Глава 5
Очень насыщенным выдался мой первый день на съемках, а точнее, ночь, поскольку заветные слова из уст Остроликого: «На сегодня все!» – раздались в тот момент, когда луна уже прочно обосновалась на небосклоне. С некоторой щемящей грустью в груди я отметила, что все страхи Эмира за судьбу режиссера вполне обоснованны, эпизод со стрелой и последующая за ним погоня – отличное тому доказательство.
Все без исключения члены съемочной команды выглядели заметно усталыми, когда брели к предоставленным продюсером автобусам до гостиницы, которая, кстати, не была лучшей в нашем городе. Но номера в ней были уютные, меблированные всем необходимым и чистые, как на ходу пояснил мне Остроликий:
– Я, знаешь ли, не люблю это деление на звездность, у меня все равны, если не знать размеры гонорара, прописанные в контрактах. Не хватало еще, чтобы возникли склоки из-за бытовых условий. Эти бабы, да что там бабы, эти актеришки, они же только и выискивают, из-за чего бы устроить скандал, у кого душ, а кому перепал номер с джакузи, тьфу, одним словом, им бы о чем угодно думать, только не о своей роли, – он доверительно похлопал меня по руке. – Они же на каждом слове запинаются, а еще требуют выразительных монологов. Ох, устал я что-то сегодня… – Остроликий весь как-то обмяк, и, когда усаживался в автомобиль, который для нужд режиссера выделил банкир, я отметила, что в данную минуту он был больше похож на уставшего после рабочей смены заводского токаря, нежели на эпатажного гения с телеэкрана.
Сочувственно ему покивав для проформы, я, убедившись, что за нами хвоста нет, стала обдумывать план действий, а успеть предстояло многое. Во-первых, надо было хорошенько продумать расположение камер скрытого наблюдения, поместить пару «жучков» в номере моего клиента и, конечно, проделать все это тайно. Затем отправить запрос моему товарищу по Ворошиловке о судьбе сценариста Льва Негодина, а параллельно попросить навести справки о муже актрисы Котовой. О том, что, остро нуждаясь в информации, я беззастенчиво эксплуатирую дружеское расположение старого знакомого, я нисколько не переживала, тем более что пункт расходов за получение сведений я неизменно включала в контракт с клиентом и никогда не забывала отправлять законный гонорар моему верному товарищу.
Говоря о равности всех и вся перед лицом киноискусства, Остроликий слегка покривил душой, по крайней мере, осматривая по долгу службы его апартаменты в отеле, я с трудом сдерживала ухмылку. Хоть гостиница «Мельпомена» и считалась среднеуровневой в нашем милом Тарасове, однако и в ней имелся один роскошный номер, куда без зазрения совести вселился господин Остроликий.
– А я, что я, я же не актер, – мелко семеня позади меня ножками, поспешил оправдаться он, видимо, припомнив, свои недавние роптания на склочный характер привыкших к неге звезд. – Да, и потом, я стою как бы вне всех этих интриг, мне по ранжиру положено…
Весь его малоубедительный лепет я сознательно пропустила мимо ушей, хотя временная отвлеченность режиссера на бытовые переживания была мне на руку. Совершенно незаметно я аккуратно поместила один «жучок» и одну камеру слежения в просторной гостиной номера и вторые – в спальне, заранее морщась, представляя, что за сцены из личной жизни гения, возможно, здесь разыгрываются. Но, увы, такая уж обратная сторона моей профессии, зачастую я вынуждена не только ворошить грязное белье клиента, но еще и тщательно его оберегать.
– Ну, что, Женечка, все в порядке, я могу, наконец, остаться один?! – Фраза Остроликого, да и все его поведение, выдавали степень нетерпения, охватившего его, я с удивлением перевела на него взгляд, не ожидая встретить такую бодрость после тяжелого рабочего дня.
– Да, пожалуй, да, – я невольно проследила за Остроликим, взор которого обратился за окно, туда, где остановился на площадке перед входом в отель автобус с членами съемочной группы, и сразу же поняла причину его нервного возбуждения. Зябко кутаясь в шелковую шаль, грациозно преодолев ступеньки, в свете покачивающегося на легком ночном ветру фонаря, замерла Вера Котова, похоже, полностью погруженная в свои мысли, причем, судя по выражению ее лица, имеющие довольно скорбное направление.
«Вот ведь кобель!» – еле сдерживая негативные эмоции, подумала я, но вслух, естественно, ничего произносить не стала, а просто спокойно ретировалась в собственный номер, оставив у двери режиссера дежурить охранника из банка Эмира.
Несмотря на то что от природы я любопытной не была, все же застывшая фигурка Котовой продолжала стоять у меня перед глазами, и, воспользовавшись тем, что окна мои, так же как и у Остроликого, выходят на улицу, я выглянула посмотреть.
Похоже, Вера не торопилась к Всеволоду, хотя его нетерпеливое поведение указывало на то, что между ними была договоренность о грядущем рандеву. В открытое окно я услышала, как у актрисы запищал сигнал мобильного телефона, но она лишь скользнула взглядом по экрану и, подавив тяжелый вздох, скинула абонента. Со стороны во всем ее силуэте проглядывалась некоторая обреченность, она сделала шаг по направлению к входу в гостиницу, но остановилась, словно ноги у нее были налиты свинцом, мне казалось, что я могу читать на расстоянии грустные мысли актрисы. То, что приставания режиссера были ей противны, стало очевидным.
«Так зачем тебе это надо?! – захотелось мне крикнуть ей, – наплюй и на него и на роль, вздохни полной грудью, живи так, как хочется…»
Но я лишь продолжала следить за ней. Телефон у девушки зазвонил повторно, она медленно нажала на клавишу и поднесла трубку к уху.
– Не заставляй меня ждать! – неожиданно услышала я слева от себя, но поддаваться искушению посмотреть, кто это там распаляется, я не стала, и так узнав истерические нотки, присущие речи Остроликого. Что ему ответила Вера, мне было не слышно, но по тому, как обреченно она скользнула взглядом по окнам номера Остроликого, я поняла, что идти ей к нему совсем не хочется. – Вот только не надо мне этого нытья! – С прежними интонациями в голосе, продолжал нажимать Всеволод, но продолжить свои увещевания не успел. У крыльца гостиницы, в нескольких метрах от одинокой фигурки Котовой, остановилось такси, из которого выбралась элегантная дама в широкополой шляпе, что выглядело настолько странным и непривычным для нашего города, что я не могла оторваться от созерцания новой участницы спектакля, разыгрывающегося под окнами. – Вот черт! – вдруг выругался Остроликий и, видимо, нажал отбой, так как Вера убрала телефон в карман.
Дама, рядом с которой суетился таксист, выуживая ее поклажу из недр багажника, словно сошла с открытки эпохи модерна. Она протянула водителю деньги, и я невольно разочаровалась, не заметив на руке перчатки, так подходящей к ее винтажному платью.
Тем временем я обратила внимание на некоторое шевеление в соседнем номере и немедленно вышла в коридор, получив сигнал от охранника, что «босс собирается на улицу». Не имея права препятствовать его действиям, я с покорным выражением на лице отправилась за ним, старательно делая вид для случайных свидетелей нашего позднего перемещения, что совместный выход просто совпадение.
– Ах, Лизочка, ну что за сюрприз! – восторженно раскинув руки, кинулся с порога к даме в элегантном наряде Остроликий, не удостоив ни одним взглядом застывшую поблизости Веру, чем вызвал во мне немалое удивление.
– Ну, здравствуй, здравствуй, голубчик! – Она коротко чмокнула его в щеку, и тут же быстро стерла след собственной помады.
– Что ж ты не позвонила, как странно, ведь, кажется, собиралась в Коктебель?! – не сдержал он кроткого упрека, который, впрочем, пытался старательно завуалировать широкой улыбкой.
– Ты прав, но там скука, все нынче лишь фестивалем бредят, да и тебе, думаю, со мною будет лучше, ты же творишь, – при этих словах она раскинула руки так, словно перед ней был не человек, а памятник.
– Стараюсь, но я так издерган! – Он трагично шмыгнул носом. – Мои гениальные идеи гробят эти бездарности… актеры, – с надрывом, словно погибло дело всей жизни, провозгласил режиссер.
– Но, Севушка, кто же смеет? – в тон ему воскликнула она и обернулась к Вере, делая вид, что только сейчас заметила ее.
– Да все, буквально все, ведь нынче не та школа, не тот масштаб, не та отдача, – радуясь, что можно открыто испепелять Котову взглядом, продолжал взывать к состраданию дамы в шляпе Всеволод.
– Ах, Вера, скажи мне, что все не так, скажи, что он несправедлив, что с его талантом и любовью к искусству можно все преодолеть! – похоже, дама была тоже из киношной среды, уж очень картинно и до комичного театрально произносила она речь.
– Все хорошо, здравствуйте, Елизавета Ричардовна, – спокойно, что слишком выбивалось из заданного остальными участниками беседы настроения, произнесла Вера.
– Чудесно! Здравствуй, милая Вера, но что ты так поздно и одна, посреди этой мрачной улицы, я, право, не узнала тебя сразу, – Елизавета Ричардовна участливо посмотрела на Котову. Мне показалось, что говорит вновь прибывшая исключительно фразами, почерпнутыми из русской классической литературы.
– Мы только вернулись, я задержалась у автобуса. Теперь уже иду отдыхать, в свой номер, – выделила она, по очевидным для меня причинам, последние слова.
– Конечно, милая, – благосклонно кивнула дама, а Всеволод лишь махнул в сторону Веры, словно прогонял муху. Держась в тени деревьев и скрытая от всех широкой колонной, я с трудом сдерживалась от саркастического смешка.
Вера не вошла, а буквально впорхнула с вполне понятным мне чувством облегчения, охватившем ее, в вестибюль гостиницы, а колоритная пара засуетилась вокруг чемоданов.
– Позови же посыльного, если, конечно, в этом захолустье имеется такой человек! – капризным тоном воскликнула Елизавета Ричардовна.
– Ну как же, как же, милая, есть, сейчас, сейчас, – вдруг засуетился Остроликий, но предпринимать особенных усилий не пришлось, заспанный юнец уже шел к ним навстречу, толкая перед собой металлическую тележку для багажа. Однако, увидев перед входом вещи дамы, оттолкнул свой рабочий реквизит и неожиданно ловко, если вспомнить о его сонном лице, подхватил поклажу и затоптался у ступенек, ожидая распоряжения гостей. – В люкс, – царственно кивнул ему Всеволод и, обернувшись к Елизавете, забормотал: – Ах, номер наш – сказка, уверен, милая, тебе будет в нем хорошо…
– Нам будет в нем хорошо, – поправила его дама и хозяйским жестом взяла под руку.
«Похоже, это жена Остроликого, и он мелко лебезит, придавленный острым каблучком умопомрачительно дорогих ботильонов, которые, кстати, выглядят так же нелепо в такую жару, как и широкополая шляпа с темной вуалью, небрежно спущенной на глаза, в теплую августовскую ночь», – машинально отметила я и, пропустив супругов на несколько шагов вперед, спокойно пошла за ними.
Сдав номер Остроликого охраннику, – фамилия его жены, вполне возможно, совершенно иная, о чем, кстати, следовало навести справки завтра у всезнающей Марии, – я решила послушать своего клиента в новом для меня и, похоже, обыденном для него окружении.
Елизавета Ричардовна осмотрела гостиную и спальню, вышла также на балкон полюбоваться открывающимся видом на сонную Волгу, при этом беспрестанно бормоча: «Ах, что уж взять, провинция…» Потом обронила супругу:
– Мило, – и, едва он успел выдохнуть, все же уколола: – Очень по-деревенски, не понимаю, и где ты тут усмотрел Средние века?
– Так это только ночью, а днем, точнее, в павильоне, – начал было он оправдываться и вдруг неожиданно резко добавил: – Я предлагал снимать на Севере Франции, не ты ли укорила бюджетом?
– А впрочем, ты прав, не в столице же искать дикарей в массовку, – так же стремительно сменив гнев на милость, как и он свой тон, легко сдалась она, зашла в спальню, хлопнув тяжелой дубовой дверью.
Всеволод, судя по всему, принял ее стремительный уход как должное и, скорбно вздохнув, устроился на диване со стаканом виски в одной и пультом от телевизора в другой руке.
Признаюсь, меня очень заинтересовал подсмотренный спектакль из серии картинок семейной жизни, каждое слово, да что там, каждый жест в которой – насквозь пропитаны ложью.
Допив стакан, Остроликий спешно стянул брюки, небрежно скинул рубашку и, сладко зевая, устроился в полный рост на довольно уютном на вид широком диване в гостиной. Вскоре из его горла стали вырываться хриплые рулады, да такие громкие, что даже Елизавета Ричардовна высунулась с недовольным лицом из комнаты, но, убедившись, что супруг крепко спит, тормошить и переворачивать его на другой бок не стала, чему я, признаться, немало удивилась.
В спальне жена режиссера повела себя странно, она достала мобильный телефон, прижала его крепко к уху и принялась что-то спешно нашептывать невидимому абоненту, то и дело опасливо оборачиваясь на закрытую дверь. Такое поведение показалось мне странным, и я машинально отметила, что завтра следует установить «жучок» в телефоне или личных вещах, а лучше и там и там, Елизаветы Ричардовны. Тот факт, что, мило воркуя по дороге в номер, в котором, оставшись наедине, супруги не сказали друг другу и пары слов, да еще и разошлись по разным комнатам, совершенно меня не удивил, – я сразу заметила между ними фальшь.
На следующий день Остроликий устроил ранний подъем, носился по гостинице как фурия и безостановочно орал что-то о сорванном графике, то и дело испепеляя меня – неотступно следующую за ним в силу своих профессиональных обязанностей – гневным взглядом.
– Влезла со своими поправками, мушкет ей, видите ли, не угодил, а у меня теперь простой в работе, хижина ведь больше не нужна, но пока Игната, тьфу, Бористра не ранят, я ее снести не могу, – поспешил он озвучить причину своего мрачного настроения. – Ладно, пока репетируем без ружья, – наконец опустился он в свое кресло.
– А поцелуй? – с неприкрытым смешком в голосе спросил неожиданно возникший перед нами при полном средневековом гриме Максим Полоцкий, и мой нос немедленно уловил тонкий аромат с приятной горчинкой его туалетной воды. Он подмигнул мне с таким лукавым выражением лица, что я даже на секунду замерла – еле сдерживаясь, чтобы не послать ему в ответ одну из своих самых чувственных улыбок.
– Сняли вчера… – опустив глаза в пол, ворчливо пробормотал Остроликий.
– Но вы же были недовольны, я всю ночь обдумывал восьмой эпизод, как мне более достоверно подхватить Вер… ой, Благомилу, чтобы у зрителя не возникло сомнений в нашей взаимной любви, ну, чтобы так же, как вы показали, – бесстрашно продолжил Максим, вызывая своими словами приступы еле сдерживаемого хохота у свидетелей разговора. – А потом, вы же так и не окончили эпизод с поцелуем, – он смотрел на режиссера таким наивным взглядом, что я не находила к чему придраться, если бы не знала всех подробностей случившегося с Остроликим конфуза на съемочной площадке.
– Севушка, кого это ты недоцеловал? – прогремела от входа в павильон Елизавета Ричардовна, и беззаботно-насмешливая атмосфера, царившая здесь после слов Максима Полоцкого, моментально испарилась.
– Ох, душечка, а я не стал тебя будить, усаживайся рядом со мной! – буквально побежал к ней навстречу режиссер, заметно радуясь, что ему не придется отвечать на двусмысленные вопросы Полоцкого.
– А вы не боитесь, что он вас с роли снимет, за такую наг… э… самоуверенность? – подобрала я более корректное слово, заметив, что Максим так и продолжает стоять рядом со мной, точнее, с креслом, которое только что покинул Остроликий.
– Нет, – вполне спокойно ответил он и беззаботно пожал плечами. – Просто впереди у нас с Верой еще много, скажем так, романтических эпизодов, а мне показалось, что она с трудом вчера вынесла поучительные объятия нашего гения, вот я и подумал, что после моих слов он не захочет становиться посмешищем в другой раз, – закончив фразу, Максим улыбнулся слегка растерянной улыбкой, словно ему было немного неловко говорить об этом.
– Но разве репетиции подобного рода не обычное дело на съемках? – спросила я, с усилием отводя глаза от ясного взора смотрящего прямо мне в лицо Полоцкого.
– Да, но Вера… э… в общем, я заметил, что она еле сдерживала слезы, уж не знаю, что так ее расстроило, но это было именно в тот момент, когда Всеволод Александрович тянулся к ней с поцелуем… вот я и пожалел.
– Вот уж странно встретить такую чуткость на съемочной площадке, у меня создалось иное впечатление, – задумчиво протянула я, старательно избегая встретиться взглядом с Максимом, в то же время отчаянно борясь внутри с неожиданно охватившим меня желанием утонуть в его лазорево-синем взоре, как в омуте.
– Наверное, вы правы, актерское братство – это миф, в этом мире каждый норовит вырвать кусок послаще из лап конкурента… – со вздохом произнес он, правильно угадав, к чему я клоню. – Но эти съемки для меня первые, так что я пока как инопланетянин, только и делаю, что всем улыбаюсь, это моя защитная реакция на все интриги, свидетелем которых я поневоле становлюсь… – он запнулся. – А вы, то есть можно мы будем на «ты»?
– Да, – ответила я раньше, чем вспомнила свой принцип о сохранении дистанции в общении со всеми, кто так или иначе связан с моим клиентом.
– А неужели на историческом факультете учат всем этим премудростям ведения древнего боя? – на этот раз в его взгляде, обращенном на меня, сияло восхищение.
– Э… я посещала спецкурс, – ляпнула я первое, что пришло в голову.
– Здорово, – неопределенно протянул он, готовясь задать новый вопрос, но тут его грозно окликнул Остроликий, Максим кивнул мне с извиняющейся улыбкой на губах и побежал в сторону декораций, где Всеволод, деловито расхаживая из угла в угол, выбирал более удобный ракурс для съемок очередного эпизода.
Вера смотрела на суетящуюся съемочную группу с трагическим выражением на лице.
– Вон, гляди, строит из себя жертву! – вынесла, глядя на нее, вердикт неожиданно возникшая рядом со мной Маша.
– Вряд ли, – вспомнив о внезапном появлении супруги режиссера, избавившей Котову от постылых посягательств Остроликого, задумчиво протянула я. – По-моему, она на роль настраивается, сейчас же будут снимать опять сцену с дракой и ранением этого, как его, которого неудачник играет, – намеренно притворилась я, что запомнила не все сплетни, которыми охотно поделилась со мной накануне Мария.
– А, ты про Игната, – блеснула проницательностью Маша, – так он с утра весь какой-то дерганый. Тоже, наверное, на роль настраивается, ох, до чего же противно смотреть на этих бездарностей, – для пущей убедительности она закатила глаза и рассеянно оглядела площадку перед хижиной. – Хотя нет, встречаются все же исключения, – задержалась она взором на разминающемся с мечом Максиме. – Слушай, а о чем это вы с ним говорили, он что, липнет к тебе? – Выражение лица у девицы было таким, что я еле сдержалась, чтобы не нагрубить ей, укоряя за бесстыдное любопытство.
– Он консультировался о новом оружии, кстати, его уже привезли? – сменила я тему.
– Не знаю, мне что, надо это, что ли? – Машу явно интересовали вопросы, касающиеся исключительно чужой личной жизни, но продолжить дискуссию мы не успели.
– Ну и где это средневековое чудо, где эта твоя хваленая арбекуза? – истерично выкрикнул Остроликий.
– Аркебуза, – спокойно поправила я готового впасть в истерику режиссера.
– Какая разница?! Ее до сих пор не подвезли, у нас простой, не пальцем же Бористру себя ранить?! – взвился режиссер. – Нам даже репетировать не с чем, а он совершенно ненатурален! – Всеволод повернулся к поникшему Игнату.
– Севушка, побереги нервы, – величественно проплывая между актерами, вступилась Елизавета Ричардовна. – Порепетируйте с палочкой, – предложила она, – а твоя новая консультант придаст ей должный вид, точнее, размер… – При этих словах щеки ее стали розовыми. – Ах, какая двусмысленность?! – совсем уж некстати прокомментировала она свою же фразу, прикрывая ладонью рот, словно хотела сдержать смешок.
Оставив без внимания замечание супруги режиссера, я подошла к столу с реквизитом, взяла средней длины дубинку и протянула ее Трофимову:
– Вот, примерно такой длины, – только и сказала я, однако возвращаться на место не спешила, решив посмотреть репетицию вблизи.
– Чудесно, – Остроликий остыл так же быстро, как и завелся. – Все по местам, репетируем строго по сценарию, никакой отсебятины, – он смерил Игната грозным взглядом: – Несогласные могут сразу удалиться. – Никто не рискнул встревать с комментариями, удовлетворенный Остроликий отступил на пару шагов из подсвеченной софитами площадки около бутафорской хижины.
Максим и Игнат заняли нужные позиции, Маша хлопнула, оповещая о начале репетиции, но работа пошла плохо. Полоцкий выглядел очень органично в роли, а вот Трофимов все делал излишне суетливо, и бесконечные замечания режиссера выводили его из себя.
– Подумать только, Игнат, и ты еще мечтал о главной роли?! Тебя словно подменили, вчера, кажется, все получалось, а сейчас?! – чуть не плача, взывал к нему автор.
– Не знаю, может, палка эта?!
– Ну, а где реквизит? – отчего-то потребовал у него режиссер.
– Не знаю, я тут при чем?
– При чем, ни при чем, вам всем наплевать, а работа стоит! – недовольно пробормотал Всеволод. Роль жертвы искусства, похоже, очень нравилась Остроликому. – Но мне казалось, что эти акебрузы привезли еще утром, – нахмурившись, припомнил режиссер.
– Аркебузы, милый, – ласковым голосом поправила Елизавета Ричардовна, которая опять, похоже, взялась играть роль идеальной супруги, хотя, вспоминая холодное общение четы Остроликих наедине в номере, я чувствовала все большее недоумение.
– А я как сказал?! – вдруг завопил режиссер, но, встретившись со взглядом супруги, более миролюбиво добавил: – То есть, конечно, ты права, милая… Так о чем это я?! – Он нахмурился и опять посмотрел на Трофимова. – Ах, да, мне казалось, что ты вертел в руках какое-то оружие утром?
– Да, я искал на столе с реквизитом что-то более короткое, как вчера сказала ваша новая помощница, – он кивнул в мою сторону, – хотел порепетировать, пока шла установка света…
– И что? – зачем-то уточнил режиссер.
– Увы, не удалось, ничего похожего, так что я не виноват, что сейчас не выходит… ружья-то нет…
– Плохому танцору, как известно… – проворчал режиссер, окинув его безнадежным взглядом. – Ладно, бери дубинку, давай прячь ее под туникой… – Объясняя, режиссер понизил голос до вкрадчивости, словно разговаривал со слабоумным.
Игнат с сосредоточенным выражением на лице пытался внять словам режиссера, но, видимо, от нервного напряжения, а возможно, что и просто от профессиональной непригодности, его отображение смертельной схватки выглядело ненатурально. В тот момент, когда даже всегда улыбчивое лицо Полоцкого померкло от тоски, Маша торжественно возвестила, что доставили долгожданные аркебузы.
– Ну, теперь дело пойдет! – потирая руки, возрадовался режиссер.
– А куда их тащить? – растерялась Маша, сжав локтем хлопушку.
– Да в общую кучу вали, на стол с реквизитом, – засуетился Игнат, радуясь вынужденной передышке в работе, и пошел лично руководить выгрузкой диковинного оружия, появление которого, к слову, вызвало всеобщий ажиотаж, и вокруг стола в итоге оказались все.
Однако средневековым ружьям, похоже, было не под силу повысить актерское мастерство Трофимова. У него все никак не получалось выхватить незаметно аркебузу, нацелить ее на Святогора, потом споткнуться и подставиться под собственный выстрел.
– Стоп! – заорал в сотый, наверное, раз, доведенный до белого каления Остроликий. Он вскочил со стула и попер к Трофимову как ледокол, не замечая никаких преград на своем пути.
– Ну все, сейчас будет на себе показывать, – на длительном выдохе прошептала Маша.
– А что, он всегда на своем примере? – удивилась я.
– Конечно, он же гений, это его фишка, все знают, у него даже есть этакий пунктик, что если уж после его гениальной демонстрации актер продолжает выдавать сырой материал, то он запросто может разорвать контракт. Я даже не знаю, что это нашло на Игната, вчера вроде нормально отыграл, а тут он как нарочно с каждым дублем только хуже и хуже… – Она растерянно потерла лоб.
– Вот! Идиот ты! Полдня угробили на десятисекундный эпизод! – Голос Всеволода срывался на визг. – Вот смотри, – он поднял меч, – отчаянно отбиваешься, но Максим, то есть Святогор сильнее, и ты, чувствуя это, идешь на хитрость, делаешь вид, что ранен, роняешь меч, оседаешь, так, чтобы оказаться к противнику боком. Ведь ты, то есть Бористр, знаешь о порядочности Святогора, а значит, он никогда не нанесет удар безоружному сопернику. Знаешь?! – чуть не плача уточнил он у поникшего Игната.
– Да, да, – поспешно уверил тот.
– Ну вот, склоняешься и выхватываешь абре… тьфу, в общем, эту хреновину, потом предпринимаешь резкий выпад, но рука твоя путается в складках плаща, этого момента достаточно для того, чтобы Святогор все понял. Он бросается в сторону, хватает эту хрень, заворачивая ее вместе с твоей кистью на тебя, как раз в тот момент, когда ты нажимаешь на спуск, и пуля, точнее, порох попадает тебе в живот. Рана почти смертельна, с недоуменным выражением на лице ты оседаешь на землю… – Остроликий перевел дух. – Тебе понятно?
– Кажись, да, – Трофимов почесал затылок, и вид при этом имел бестолковый, словно режиссер объяснял ему на неизвестном языке.
– Вот ведь… – Всеволод еле сдержал грубое слово. – Смотри же, – он сделал знак Максиму о начале эпизода, тот осторожно предпринял несколько взмахов мечом, но, надо отдать должное режиссеру, он мастерски их все отразил, затем, довольно натурально вскрикнув, будто от внезапного ранения, он осел на одно колено, правда, из-за собственной полноты все же не удержался и оперся на одну руку, уберегаясь от падения, потом с коварным выражением на лице успешно выхватил заткнутую за пояс брюк под сиреневой шелковой рубашкой аркебузу, нацелил ее на Святогора – Полоцкого, тот, подскочив к нему в один прыжок, вывернул руку погрузившегося в образ Бористра – Остроликого. В этот момент я находилась в непосредственной близости от разыгрываемой сцены, так как не имела права потерять из виду скрывшегося за плотным кольцом любопытных членов съемочной группы своего клиента. Тем временем в повисшей тишине послышался звук нажатия на спуск. Я, вдруг поддавшись неясному порыву, оттолкнув переминающуюся передо мной с ноги на ногу Марию, подскочила к Остроликому с аркебузой, на руку которого продолжал давить Максим – Святогор, высвободила кисть режиссера и направила ее вверх, сделав это как раз в тот момент, когда Остроликий выстрелил. Раздался чудовищный по громкости хлопок, из дула аркебузы вырвался черный дым, а в брезентовой крыше съемочного павильона образовалось отверстие…