Глава 7

Наверное, только у нас можно увидеть такое: чтобы одна сторона улицы относилась к городу, а другая — к селу. Ильфу и Петрову крупно не повезло, что они не дожили до бюрократии образца последних лет второго тысячелетия. То-то посмеялись бы!

Если б не нумерация домов, ни один наблюдатель не догадался бы, чем «чет» отличается от «нечета». Обе стороны улицы Крайней (видно, человек, давший ей имя, был напрочь лишен чувства юмора, не то назвал бы ее улицей Сбывшихся Надежд или проспектом Энтузиастов) были совершенно одинаковы, словно каждая из них видела себя в зеркале. И обе не походили ни на город, ни на село. Улица Крайняя была похожа на дыру. Черную дыру человеческой цивилизации. Таковой она и являлась на самом деле — это действительно был край: дальше некуда.

Когда я скрепя сердце покинула свою машину в густом бурьяне за нефтяной цистерной, служившей кому-то гаражом, осеннее солнце уже скатилось к горизонту. Оно подмигивало мне сквозь ветви какого-то высокорослого «саксаула», радуясь, что не увидит этого унылого местечка до следующего утра. От одной мысли, что, не дай бог, придется задержаться здесь до темноты, у меня засосало под ложечкой, а ведь я далеко не робкого десятка. Впрочем, то, верно, не от страха — от тоски.

Первое, что я увидела на улице Крайней, было неподвижное тело человека, лежащее поперек проезжей части. Если, конечно, подразумевалось, что по этой девственной дороге, не знавшей грубого напора асфальтового катка, можно ездить. При этом лицо аборигена было повернуто к городской нови, однако ногами он упорно цеплялся за косную деревенскую старину Блаженное выражение его физиономии свидетельствовало, впрочем, что ему чужды какие-либо метания и борения. В доказательство, когда я поравнялась с ним, отдыхающий пошевелился и загорланил: «Я встре-е-е-тил ва-а-ас, и все было-о-е…»

Пройдя немного вперед, я услышала, как бедняге «сломали кайф» — женский голос, непонятно с какой стороны, городской или сельской, возмущенно и с привычкой в интонации завопил:

— Ах ты, ирод проклятый, козел безрогий, опять нажрался, зенки твои бесстыжие, хоть бы о сыне подумал, ирод, милиции на тебя нету..

Ага, стало быть, с милицией здесь плохо. Что ж, другого я и не ждала.

Дом номер семнадцать оказался землисто-серой панельной пятиэтажкой, построенной, если судить по внешнему виду, в незапамятные времена. Как только я обошла его кругом, вопрос об «офисе номер два», тревоживший меня все это время, отпал сам собой.

«Офисом» мог быть только второй подъезд, другие варианты исключались. А рядом с ним вырисовывалось что-то вроде входа в подвал, на котором висел громадный амбарный замок.

У «офиса номер два» на чахлой скамейке сидели две старушки. Я постаралась оставаться не замеченной ими как можно дольше, но, когда это стало уже совершенно невозможным, аборигенки перестали разговаривать даже для виду. Должно быть, появление каждого нового человека на этой улице было слишком сильным впечатлением для ее старожилов.

Я поздоровалась с ними вежливо — как-никак мы находились в сельской местности! — и завела разговор о том, нельзя ли снять квартиру н их доме. Услышав об этом, бабульки переглянулись, а затем воззрились на меня с еще большим интересом. Получалось как бы двойное развлечение: человек, впервые появившийся на улице Крайней, оказался вдобавок еще и шизанутым. Такое не каждый день бывает!

— Фа-теру? — Та, что побойчее, строго глянула на меня поверх роговых очков. — Это на что ж тебе, милая, фатера в наших-то краях? От нас, почитай, до Москвы ближе, чем до Крытого!

— Да мне Крытый рынок и не нужен, бабушка. Я в СХИ учусь — это тут недалеко. Общежитие не дают, а ближе к центру квартиры дорогие — страх! Вот я и подумала: поищу на окраине. В прошлом году наши ребята где-то здесь снимали комнату, так платили какой-то пустяк.

— А ты сама откедова будешь, дочка? — вступила в разговор другая старушка, до самых глаз укутанная зеленым фланелевым платком.

— Обожди, Петровна, не об том речь, — перебила ее подружка. — Вот ты говоришь — в прошлом годе.

Так ведь с прошлого-то эвон сколько воды утекло! Ты глянь, милая, как цены скачут: за квартиру, за воду, за газ… Жуть! А пенсия? И их, слезы, а не пенсия! Так что пустяком ты теперя не обойдешься, нет. Хоть и живем у черта на куличках — прости, господи! — сдерут с нас так же: три шкуры. Жить-то надо!

Я сразу сообразила, к чему клонит хитрая бабка.

Кажется, вакансии жилплощади здесь имеются, и далеко ходить за ними не надо.

— Ну, это само собой. — Я ободряюще улыбнулась. — Без денег нынче и прыщ не вскочит, верно?

Так как — сдаются квартиры? Дом мне ваш понравился.

— Что ж ты, дочка, на ночь-то глядя приехала житье искать? — снова встрял «зеленый платочек». — По свету оно сподручнее.

— Да обожди ты, Петровна! Встревает да встревает, спасу нет просто. Тебе-то что за забота? У тебя дома семеро по лавкам, самой угла нету, не то что…

Практичная старушенция повернулась ко мне:

— Сама будешь жить, али как? Я говорю, комнату снять хочешь или так — угол?

— Да мне без разницы, бабушка. Лишь бы подешевле. Хотя лучше, конечно, комнату. Чтоб хозяйке не мешать: я много занимаюсь.

— Занимаюсь… Знаю, чем вы занимаетесь: дело молодое… Комната дороже выйдет, — отрубила она. — И чтоб робят не водить, ни-ни!

— Это я понимаю. Сколько?

Если я не спрошу «сколько?», они не поверят, что я ищу квартиру Бабка колебалась секунду, не больше:

— Триста рублев!

Я не сразу сообразила, как мне реагировать на эту смехотворную сумму Триста рублей! Один раз посидеть вдвоем под тентовым зонтиком: попить пива, съесть по пицце и покурить. Впрочем, на курево может и не хватить, смотря где сесть. С другой стороны, надо быть настоящей живодеркой, чтоб заломить такую цену за комнату на улице Крайней. Лучше уж за те же деньги снять собачью конуру где-нибудь в частном секторе на набережной.

Мне пришлось потратить еще несколько минут на препирательства с будущей квартирной хозяйкой, в результате чего цена была сброшена до двухсот пятидесяти. Жизненный опыт подсказывал: если я буду продолжать в том же духе, она просто удавится, а смерть старушки не входила в мои планы.

— Ладно, деваться некуда, согласна. А на каком этаже вы живете, Марь Степанна?

— На втором, милая. В самый раз: и не первый — ну его к шуту! — и лазить невысоко.

— А я первый этаж люблю. Чем он вас не устраивает?

— Здрасьте! Вот еще чего придумала. Да хуже нет жить на первом. Дети орут, машины шастают, робята по ночам гогочут, спать не дают… Того гляди какой-нибудь шалопай каменюку швырнет или еще чего хуже — не приведи господи!

Мария Степановна перекрестилась, а следом за ней и притихшая Варвара Петровна.

— Нет, милая, сразу видать, что ты на первом этажу не жила. Опять же, вот еще беда: подвал. Уж какая от него сырость, холод. И все на первый этаж. До второго-то что дойдет, что нет, а там… Жуть! Вон у Ефимовых из сорок третьей обои клочьями свисают, все углы грибком проело, и ничего сделать не могут. И у всех, кто на первом, такая канитель. Потому — подвал!

— Да, об этом я не подумала. А что у вас за подвал такой, почему там сыро? Можно же привести его в порядок, воду откачать…

— И их, милая! Сперва ее надо откачать из мозгов у нашего начальства. А может, и не вода там, а похуже что… Сколько уж мы, старухи, писали про этот подвал — горы бумаги извели. При коммунистах наш ЖЭК еще хоть как-то шевелился. Хоть подпорки какие-то ставили, чтоб дом в тартарары не ухнул. А при этих, как их…

— «Новых русских», — подсказал «зеленый платочек».

— Ну! При этих-то — и не говори. Сначала мужик приехал какой-то, объявил, чтоб, значит, очистили все погреба: мол, аварийная ситуация, не положено.

Обещал, что будут капитальный ремонт делать. Ну, пошумел народ, пошумел, а что делать-то? Очистили.

Да только вместо ремонта повесили на наш подвал большой замок, и на том дело кончилось. Так с той поры закрытый и стоит — тому уж два года. Завалимся когда-нибудь в преисподнюю вместе с домом, и виноватых не найдешь.

— Господи, страсти-то какие! — перекрестилась Петровна. — А что ж ты, Степанна, про черных-то не расскажешь, что наш подвал захватили? Забыла? Ох, дочка, и страсти мы тут натерпелись, когда взрывы-то повсюду пошли!

Ага, кажется, близимся к цели! Выходит, здесь тоже побывали какие-то хачики.

— И ничего я не забыла! Забудешь тут, когда через это самое дело я чуть в ящик не сыграла, господи прости…

И Степанна с Петровной, перебивая друг друга, рассказали мне историю, разительно похожую на ту, что разыгралась в моем собственном доме.

В один прекрасный день бдительные старушки увидели, как к «офису номер два» подъехала машина, из которой вышли двое «черноусых, чернобровых молодцев удалых» и направились к наглухо задраенной двери подвала. Когда же они стали со знанием дела отпирать мрачное подземелье, любопытство аборигенок взяло верх над опаской, и они поинтересовались у незваных гостей, кто они и что они.

Кавказцы были предельно вежливы. Они объяснили, что взяли этот подвал в аренду у ЖЭУ, потому как помещение все равно пустует, а им, торговым людям, оно идеально подходит под склад. Ребятки обещали, что никоим образом не нарушат покоя в доме номер семнадцать, будут блюсти тишину и порядок, а главное — отремонтируют злополучный подвал. Последнее заявление окончательно сломало вялую оборону местных жителей, и они, можно сказать, сами поднесли захватчикам ключи от своей крепости. В образном смысле, конечно, потому как ключики у тех уже имелись. А как было не поверить? Ведь нельзя же завалить подвал товаром без предварительного ремонта! То есть завалить, конечно, можно, вот только продать потом этот товар будет нельзя.

Арендаторы осмотрели подвал, заперли его и умчались на своей машине, словно их и не было. Прошло несколько дней, в течение которых дом оживленно обсуждал открывшуюся перед ним радужную перспективу. Однако ни «фирмачи», ни рабочие-ремонтники не появлялись. И больше не появились — никогда. Зато у жильцов очень скоро появилось новое «развлечение»: звонить по всевозможным антитеррористическим организациям.

Дом номер семнадцать, можно сказать, отделался легким испугом. К счастью для него, ни кто туда ни какие мешки не затаскивал. Пришел вечно «веселый» участковый, спустился в подвал, вылез оттуда весь мокрый и объявил, что никакой бомбы нету, все это бабские враки, а ему теперь за вредность причитается.

Вот и все дела.

Я ахала, охала и всплески вала рукам и в тех местах; где требовалось.

— И что же, милиция не попыталась найти этих арендаторов?

— И их, а я почем знаю? Кто ж их искать-то будет, милая? Ведь бонбы-то и в сам деле не было, так чего же их искать…

Марь Степанна наклонилась ко мне и понизила голос:

— Вон в городе, говорят, один дом девятиэтажный даже вакуировали, да! Знать, там была бонба-то, а нас бог спас.

— Какие ужасы вы мне рассказали! Ой, а может, у вас тут был этот, ну, которого в газете печатали? Вы видели? — поинтересовалась я и достала из сумочки воскресный номер «Тарасова».

Бабулька сдвинула очки на самый кончик носа.

— И их, да что тут поймешь-то? Обедала ты у него на роже, что ли? И темно уже совсем… Глянь-ка, Петровна.

— Да видела я, — отмахнулась подружка. — Мне сноха про энтого нехристя читала. Нет, не он это. Такого среди тех черных не было, точно.

— Ох, проходу нет от этих торговцев. Стоят со своими бананами да лимонами: «Дэушка, дэушка, купи!»… — И я в точности описала того фраера, с которым ругалась сегодня у Сенного.

— Ловко ты это, милая! — хихикнула моя будущая хозяйка. — Такие они и были, эти-то. Точь-в-точь.

— Ну, уж прямо-таки оба совсем одинаковые?

— Да кто их там разберет! На что они тебе сдались-то? Один вроде повыше, волос кучерявый и борода тоже. Глазами так и зыркает, так и зыркает. Верно, Петровна? А другой — метр с кепкой, плешивый, с брюшком. Мордастый такой, небритый. И еще шрам на роже, вроде как ножом кто полоснул. Вот здеся, — показала Мария Степановна.

— Верно она говорит, дочка. И уши торчком — у энтого второго, что с плешью. Весь волосней оброс, чисто мартышка.

Стало быть, здесь точно побывал он — мой знакомец Рафик. Кроме него, есть еще один гоблин, это по меньшей мере. А хозяин, значит, на улице Крайней не засветился… Умно, Лечи, умно!

Я спрятала газету обратно в сумку.

— Вот вы говорите, раз бомбы не было, так не надо и искать этих типов. А я думаю, вы не правы, Марь Степанна. Надо их найти и проверить. Ведь зачем-то же они арендовали ваш подвал! Может, их кто-то спугнул, и они просто не успели подложить бомбу Интересно, где они могут быть сейчас? Вы случайно не знаете?

Марии Степановне надоело тянуть кота за хвост.

— Да пес их знает, куда они подевались! Тебе-то что за забота? Вот пристала как банный лист… Фатеру пойдешь смотреть, что ли? А то я тут с тобой продрогла совсем.

— Завтра, Марь Степанна. Сегодня уж поздно, а мне еще семь верст киселя хлебать. Завтра приеду пораньше, и мы с вами все обсудим. Номер квартиры я запомнила.

— Ну, завтра так завтра, дело хозяйское. Приезжай, жиличка, буду ждать. Ты идешь, Петровна?

— Нет, Степанна, я, пожалуй, еще посижу чуток.

Сына с работы дождусь. Ты иди, иди.

Когда «роговые очки», распрощавшись, исчезли в подъезде, я тоже поднялась со скамеечки. Обидно, но надо было признать: визит на улицу Крайнюю, на который я возлагала большие надежды, принес копеечный результат.

— В учхозе они, дочка, — вдруг проговорил «зеленый платочек». — У вас, на СХИ..

Я подумала, что ослышалась.

— В учхозе? Кто, бабушка?

— Да черные энти, что шуму тут наделали. Ты ж об них спрашивала?

— Откуда вы знаете?

— Так ить наше какое дело, старушечье? Сиди на лавочке, посматривай в оба глаза да слушай в оба уха.

С одним словцом перекинешься, другому передашь — вот тебе и готова сказочка!

Варвара Петровна дробно захихикала.

— Сижу я, значит, давеча туточки, одна-одинешенька. В воскресенье дело было. Степанна малость прихворнула, гулять не вышла опосля обеда. Гляжу, идет Клава Ефимова с детишками, из сорок третьей.

С сумками идут, с пожитками, навроде как с дачи али еще откудова. А дачи-то у них нету: продали еще в запрошлом годе. Муж ейный, Вася, — он шофером в автоколонне, в аварию попал, так деньги были нужны.

Они тогда все, что можно было, продали, сказывают даже…

— Бабуля, миленькая, про Васю после! Так что же Клава с детишками?

— Идут они себе, а я и спрашиваю: откуда, мол, — никак на турбазе были? Ну, мальчишки вперед побежали, а Клава ко мне подошла. Нет, говорит, тетя Варя, не на турбазе, а приглашала нас, говорит, к себе на дачу моя подружка школьная. А дача у них, говорит, в Гаевке — где учебное хозяйство СХИ. Были, говорит, мы там два дня. И еще можно было бы остаться — Клава в отпуску сейчас, — да детям в школу надоть.

Потому, мол, и вернулись пораньше, вот только с автобуса идем.

— И там, в Гаевке, Клава встретила кавказцев этих, да?

— Какая ж ты торопыга, дочка. Не даешь рассказать путем… Нет, Клава их не встречала. Только машину видела — ту, на которой они тогда сюда приезжали.

Чудная такая машина! Ребята во дворе сказывали, как называется, да я запамятовала. Ино… иномарка, вот!

Черная, колеса такие чудные, высокие… На клопа похожа, — неожиданно закончила старушка.

Я мысленно отдала должное столь образному описанию джипа.

— А где Клава видела эту машину, она вам сказала? У какой-нибудь дачи?

— Нет! На дороге. Эта черная уродина чуть не раздавила их, когда Клава с детишкам и шла на автобус.

— Значит, машина ехала из Гаевки в город?

— Ну, в город или нет, того я не знаю, дочка, Клава про то не сказала. Может, они опосля не в Тарасов повернули, а в Усть-Кушум? А что из Гаевки — точно.

— А почему Клава подумала, что это была та самая машина? Может, просто похожая? Она что, номер запомнила? — без всякой надежды спросила я.

— Да не Клава вовсе, дочка! Клава ту машину и в глаза не видала: она на работе была, когда энти-то к нам приезжали. Это все сынок ее, Мишутка. Гляди, говорит, мама: те самые поехали, которые наш подвал арендовали. Клава ему тоже — почему, мол, те самые?

А он и говорит… Что ж он сказал-то, Мишутка? Эх, дочка, запамятовала я, какая была примета! Старая стала, мозги не работают совсем… Да на что тебе все это, а?

— Да так. Варвара Петровна. Просто интересно.

А вы не знаете, где сейчас этот Мишутка Ефимов? Дома, наверное?

— Как же — дома! Удержишь его… Да он полчаса назад — аккурат перед тем, как ты, дочка, подошла, — с мальчишками на пустырь побежал. Где гаражи. Бойкий паренек, даром что девятый годок только пошел.

Ты его сразу приметишь, если он тебе нужон: в красных штанах, рослый такой.

Я скороговоркой пробормотала какие-то слова благодарности.

— Эх, дочка! — долетело до меня уже издали. — Чую я, Степанна тебя завтра не дождется…

Когда я добежала до пустыря, где оставила свою «девятку», у меня отлегло от сердца. У малолетних разбойников нашлось другое развлечение: с диким гоготом и свистом они подбрасывали на палках горящие покрышки. Слава богу, не от моей машины!

Набрав в легкие побольше воздуха, я позвала Мишутку. Ватага сразу сбилась в кучу и притихла, выжидая. Атаман в красных штанах бесстрашно выступил вперед.

— Вы меня?

— А разве там у вас несколько Мишек Ефимовых?

Подойди-ка: дело есть.

Он приблизился и остановился в нескольких шагах.

— Какое еще дело?

— Меня зовут тетя Таня. Да ты подойди ближе: я не занимаюсь похищением детей. Особенно таких… — Я окинула красноречивым взглядом лужайку вытоптанного бурьяна, усыпанную догорающими зловонными обрывками резины. — Дело у меня к тебе секретное, Михаил Васильич. Надеюсь, ты умеешь молчать?

— Спрашиваете! А откуда вы меня знаете, теть Тань?

— Давай договоримся: вопросы буду задавать я.

Но, так и быть, отвечу: я вообще много чего знаю.

Я знаю, например, что в эти выходные ты, Михаил Васильич Ефимов, восьми с лишним лет, был с матерью и братом в гостях на даче, в Гаевке. Знаю и то, что, когда вы возвращались оттуда в воскресенье, ты увидел на дороге кое-что интересное. Я имею в виду черный джип, который раньше приезжал к вам во двор.

Я верно излагаю?

— Класс! — Мальчишка открыл рот и забыл его закрыть.

— Так вот. Дело у меня к тебе, как я уже сказала, секретное. И, между прочим, — я понизила голос, — денежное. Хочешь заработать червонец?

— Спрашиваете!

Михаил Васильич со знанием дела обошел мою «девятку» кругом, придирчиво осмотрел, потрогал колеса. Я видела, что не ошиблась в нем: сын шофера!

— Хорошая машина. Ваша? А резину вам пора менять, теть Тань. — Паренек остановился напротив меня, плутовато прищурился. — Но черный джип «Чероки» стоит полтинник!

Я расхохоталась. Этот мальчик далеко пойдет! Если милиция не остановит…

— Я с тобой согласна, парень. И ты его получишь, если расскажешь мне все об этой машине.

— Классно! А не надуете?

— Не беспокойся: это не мой принцип. Садись-ка в машину, а то твои дружки глаза набок свернули.

Мишутка махнул рукой своей команде, которая медленно, но верно сжимала нас в кольцо.

— Я щас, пацаны. Все нормально!

В салоне я вручила мальчишке задаток — половину обещанной суммы.

— Так, значит, это был джип «Чероки»?

— Ага. Классная тачка! Двигатель у нее — вааще…

— Про двигатель не надо. Меня больше интересует номер. Ты его запомнил?

— Только две цифры — девятки, они рядом стояли. Больше я ничего не разглядел: эти, на джипе, так быстро пронеслись мимо — ва-аще! Но номер был местный, тарасовский. Точно!

Паренек замялся. Было видно: хочет добавить что-то еще, но не решается.

— Мишка, я тебе плачу за правдивую информацию! Давай выкладывай, что там у тебя?

— Теть Тань, вы не думайте, что я заливаю! Когда этот джип приезжал к нам во двор, дней десять назад, номер на нем был совсем другой. Вот!

Ну дела… Прямо как в сказке: чем дальше — тем страшней.

— Ты в этом уверен, парень?

— Уверен, теть Тань. Я в тот день получил «кол» по русскому… Потому и запомнил, что в номере у джипа тоже был «кол», единица то есть. А никаких девяток не было, точно! Больше я ничего не запомнил. Мы с пацанами все вокруг машины крутились: такую классную тачку не каждый день увидишь! Пока один из этих мужиков нас не шуганул. Только я вам точно говорю: номер другой был, не тот, что в воскресенье!

— Я тебе верю, Мишка. Но почему тогда ты думаешь, что это был тот самый джип?

— Да не думаю я! Он это был, теть Тань, точно!

У него же задний бампер слева поцарапан — наверно, кто-то совсем недавно «приложил». И еще…

— Еще что?

— На заднем стекле голая баба налеплена. И желтая луна вверху.

— Луна?

— Ну, то есть не луна, а месяц — серпом.

— Н-да… И все это ты видел и тогда, у вас во дворе, и в воскресенье — по дороге из Гаевки?

— Ну а я про что вам говорю? Та самая тачка была, вы не сомневайтесь, теть Тань.

— Да я уже и не сомневаюсь. А ты не видел случайно, куда этот джип повернул в воскресенье: в сторону Тарасова или в другую — на Усть-Кушум?

— В Тарасов. Я видел, он ведь нас догнал совсем близко от выезда на трассу.

— Эге, да я вижу, ты стоишь даже трех баксов, Михаил Васильич Ефимов! И они будут твоими, если ответишь еще на один вопрос: во сколько это было?

— В воскресенье-то? Постойте, теть Тань… Мы вышли от тети Вали без пяти два, а там идти всего пятнадцать минут.

Я еще немного поспрашивала пацаненка, вручила ему деньги, которые он засунул в свои стоптанные полукеды, и отпустила с миром, еще раз наказав хранить наш разговор в строжайшей тайне. А сама, не теряя больше времени, покинула «край Вселенной» и взяла обратный курс к цивилизации: к асфальту, уличным фонарям и пиву «Хольстен» на каждом углу Может, эти ценности покажутся кому-то пошлыми, но я к ним привыкла.

В сущности, на улице Крайней я узнала не так уж много. Но зато стало ясно: предстоящую ночь мне опять не придется провести в собственной постели.

Во всяком случае, большую ее часть.