Глава 8

Вот и поворот на Гаевку. Брр, какая же темень!

Я выключила фары и осторожно съехала на узкую асфальтовую дорогу, что едва заметной серой лентой убегала вправо от трассы и исчезала в темном лесном массиве. Чернота безлунной осенней ночи тотчас окружила меня со всех сторон, просочилась в салон, где лишь приборная доска слабо мерцала огоньками.

Медленно и почти бесшумно машина ползла в этой черноте, с трудом разбивая капотом ее густые, вязкие волны.

Пятнадцать минут ходу, сказал мальчишка. И езды — такой, как сейчас, — должно быть, столько же.

Впрочем, ехать я все равно не собираюсь.

Так уж получилось, что в Гаевке, соединившей в себе учебное хозяйство сельхозинститута и дачный поселок, мне еще не доводилось бывать. Хотя в последнее время и повод вроде имелся: мне было известно, что здесь находится одна из дач Альберта Кравчука. Одна из дач, про которую, как я подозревала, он и сам забыл. Ни разу за полтора месяца, в течение которых я его «пасла», он не наведался в свои гаевские владения, не назначил там ни одной встречи, не привез туда ни одной любовницы. Никто из его вассалов туда тоже не ездил. Гаевка вообще не фигурировала в их разговорах и тем более в делах. Поэтому и у меня не было интересов в этих краях. Вплоть до сегодняшнего вечера.

Не выпуская из виду дорогу — и впереди себя, и сзади, — я оставила полевую руку группку невысоких, но густых деревьев. И сразу увидела то, что искала: крохотную уютную полянку, со всех сторон укрытую зеленью от посторонних глаз. Дав лево руля, я через пару минут заглушила мотор в непроходимой, как мне показалось, чаще. Посидела, покурила и собралась с мыслями. Потом в кромешной тьме выбралась из машины и предприняла дополнительные меры по маскировке. Убедившись, что машина стала абсолютно невидимой, я бросила в ее сторону прощальный взгляд и потихоньку тронулась лесом в сторону селения. Мои противоударные часы с подсветкой показывали начало двенадцатого. А все необходимое для предстоящей операции снаряжение было у меня за спиной — в компактном, но вместительном рюкзачке, который я на всякий случай постоянно вожу с собой в машине.

У меня не было ни малейших соображений, где искать подрывную команду Лечи Акмерханова. А от того, что я не знала Гаевку, их было еще меньше. Ближе к ночи опять осмелел голос рассудка, твердивший, что из моей ночной вылазки выйдет пшик. Если даже эти ребятки побывали здесь в воскресенье, то разве это означает, что они постоянно базируются в этих местах? Может, они тоже в гости приезжали.

Наверняка я знала одно — гаевская усадьба Кравчука называется «Башней». Под этим именем она значилась в документах из сейфа его адвоката, в который мне однажды удалось заглянуть. Почему именно «Башня», где она возвышается и как охраняется — все это были загадки, которые мне предстояло решить нынешней ночью. И раз уж мне все равно придется обшаривать поселок в поисках террористов, то отчего бы не начать с «Башни»?

Очень скоро лесная тропинка уперлась в чей-то участок, обнесенный сеткой-рабицей, и мне пришлось выйти на «большую дорогу». Отныне мое «инкогнито» могло рассчитывать лишь на тень плодовых деревьев да на рельеф местности. Я превратилась в глаза и уши. Но уши мои улавливали только шепот ветерка, уговаривающего осеннюю листву, а глаза — разнообразные оттенки серого цвета. Нигде не было ни намека на присутствие человека: середина недели, да еще в конце сентября, — явно не пик дачного сезона. Правда, существовала вероятность встретить бомжей, промышляющих подачам, или других воришек, но… В конце концов, на них мы можем напороться и в собственном подъезде в центре города! На такой случай у меня всегда найдется «наш ответ Чемберлену».

Хотя, конечно, в нынешней ситуации меньше всего хотелось бы шуму.

Время приближалось к полуночи, когда я, словно былинный витязь, оказалась на перепутье трех дорог, где лежал громадный валун. Вот только инструкций на нем не было: куда пойдешь и что там, соответственно, найдешь. Левый поворот, по моим расчетам, должен был привести в учхоз, а грунтовая тропинка, змеившаяся прямо, пересчитывала фанерные калитки «шестисоточников». Поэтому я, осмотревшись, решила двинуть направо, где вырисовывались настоящие дачи.

Блуждая по мертвому городу богачей, я совсем потеряла счет времени. Глаза ломило от постоянного напряжения, дрожали коленки, болели руки, израненные острыми колючками и не к месту понатыканными гвоздями… Мне казалось, что и самая превратилась в привидение, в призрак дачной Гаевки, приговоренный скитаться здесь до восхода солнца. Я уже не думала ни о том, что могу вовсе не найти тех, кого ищу, ни о том, что будет, если я их все-таки найду Я боялась лишь одного: что совсем заплутаю среди беспорядочно разбросанных усадеб, кажущихся в темноте совершенно одинаковыми, и не смогу найти дорогу обратно.

В «городе каменных домов» кое-где лаяли сторожевые собаки. Такие участки я старалась обходить как можно дальше, и не только потому, что боялась себя обнаружить: просто там мне было нечего делать. Собака — значит, устоявшаяся жизнь, надежность, постоянство. Те, кто мне нужен, — залетные птицы, они собаку держать не будут.

Один раз я чуть-чуть не засыпалась: каким-то чудом увернулась от фонарика, полоснувшего лучом в мою сторону Лежа в густой крапиве за литой чугунной оградой, я видела, как холодно отблескивает ствол «пушки» в руке охранника. А в каком-то полуметре от моего лица прыгал, хрипел от ярости и брызгал слюной громадный волкодав. Спасло меня только то, что парню было лень выходить за калитку. Решив, что пса возбудил какой-нибудь ежик, он прикрикнул на четвероногого сторожа и отправился спать. А я тихо уползла.

Немного отлежавшись на ничейной территории, в густых зарослях какого-то кустарника, я усилием воли заставила себя встать на ноги и двинулась наобум, в полной уверенности, что мне не выбраться из этого зеленого лабиринта ни когда. И вдруг, совершенно неожиданно, прямо перед собой увидела «Башню».

Кусты расступились, и ее стройный контур, напоминающий шахматную туру, увенчанный плоскими зубцами, нарисовался на фоне чуть-чуть просветлевшего неба. Такие же зубцы украшали высокие крепостные стены из красного кирпича. Сама же башня казалась более светлой: очевидно, она была сложена из розового камня.

Зрелище было великолепное и какое-то ирреальное. Мне показалось, что я вижу театральную декорацию к волшебной сказке вроде «Спящей красавицы» или к опере «Трубадур». Для полного сходства не хватало огромной желтой луны над башней да обвивающего ее бутафорского плюща. Несколько секунд я таращилась на все это, как зачарованная. Потом, вспомнив об осторожности, кинулась обратно в кусты. Не хватало еще, чтоб кто-нибудь со «сцены» увидел непрошеного зрителя!

Башенка имела несколько прорезей-окошек, но все они были темны — я говорю про те, которые могла видеть из своего «секрета». Никаких других источников света на усадьбе тоже не наблюдалось. Собачьего лая слышно не было — за крепостной стеной стояла совершенно не театральная тишина.

«Интересно, а чего ты ожидала, Таня дорогая? — проснулся мой давно молчавший внутренний голос. — Что тут будут гореть люстры на тысячу свечей и звучать старинные полонезы и менуэты? Ты же прекрасно знаешь, что „Башня“ давно необитаема. Однако это вовсе не значит, что Альбертик не мог оставить здесь охрану!»

Я осторожно двинулась вдоль стены и вскоре дошла до ворот — не каких-нибудь дубовых или тесовых, а самых обыкновенных стальных ворот, выполненных с максимальным запасом прочности и надежности. Они разочаровали мое эстетическое чувство, но не детективное: такие отмычкой не пронять. Хотя — о чем это я? Уж совсем надо сойти с ума, чтоб начать копаться отмычкой в воротах Кравчуковой дачи, не зная, что находится за ними. Да пока я этого не узнаю, даже на асфальтовую дорожку перед ними не ступлю!

После такого решения мне оставалось отправиться в обратный путь и обойти крепость кругом. Это оказалось не столь быстрым делом. И не очень легким: с противоположной стороны усадьбы кусты и деревья подступали к забору так близко и были так непроходимы, что мой маскировочный костюм, плотно облегающий тело, то и дело предательски потрескивал. Несколько раз из глубин дремлющего рассудка выплывала странная мысль: а что я, собственно, тут делаю?

Потратив массу сил и энергии на борьбу с растительностью, словно сказочный принц, явившийся сюда за невестой, я наконец-то вернулась к входу в замок, обойдя весь периметр. Но никакой иной лазейки, кроме парадного подъезда, так и не отыскала.

Имелось на выбор, таким образом, два варианта: или ломиться через ворота, или штурмовать зубчатую стену. Правда, был еще и третий — податься прочь. После всего, что пришлось пережить за последние два часа, я была готова рассматривать его наравне с двумя первыми.

И тут… В одном из узких окошек-амбразур, на одном из нижних ярусов башенки, мелькнул луч света, или это померещилось моим несчастным глазам? Я не позволила себе зажмуриться, потому что боялась пропустить новую вспышку. В томительном ожидании прошла секунда, другая… И вот неверный отблеск огня качнулся в другом окне — соседнем! Таинственная принцесса посылала сигналы из заколдованного замка… Охваченная волнением, слившись с толстым стволом дерева, я ждала еще несколько минут, но больше ничего не дождалась.

Окна смотрели пустыми глазницами, темными и блестящими, как зеркало речного омута. Но за ними есть жизнь! Кто-то же там ходил с фонариком или лампой «летучая мышь»! Скорее всего — охранник.

Было бы наивно думать, что Альбертик оставил такую роскошную недвижимость бесхозной, так что в «Башне», разумеется, должна быть охрана. Но если это охранник, то почему он не включил верхний свет? Может, лампочка перегорела или пробки выбило, а может… Ну, теперь-то я не успокоюсь, пока не выясню, кто в теремочке живет!

Если б можно было просто перелезть через стену…

Но об этом и речи нет: я почти не сомневалась, что по верхнему краю каменного забора протянута сигнализация, и в такой темени с ней лучше не рисковать.

В подобных делах у меня есть опыт. Зато, обходя крепость дозором, я обратила внимание, что с противоположной от ворот стороны раскидистые кроны деревьев за забором нахально нарушают границы частного владения. Воспользоваться их помощью? Не думаю, что это будет легко, но отчего не попытаться…

Первая часть плана не вызвала затруднений: ствол молодого дубка легко покорился мне и моему спецснаряжению — надежному и простому в обращении.

Удобно устроившись в «кресле» из веток, я обозревала усадьбу с высоты трех-четырех метров. И только теперь, когда она лежала передо мной как на ладони, смогла по достоинству оценить архитектуру Кравчукова замка.

Это на самом деле был сказочный замок — только в миниатюре. В своей жизни я повидала множество дач, коттеджей, вилл, особняков и прочая, так что удивить меня трудно. А уж восхитить — тем более. Но сейчас, признаюсь честно, я была очарована! То, что предстало моему взору, настолько точно передавало романтический дух Средневековья и настолько не походило на безвкусный выпендреж «новых русских», что я теперь уж и не знала, что думать об Альбертике.

Черт бы его побрал, он даже вырос в моих глазах!

За восхищенным умилением я на пару минут позабыла, зачем забралась на дерево. А любоваться было недосуг: требовалось быстро оценить обстановку и действовать. С моего наблюдательного пункта не было видно центральных ворот усадьбы, зато хорошо просматривался вход в дом: очевидно, их было два. От стены, над которой я сидела, его отделяли метров двести, а может, и больше. Вокруг замка, расположенного на взгорке, простиралась зеленая лужайка, а дальше, вплоть до самого забора, — виднелись кроны молодого плодового сада. Между ними, окружая лужайку, змеилась вымощенная камнем дорожка. Она упиралась в добротное кирпичное строение с плоской крышей, расположенное у самого забора — и прямехонько под моим «насестом»! Еще с земли я видела его кровлю в просветах между зубцами стены, но в темноте не разобрала, что это такое.

А это, по всей видимости, гараж — ничего другого мне в голову не приходило. Я воспрянула духом: трудно было выбрать для моего восхождения более удачный ствол!

Приготовив веревку, я покинула «насест» и стала осторожно продвигаться вперед по одной из веток — достаточно толстой, чтобы выдержать мои шестьдесят восемь килограммов. Миновав линию забора, я закрепила веревку на дереве особым узлом и, крепко зажав ее в руках, соскользнула с ветки — готовая на всякий случай к самому худшему.

Дубок глухо охнул, посыпались мелкие веточки, но моя выдержала. Оценив расстояние, отделяющее меня от края крыши, я стала осторожно раскачиваться на своей веревке. Дерево жалобно скрипнуло, оглушительно зашуршала листва, уже начавшая подсыхать… Эти звуки, вместе со стуком крови в висках, показались мне шумом, способным разбудить весь дачный поселок, но отступать было поздно. Я сделала прыжок — и приземлилась на крышу гаража, хоть и не очень мягко.

В ту же секунду за спиной послышался душераздирающий треск, и толстый сучок откуда-то сверху, прошив листву, тяжело упал на забор прямо между кирпичными зубцами. Я услышала, как далеко в доме омерзительно зазвенел сигнал. Не слишком громко, но ошибки быть не могло: сработала сигнализация.

Проклятье! Ох уж эти дубы, я и не знала, что у них такие хрупкие ветки.

«Вот теперь тебе конец, Таня дорогая! И не говори, что я тебя не предупреждал», — мерзко вякнул «внебрачный сынок» рассудка.

Черта с два — конец! Это мы еще посмотрим… Тут я вовремя вспомнила о веревке, которая свисает чуть не до самой земли, и подумала, что на этот раз мой внутренний голос попал, пожалуй, в десятку. Я еще не успела решить, что делать, а мозг, как это часто бывает, сам дал телу команду к действию. Чисто машинально, на «автопилоте», я извлекла из рюкзака свой универсальный сборный крюк-"кошку" и с третьего броска сумела подцепить им веревку, на которой только что болталась. А с четвертого — зашвырнула ее конец на ветку, в листву, собственной рукой отрезав себе путь к отступлению. В тот миг, когда я распласталась по крыше гаража, далеко за садом послышался тихий скрип двери.

Шаги приближались, и — я могла бы дать руку на отсечение! — это были шаги не одного человека.

Вскоре я уже могла различить парное сопение охранников и уловила в налетевшем ветерке запах табачного дыма. У него был какой-то особый, пряный аромат.

Они остановились чуть поодаль от входа в гараж.

Дорого я дала бы, чтобы увидеть подошедших!

— Туда! — Я скорее угадала, чем услышала команду.

Шаги разделились: охранники обходили строение с двух сторон. Зашуршала трава, потом хрустнули ветки кленовой поросли, пробившейся между задней стеной гаража и забором… Я боялась, что они увидят веревку, если я замаскировала ее недостаточно хорошо, а еще больше боялась, что услышат стук моего сердца о стальную кровлю.

— Никого, — достаточно громко произнес голос, показавшийся мне знакомым. — Это было здэсь, Али?

— Тише, ты!.. Здесь, здесь.

— Што — «тише»? Нас с тобой одын Аллах слушает!

— Заткнись, сказал! «Аллах»… А почему сигнализация сработала — это тоже Аллах?

— Нет. Это птыца.

— Какая птица посреди ночи, ишак?

— Ну, ты!.. От ишак слышу. Какой птыца? Этот…

«Ух, ух» — сова, вот! Здэсь очень много мышь, Али.

Сова ест мыши.

Али звучным шепотом, судя по интонации, выругался, но я не поняла, на каком языке.

— Тебе не стыдно перед Аллахом, Рафик-джан?

Он услышит, какой ты придурок, и покарает тебя! Зачем только Лечи взял в дело такого идиота…

Я наверху закусила губу, чтоб не вскрикнуть. Это были они!

— Заткнись, шайтан! Это тебя карает Аллах, потому што ты неверный, гяур! Рафик любит Аллах. Рафик служит Аллах. Рафик жизнь дает за Аллах, да! Рафик правоверный мусульманин. И Лечи правоверный мусульманин. А ты, Али, — поганый собака. И как собака будешь подыхать, когда сделаешь свой работа ради Аллах и пророк его Мухаммад!

— Ну все, завел песню…

Внизу чиркнула спичка, я увидела отсвет маленького пламени. Рафик зло пыхтел рядом с напарником, по-видимому готовый защищать великое дело ислама здесь и сейчас.

— Послушай, ты, мусульманский ублюдок…

Голос Али звучал ровно, даже лениво. Но даже мне, лежащей на крыше, стало от него не по себе.

— Меня тошнит от твоих проповедей и от твоего непроходимого идиотизма. От твоего Аллаха тоже тошнит. Мой отец был правоверный мусульманин, не хуже тебя и твоего Лечи. Но его прирезали свои же, правоверные, прямо на пороге мечети. Только за то, что женился на армянке. Меня тошнит от вас всех!

Я никогда не скрывал, что меня интересуют только баксы. Ради них я влез в это дерьмо. И если б не «зеленые», я давно выпустил бы тебе кишки, как выпускал их сопливым воякам Пашки Мерседеса в девяносто четвертом. Но если ты и дальше будешь меня доставать, то, клянусь мамой, я это сделаю, Ослиное Ухо!

Не будь я Алик Кадыр-оглы…

Послышалась яростная возня и чье-то придушенное хрипение.

— Али… и-и… Пусти! А-а-а…

— Алик! Не Али. Повтори!

— Ой! Алик, пусти, дорогой!

Тяжелое тело шлепнулось о стену гаража, визг перешел в жалобный скулеж. Я ждала, что будет дальше, попутно размышляя над особенностями национального характера. Ну как же я сразу — по акценту — не догадалась, что там, внизу, бушует армянская кровь!

— Перестань ныть, придурок. Я тебя предупреждал, чтоб не доставал меня… Заткнись, я сказал! Ты своим поросячьим визгом разбудишь охрану на соседних дачах, и они вызовут сюда ОМОН.

— Зачем ты так, Алик-джан? Про Аллах…

— Ладно, извини, дорогой, я пошутил! — Ответ Али был пропитан ядом. — На, курни травки. Легче будет. Ослиное Ухо.

Они помолчали.

— Али… Алик-джан, я вот думал…

— Ты умеешь думать? Это для меня новость.

— Я думал про эта дэушка, который сегодня спрашивал Лечи, наш командир.

Я еще теснее прижалась к крыше.

— Кто это был, Алик-джан? Зачем приходил? Что она знал?

— Кто бы она ни была, это не твоя забота. Лечи сказал, что сам с этим разберется. Чего ж тебе еще?

— Я боюсь, Али! Боюсь, этот девка может портить нам весь операция, Али!

— Не свисти. Она брала тебя на пушку, Ослиное Ухо. Я думаю, тут все просто: Лечи с ней поиграл и под кайфом трепанулся про «Халдеева». Откуда мы знаем, где он болтается дни и ночи? А теперь ему стыдно признаться, что так лажанулся, вот он и напускает туману.

— Не-ет, Али! Лечи не мог так лажануться. Даже Рафик Ослиное Ухо никогда не проболтается неверной продело, а Лечи…

— Что Лечи, что? Твой великий Лечи, между прочим, где-то посеял свои четки, которые известны всей Ичкерии. Подарок самого Бен-Ладена!

Я зажала себе рот, чтобы не вскрикнуть. Значит, Ирину убил Лечи Акмерханов, а никакой не Махмуд.

А может быть… Господи!

— Я сам слышал, как он вчера общался с Аллахом по этому поводу, — продолжал Али. — И ты ему молись, Ослиное Ухо, молись, чтобы эта штуковина не попала к гэбистам, а то ведь по ней они в два счета на нас выйдут.

— Врешь!

— Что? Опять достаешь меня, да? Ты делай свое дело да сопи в тряпочку, ясно? А анализируют пусть другие, твоя башка для этого все равно не годится. Если ты уже наложил в штаны, то надо было поступать в медресе и бороться за святое дело ислама в мечети с Кораном в руках, а не в отряде Хаттаба.

— Врешь, Али! Рафик не трусливый шакал. Я боялся не за свой шкура — за святое дело Аллаха!

— Вот и предоставь все решать Аллаху, Ослиное Ухо. Дело сделано. Часы запущены. Послезавтра все будет кончено, и еще через день ты будешь молиться своему Аллаху о спасении души в горах Ичкерии. Если сможешь, конечно… Послезавтра, Рафик-джан.

Или… Или все мы сдохнем как собаки — и неверные, и правоверные. Может, так будет даже лучше!

Али звучно сплюнул. Его напарник бормотал что-то. Кажется, молитву.

— Хватит трепаться, ты мне надоел. Иди проверь ворота — и катись спать. Через три часа меня сменишь.

Я слушала, как удаляются тяжелые шаги Алика Кадыр-оглы, за ним потрусил Рафик Ослиное Ухо.

Прошла еще целая вечность, прежде чем я рискнула пошевелиться на крыше, под которой, я в этом нисколько не сомневалась, ночевал черный джип «Чероки» с переменчивым номерным знаком. Мне казалось, что скоро взойдет солнце, но, взглянув на часы, поразилась — прошло всего двадцать минут с тех пор, как я любовалась «Башней», сидя на дереве.

Пора было подумать о возвращении.

Конец веревки, который я так лихо зашвырнула в густую крону, достать не удастся, это точно. Вся надежда теперь на мою «кошку», снабженную капроновым тросиком, не очень длинным, но вполне крепким.

И действительно, после нескольких прицельных метаний мне удалось надежно закрепить крюк на дереве. Я соскользнула с крыши, потом, упираясь ногами в «крепостную стену», добралась до ветки и ухватилась за нее. А дальше все было просто.

Не помню, как я проделала весь обратный путь до машины, которая мирно ждала меня там, где я ее оставила, как доехала до города и пришла домой. По-моему, я уснула раньше, чем это произошло. Мне снился тяжелый, тревожный сон: триллер под названием «Послезавтра все будет кончено».

Я уснула, не в силах думать ни о чем. А зря! Где-то по ночному Тарасову бродил жестокий убийца Лечи Акмерханов. И он обещал со мной «разобраться». Но в эту ночь мне повезло.