Глава 9

— Здравствуй, дорогая. — Голос Леонарда Леонтьевича, встретившего меня на пороге своей квартиры, прозвучал так медово, что я даже оторопела на минуту: не путает ли он меня со своей настоящей женой.

В конце концов, кто ее знает, взбалмошную бабу Вот возьмет и приедет в самый ненужный момент, а?

— Привет, Лео-Лео, — откликнулась я. — Ну как прошел рабочий день?

— Превосходно. А что у тебя?

— Был в гостях Грицын, — произнесла я. — Рассуждал о гении и злодействе. Шутка. Грицын озлился, услышав, что его обвиняют в причастности к гибели Иры Калининой. Привел много аргументов против такого дорогостоящего, громкого и никчемного способа. В общем, я нисколько и не сомневаюсь, что он тут ни при чем.

— С этим Калининым надо решать, — сумрачно проговорил Эллер. — Я все-таки предлагаю обратиться в милицию, чтобы…

— Чтобы они путались под ногами, — вмешался Вышедкевич. — А чем я не милиция? Ты, Леонтьич, наверное, запамятовал, что я несколько лет в убойном отделе работал и вообще красавец и силач.

— Да. И очень скромный вдобавок.

— Вот именно. Так что обойдемся все же без милиции. Тем более что господин Калинин наверняка уже лег на дно вместе со всей своей камарильей, — добавил Вышедкевич.

— С ним пообещал разобраться Грицын, — отозвалась я. — Свои собаки грызутся, чужая не мешай.

— А ничего, что одна из этих собак чуть тебя не загрызла? — нервно бросил Эллер.

— Ничего, — сказала я. — Неприятность эту мы переживем, как пел кот Леопольд.

Значит, Калинина Ген Геныча мы временно отодвигаем в сторону. А вот вам, Леонард Леонтьевич, я вынуждена буду задать несколько вопросов. Далеко не самых для вас приятных.

Вышедкевич за спиной Эллера показывал мне: вспомни, о чем я предупреждал тебя по телефону, не сболтни лишнего. Ишь заботливый.

Впрочем, я все прекрасно помнила.

И предупреждение касательно Коли Серова, невесть к чему всплывшего, в том числе.

Но поскольку Коля Серов вроде бы тут у нас не при делах, он меня интересует не так чтобы мало, но существенно меньше Куманова.

— Леонард Леонтьевич, — сказала я насупившемуся Эллеру, который нервно гладил свои усы, — я хотела узнать у вас следующее. Вы знакомы лично с неким Кумановым Иваном Ильичом?

Эллер повернул голову в сторону и, не глядя на меня, произнес:

— Кстати, вы знаете, что «Ильич» — единственное отчество, которое склоняется в двух вариантах? В девятнадцатом году прошлого века в газете «Правда» опубликовали статью, в которой было написано:

«…Владимиром Ильичем Лениным», с буквой "е" после буквы "ч". Хотя правильно следовало бы написать через "о", как требуют правила орфографии. Но никто не посмел исправить рупор партии, саму газету «Правда», и приняли это написание за стандарт при упоминании имени вождя революции. С тех пор Ленина пишут Ильичем, а всех остальных Ильичей — через "о": Ильичом.

— Спасибо за ликбез, Леонард Леонтьевич. Вам всегда превосходно удаются подобные отступления, — сказала я, — но только вы так и не ответили на четко поставленный вопрос: вы знакомы с Кумановым?

Эллер передернул плечами и ответил:

— Знаком. Ну и что? Он много с кем знаком, я много с кем знаком. Так что неудивительно, что мы пересеклись. Но мне этот разговор неприятен. Давайте оставим его.

— Нет уж, господин Эллер! — запротестовала я. — Мне тоже много что неприятно.

Но ваши ответы могут оказаться важны в дальнейшем, так что вы уж простите, но…

Мы ведь не цветочки нюхаем, а разбираемся в сложном деле. Кстати, с человеческими жертвами уже. Так что, Леонард Леонтьевич, как вам ни неприятно, все-таки постарайтесь на мои вопросы ответить.

Киномэтр сыграл спокойствие. В его глазах разлилось явное недовольство, но, как хороший актер, он уже совершенно овладел собой.

— Ну хорошо, — ответил он. — Постараюсь.

— Давно вы знакомы с Кумановым?

— Да я его и видел-то всего раза три.

— Давно ли вы знакомы? — твердо повторила я свой вопрос, не получив прямого ответа.

— Ну, где-то года четыре. Или пять.

— Четыре, — встрял Вышедкевич.

— Вам известно, что он — родной брат Лидии Ильиничны, жены Лукина?

— Известно, — несколько резко ответил Эллер. — Мне всегда казалось, что свадьба Лукина и этой толстомясой Лиды — просто один из прожектов моего уважаемого тестя.

Он-то с Кумановым дружбу водит с незапамятных времен. Только не вздумай его об этом расспрашивать, Бориса Оттобальдовича. В таких делах папаша Алины, эксклюзивный тип, совершенно непредсказуем, недаром кумится с Кумом.

— Понятно. Значит, это Борис Оттобальдович устроил свадьбу Лукина и Лидии, сестры Куманова? А с какой целью, как вы думаете?

— Да кто его знает? Чужая душа — потемки. У меня даже фильм такой был — «Чужая душа», помните, Женя?

Я не помнила, но все-таки, чтобы не обидеть мэтра, кивнула:

— Конечно, конечно. Помню. Леонард Леонтьевич, а Алина общалась с Кумом?

Она могла быть с ним знакома?

— Вряд ли, — отозвался тот. — Нет.., ну что общего между двадцатисемилетней молодой женщиной и пятидесятилетним вором в законе?

— Мало ли. Общее может найтись у самых разных людей. Ну хорошо.., последний вопрос, Леонард Леонтьевич. Куманов широко известен как меценат и жертвователь на культуру. В частности, он является учредителем благотворительного фонда «Русь», из которого выделяются средства на премии деятелям кино и театра. Известный благотворитель этот Ильич, — добавила я сквозь зубы. — Так вот, Леонард Леонтьевич: у вас никогда не было с Кумановым, скажем, деловых отношений? Бюджеты ваших фильмов весьма велики, и изыскать такие средства всегда непросто. Я хотела бы…

— Я понял, что ты хотела спросить. Отвечаю. Я действительно вкладываю в мои фильмы огромные, по меркам российским, средства, но стараюсь изыскивать их из «белых» источников. А у Куманова.., его деньги откровенно «черные», хотя и отмытые. А отмывали их, сама понимаешь, кровью. Так что с этим Кумом я не хочу иметь ничего общего. Конечно, я понимаю, что при нынешнем буме криминальных сериалов типа «Бригады», «Крота» и так далее режиссеры поневоле вынуждены контактировать с криминалом. Некоторые делают это с удовольствием, некоторые и вовсе имеют огромные связи среди бандитов. Да сейчас не всякого бандита отличишь от респектабельного бизнесмена и политика. Ну и наоборот. А Куманов… Может, он и считается уважаемым человеком, но мне это мнение никто не сможет навязать!

Эллер закончил свой главный монолог и умолк с полуоткрытым ртом, словно бегун, только что порвавший грудью финишную ленточку после длинного и трудного забега.

Я не удержалась и воскликнула:

— Браво, Леонард Леонтьевич! Вы прекрасный оратор! Я удивляюсь, почему вы с вашими данными до сих пор не вошли в избирательный список какой-нибудь влиятельной партии. Думаю, что ваше присутствие любому политическому блоку добавило бы голосов.

— Я не политик. Я — художник, и мое дело — искусство, — помпезно заявил Эллер, но потом, очевидно, почувствовав, что столь истовое самовосхваление выглядит несколько комично, сбавил обороты и закончил с ощутимой иронией:

— Вот такой я неподкупный и несгибаемый. А также белый и пушистый.

— Я поняла, Леонард Леонтьевич, — сказала я с почти неуловимой иронией, — и очень рада за вас. Ну что же.., какие планы на вечер, глубокоуважаемый супруг?

— Я собирался пойти куда-нибудь, надоело сидеть в четырех стенах. В городе есть приличные казино. Не по-московски, конечно, но тем не менее — вполне приемлемые.

— Леонард Леонтьевич!.. — начал было Вышедкевич с несвойственным ему жаром, но Эллер немедленно перебил его:

— Ни слова, Сережа! Ни еди-но-го! Когда ты начинаешь гнусить подобным недопустимым образом, то напрочь сшибаешь мне фарт!

— Значит, вы собрались предаться демону азарта, милый Лео-Лео? — голосом Алины произнесла я. — Ну что же, я готова составить ваше счастие в этом деле. Кстати, я довольно прилично играю во все карточные игры, а если говорить о подвижных играх и увлечениях, то я удачлива в боулинге, весьма умела в дайвинге и керлинге, а уж на бильярде играю, как Паганини на скрипке.

— К тому же скромна и застенчива, — вполголоса продолжил Вышедкевич, и мы рассмеялись.

Из всех тарасовских казино господ, Эллер, мой контрактный супруг, предпочел казино «Валенсия», наверное, и в самом деле являющееся чуть ли не самым фешенебельным в городе. Лео-Лео так и сказал, причем почему-то по-английски и при этом довольно скверно:

— I seem it's the most fashionable casino in your sity, isn't it?

— I consider so, too, — в тон ему откликнулась я, а Сережа Вышедкевич по-лошадиному выставил вперед нижнюю челюсть, видимо, намекая на некоторые особенности британского произношения.

Казино «Валенсия» находится в центре Тарасова, неподалеку от дома Алины. Оно расположилось в старинном купеческом особняке, который почти не тронули снаружи, зато существенно отделали — во всех смыслах этого слова — в плане перестройки интерьера. Массу старых перегородок снесли и сделали просторный игровой зал, вдоль которого по стене тянулась волнообразно изгибающаяся стойка бара. Блистало стекло, хрусталь и позолота, под ногами стелилось ковровое покрытие, гасящее звуки шагов.

Народу было немного. Леонард Леонтьевич сел к одному из рулеточных столов и кивнул приблизившемуся к нему крупье:

— Ну-с, любезный, как поживаете?

Узнав знаменитость, тот на мгновение оторопел, а потом сверкнул подобострастной улыбкой и проговорил:

— Рады вас приветствовать в нашем казино, Леонард Лео… Леонтьевич, — вспомнил он отчество мэтра, — с… — Крупье оглянулся на меня и, прищурившись, закончил:

— С вашей прелестной супругой.

— Молодец. Знаешь. В курсе. Хвалю, — хлопнул его рукой по плечу Эллер. — Знаешь что, братец? Распорядись-ка, чтобы нам принесли чего-нибудь выпить. Мне коньяку.

— Мне мартини, — сказала я.

— Коньяк и мартини. А я, выпивки ожидаючи, пока что сыграю в рулетку. Дай-ка мне жетончиков. Дорогая, не желаешь ли сделать ставку? — церемонно повернулся он ко мне.

Губы Сережи Вышедкевича тронула легкая усмешка. Я пожала полуобнаженными плечами — Эллер настоял, чтобы я сегодня надела вечерний туалет довольно-таки вызывающего вида. Крупье, уже распорядившийся насчет выпивки, стоял у колеса рулетки и выравнивал лопаточкой горку фишек перед собой.

— Купи мне, Лео-Лео, тоже несколько фишек, — сказала я, — чтобы ты не страдал от игрового одиночества.

— Ну что же! Пожалуй, — произнес тот.

— Делайте ставки, господа, — заученно заговорил явно волновавшийся молоденький крупье. Видно, знаменитый кинорежиссер был самым известным человеком, которого ему когда-либо приходилось обслуживать. — Ваши ставки, господа!.. Ставки сделаны, ставок больше нет.

И колесо рулетки закрутилось, а в нем с глухим жужжанием как бы завис шарик, неистово выписывая круги над впадинами чисел. Сорвался. Застрял в одной из ямок, но из-за стремительности вращения колеса не было видно, на какую цифру он попал.

— Черное, четырнадцать, чет! — провозгласил крупье.

— Noir, quatorze, — частично продублировал Эллер, — когда я играл в Монте-Карло, там говорили по-французски, как и принято говорить в казино всего мира. Всего цивилизованного мира, разумеется. Но вам, любезный, простительно не знать этого, потому как местный контингент едва ли владеет французским языком.

На лбу молоденького крупье выступили капельки пота. Он произнес деревянным голосом:

— Делайте ваши ставки, дамы и господа.

Делайте ваши ставки…

Мне стало обидно за парня. Приехал, понимаете, этакая продвинутая московская штучка Лео-Лео Эллер, нахватавшийся игорной «цивилизации» в казино Монте-Карло и Баден-Бадена, и теперь выперчивается всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Я чуть тронула своего «супруга» за локоть и сказала:

— Лео, я полагаю, что вам не стоит так расстраивать несчастного крупье. Смотрите, в запале своего снобизма вы так его уничтожите, что молодой человек немедленно по вашем уходе бросится в отдел кадров и уволится, и следующим его местом работы будет мрачная дворницкая со смежными территориями. Дворнику хоть никто не указывает, что у него фартук повязан не по последней французской моде и что подметание двора он производит тупо, возвратно-поступательно, а не изящными круговыми движениями, с отступом и книксеном.

Эллер вздрогнул и посмотрел на меня, кажется, с изумлением. Впрочем, его можно понять, потому что вся эта пышная речь была произнесена на чистом французском языке.

— Так что и местный контингент иногда владеет иностранными языками, — добавила я уже по-русски.

Эллер рассмеялся, впрочем, несколько принужденно:

— Ну уела, уела! Я же сам местный. Так что не надо. Лучше сделай ставку, дорогая.

О! Семнадцать, красное! Нам сегодня, кажется, везет.

Нам в самом деле везло. В следующий час Эллер выиграл около тысячи долларов, а потом сорвал банк за карточным столом, когда ему выпало каре тузов. Кстати, среди игравших появился Алексей Лукин, который был явно навеселе и потому отчаянно банковал и проигрывал. После того как Лукин проиграл, наверное, с десяток своих официальных зарплат в Регистрационной палате, он беззаботно махнул рукой и подошел ко мне:

— Ну, как дела?

— Нормально, Леша. А как твоя супруга?

Беззаботное выражение тотчас же слетело с его лица. Лукин шмыгнул носом и выговорил:

— Ты это нарочно, чтобы меня позлить?

Что ты привязалась ко мне с напоминаниями о жене? Сама небось прекрасно знаешь, что эту корову мне твой папаша сосватал.

По знакомству, так сказать. А на хрена мне она? Пойдем выпьем, — неожиданно резко перевел он тему. Хотя, если вникнуть в контекст, не так уж и резко.

Из-за столика, где Эллер играл в карты с двумя посетителями казино, а Вышедкевич наблюдал за окружающей его обстановкой, донесся нетрезвый выкрик моего «мужа»:

— Черррт.., не повезло… А! Ну ладно. Эй.., оффцьянт! Принеси этого.., бокал коньяку Да пополнее.

— Надирается, — сказал Лукин, оглянувшись на Эллера. — В такой момент ему лучше под руку не попадаться. Пойдем за стойку бара. Не приревнует.

— Ты думаешь?

— Да он сейчас не помнит, как его самого зовут-то. Игрок! Зря ты его в казино привела. Да и Сережа как позволил… Он же слабость своего хозяина знает. Тебе чего? Вина, шампанского? Или, может, чего покрепче?

— Соку, — сказала я, через плечо глянув на Эллера.

Тот был явно в растрепанных чувствах, возбужден, и Вышедкевич жестом показал мне, чтобы я не приближалась пока что.

Позже выяснилось почему. Оказывается, в присутствии представительниц прекрасного пола Лео-Лео имел слабость швыряться чудовищными ставками, как минимум утроенными против того, что бы он поставил, не будь рядом женщин.

Я повернулась к Лукину и произнесла:

— А что, Леша, твой чудный родственник из Москвы приехал, да?

Лукин помрачнел еще больше. Он пролил вино на рукав своего бежевого пиджака и, разглядев дело рук своих, угрюмо промолвил:

— Да вот… Лидка сейчас с братцем пасется. Что-то там перетирает.

Он посмотрел на меня неподвижными большими глазами, а потом неловко ткнул своим бокалом в бок моего, отчего в воздухе поплыл легкий стеклянный звон, и неожиданно проговорил следующее:

— Боюсь я, Аля. Этот родственник просто так не приезжает. Вот веришь, никаких грехов у меня перед ним нет, но тем не менее — поджилки трясутся, как.., ну, не знаю, как у кого. Последний раз они у меня так тряслись, когда он в прошлый раз приезжал, то есть — на свадьбу, а до этого, наверное, только в школе, классе этак в пятом, перед контрольной по математике. Понимаешь?

— Понимаю, Леша, понимаю, — серьезно сказала я. — Мне тоже несладко.

— Знаю, знаю. Пойдем ко мне, а? — впрямую предложил Лукин. — Развеемся…

А то муторно что-то. Твой Эллер до утра будет резаться, а потом его Вышедкевич дотранспортирует. Он у него вроде наперсника, — добавил мой собеседник и хитро подмигнул, — типа Алексашки Меншикова у Петра Первого.

— Лукин!!

— Глянь, как нежно Вышедкевич на своего босса поглядывает, недаром тот его в ролях суперменов снимает…

— Постой, паровоз!..

— Погляди, как Сережа заботливо склонился над Леонтьичем, аки нянька с грелкой… — продолжал паясничать председатель областной Регистрационной палаты.

— Ну что ты такое несешь, Лукин? — притворно возмутилась я, хотя едва сдерживалась от смеха. — Нянька… Петр Первый…

Нет, к тебе я не поеду. Даже и не думай. Не сегодня, Леша. Пойдем лучше посмотрим на игру моего блистательного супруга.

— Ага, — упавшим голосом отозвался Лукин, — и подождем, пока моя собственная супруга сюда не прибудет и здесь меня не застукает. Ну как хочешь.., пойдем. Только я с Эллером играть не сяду. Я как с ним за одним карточным столом нарисуюсь, так пятисот баксов как не бывало! Мне сегодня Лидка деньги выдала, чтобы я новый холодильник купил, — совсем уж расстроенно доложил он.

— А ты все проиграл, — утвердительно сказала я и направилась к Эллеру Киномэтр бился в экстазе азарта. Двое его партнеров, местные завсегдатаи, смотрели ему в рот и почтительно титуловали Леонардом Леонтьевичем, даже цитировали фильмы, режиссером которых был Эллер, но избыток почтения не мешал им быть в выигрыше. При моем появлении Лео-Лео порылся в карманах и швырнул на стол пачку долларов:

— Ставлю все!

Крупье расторопно заменил деньги фишками и лопаточкой подвинул их к разошедшемуся маэстро.

— Старинные часы еще идут? — шепнула я Вышедкевичу. — В смысле, есть еще порох в пороховницах, а деньги в бумажнике, а?

— Последние уж, — тоже тихо сказал тот. — Хорошо, что он много с собой не взял. Да и выпил уже прилично. Он как в казино зайдет, так пока все, что с собой имеет, не спустит, из-за стола не встает. Тут-то еще ничего… А вот как-то раз в Лас-Вегасе, еще когда он на Алине не женился… Впрочем, не будем о грустном. Ну слава богу! — выдохнул Сережа, глянув на стол.

— Выиграл, что ли?

— Какое! Проиграл. И это хорошо. Ну-ка, Леонтьич, освободи место. Ты все равно уже некредитоспособен. Пойдем-ка лучше пополощем рот коньячком, и домой. Баиньки. Завтра нам две ключевые сцены в фильме снимать, сам же говорил.

Леонард Леонтьевич встал из-за стола и, чуть пошатнувшись, оперся на плечо Вышедкевича. На его лице появилась неопределенная улыбка, зато глаза, которые при первой встрече показались мне столь невыразительными и малоподвижными, сейчас были одушевлены яростью и азартом. Эллер посмотрел куда-то мимо меня и спросил:

— У тебя при себе денег нет?

— Та-ак, — тихонько сказала я, — кажется, ты определенно болен, мой дорогой Лео-Лео. Тебе пора баиньки. Мой супружеский долг состоит сейчас в том, чтобы отвезти тебя домой.

— Я совершенно здоров! И хорошо себя чувствую! — громогласно начал возражать Эллер, и тут он, как назло, заметил моего спутника:

— А, Леша! Лукин! Здорово. — И режиссера понесло:

— Пойдешь ко мне в фильм сниматься? На роль киллера. Правда, он еще и педераст. Экзотический такой киллер. Ну что, пойдешь? И супругу твою бройлерную могу взять на роль, уж больно она распиналась, просила. У меня там есть эпизод в публичном доме… Ты как думаешь, на роль «мамки» она не подпишется? Кстати, и для ее братца роль найдется! Он, конечно, и так «звезда», но все-таки, может, окажет мне честь засветиться в моем фильме? Пусть он и не Марлон Брандо, но крестный отец из него…

— Леонтьич, — предостерегающе выговорил Вышедкевич и крепко взял Эллера за правый локоть, в то время как я вцепилась в левый.

Не помогло. Кажется, маэстро был в ударе. Просадив деньги, он решил поднять себе настроение речами. Признаться, все присутствующие в казино невольно приостановили игру, прислушиваясь к речам знаменитого кинорежиссера, соблаговолившего заглянуть в провинциальное казино. Такое внимание аудитории льстило взвинченному Лео-Лео.

— Марлон Брандо — масштаб, конечно, приличный, — продолжал он, — по тарасовским меркам даже избыточный. Бери ношу по себе, чтоб не падать при ходьбе, как говорится в фильме моего друга Леши Балабанова «Брат»! Знаете анекдот: сидят на пороге украинской хаты два кума… — Голосом он особо выделил последнее слово, хотя Сережа Вышедкевич подносил чуть ли не к самому его лицу бокал с коньяком, лишь бы Эллер заткнулся. — Так вот, сидят два кума, пьют горилку. Закусочка — сало, бульба, цибуля, пиво. А в небе летает «кукурузник», опыляет поле. Туда-сюда летает, а на одном заходе летчик не справляется с управлением и врезается в соседний с хатой дом, двухэтажный. Пол-этажа и два балкона обваливаются, «кукурузник» падает в палисадник и разваливается на куски. Один кум толкает в бок другого: «Теракт бачив?» — «Бачив». — «Ну и шо?» — «А я тебе так скажу: якая держава, такий и теракт!» Вот и я скажу про твоего родственника: какая страна, такие и крестные отцы!

— Спокойно, Лео-Лео, — сказала я, подхватывая разошедшегося «супруга» под руку, — пойдем-ка отсюда. Ты мне напоминаешь храброго зайца из сказки Мамина-Сибиряка. Который никого не боялся — ни волка, ни лису, ни медведя — никого!

— У меня насморк, — вдруг заявил Эллер категорично, размашистым жестом выливая в рот коньяк из бокала, который он выхватил из руки Вышедкевича, заметив его наконец. — Я на съемках простудился.

— Желаю тебе, чтобы это была самая страшная болезнь, какой ты когда-либо болел, — откликнулась я. — Включая сюда же казиноманию. Ладно, пойдем. Всего наилучшего, Алексей Бенедиктович, — церемонно попрощалась я с Лукиным, и тот открыл было рот, чтобы отвечать, как тут же захлопнул его. Голова его рыхло въехала в плечи, и Лукин, поспешно отвернувшись, пробормотал бармену:

— Мне водки с апельсиновым соком.

— Может, лучше коктейль с теми же ингредиентами? — любезно отозвался бармен. — Вот есть коктейль «Сверло»: водка, апельсиновый сок, шампанское, затем…

— «Сверло»… — прошипел Лукин. — Сверлом мне в морге трепанацию черепа будут делать. Давай водку сюда!

Я медленно повернула голову по направлению ко входу, догадавшись, что именно в той стороне появился кто-то, вызвавший у Лукина такую странную реакцию. А тарасовские чиновники высшего звена вообще-то чувствительностью никогда не отличались.

В зал казино входила Лидия Ильинична, супруга Лукина. Она была завернута в просторное и весьма претенциозное серебристое платье и потому блестела, как фюзеляж президентского лайнера.

Она была не одна.