергала ручку водительской двери в надежде, что мне удастся ее открыть, но надежда моя была напрасной. Я снова постучала. Снова тишина. Прижавшись лицом к самому стеклу, я пыталась разглядеть, что происходит внутри. И тут мне показалось, что я услышала слабый стон. Тогда я прислонила ухо к стеклу, чтобы лучше слышать. Стон повторился, и исходил он из салона машины. Наверное, водителю стало плохо, вот машина и заглохла. И что теперь делать? Как его вытаскивать оттуда? Я подергала соседнюю дверь. Она не поддалась. Я зашла с другой стороны и проверила остальные двери. Безрезультатно. Все замки были заблокированы изнутри. Придется разбить окно, другого выхода нет!
Я бегом вернулась к своей машине, открыла багажник, достала оттуда баллонный ключ и поспешила на выручку водителю «Опеля». Подбежав к машине, я, уже не раздумывая, размахнулась и ударила ключом по стеклу задней дверцы. С тихим звоном стекло посыпалось на дорогу. Вместе с этим звуком на мои уши обрушился поток отборных ругательств! Осторожно заглянув в салон, я встретилась взглядом с прыщавым юнцом, сидящим за рулем «Опеля».
— Какого… ты стекло разбила? — заплетающимся голосом проорал юнец.
— Ба, да ты же пьян в зюзю! — констатировала я. — Ты как вообще в таком состоянии за рулем оказался?
— А ты кто такая, чтобы я тебе отчитывался? Жена гибэдэдэшника? — и юнец заржал пьяным смехом.
— Выходи из машины, горе-водитель. Ты дорогу перегородил. Будем тебя эвакуировать, — потребовала я.
— Фиг тебе! Моя машина, что хочу, то и делаю, — заявил юнец. — Отвали, мне домой надо.
— Да ты спишь за рулем! Какой тебе дом? Я полчаса в окно стучала, думала, ты помер там. Выходи, говорю, а не то я тебя за шкирку вытащу, — пригрозила я.
— А ты не лезь куда не просят! Все, отваливай, мне ехать надо.
— Ну уж нет! В таком состоянии ты никуда не поедешь! — уверенно заявила я и попыталась просунуть руку в салон, чтобы разблокировать двери.
Пока я производила эти манипуляции, за моей машиной остановилась другая. Водитель начал нетерпеливо сигналить, требуя освободить дорогу. Я ненадолго отвлеклась, подавая знак водителю, чтобы он шел мне на помощь. Юнец хоть и был в неадекватном состоянии, а сообразил, чем ему грозит присутствие третьего человека. Оттолкнув мою руку, он завел мотор и рванул по ухабам вперед.
— Стой! Остановись, тебе говорят! — кричала я вслед, но юнец останавливаться не собирался.
Наоборот, как только разбитый участок закончился, он втопил педаль газа до отказа и начал быстро набирать скорость. Я побежала к своей машине, намереваясь догнать паршивца. Дорогу мне преградил водитель подъехавшей машины.
— Чего дорогу загораживаешь? Одна на трассе, что ли? — возмущенно начал он.
— Потом, мужик, потом. Некогда мне с тобой разбираться, — скороговоркой произнесла я. — Поехали, думаю, помощь твоя понадобится.
— Теперь она спешит! — возмутился водитель. — То стояла посреди дороги, никуда не торопилась, а сейчас срочное дело нарисовалось? Нет, ты мне сперва объясни, чего на дороге пробки устраиваешь?
Мужик схватил меня за руку, не давая уйти. Я попыталась освободиться от его цепких рук, но хватка у мужика была железная. Понимая, что драгоценные минуты упущены и юнец скорее всего уже свернул на первом попавшемся повороте, а настырный водитель вряд ли отпустит меня без объяснений, я махнула рукой и сказала:
— И откуда ты, такой любопытный, взялся? Не мог раньше подъехать?
Логики в моих вопросах было немного, и мужик удивленно уставился на меня, как на диковинную зверушку. Отпустив наконец мою руку, он спросил:
— Что стряслось-то?
— Уже ничего, — устало ответила я. — Долго объяснять. Поехали.
Сев в машину, я осторожно миновала разбитый участок дороги и, выехав на асфальт, прибавила газу. Невольно я оглядывалась по сторонам, ища глазами машину юнца. Эх, надо было сразу его с водительского кресла выдворять, пока он сообразить ничего не успел. А теперь вот волнуйся за дурака. Сколько он в таком состоянии проедет? До первого столба? Или, еще хуже, врежется в кого-нибудь на трассе. А я-то напридумывала себе: плохо человеку, спасать срочно надо. Вот и спасла! Тоже мне нашлась, врач неотложной помощи Татьяна Иванова!
Чтобы немного отвлечься, я включила радио. На волне «Союз» передавали последние новости. Я решила послушать, что в мире творится. За пятнадцать минут не услышала ни одной хорошей новости. В Краснодарском крае наводнение, в Подмосковье прогнозируют возможность возгорания торфяников, север Чили обесточен в результате аварии. И только прогноз погоды не подкачал. На ближайшие дни синоптики обещали солнечную погоду без осадков. Я посмотрела на небо. С запада надвигалась грозовая туча. Говорите, без осадков? Посмотрим.
Ливень начался, когда, по моим подсчетам, до Зубовки оставалось не больше десяти километров. Я уже съехала с основной трассы и теперь пробиралась по грунтовой дороге, которая в любой момент грозила превратиться в непроходимое грязевое болото. За сплошным потоком воды, низвергающимся с небес, невозможно было разглядеть что-либо на расстоянии вытянутой руки. Но остановиться и переждать дождь я не могла. Еще несколько минут, и по такой дороге машина просто не проедет. И придется мне куковать в чистом поле, пока дорога не высохнет. Сжав покрепче руль, я двигалась вперед.
А ливень и не думал ослабевать. Машина уже не ехала, а плыла по дороге, чудом удерживаясь на ней. Сидя за рулем, я костерила себя на чем свет стоит. Вот сказано же тебе было, руководствуйся своими идеями. Какова была идея расследования? Проверять подозреваемых в том порядке, в котором они в квартире появлялись. Вот и проверяла бы. Так нет же, тебе переиначить захотелось! И что из этого вышло? Сначала придурок пьяный за рулем, теперь вот наводнение на проселочной дороге. А дальше что? Пожар во флигеле или подвиг во льдах?
Ругала я себя так, ругала и не заметила, как въехала в Зубовку. На самом въезде машину стащило-таки с грунтовки и понесло к первому дому, стоящему в нескольких метрах от дороги. Дом был обнесен невысоким забором из сетки-рабицы. Ударив по тормозам, я зажмурилась, ожидая столкновения. Через несколько секунд я почувствовала, что машина остановилась. Удара не последовало. Приоткрыв один глаз, я осмотрелась. Машина стояла точно напротив хозяйских ворот. Расстояние от ворот до капота составляло буквально полсантиметра. Вздохнув с облегчением, я стала ждать окончания ливня.
В ожидании прошло двадцать минут. Ливень не прекращался, лишь чуть ослаб. Я начала замерзать в машине, пропитанной влагой. Видно, придется проситься на постой к незнакомым людям. После такого дождя о скором возвращении в Тарасов можно забыть. Ну не жить же мне двое суток в холодном автомобиле? Взвесив все «за» и «против», я вышла из машины и решительно направилась к калитке.
На мое счастье, она оказалась открытой. Во дворе никого не было видно, да это и неудивительно. В такой дождь только сумасшедший станет разгуливать по двору. Пробежав по скользкой дорожке, я укрылась под козырьком крыльца и постучала в дверь. Ответа не было. Я постучала громче и прислушалась. Никакого движения. Подергав ручку, я обнаружила, что дверь не заперта. Я решила войти и посмотреть, почему хозяева не откликаются.
— Эй, есть кто живой? — громко позвала я. — Люди добрые, пустите обогреться.
Войдя в дом, я попала в кухню. В ней никого не обнаружилось. Я постучала по косяку, пытаясь привлечь внимание хозяев. Никто не откликнулся. Тогда я решила, что будет вполне прилично, если я подожду хозяев здесь. Сняв обувь, я уселась в кресло-качалку, стоящее в углу кухни, прикрыла плечи шерстяным пледом, лежащим тут же, и стала ждать. Незаметно для себя я задремала. Видно, сказались дорожные волнения.
Проснулась я от того, что кто-то тряс меня за плечо. Открыв глаза, я увидела перед собой симпатичного старичка. Улыбаясь беззубым ртом, он протянул мне алюминиевую кружку и спросил:
— Молоко любишь? От моей коровки, парное. Бери, бери, я сейчас тебе булку принесу. Тоже, между прочим, собственного производства. Не то что у вас в городе.
Я приняла из рук старичка кружку и, извиняясь, объяснила:
— Вы уж простите, что я к вам без разрешения вломилась. Машину мою к вашим воротам смыло. А на улице холодно.
— Вот и молодец, что зашла. А я коровку доить пошел. Она у меня барышня капризная. Все нормальные коровы утром и вечером на дойку согласны, а моей Зорьке еще в обед доярку подавай. Молока шибко много, до вечера и не вытерпливает. А я на выпас схожу, литра три с нее сдою, она и рада. Да мне не в тягость. На старости лет-то и коровьему вниманию рад будешь. Она меня, знаешь, как уважает? Ого! Тебя как звать-величать-то?
— Татьяна, — представилась я.
— Хорошее имя, правильное. А то у вас в городе что не имя, так Белла или Эмма. А то еще Анжелика. Язык сломаешь, пока выговоришь. Нет, ты не подумай, дочка, мне всякие имена нравятся, только больно уж много их развелось. О русских именах совсем забыли. Всем чего-то этакого подавай. А меня вот просто зовут. Дед Ефим я.
Я пила молоко и слушала рассказ деда. Он тем временем затопил «голландку», достал из плетеной корзины яйца и принялся кашеварить.
— Я тебя сейчас, дочка, такой яичницей накормлю, ум отъешь! Ты потом в городе год рассказывать будешь, как дед Ефим тебя потчевал.
— Спасибо, дед Ефим, только вы напрасно беспокоитесь. Мне и молока с булкой достаточно, — начала отказываться я.
— Ну, это ты брось, дочка. Не было еще такого, чтобы от деда Ефима кто голодный уходил. Ты вот лучше скажи, что привело такую красавицу в нашу глухомань?
— В Зубовку я по делу приехала. Собиралась одним днем управиться, а из-за дождя, видно, надолго застряну.
— Вот и здорово. У меня пересидишь. Я к ужину блинков наведу. Со сметанкой да с медком! А захочешь, так я и вареники сварганить могу. С вишней. Любишь вареники с вишней? — радовался дед Ефим.
— Неловко мне столько хлопот вам доставлять. Да и родственники ваши, боюсь, не одобрят моего долгого присутствия.
— Родных у меня немного. Внук-оболтус да кошка Муська. Вот и вся моя семья, — накладывая в тарелку яичницу, рассказывал дед Ефим. — Ни у того ни у другой на твое присутствие разрешения спрашивать не собираюсь. А насчет дождя не беспокойся. К утру высохнет уже. Я наши дороги знаю.
— Ну, если вы уверены, что я вас не стесню, придется воспользоваться вашим гостеприимством, — согласилась я, принимаясь за угощение. — Яичница у вас высший класс. А внук-то ваш где сейчас?
— А шут его знает. Еще вчера упылил куда-то. Говорю же, оболтус. Ему дома тесно, простора подавай. Купил себе машину, вот теперь разъезжает по гостям.
— Машина-то надежная?
— Я в новых-то машинах не больно разбираюсь. Иномарка. Немецкое качество, — охотно отвечал дед Ефим. — Название какое-то чудное. То ли Фогель, то ли Богель. Вот приедет внук, я тебя с ним познакомлю. Сам он про свой драндулет лучше расскажет.
У меня закралось подозрение, что познакомиться с внучком деда Ефима у меня уже была возможность.
— Дед Ефим, а цвет машины вы помните? — решила я проверить свои подозрения.
— Цвет простой. Белый. А вот окошки точно зеркало. Очень удобно. Если тебе, к примеру, побриться в дороге приспичило, так смотрись в них, ни одного волоска на подбородке не пропустишь, — оживился дед Ефим. — А самое интересное, что изнутри эти зеркала просвечивают! Смотришь изнутри — обыкновенные стекла, а снаружи — зеркала. Да, в наши дни такого не было. И до чего только люди не додумаются.
— Марка машины «Опель», так? — задала я очередной вопрос.
— Точно, «Опель». Я еще над внуком смеялся. Будут, говорю, тебя дразнить в деревне. Батон «Жопель» себе купил. А ты, дочка, откуда названью-то знаешь? — подозрительно прищурился дед Ефим.
— Автомобилей немецких марок не так уж и много. Нетрудно было догадаться. А почему вы решили, что внука дразнить будут? — перевела я разговор.
— Так ведь деревня! Нашим зубоскалам только повод дай, — пояснил дед Ефим.
— Ну и как, сбылось предсказание? — спросила я.
— Сбылось, сбылось, как не сбыться. Да только внук мой на их зубоскальство внимания не обращает. А машина у него хорошая, хоть и «Жопель».
Пока мы с дедом Ефимом болтали, дождь прекратился. Пора было двигать на поиски информации об Элеонорином брате. Выглянув в окно, я спросила деда Ефима:
— Как думаете, по земле уже ходить можно или еще плавать придется?
— Куда ж это ты собралась? — засуетился дед. — Да еще в такой обувке.
Он скептически осмотрел мои босоножки, состоящие практически из одной подошвы и парочки тонюсеньких ремешков.
— Дела, дед Ефим, я же за сто верст не просто так ехала. Да вы не переживайте, я осторожненько, по краешку.
— Погодь, дам чего.
Дед Ефим полез в сундук, вытащил оттуда хоть и старомодные, но миниатюрные резиновые сапожки и протянул их мне.
— На вот, это обуй. Это, конечно, не последний писк моды, но по нынешней грязи в самый раз будут. От жены остались. Носить-то, почитай, двадцать лет некому, а выкинуть рука не поднимается.
— Спасибо, дед Ефим, за заботу, — поблагодарила я, надела сапоги и вышла на крыльцо.
Путь мой лежал в центр Зубовки. Как и во всех деревнях, там должен был располагаться магазин. Магазин — это всегда люди. Ну а где люди, там и информация.
Прошлепав по грязи метров тридцать, я добралась до магазинчика. Войдя внутрь, оглядела прилавки. Вот поди ж ты, глухомань глухоманью, а продукты все те же, что и в городе. И «Сникерсы» на прилавке, и майонез «Кальве», и даже круассаны в пакетиках. Продавщиц в магазине оказалось две. Одна молоденькая девица, вторая — женщина в возрасте. Та, что в возрасте, толкнула девицу в бок и прошептала:
— Давай, Машка, раскрути городскую. Может, на премию накупит?
Я сделала вид, что ничего не слышала, и продолжала рассматривать товар в витрине. Молоденькая девица пододвинулась поближе ко мне и поздоровалась:
— День добрый. Продукты выбираете?
— Добрый день. Выбираю, — ответила я.
— В гости приехали? — продолжила разговор девица.
— Можно и так сказать, — начала я. — Дождь меня на дороге застал. Вот вынуждена ждать, пока дорога просохнет.
— Вы у деда Ефима остановились? Машины что-то не видно, — выглядывая в окно, заметила девица.
— Почему сразу у деда Ефима? — поинтересовалась я.
— А у него изба первая в ряду, так в дождь все городские машины к нему скатываются. Уклон там такой, — пояснила девица.
— Не буду скрывать, остановилась у деда Ефима, — призналась я.
— Тогда возьмите спички, сахар и соль, — поскучнев, посоветовала продавщица и отошла ближе к подсобке, потеряв ко мне всякий интерес.
— Странный набор, — удивилась я. — Что-то вы деда Ефима не цените. Человек незнакомым людям ночлег предоставляет, а вы «спички».
— Потому что знаю деда Ефима сто лет. Он магазинные продукты на дух не переносит. На всем своем живет. Из наших товаров только сахар да соль. Ну, еще масло подсолнечное иногда берет, когда соседний маслозавод свое качает. А если вы к нему в дом с магазинной колбасой заявитесь или йогурт с собой прихватите, то ночевать вам придется в лучшем случае у деда в сарае.
— Да как же он живет без магазинов-то? — еще больше удивилась я.
— Хорошо живет, богато, — ответила продавщица в возрасте. — А вы, девушка, купите, что вам хочется, и можете прямо у нас и съесть. Дед Ефим даже не узнает.
Я покосилась на нее и попросила:
— А в пакет сложить сможете?
— Что за вопрос? Упакуем все по высшему разряду, — оживилась продавщица. — Машка, че стоишь, тащи пакет.
Машка выхватила большой черный пакет из-под прилавка и принялась укладывать туда все, что я заказывала. Когда пакет наполнился, я попросила посчитать, сколько денег я должна. Продавщица, что в возрасте, с опаской смотрела на кассовый аппарат. Тот выдал астрономическую по сельским меркам сумму в пять тысяч рублей. Я расплатилась. Продавщица протянула мне пакет, но брать его я не спешила. Задумчиво глядя на пакет, я предложила:
— Оставьте себе. Дед Ефим все равно не даст добром этим распорядиться, так чего продуктам пропадать?
Обе продавщицы, и молодая, и пожилая, уставились на меня, как на полоумную. Я равнодушно смотрела в окно. Тогда пожилая, более сообразительная, чем напарница, тихонько спросила:
— Помочь чем можем?
— Вот это деловой разговор, — перевела я взгляд на нее. — Где мы можем пообщаться так, чтобы не привлекать внимания?
— В подсобку пошли, — все тем же шепотом позвала продавщица.
Девица откинула доску, которая служила прилавком, а заодно загораживала проход в подсобное помещение. Я прошла внутрь. Продавщица в возрасте шла передо мной, показывая дорогу. Приоткрыв дверь, выкрашенную в синий цвет, она крикнула:
— Машка, от прилавка ни ногой. Если кто спросит, я домой ушла!
После этого она втолкнула меня в микроскопическое помещение, до отказа забитое какими-то коробками, протиснулась сама и захлопнула дверь. Мы оказались в кромешной темноте. Правда, ненадолго. Щелкнул выключатель. Под потолком засветилась тусклая лампочка без абажура. Подтолкнув меня ближе к стене, продавщица указала на одинокий стул, стоящий почти в самом углу.
— Садитесь туда. Стульев здесь больше нет. А я и на ногах выстою.
Я присела и спросила:
— Как мне к вам лучше обращаться?
— Алла я. Можно Алка. Меня в деревне все так зовут.
— Очень приятно. А я Татьяна. Алла, у меня к вам деликатный разговор. Настолько деликатный, что я просила бы вас сразу забыть все, что я вам скажу, забыть все вопросы, которые вам задам. Справитесь?
— Не сомневайтесь, дорогая, я — могила. Если и уйдет информация, то точно не от меня.
Алла смотрела на меня с плохо скрываемым любопытством. По выражению ее лица было понятно, что ни один секрет не переживет этой ночи.
— Видите ли, в чем дело, человека надо одного найти. Он в вашей деревне живет. Точного адреса я не знаю, а расспрашивать всех подряд мне бы не хотелось. А вы наверняка всех местных знаете, может, поможете?
— И всего-то? Стоило ради такой ерунды так тратиться, — намекая на мой презент, заявила Алла. — Кого ищем-то? Мужика небось?
— Мужика, — не стала отпираться я. — Алексея Анисимова. Знаете его?
— Тю, да кто ж Леху не знает. А на кой он вам сдался? Вы девушка положительная, сразу видно, при деньгах, а он? Прыщ!
— Вот как? А мне его совсем по-другому описывали, — протянула я. — Говорили, парень видный.
— Кто говорил-то? Девки, поди? — скептически улыбнулась Алла. — Это и не удивительно. Девок к нему как магнитом тянет. Непонятно только, чего они в нем находят?
— И много у него девок? — продолжала я допрос.
— Хватает. Считай, в каждой деревне зазнобу имеет. Только несерьезно все это. Да и как с таким серьезные отношения строить? Он ведь года три уж толком нигде не работает. Так, шабашит по деревням. Подкалымит деньжат и живет на них. Деньги кончатся, снова калым берет.
— Чем калымит-то?
— Да что предложат, то и делает. Он и слесарить может, и плотничать. А как печи кладет, закачаешься! Если ничего подходящего нет, то и простую работу может выполнить. Хлев почистить, огород вскопать или в доме что починить.
— В город на заработки тоже ездит?
— Бывает, что и в город. Только редко. Не жалует он его.
— Чего же он, такой рукастый, без работы сидит? — удивилась я.
— Лентяй, — коротко ответила Алла. — Сама что же, не заметила?
— Сама я с ним не знакома, — призналась я.
— А чего ж ищешь тогда?
— Мне бы не хотелось распространяться на эту тему. Понимаете, это не мой секрет, — напустила я на себя загадочность.
Но Алла сдаваться не привыкла. И отпустить меня без того, чтобы не выпытать пикантную новость, никак не могла.
— Да вы не волнуйтесь, кроме меня, ваш секрет никто не узнает, — пообещала она. — Ох, чует мое сердце, натворил Леха бед. А я всегда говорила, что он плохо кончит.
— Что значит «плохо кончит»? Он что, с криминалом связан? Судимости или дружки из уголовной среды? — в притворном ужасе округлив глаза, спросила я.
— Что вы, не волнуйтесь вы так. Ничего криминального в Лехе нет. И сидеть он не сидел, и дружки все самые обычные. Собутыльники, это да, но уголовников среди его дружков не водится. Да и Леха сам не из тех, кто по кривой дорожке идет, — уверенно заявила Алла.
— Почему вы так считаете? — спросила я.
— А чего мне считать. И без счета все видно. Лехе сколько лет? Под тридцатник. И все тридцать лет он в деревне нашей живет. Так вот, кому суждено было уголовником стать, давно уж все стали. А Леха просто балбес и лентяй. Нет, криминал — это не про него.
— Зачем же вы сказали, что он плохо кончит? Не понимаю.
— Да все из-за сестры его, из-за Людки-змеюки. Это она парню покоя не дает. Представляете, родная сестра в золоте купается, а с братом знаться не хочет! А Леха еще ее жалеет. Говорит, пройдет это у нее. Повзрослеет, говорит, и станет родственные чувства ценить. Мотается к ней раза три в год, чтоб совсем про него не забыла.
— А чего ж сестра его в город не заберет? — спросила я. — Пристроила б на приличную работу. Глядишь, и стесняться брата не пришлось бы.
— Говорю же, не нужен он ей. Да и Леха сам в город не стремится. Там, говорит, пахать надо почище, чем на колхозном поле, а я свободу люблю, независимость. Да видать, долюбился! Ну, не томите, скажите, чего Леха натворил? — взмолилась вдруг Алла.
— Так и быть, скажу, — сжалилась я над Аллой. — Только прошу, никому ни слова, даже Алексею. Идет?
— Обещаю, никто ничего не узнает, — от нетерпения Алла подалась вперед.
Я вздохнула, помолчала еще несколько минут и принялась самозабвенно врать:
— Леха ваш, Алексей то есть, какое-то время назад встречался с моей приятельницей. Ну, не совсем встречался, в общем, в городе он был. А она девушка свободная. Познакомились. В кафе посидели. И как-то так получилось, что оказались они у нее дома. Наутро Леха сбежал, даже не попрощавшись. Вот. А теперь приятельница его разыскивает.
— Влюбилась, что ль? — Алла слушала мой рассказ, открыв рот.
— Не совсем, — снова замялась я, и, как бы решившись, добавила: — Беременная она. Вот, хочет папашу осчастливить.
— Вот те на! Ну, Леха, ну, кадр! Такой номер отчебучил. И когда успел только? Он ведь месяцами в деревне безвылазно сидит. А тут на тебе, ребенок. Ну и ну!
Думаю, Алла еще долго сыпала бы междометиями, если бы я ее не перебила.
— Ну, так как, Алла, дадите адрес Алексея?
— Дать-то я дам, да только зря вы все это затеяли. Не поедет он к вашей подруге жить. Да и ей он не нужен. Я вам всю правду говорю, как на духу, так что не обижайтесь. Может, подруга ваша — девка и неплохая, только парней выбирать она не умеет. И раз уж так вышло, что ребеночек у нее от Лехи будет, вы ей присоветуйте, пусть сама лучше растит, чем еще и отца-тунеядца себе на шею вешать.
— Я передам ей ваш совет. Но сначала сама пообщаюсь с Алексеем. Далеко его дом-то?
— Рядышком. Как из магазина выйдете, за угол завернете. Там у нас автостанция. Лехин дом как раз напротив станции стоит. Синяя калитка. Не ошибетесь.
— Спасибо вам за помощь. Даже не знаю, что бы я без вас делала, — поблагодарила я продавщицу.
— Не за что. Ну, ступайте. Мне работать пора.
Я вышла из магазина, завернула за угол и оказалась на широкой площади. В центре стоял старенький обшарпанный «пазик». Водитель был тут же. Прислонясь к дверям, он лениво жевал травинку. Я прошла мимо, направляясь к дому с синей калиткой. Водитель проводил меня любопытным взглядом.
Открыв калитку, я дошла до крыльца и остановилась. На двери висел амбарный замок. Стучать смысла нет. И так понятно, что хозяин отсутствует. И что дальше? К соседям идти? Выяснять, где Леха пропадает? Я в нерешительности топталась на крыльце.
— Леху потеряли? — услышала я за спиной.
Я обернулась на голос. У забора стоял водитель «пазика». Глядя на меня смешливым взглядом, он продолжил:
— И зачем это такой красавице наш Ленчик понадобился? Свататься, что ль, приехали? Или по другой какой нужде?
— Здравствуйте, не подскажете, где я могу хозяина дома найти? — не обращая внимания на его шуточки, спросила я.
— Баш на баш. Вы мне скажете, на кой он вам сдался, а я вам — как его найти. Идет? — улыбаясь, предложил водитель.
Я направилась в сторону калитки, на ходу придумывая правдоподобную историю, которую могла бы рассказать водителю. Не буду же я и ему про беременную подругу плести? Чего доброго, из мужской солидарности не станет со мной информацией делиться.
— Работу хочу ему предложить. В городе. Слышала, руки у него золотые, — не придумав ничего более оригинального, сказала я.
— Руки золотые, — согласился водитель. — Характер — дерьмо!
Я удивленно подняла брови, а водитель расхохотался.
— Не смущайся, красавица, Леха про свой характер сам так говорит. Так что я его, считай, даже и не обидел. А работа-то стоящая? Может, меня возьмешь? У меня и руки что надо, и характер ангельский. И вообще я мужик покладистый.
— Меня за Анисимовым послали, — сочиняла я. — Я ведь тоже человек подневольный. Директор сказал: привези мне Анисимова из Зубовки. Я приехала, а на дверях замок. Где его искать, ума не приложу.
— В городе ищи. Леха в город уехал. К сестре своей. Видно, на этот раз сестричка все же приютила братца.
— Вот ведь незадача. Выходит, я зря столько километров отмотала. Оказывается, надо было в городе искать. А давно он уехал? — спросила я.
— Точно не помню. Дней пять назад.
— И что же, до сих пор не вернулся? — снова спросила я.
— Как видишь. Я и подумал, что сестра его приняла наконец, раз столько дней в городе ошивается.
— А вы пропустить не могли? Может, он приехал давно, а вы просто не видели, — предположила я.
— Если бы Леха вернулся, дом открытый стоял бы. И окна нараспашку. Он, когда в деревне, дом не запирает. Брать у него нечего, воров бояться незачем. Да и тихо у нас. Некому безобразничать, все свои.
— Что ж, поеду обратно. Буду в городе его ловить. Начальник у меня строгий, не выполню поручение — уволит без выходного пособия. — Я печально вздохнула и поплелась через площадь к дому деда Ефима.
Водитель сочувственно смотрел мне вслед. Когда я уже заворачивала за угол, он окликнул меня:
— Постой, красавица. Ты, вот что, ты у Гришки про Леху поспрашивай. Он его в город возил. Может, знает чего.
— У какого Гришки? — не поняла я.
— Как — у какого? У нашего Гришки, деда Ефима внука. Ты же у него остановилась?
— Лихо у вас новости распространяются, — восхитилась я. — А у Гришки я обязательно спрошу. Спасибо за совет.
— Не за что! Красивой девушке помогать — одно удовольствие. А насчет работы передумаешь или Леха не согласится, ты про меня-то не забудь! — кричал мне вдогонку водитель.
— Не забуду, — крикнула я в ответ.
Я не спеша шла к дому деда Ефима и размышляла. Значит, в город Элеонориного брата отвез Гришка. У сестры Леха не задержался, это мне точно известно. И домой не вернулся. Интересно, почему? И где же он сейчас? Придется Гришку дожидаться. Он может знать, где мне Элеонориного братца искать. Если украшения у него, тогда вполне логично, что он домой не поехал. Добро надо скоренько с рук сбыть, иначе какой смысл было воровать. А уж после того как денежки получит, Леха может вообще в деревню не возвращаться. Полученных денег ему с лихвой на несколько лет безбедной жизни хватит.
Правда, Алла, продавщица из магазина, уверена, что Леха с криминалом связываться не станет. И из деревни уезжать у Лехи желания нет. Но это вопрос спорный. Поддаться соблазну в одночасье разбогатеть может любой человек. А с большими деньгами в деревне делать нечего. Слишком легко спалиться. Так, за раздумьями и размышлениями, я не заметила, как дошла до дома деда Ефима. Дед Ефим встретил меня, как самую близкую родственницу после долгой разлуки.
— Вернулась, дочка? — провожая меня на кухню, суетился он. — А я тебе блинков напек. Не стал вечера дожидаться. Я что подумал: по деревне находишься, воздухом свежим надышишься, аппетит и нагуляешь. А у меня уж блинки поспеют. Руки мой и садись к столу.
Аппетит я и правда нагуляла нешуточный. А от запаха, распространяющегося по всему дому, аж голова кружилась, поэтому уговаривать меня не пришлось. Дед Ефим заварил чай с земляничными листьями, налил мне огромный бокал. Я уплетала блины, щедро смазанные медом, и запивала их ароматным чаем, когда на улице послышался шум подъезжающей машины. Выглянув в окно, я увидела знакомый «Опель». Он остановился недалеко от моей машины. Из «Опеля» никто не выходил.
— А вот и внучек мой, — сообщил дед Ефим. — Вернулся, оболтус.
Хозяин радостно вскочил и побежал на улицу. Из окна я наблюдала картину их встречи. Добежав до «Опеля», дед открыл водительскую дверку и начал тянуть внука из машины. Внук нехотя вылез. Указав на мой автомобиль, Гришка что-то спросил у деда. Тот начал пространно объяснять причину пребывания чужого транспорта в столь неподходящем месте. Видно было, что Григорий порывался сразу же уехать, но дед Ефим цепко схватил его за рукав и поволок в дом. В сенях мужчины замешкались. Слышно было, как они шепотом препираются между собой. Наконец дверь открылась, и дед, втолкнув внука в комнату, произнес:
— Вот, дочка, знакомься. Оболтус мой, Гришка. Григорий, значит. — Подталкивая Григория в спину, дед командовал: — Ну, руку-то протяни, не откусит же она тебе ее. А это моя гостья, Татьяна. Она к нам в Зубовку по своим городским делам ехала. А тут ливень ее накрыл. Сам знаешь, какие у нас ливни бывают. Машину ее к нам во двор снесло. Ну да ничего. К утру дорога высохнет, можно будет и в путь собираться.
— Высохла уж. До самой трассы ни одной лужи, — глядя на меня исподлобья, сообщил Гришка.
— Неужто? — притворно удивился дед Ефим. — А и то верно, ты-то ведь добрался. Хотя ты — другое дело. Ты мужчина, у тебя в руках руль покрепче держится. А она, смотри, худенькая какая. Ручонки, что стебельки у тюльпана. Разве ж она на скользкой дороге машину удержит? Нет, придется утра ждать.
Мы с Григорием переглянулись. И он, и я поняли, что старику просто не хочется, чтобы я уезжала, вот он и выдумывает повод задержать меня.
— Что же вы, дед Ефим, меня блинами потчуете, а внуку не предлагаете? — чтобы разрядить обстановку, пошутила я. — Сажайте и его за стол. Вместе чаевничать будем.
— Да он, что ж, не дома разве? Ему специального приглашения не положено. Хочешь есть, садись за стол, и весь разговор, — ворчливо ответил дед Ефим. — Чай, поди, остыл уж. Ну-ка, Гришка, ставь чайник, побалуй старика. А я с Танюшкой посижу. Помучаю ее стариковской болтовней.
Гришка зажег газ, поставил чайник и, сев за стол, спросил у деда:
— Тебе Зорьку доить не пора?
— Так не пригнали еще стадо-то, — удивился вопросу дед. — Забыл, когда пастух скотину пригоняет, или во времени потерялся?
— Ничего я не забыл, — огрызнулся Гришка. — Уж спросить ничего нельзя.
— А ты почаще дома появляйся, будет тема для толкового разговора. Ты вот скажи нам с Танюшей, как тебя угораздило стекло в машине попортить? Вишь, Танюша, почти неделю домой носа не казал! Машину где-то разбил, а дед волнуйся, душу рви. Ну, отвечай, где был и что с машиной, ирод, сделал?
Гришка, искоса наблюдая за мной, ответил:
— Не о чем волноваться, дед. Стекло разбил случайно. Камень из-под встречной машины влетел. Завтра в город смотаюсь, заменю.
— Ишь, шустрый какой! В город он смотается. Не успел вернуться, снова собирается. Медом тебе в этом городе намазано, что ли? — беззлобно ворчал дед Ефим. — Подождет твой город. Вот сарай с тобой подправим, тогда и езжай в свой город. Понял?
— Да понял я, понял. Ты поесть дашь спокойно или так и будешь нудеть? — огрызнулся Гришка.
— Ешь, кто тебе не дает, — обиделся дед Ефим. — Пойду, воды Зорьке приготовлю. Придет, пить захочет.
Дед Ефим встал, взял в сенях ведро и ушел, осуждающе качая головой. Мы остались с Гришкой в доме одни. Гришка молча жевал блины. Я тоже молчала. Ждала. Наконец Гришка не выдержал.
— Ну и чего делать будем? — оттолкнув тарелку, с вызовом бросил он. — Ты ведь не просто так сюда приперлась?
— Хотелось бы повежливее, — ответила я. — А если ты такой сообразительный, может, сам предложишь, что с тобой делать? А я послушаю.
— Издеваться надумала? Ну-ну, только учти, у деда Ефима, кроме меня, никого нет. Посадят меня, ему крышка. Сердце не выдержит, — зло глядя на меня, заявил Гришка.
— Чего же ты о нем раньше не думал, когда за руль пьяным садился? Или если ты насмерть разобьешься спьяну, дед только рад будет? И сердце не забарахлит, а? — повысив голос, отчитывала я парня.
— Ладно, хорош на совесть давить, — сдавая позиции, проговорил он. — Сам знаю, что дурак. Случайно это вышло. Вообще-то я не пью, хоть у кого спроси. И уж тем более за руль пьяным не сажусь. Тут обстоятельства так сложились.
— Что же это за обстоятельства такие, ради которых ты сразу всеми своими привычками пожертвовал? — ехидно спросила я.
— Не твое дело, — снова разозлился Гришка. — Приехала деду меня сдать — сдавай. А ментов вызывать поздно. Не докажешь ничего.
— Ну, с последним утверждением я бы поспорила, — откидываясь на спинку стула, произнесла я. — Алкоголь у тебя в крови наверняка до сих пор зашкаливает. А у меня еще и свидетель есть. Тот водитель, что за моей машиной стоял, помнишь? Так вот, я его координаты записала. И он готов подтвердить, что ты уснул пьяный за рулем. Дорогу перегородил, создал аварийную ситуацию. Вот и думай, поздно ментов вызывать или в самый раз будет.
— Слушай, чего ты хочешь? — зашептал Гришка. — Денег у меня нет. У деда тоже. А машину я не отдам! Она и меня, и деда кормит. Ты не смотри, что мы с ним собачимся. Это ничего не значит. У мужиков не так, как у вас, баб. Все эти сюсюканья нам ни к чему. Он меня один вырастил. Понимаешь? Так что говори, чего надо, и отваливай. Деда обижать я тебе не дам!
Я спокойно выслушала Гришкину тираду. Потом придвинулась к нему вплотную и спросила в лоб:
— Куда ты Леху Анисимова отвез?
Мой вопрос произвел на Гришку эффект разорвавшейся бомбы. Он отскочил от меня как ужаленный, вытаращил глаза и запищал тонким, неестественным голосом:
— Ведьма! Ведьма! Пошла вон, ведьма!
Не понимая, чем вызвана такая реакция, я попыталась успокоить парня.
— Тише ты, чего вскочил? Сейчас дед вернется, напугаешь его. Ну, кому говорят, сядь и успокойся! — прикрикнула я на него.
Кое-как придя в себя, Гришка сел на самый краешек стула, готовый в любой момент сорваться и бежать. Я налила в кружку остывший чай, протянула Гришке со словами:
— Пей и успокаивайся.
— Не буду я это пить, — оттолкнул кружку Гришка. — Отравить меня задумала? Ты кто такая? Откуда про Леху знаешь?
— Профессия у меня такая — все и про всех знать, — отчеканила я. — Ты на вопрос отвечать собираешься или предпочитаешь ответить на него в другом месте?
— Никуда я с тобой не пойду, — непроизвольно отодвигаясь как можно дальше, произнес Гришка.
— Тогда повторю вопрос еще раз, и только попробуй не ответь, — пригрозила я. — Куда ты отвез Леху Анисимова?
Под моим пристальным взглядом Гришка обмяк и зашептал быстро-быстро:
— Я не виноват. Я правда не виноват! Он сам напросился. Я его и оставил-то всего на несколько минут, только чтобы билет купить. А когда вернулся, поздно уже было. Я ничего сообразить не успел. Но я полицию сам вызвал! И «Скорую» дождался. И три дня в приемной просидел, пока не сказали, что с Лехой все в порядке будет. А уж потом напился. Дальше я плохо помню.
Из Гришкиных слов я поняла только то, что в настоящий момент Леха находится в больнице. А что с ним произошло и тем более где, было пока непонятно. Я снова протянула ему кружку с чаем и предложила:
— Давай-ка все с начала. Пей чай, бери себя в руки и рассказывай, не пропуская ни одной детали. Ну же, соберись, чего раскис?
— А ты бы не раскисла? Они его в фарш превратили! Прямо на моих глазах!
И тут Гришка заплакал. И сразу стало видно, насколько он еще молод и неопытен. Прыщавый юнец, возомнивший себя бывалым мужем. Мне стало жаль его. Я насильно вложила в его руки кружку и заставила сделать несколько глотков. Это немного успокоило парня.
— Послушай, Григорий, я ни в чем тебя не обвиняю. Просто расскажи мне, что случилось с Лехой. Слышишь, я тебя не обвиняю. Обещаю, если тебе понадобится помощь, я тебе обязательно помогу. Ради деда Ефима помогу. Ты мне веришь?
Гришка смотрел на меня с надеждой, но и с сомнением. Наконец надежда победила, и он начал говорить.
— Леха к сестре своей в город собрался. Попросил меня отвезти. Я отказываться не стал, тем более что я так и так в город собирался. А с компанией ехать веселее. Леха мужик хороший. Помогает мне машину ремонтировать, когда я прошу. Ну, приехали мы к его сестре. Я в дом не пошел. Леха просил подождать его. Говорит, через полчаса она меня турнет, на вокзал подбросишь.
— Если он знал, что сестра его не примет, зачем ехал? Денег просить? — перебила я Гришку.
— Деньги — фигня! — уверенно ответил Гришка. — Лехе Людкины деньги не нужны. Сам может заработать. Ему разлад их покоя не дает. Не по-людски это, с родным братом не знаться. Это Леха так говорит. Вот и мотается к сестре, надеется, что когда-нибудь она его признает.
— Понятно. Так что, турнула Леху сестра? — вернула я Гришку к прерванному рассказу.
— Конечно, турнула. Она теперь важная особа. В таких хоромах живет, а Леха никто. А он, между прочим, из принципа на работу не устраивается. В знак протеста. Сестра, мол, богачка, а я тогда нищим буду. Глупо, конечно, но уж такой он, не переделаешь.
— Дальше что было? — поторопила я Гришку.
— Дальше мы на автовокзал поехали. Я машину на стоянке оставил. Леха на остановке остался, ну, где наш автобус обычно останавливается. До следующего рейса часа два ждать надо было. Он сказал, что на вокзале подождет. Ну, я вызвался за билетом сходить. Так, поддержать хотел. Уж больно Леха из-за сестры расстроился. А там, на остановке, трое парней стояли. Я когда уходил, внимание на них обратил. Больно шумно вели себя. Все трое пьяные. И злые какие-то. Пока я за билетом ходил, они, видать, к Лехе пристали. Ему бы уйти оттуда, не связываться, а он бежать не стал. Ну и навешали они ему. А что он с ними один сделает? Их трое, амбалов, было.
— Продолжай. Ты что-то про полицию говорил, — напомнила я.
— Это уже потом. А до этого, — Гришка тяжело вздохнул и признался, — до этого сдрейфил я! Бросил друга в беде, понимаете, бросил!
Я поняла, что у Гришки сейчас начнется истерика. Этого я допустить не могла. В любой момент мог вернуться дед Ефим. Что с ним будет, если он своего единственного внука в таком состоянии застанет? Я встала, взяла Гришку за плечи и как следует тряхнула. Он удивленно уставился на меня, потом, видно, поняв, для чего я это сделала, отстранил мои руки и произнес:
— Я в порядке. Уже в порядке.
Голос звучал глухо, но спокойно. Я села на место, а Гришка продолжил:
— Пошел я, значит, за билетом. В кассе очереди не было, я быстро управился. Возвращаюсь, смотрю, парни эти к Лехе задираются. Один уже толкать начал. Говорили тихо, с большого расстояния не слышно. Я приостановился, подумать хотел, как поступить. К Лехе идти или его к себе звать. А парни вдруг налетели на него втроем и давай месить. Да били так, будто убить хотели. Леха поначалу отбиваться пытался. Потом упал, голову только руками прикрыл, а парни ногами его пинать начали. Бабы вокруг крик подняли. Визжат, полицию зовут. Я сначала растерялся, а потом в здание вокзала побежал, ментов искать. Забежал, увидел одного в форме, подскочил, кричу: человека убивают! Он в свисток свистнул и за мной на улицу рванул. Все в считаные минуты произошло. К месту драки уж со всех сторон полицейские стянулись. Парней тех повязали, увели, а Лехе «Скорую» вызвали. Он как лежал на асфальте, так и остался лежать. Пока врачи не приехали. Думал, помер он.
Гришка замолчал. На этот раз я торопить его не стала. Посидел Гришка, посидел и дальше рассказывать начал:
— Когда врачи приехали, я с ними в машину напросился. Говорю, односельчанин мой, вдруг помощь понадобится. Они не возражали. Потом в приемном покое сидел. Ждал. После врач вышел, сказал, что у Лехи состояние тяжелое. Череп проломлен, сотрясение мозга, ребра все переломаны, легкое пробито. Ну и по мелочи. Рука сломана, в правой ноге кость в трех местах раздроблена. Врач говорит, если выживет — чудо. Трое суток в больнице просидел. А как врач сказал, что угроза для жизни миновала, ночь в машине переночевал, а с утра домой поехал.
— Сестре про Леху не стал сообщать? — спросила я.
— А чего ради? Он ей здоровый-то не нужен был, а больной и подавно. Нет, не стал я никому говорить. Решил в деревню смотаться, деньжат у наших подсобрать, и обратно к Лехе.
— А надраться где успел? — напомнила я о нашей утренней встрече.
— На трассе. Шашлычная там, у поворота. Прямо перед тем участком, что на ремонте. Я поесть зашел. Эти дни мне не до жратвы было. А тут желудок так свело, что хоть вой. Вот я и остановился у первого кафе. Ну и водки заказал. Думал, ехать-то недолго осталось. Чуть-чуть выпью, чтоб нервы успокоить. Ну и перебрал.
— Понятно. Повезло тебе, что не врезался ни в кого. А то бы и Лехе не помог, и себя угробил. Ладно, забудь. Скажи лучше, в какой больнице Леха лежит?
— В первой клинической. В экстренной хирургии. А вам зачем? — к Гришке начало возвращаться самообладание, а вместе с ним проснулась подозрительность. — Вы вообще чего Лехой интересуетесь?
— Работу хотела ему предложить, — воспользовалась я версией, которую сочинила для водителя автобуса. — Опоздала только. Теперь ему работать долго не придется, верно?
— Это точно. Ему, может быть, больше никогда работа не понадобится. Ну да ничего, лишь бы выжил, а я и на троих заработаю, — голос Гришки звучал твердо.
— Ты шефство, что ли, над ним взять решил? — пошутила я.
— А хоть бы и так! — с вызовом ответил Гришка. — Вам-то какое до нас дело? Хотели работу предложить — не получилось, вот и отваливайте.
— Шефство — это, конечно, хорошо, — задумчиво произнесла я. — Только если оно по дружбе происходит. А вот если из чувства вины, то это уже никуда не годится. Надолго не хватит, а бросить уже не сможешь. Так что подумай, прежде чем решение принимать. Не виноват ты в том, что с Лехой случилось. Ты все сделал правильно. Не казни себя понапрасну. Кстати, вещи Лехины в больнице лежат?
— Забрал я. Да там от вещей почти ничего не осталось. Рвань одна. Санитарка вынесла комок, я карманы проверил, чтобы важное чего не выкинуть, и в мусорку его отправил.
— А то, что из карманов вынул, куда дел?
— Не было там ничего. Денег полтинник, весь кровью залитый, и календарь за прошлый год. Его я сохранил. Вдруг он Лехе как память дорог? А деньги выкинул. Противно было их в карман класть.
— А паспорт?
— Паспорт у меня был, я ж за билетом шел.
— Что же, даже ключей от дома не было?
— Ну, ты скажешь! Леха с собой ключи никогда не носит. Во дворе, под крыльцом оставляет. У нас все так делают.
Я встала, собираясь уходить. Больше в Зубовке меня ничто не держало. Сунув ноги в босоножки, я прошла к двери. Взявшись за ручку, повернулась к Гришке и сказала на прощание:
— А Леху ты навести. Ему сейчас поддержка как никогда нужна. А дальше видно будет. Жизнь сама все расставит на свои места, вот увидишь.
Гришка не ответил. Только ниже голову опустил. Не прощаясь, я вышла.
