Книга: Карма темных ночей (сборник)
Назад: Глава 5
Дальше: Глава 7

Глава 6

В павильоне наступила необыкновенная тишина, у меня даже возникло ощущение, что уши мои заложило, но уже в следующее мгновение из кресла, где торжественно восседала Елизавета Ричардовна, раздался истошный вопль:
– Севушка!
Она вскочила на ноги, подлетела к нам и, оттеснив меня, кинулась на поверженного на пол мужа. Тот неожиданно завизжал, да при том так пронзительно, что я испугалась, что мой клиент все же не избежал ранения.
– Что? Что, роднулечка моя? Где болит? – вопрошала Елизавета Ричардовна.
– Рука, ты мне ее сейчас сломаешь! – с трудом выкрикнул он.
– А… не поняла… – продолжала напирать супруга режиссера, и мне пришлось сдвинуть ее дородное тело с кисти гения киноискусства.
И началась суматоха. Все забегали и заахали, да так, что призвать к порядку толпу не представлялось возможным. Я с нескрываемым отчаянием констатировала, что восстановить цепь событий, чтобы выявить причастных к эпизоду, вряд ли удастся, вся надежда была лишь на скрытые камеры, которыми я щедро снабдила съемочный павильон.
Главной моей задачей, помимо выявления злоумышленника и охраны Остроликого, было избежать огласки моей реальной причины присутствия на съемках. Двум, выделенным банкиром Эмиром, охранникам я незаметно для окружающих велела навести порядок, а также вызвать полицию, поскольку эпизод с выстрелом никак нельзя было оставить без разбирательства, а чтобы установить все детали, необходима полноценная экспертиза, которую провести могли только специалисты из криминалистического отдела. Наконец, моим помощникам удалось утихомирить разволновавшихся слуг Мельпомены, и они разместились на нескольких диванах в павильоне.
– Граждане киношники, успокойтесь, пожалуйста, думаю, что всем лучше посидеть на месте до момента приезда полиции, – повысив голос, сказал охранник Петр, тот, которого из двух я выделяла более всего за собранность и похвальную сосредоточенность.
– Да как вы смеете, что за тон?! – немедленно оскорбилась Елизавета Ричардовна, судя по лицам остальных членов команды, выразившая всеобщее мнение.
– Смею, так как имею полное, оговоренное моим служебным контрактом право, – спокойно парировал невозмутимый Петр. – Был произведен выстрел, пострадало имущество, могли получить увечья люди, в общем, я несу ответственность за безопасность, – он на секунду задумался, видимо, пытаясь осмыслить, что именно он должен оберегать, людей или павильон, потом, поморщившись, нескладно закончил: – Короче, ждем ментов, и все.
– Так во всем эта девушка виновата, она зачем-то перевела выстрел и испортила потолок, – нашлась Елизавета Ричардовна и для пущей убедительности указала на меня пальцем. Все как по команде уставились на меня.
– Я лишь хотела поправить кисть руки, чтобы добиться максимально достоверной позиции, Всеволод Александрович не совсем верно держал аркебузу, – я пожала плечами, – это же моя работа – следить, чтобы все было правильно.
– По-моему, вы излишне настырны, – не удержалась от комментария Елизавета Ричардовна, – кинулась так, словно руку ему сломать хотела, – фыркнула она себе под нос. Я сделала вид, что не услышала ее фразы.
– А по-моему, она жизнь спасла нашему режиссеру, – вдруг вступился за меня Максим Полоцкий с неизменной усмешкой в глазах. – Что-то мы не о том говорим, ведь был же выстрел! – напомнил он, и с некоторым недоумением посмотрел на охранника, словно искал поддержки.
– Был, – угрюмо подтвердил Петр.
– А почему? – в один голос спросили сразу несколько человек.
– Полиция разберется! – многообещающе ответил мой ассистент по обеспечению безопасности и, скрестив руки на груди, замер, давая понять, что больших разъяснений мы от него не добьемся.
Я тоже не спешила встревать в разговоры, которые сначала едва слышно, а потом со все нарастающим гулом стали возникать среди членов съемочной группы. Во всей этой истории меня также занимала реакция на происходящее Остроликого. Он как будто позабыл, что был на волосок от смерти всего несколько минут назад. Первый страх уже улетучился, он сидел взъерошенный, как воробей, выкупавшийся в луже, и глаза его сверкали по-боевому.
– Полиция, это отлично… дело получит огласку… выстрел из прошлого… – бессвязно бормотал он себе под нос. Я уже было усомнилась в его адекватности, но, вспомнив нашу первую встречу и слова режиссера о том, что все интриги и происшествия на съемочной площадке идут на пользу рекламе кино, как эффектный пиар-ход, расслабилась, правильно распознав то русло, в котором текли мысли гения киноискусства.
На вызов отреагировали быстро, доблестные полицейские торопливо оцепили павильон. Рабочим поручили снять испорченный брезент, а Остроликий, в свою очередь, распорядился немедленно вернуть крыше первозданный вид.
– Уж тут-то мы ни при чем, что бюджет увеличится, тут обстоятельства так сложились, – сказал он в трубку пожелавшему узнать из первых уст об эпизоде банкиру Эмиру.
Я намеренно держалась в стороне, хотя и не теряла из вида режиссера, так как имела личное знакомство со многим работниками нашей городской полиции, а они легко могли рассекретить мою истинную причину пребывания в павильоне.
Место происшествия было тщательно осмотрено, прежде чем опросить очевидцев, майор, судя по его манере поведения – главный среди служителей закона, – вызвал для личной беседы Остроликого. Я сразу догадалась, что моя очередь – следующая, так как, несомненно, полицейского заинтересует, что это за прыткая девица так вовремя отвела руку режиссера от его тела, предотвратив смертельное ранение. Не предполагая, как именно Остроликий меня представит, я поспешила в кабинет следом за ними, чтобы майор ненароком не выдал меня, точнее, мою истинную специальность остальным.
– Можно, Василий Авдеевич? – просунула я голову в дверь.
– А… – кажется, совсем не удивился он и, после короткой паузы, окинув меня малодружелюбным взглядом, кивнул на стул. – Ишь, какая культурная, только вот отчего это там, где вы, Евгения Владимировна, там сплошные неприятности? – Задал он почти риторический вопрос, на который у меня все же был ставший уже типичным для наших невеселых встреч ответ.
– Наоборот, сначала появляются неприятности, а потом уже я. Это не я их, а они меня притягивают, – миролюбиво произнесла я, и даже с некоторым облегчением, так как Василий Авдеевич Авдеев был хорошим опером. Ведь в отличие от других его коллег, с кем мне приходилось сталкиваться в процессе осуществления своих профессиональных обязанностей, он прислушивался и к моему мнению, и даже мог в чем-то помочь, если, конечно, считал, что мои просьбы могут поспособствовать ходу расследования.
– Ну, рассказывай, – благосклонно разрешил он.
– Наверное, пусть лучше господин Остроликий, как потерпевший, излагает, тем более что я и не была свидетельницей прошлых, скажем так, малоприятных инцидентов, что случались на съемочной площадке.
– Что ж, и то верно, – майор снял очки, устало потер глаза и обратился к режиссеру. – Ну-с, Всеволод Александрович, когда у вас зародились сомнения, что вас хотят убить? – спросил он так невозмутимо, словно интересовался, сколько ложек сахара следует положить в чай.
– Кого убить? Меня? – выпучил глаза Остроликий и обернулся на меня с таким беспомощным выражением на лице, словно дитя малое, я догадалась, что он никогда не рассматривал происходящего под этим углом, и, наконец, опасения банкира и мои стали для него очевидны.
– Ну, а кого еще, вы же сами начали с того, что вокруг вас то и дело происходят сейчас… – Майор сощурил глаза и внимательно всмотрелся в протокол, который уже начал заполнять до моего появления. – Вот: «странные события с элементами фатальности». Я ничего не перепутал? – уточнил он.
– Нет, вокруг картины, и это все означает будущее признание, все эти странности идут на пользу делу! – воодушевился режиссер, и глаза его заблестели так же, как после выстрела.
– И пистолет сработал, по-вашему, сам? – осторожно уточнил Василий Авдеевич, а я догадалась по его вкрадчивому тону, что он раздумывает о психиатрической экспертизе на предмет вменяемости Всеволода.
– Ну, конечно, а как же еще, ведь я и не должен был нажимать на спуск, я же не актер, выстрелить, точнее, застрелиться должен был Бористр…
– Кто такой? – перебил его майор, приготовившись записать.
– Бористр это влюбленный в Благомилу воин с черной душой, но ее сердце принадлежит Святогору, вот она и разрывается между любовью и чувством вины и долга, и в этом большая психологическая драма, – самозабвенно пустился рассказывать Остроликий.
– Погодите, Благомила, как ее фамилия? – нахмурился майор.
– Благомила из древнейшего княжеского рода… – он не успел закончить, так как майор хлопнул рукой об стол, уронив ручку.
– Вы издеваетесь, что ли? – он свирепо посмотрел на Всеволода, который часто и обиженно заморгал, прерванный на полуслове.
– А что?
– Какой Бористр, что вы несете, мне нужны списки всех членов съемочной группы и кто должен был стрелять?! – терпеливо, взяв себя в руки, сформулировал Василий Авдеевич.
– Хорошо, моя помощница все принесет, а играет Бористра Игнат Трофимов, но у него роль не выходила, и лишь поэтому пистолет, точнее, акре… как ее там? – недовольно защелкал пальцами в мою сторону режиссер.
– Аркебуза, – терпеливо поправила я.
– Она самая, оказалась в моих руках.
– Понятно, – туманно протянул майор. – А кто отвечает за оружие на площадке? – задал он самый правильный, на мой взгляд, вопрос в данной ситуации.
– Какое оружие? – не понял режиссер, но тут же додумался: – А, вы, вероятно, о реквизите, так формально никто, мы заказываем в специальных мастерских, а по бумагам, ну как ее, инвентаризацию проводит наш администратор.
– То есть состояние оружия после мастерской вы не смотрите? – уточнил майор.
– Нет, точнее, раньше так было, а теперь вот у нас есть консультант по Средневековью, она и будет проверять! – нашелся Остроликий, кивнув на меня. Я еле удержалась от возмущения, похоже, пора мне напомнить Всеволоду о реальной цели моего пребывания рядом с ним, что-то он уж больно часто вспоминает обо мне в связи со съемками фильма, наверно, всерьез воспринимая меня исключительно как специалиста по средневековому оружию.
– Так, так, это что-то новенькое, – оживился Василий Авдеевич. – Так вы сменили специальность, Евгения Владимировна? – В его глазах заплясали ехидные чертики.
– Пришлось подстраиваться под обстоятельства, и моя истинная специальность, равно как и тот факт, что господин Остроликий – мой клиент, как вы, я думаю уже догадались, Василий Авдеевич, большая тайна для остальных, – внесла я положенную ясность. Майор коротко кивнул. – А функции здесь я исполняю все те же и думаю, что наше обоюдное сотрудничество могло бы принести нам с вами неоценимую помощь, – слегка забегая вперед, решила я расставить все точки над «i».
– Посмотрим, – майор опять переключил внимание на Остроликого. – Давайте сначала. Вы, как я понимаю, наняли госпожу Охотникову, опасаясь за свою жизнь, и сделали это до выстрела, значит, были предпосылки для того, чтобы предпринять такой решительный факт. Насколько я знаю, Евгения берется исключительно за серьезные дела, – блеснул он осведомленностью о моих профессиональных привычках, а я кивнула ему с признательностью во взоре, так как мнение о моей компетенции, озвученное весьма опытным в своей области полицейским, можно было расценить как наивысшую похвалу.
– Были, – со вздохом согласился Всеволод, – и, наверное, здесь действительно задействованы не только высшие силы. – И, понурив голову, он поэтапно поведал обо всех злоключениях последних дней. Должна отметить, что на этот раз Остроликий посчитал нужным опустить все слова о знаках судьбы и таинственном фатализме, идущем от высших сил во имя пользы дела и во славу киноискусства, за что я была ему признательна, да и майор, похоже, тоже. Свою унылую речь Остроликий окончил неожиданно:
– Так что же это, я кому-то мешаю? – часто моргая, уставился он на меня.
– Судя по всему, – не стала я вселять в него ложных иллюзий.
– А почему? – совсем уж по-детски спросил он.
«По кочану!» – захотелось ответить мне, но я сдержалась, а вместо этого вслух произнесла:
– Надо искать мотив.
– Точно в цель! – похвалил меня Василий Авдеевич.
– А… Знаю! – обрадовался Всеволод. – Это же как в детективах: «Ищи кому выгодно!» – блеснул он эрудицией.
– Ну да, примерно так, – с гораздо меньшим энтузиазмом подтвердил майор. – Ладно, начнем опрос свидетелей, кто там у нас на очереди? – придвинул он к себе список членов съемочной группы.
– А я?
– А вы, господин Остроликий, свободны, по крайней мере, пока, – на секунду замер на его лице проницательным взглядом полицейский.
– Но, как же?.. – растерянно пробормотал режиссер.
– Как обычно, вы в надежных руках, Евгения Владимировна у нас мастер, практически виртуоз своего дела, вам повезло, что попали под ее защиту, – еще одна похвала из его уст застала меня врасплох.
– А если что-то случится… опять. – Губы Всеволода заметно дрожали.
– А вот чтобы этого не произошло, я бы рекомендовал вам держать ухо востро, никому, разумеется, о нашей беседе ничего не говорить и не рисковать лишний раз, вообще, хорошо бы вам где-то пересидеть это время, но мы не знаем, кто и почему проявляет к вам такой повышенный интерес, поэтому и прерывать ваши съемки не имеем права. Так что начнем расследование, а там видно будет…
До конца дня полицейские успели опросить, кажется, всех. Елизавета Ричардовна вышла из кабинета охая и хватаясь за сердце. Сославшись на недомогание, она на машине режиссера отправилась в гостиницу. Остроликий сопровождать ее не стал. Понимая, что продолжить съемки не получится, он уединился в одном из углов павильона с ноутбуком, пробормотав: «Покумекаю над концовкой», – погрузился в мир своей средневековой саги. Я пристроилась рядом с ним, но постаралась держаться в тени, чтобы не попадать в поле зрения блуждающего взгляда режиссера и не спугнуть музу вдохновения, которую, судя по всему, безуспешно искал его рассеянный взор.
В отличие от режиссера, свой компьютер я открыла не из творческих томлений души, а по вполне привычным для моей специальности причинам. Информации на камерах наблюдения было немного, но каждый кадр мог быть очень важным. Монитор немного искажал картинку, но узнать можно было абсолютно всех. Приготовления к съемкам мелькали как кадры из немого кино, рабочие ставили декорации с отчетливо читающимся на лице желанием поскорее закончить работу и уползти на пляж. Так как жара в нашем Тарасове продолжала стоять невыносимая, а кондиционеры в павильоне были только напольные, слабые и не справлялись с нашими тридцатью пятью в тени.
Меня мало интересовало происходящее на съемках, по крайней мере, то, что не касалось стола с реквизитом и привезенных аркебуз, которые, кстати, полицейские забрали на экспертизу, вяло пообещав Всеволоду вернуть их на следующее утро. Однако, заметив у искомого стола Максима и нахальную Марию с неизменной хлопушкой в руках, я испытала двойное разочарование.
Во-первых, как ни стыдно было в этом признаться даже самой себе, подозревать его очень уж не хотелось, а, во-вторых, видеть заинтересованность в его глазах, обращенных на эту малопривлекательную, завистливую и язвительно-злую девицу, отчего-то было неприятно. Поймав себя на этих мыслях, я с негодованием впилась ногтями в ладони.
«Ну, что, получила очередной урок! Хватит витать в облаках, пора всецело переключиться на работу! – с горечью вернула я себя с небес на землю и решительно переключила все внимание на монитор, больше уже не отвлекаясь на личные эмоции, которые я умело запрятала в то потаенное отделение души, в котором они, как правило, и испарялись через какое-то время».
Максим с Машей беседовали несколько минут, он смотрел оружие и спокойно перебирал его на столе, и злосчастная аркебуза, точнее одна из пяти, присланных утром, мелькала не раз в его руках. На этой камере не было изображений из коридора, поэтому я переключилась на другой диск, где должно было прекрасно видно курьера с оружием и того, кто его принял. Сначала из павильона в сторону выхода промелькнула мужская тень, и в полумраке было не разобрать никаких особых примет, только темную футболку да спортивные штаны известной марки, которую носит каждый второй. А вот человека, принесшего реквизит, можно было рассмотреть чуть лучше, по крайней мере, была видна особая примера – темно-русые кудрявые волосы, почти как у Бонифация из детского мультика, но, к сожалению, лицо закрывали широкие темные очки. Роста он как будто был небольшого, или такое впечатление создавала сильная сутулость, отмеченная мною, когда курьер, сдав оружие, кстати, все той же Марии, развернулся и пошел к двери.
На камере из зала я подробно рассмотрела весь эпизод с выстрелом, еще раз убедившись, что Остроликий был на волосок от гибели. Полоцкий с Машей довольно быстро отошли от стола. Трофимов Игнат был и вовсе в стороне, и я заметила его уже в самом конце, словно он выходил куда-то. Елизавета Ричардовна из кресла не поднималась, Котова Нина все время была в окружении костюмерш и гримерш, подправляющих ей платье и макияж прямо на съемочной площадке. Сделав себе несколько отметок в уме, я закрыла ноутбук, весьма довольная своей предусмотрительностью, или, точнее, тем фактом, что камеры я догадалась установить сразу же, без полученной с них информации я была бы похожа в этом расследовании на слепого котенка, а так я незаметно для окружающих наблюдаю за каждым из них. Жалко вот только, что я не успела положить «жучок» Елизавете Ричардовне перед ее уходом, но я надеялась, что сделаю это при нашей следующей встрече, а пока я надеялась на показания с камер в ее номере.
Постепенно суматоха улеглась, видимо, долгая следственная работа, проведенная сотрудниками милиции с актерской братией, подействовала как психотерапевтический сеанс – проговорив вслух все события, свидетели заметно успокоились. К концу дня Остроликий даже предложил отснять злополучный эпизод.
– Давайте, ребятки, на исходную! – несколько вяло скомандовал он. – Добьем эту сцену, чтобы уж завтра, как говорится, с чистого лица, – морщась, добавил он.
– Какую сцену? – совсем уж некстати уточнил Трофимов.
– Ту самую! Но, если ты… гад, опять все запорешь, то я уверяю, что роли ты больше не только у меня, но и ни у кого другого не получишь, даже в реалити-шоу подсадным гостем не возьмут! – вдруг рассвирепел режиссер и посмотрел на Игната, как на своего главного врага. В павильоне вдруг стало тихо, похоже, слова разгневанного Всеволода возымели должный эффект.
– Я все понял, – сплюнув на пол, процедил сквозь зубы оскорбленный актер и нахлобучил на голову рогатый шлем. На этот раз у хижины он занял позицию первым, тогда как Максим запаздывал. Я огляделась и к своему очередному разочарованию обнаружила его мило воркующим с симпатичной гримершей, которая что-то уж очень старательно наносила последние штрихи к средневековому образу главного героя, одаривая его всякий раз полным чувственных стрел и знаков взглядом. Полоцкий, как мне показалось издалека, благосклонно впитывал источаемые девушкой флюиды и ответно обволакивал ее пленительным блеском своих лазоревых глаз.
Что ж, это очередное наблюдение прогнало последние иллюзии, что еще продолжали удерживаться на задворках моей обычно хладной души, и в этот миг я почувствовала полное освобождение от излишних томлений, мешавших мне до последнего момента всецело отдаться делу расследования.
«Надо бы повнимательней просмотреть, что там проделывал Полоцкий с реквизитом», – автоматически отметила я и спокойно отвела взгляд от некогда слегка волнующего меня образа.
Судя по всему, нравоучения, а также личный пример, чуть было не стоивший Остроликому жизни, принесли свои плоды. Игнат отыграл блестяще, сцену сняли уже с пятого дубля, и, когда над площадкой пронесся зычный выкрик режиссера: «Стоп, снято, на сегодня все!» – в унисон зааплодировали все без исключения, и даже я. Члены команды торопливо потянулись к выходу. По всеобщему настроению было понятно, что стресс, который принес этот трудный день в жизнь каждого из них, потребует разрядки, и, словно бы читая мои мысли, Максим, еще не избавившийся от образа Святогора, воскликнул, неожиданно перекрывая своим голосом гул усталой толпы у выхода:
– Я в «Ивушку», есть желающие присоединиться?! – В его глазах играли смешливые искорки.
– Класс! – первой отреагировала, как и следовало ожидать, вездесущая Маша. – Отличная идея, ща, только хлопушку отнесу! – заторопилась она.
– И я бы поела, как человек, и я… и я… – стало то и дело доноситься с разных углов, и по интенсивности посыпавшихся ответных согласий я поняла, что ресторан будет забит до отказа.
– Я бы тоже не отказалась, – дождавшись окончания основного шума, вставила Котова.
– И я! – вдруг услышала я и с недоумением обернулась, во все глаза уставившись на режиссера.
– Вы что, а как же меры предосторожности?! – грозно зашептала я своему клиенту.
– А это уже, милочка, не моя головная боль, – в тон мне парировал он, не сводя глаз с роскошной Веры, которая уже сняла свой исторический сарафан и сейчас пребывала в элегантном шелковом платье в пол, красиво обволакивающем ее тонкий стан и высокую грудь. Видимо, чтобы пресечь все прочие доводы, что я могла начать приводить, Всеволод с решительным выражением в глазах достал мобильный телефон и, дождавшись ответа абонента, заворковал в трубку, при этом смерив меня победоносным взглядом:
– Милая, у нас возникли некоторые задержки, ты уж не жди… – Он запнулся, и через мгновение добавил: – Не переживай, если будет поздно, мы поужинаем в каком-нибудь заведении… – и послушав еще какое-то время супругу, а в том, что он разговаривал с ней, сомнений не было, он попрощался и нажал «отбой».
Я отметила, что Остроликий, похоже, имеет отличный опыт по части изворотливости в семейной жизни и усыплению бдительности супруги. Теперь, если ей и донесут, что они были в ресторане, она не посмеет возмутиться, так как он вскользь упомянул о возможном ужине.
– Что ж, понятно, – не стала продолжать препирательства я, понимая все бессилие собственных доводов против некстати обострившегося приступа сладострастия у Остроликого.
«С другой стороны, понаблюдать за поведением подозреваемых в неофициальной обстановке тоже полезно, кто его знает, до чего они договорятся под действием алкоголя, а уж в том, что народ настроен выпить, сомнений не возникало», – подумала я и направилась за режиссером к выходу.
Несмотря на поздний час и близкое к закрытию время, молодая девушка-администратор «Ивушки» изобразила на лице максимальное радушие, свойственное только настоящим профессионалам в подобной ситуации. Да и кто откажется от такой рекламы, когда у тебя в заведении обедают те, чьими лицами так часто пестрят страницы журналов.
– Девушка, нам бы стол на десять, нет, лучше на пятнадцать, чтоб было попросторнее, человек, да поскорее, мы зверски голодны… – с неизменной широкой дружелюбной ухмылкой проговорил он.
– И не только! – радостно подхватила толпа киношников речь Максима, который вряд ли был знаком юной администраторше, но его необыкновенно обаятельная улыбка возымела действие, и, словно загипнотизированная взглядом начинающего актера, девушка устремилась расчищать проход для новых гостей.
«И не только» на деле оказалось изрядным по количеству заказом бутылок шампанского, большая часть которого немедленно разлили по бокалам.
– За шестой эпизод! – провозгласил все тот же Максим, видимо, самовольно взявший на себя обязанности тамады, и под всеобщее одобрение первым опрокинул пузырящийся бокал.
Понимая, что выбиваться из общей массы не следует, я покорно отпила искристую жидкость и приготовилась к новому витку расследования, а в том, что под действием алкоголя откроется что-нибудь интересное, я не сомневалась.
На мою удачу в ресторан пришли все те, кто представлялся для меня объектом повышенного интереса. В первую очередь, Остроликий, за которым во все время действия нашего контракта я обязана была следовать по пятам. Во-вторых, конечно, все занятые на данном этапе на съемках актеры: Котова, Трофимов и Полоцкий. Массовку я в расчет не брала, хотя, конечно, не теряла необходимой бдительности. Также за столом сидели: Маша, которая сделала все возможное, чтобы оказаться по правую руку от красавца Максима, очаровательная гримерша Катя, восседавшая с гордо поднятой головой – по левую, оператор Владимир – с густой шевелюрой седых волос, зачесанной назад, его ассистент – молоденький парень, чье имя я пока не узнала, Антонина Михайловна – все время охающая администраторша, решающая практически все бытовые вопросы, касающиеся нужд съемочной группы, и под стать ей Валентина Ивановна, ведающая производственными вопросами и профессиональными нюансами, которые она виртуозно улаживала таким образом, что съемочный процесс по ее вине еще ни разу не прерывался. Не хватало только супруги Остроликого, но и без ее присутствия происходящее за столом представляло для меня определенный интерес.
Маша только что не выпрыгивала из платья, чтобы заполучить в свои объятия Максима, в противовес ей выступала гримерша Катя, которая вела себя гораздо скромнее, однако, как ни старалась, скрыть свои желания не могла. Маша в этот день выглядела довольно соблазнительно в коротком, плотно обтягивающем ее внушительную грудь сарафане. Видимо, поэтому Катя скинула газовый палантин, обнажив загорелые плечи, однако прелести ее тела были гораздо скромнее, хотя имели иную, какую-то девическую нежность, эффектно подчеркнутую салатовым топом. Максим то ли на самом деле, то ли делал вид, что не замечал довольно активной борьбы за его внимание, что вели девушки, и умудрялся виртуозно ухаживать за обеими, при этом не забывая то и дело многозначительно подмигивать мне, давая понять взглядом, как бы он хотел оказаться рядом. Я же совершенно спокойно игнорировала все его завуалированные посылы, радуясь своему полному излечению от внезапного приступа симпатии, что еще какие-то часы назад вносил неприятный дискомфорт в мое обычное душевное равновесие.
По мере роста числа пустых бутылок, что исправно уносил молоденький официант, не сводящий восхищенного взора с понурой Котовой, гул за нашим столом нарастал, лишь только Вера, казалось, оставалась безучастной ко всему происходящему. Едва Остроликий озвучил свое желание присоединиться к шумной компании, как она заметно сникла и даже не пыталась это скрыть. Режиссер, который давно уже перешел на сорокаградусный напиток, багровея лицом и часто дыша, пересев к ней по левую руку, принялся что-то активно нашептывать на ухо актрисе. Та, вздрагивая то ли от его пламенной речи, то ли от едва сдерживаемого гнева, лишь беспрестанно качала головой. Мне не составило бы труда подслушать, о чем там ведут беседу эти двое, но я и так примерно представляла, что хочет заполучить от Веры Всеволод.
Трофимов Игнат вел степенную речь с двумя администраторшами и, казалось, был абсолютно безучастен ко всему происходящему, разве что взгляд его пару раз задержался на режиссере, но он быстро отвел его, словно посчитал неприличным заострять внимание на интимном диалоге, что вел Всеволод с главной героиней картины.
– Ох, Игнат, какой же ты молодец, и вчера нас выручил, ключи нашел, а то мы уже готовились, что уволят… – повздыхала одна из дам, добродушно похлопав его по плечу.
– Да, я даже представить не могу, что было бы, если бы не нашлись ключи от архива с личными делами, там же все, буквально все, и контракты, и… – всплеснула руками вторая, – да что говорить, ты просто молодец. Но где ты их нашел, мне казалось, что я их все время носила в связке в сумке…
– Выпали, наверное, когда утром павильон открывали, я там возле двери и подобрал, – пожал плечами Игнат.
– Вот хорошо, что это ты был, а не какой-нибудь конкурент! – в один голос восхитились дамы, и вскоре разговор их плавно перешел на обсуждение уже отснятых эпизодов.
Тем временем в другом углу также накалялись страсти. Полоцкий, активно флиртуя с обеими девицами и особенно не выделяя ни одну из них, добился неожиданной реакции. Девушки, которые весь вечер испепеляли друг друга взглядами под действием алкоголя, неожиданно оттеснили свой незадачливый предмет обожания к стене, а сами, подавшись вперед, принялись выпивать на брудершафт, громко провозглашая, что все мужики сволочи, а им и вдвоем неплохо. Их неожиданное воззвание вдруг поддержали оператор с ассистентом и, опрокинув по очередной порции бодрящего напитка, вдруг смачно поцеловались в губы. Их неожиданное сближение не повергло в шок никого из присутствующих, разве что я почувствовала некоторое неприятное смятение при виде столь явно выраженного проявления однополой симпатии.
– Нда… что поделаешь… это такая среда, – услышала я вкрадчивый шепот над ухом, сразу узнав Полоцкого.
– Да я и не против, пусть делают, что хотят, – с радостью отведя взор от уже повторно и страстно целующихся мужчин, произнесла я, чуть отодвигаясь, так как Максим склонился так близко, что его дыхание легко щекотало мне шею.
– Могу ли я пригласить тебя на танец? – с бархатными нотками в голосе спросил Полоцкий.
– Нет, – повела я плечами, отметив приятность медленной композиции, что наигрывали музыканты.
– Вот так просто, нет и все? – удивился мой кавалер, явно не ожидая услышать отказ.
– Ну да, я не сторонница романов на работе, – все же пояснила я.
– Так то на работе, а в кино все по-другому, тут все временно, сегодня мы одна команда, а завтра будет новый фильм и другие люди, и все другое… Так зачем же проходить мимо того хорошего, что дарит настоящий миг, в жизни все временно, лишь лови момент… – с жаром принялся он нашептывать мне. Я не успела ответить на его горячий призыв, так как с другого конца стола послышался возмущенный пьяный возглас:
– Нет, ну ты смотри! Вот ведь, стоит отвернуться и мужика тут же уведут! – лишенная, как я уже убедилась, малейших представлений о приличиях, провозгласила Маша на весь зал, освобождаясь от объятий сомлевшей от вина гримерши. – Это наш мужик! Мы с ним сюда пришли! – привела она весомый, по ее мнению, аргумент. Катя согласно кивала в такт ее словам, но подняться не могла, как и следовало ожидать; перед лицом внешней опасности две соперницы готовы были заключить временный мирный договор.
– Привели… забирайте, – еле сдерживаясь от саркастического смешка, спокойно ответила я. – Надо беречь свое добро! – все же не удержалась я от ехидного замечания.
– Постойте, я что же – вещь?! – воскликнул Максим.
– Ты не вещь, ты мужик! – убежденно сказала Маша.
– И еще какой! – поддакнула со своего места Катя и пьяно устремила ввысь указательный палец.
– Максим, идите к своим подругам, не хватало нам еще отвратительной сцены, которая, несомненно, попадет завтра в газеты, – предусмотрительно заметила я, и, подчинившись моему ледяному тону, Полоцкий понуро побрел к своим горе-поклонницам.
Остроликий, не обращая внимания на нас, продолжал активно убеждать в чем-то Котову. Лицо Веры бледнело с каждой минутой, в какой-то миг она, сдавленно выкрикнув: «Оставьте меня!» – заломила руки и уронила на них голову. Всеволод, которого совершенно не смутило поведение девушки, продолжил натиск. В этот момент я увидела, что какой-то мужчина вошел в «Ивушку» и замер, неотрывно глядя на наш стол. Прежде чем он ретировался, я осторожно, чтобы не привлекать внимания, сфотографировала его на камеру мобильного телефона, решив, что максимально увеличу фото на компьютере, интуитивно чувствуя, что идея со снимком правильная.
Изначально веселый настрой за нашим столом стремительно перетекал в новое русло, когда под действием алкоголя собравшиеся избавляются от скованности и предаются безрассудству, это на какой-то миг окрыляет, правда, с неизменным побочным действием – тяжелым похмельем на следующий день.
Девицы вытащили Максима на середину танцпола, где он, приобняв обеих, принялся выделывать некие па, которые выглядели довольно смешно. Остроликий с некоторой завистью посмотрел на них, однако приглашать Веру не спешил, видимо, припомнив конфуз с поцелуем. Да и его невысокая и грузная фигура смотрелась бы невыгодно рядом с похожей на фарфоровую статуэтку Котовой. Вдруг Трофимов Игнат покинул общество сердобольных администраторш и, решительно подойдя к Вере, произнес:
– Давай потанцуем? – в голосе его прозвучала неожиданная сексуальная хрипотца, но я уже отметила, что в актерской братии ничто нельзя принимать за чистую монету, и вполне допускала, что большинство эмоций наигранны.
Котова вздрогнула, словно ей на плечи упало несколько холодных капель, подняла на Игната недоуменный взгляд, посмотрела на Остроликого, во взоре ее промелькнула какая-то обреченность, словно она ощущала себя в тесной клетке, и произнесла сухими губами:
– Давай… – казалось, она готова была принять любое предложение, лишь бы отделаться от навязчивых ухаживаний режиссера.
Остроликий воинственно запыхтел, но Трофимов будто не замечал его настроения, галантно подал даме руку и вывел ее к танцующим. Они плавно закружились в такт музыке, Игнат не позволял себе лишнего, не прижимал к себе партнершу, с моего наблюдательного пункта мне были плохо видны их лица, однако по тому, что головы их периодически сближались, я поняла, что они о чем-то переговариваются. Всеволод смотрел в их сторону не отрываясь. Танец окончился, Вера вернулась к столу одна и заняла самый дальний от Остроликого стул.
– Где мужика-то потеряла? – бестактно спросил Всеволод, заметив отсутствие Трофимова.
– Он вышел проветриться.
– Садись рядышком! – часто дыша, выкрикнул он, и слова прозвучали приказом.
– Спасибо, но я уже собираюсь в гостиницу, – отводя глаза, ответила Вера.
– Вместе поедем, – не отступал режиссер. – То есть со всеми, нечего машину попусту гонять! – все же поправился он, видимо, припомнив, что в отеле его ждет супруга, а по тому, с каким интересом следили за их диалогом две администраторши, можно было не сомневаться, что они уж сделают все, чтобы подробности ужина дошли до самых заинтересованных ушей.
– Попусту?! – грустно усмехнулась Вера.
Остроликий ответить не успел.
– Вам тут презентовали… – неожиданно возник официант, неслышно подойдя к столу с подносом, на котором в серебряном ведерке во льду стояла красивая бутылка. – Это лично вам, а для всех остальных гостей – вот… – Он отступил на шаг, давая возможность приблизиться официантке с подносом, уставленным бокалами с шампанским.
– Что, неужели прям лично мне? – уточнил режиссер и вытащил из ведерка бутылку. – О! – только и выдохнул он и принялся с гордостью зачитывать вслух надпись на этикетке.
– Так, шампанское «Дом Периньон»… Так, ну это не важно… ах вот оно: «Источник вдохновения для гения, принимать в минуту творческого поиска!» – лицо режиссера расплылось от удовольствия. Он сунул бутылку в руки официанту и скомандовал: – Давай открывай, у меня как раз такой момент! А этим… – он обвел мутным взором собравшихся, – этим те бокалы раздай, нечего им мое вдохновение хлебать! – с некоторым нетерпением закончил он.
Подобострастно кивнув, официант принялся колдовать над пробкой, повисшая пауза заполнилась всеобщим гулом, воспользовавшись моментом, я тихо спросила:
– А кто принес бутылку?
– Какой-то мужчина в кепке и затемненных очках, но он сразу ушел, сказал, что торопится, – не отрываясь от своего занятия ответил официант, и почти в ту же секунду открыл бутылку.
– Ура! – воскликнул Всеволод, нетерпеливо вырывая у него из рук игристый подарок. – За мой новый шедевр! – позабыв о скромности, провозгласил он, но отпить не успел, я остановила порыв режиссера, незаметно стиснув руку его чуть выше локтя, нажав на точку релаксации, вызывающую мгновенное, но совсем недолгое онемение конечности. – Да что за черт! – зло выкрикнул режиссер, и бутылка выпала из его онемевших пальцев.
– Простите, я отодвигала стул и, видимо, случайно задела! – поспешно и даже с некоторым испугом в голосе, ответила я.
– Ладно, хоть не разбилась, – не найдя под ногами осколков в пенящейся луже от пролитого шампанского, уже менее раздраженно заметил Остроликий и несколько раз сжал пальцы в кулак, прогоняя остаточные явления онемения.
– Не разбилась, но пить с пола мы не будем! – Я первая наклонилась и перехватила бутылку. – Официант, дайте пробку, шампанское после водки – это слишком. Лучше вы, как заправский аристократ, утром его выпьете, то, что осталось. Все гении так поступают, – решила я сыграть на тщеславии клиента.
– Ну, если гении и аристократы, тогда, конечно… утром выпью, ночью-то зачем мне вдохновение, ночью другое надо!.. – Он по-свойски ткнул меня локтем под ребра, призывая посмеяться над собственной шуткой, но я лишь кисло улыбнулась в ответ, наблюдая, как веки его стремительно тяжелели, видимо, режиссер окончательно опьянел. – Ладно, упакуй нам… да смотри, чтоб все в ажуре, – запинаясь, распорядился Всеволод, откидываясь на спинку стула.
– Будет сделано! – И официант поспешил исполнить пожелание знаменитости.
Появление официанта с презентованной бутылкой сразу же навело меня на подозрения, но открыто их высказывать я не могла. Бутылку с остатками я взяла под свой контроль, намереваясь завтра утром передать ее майору Василию Авдеевичу на экспертизу, уж очень странным был этот личный подарок. А ведь тот, кто послал бутылку, похоже, очень хорошо знает режиссера, особенно о его тщеславии и о том, что он ни в коем случае не станет делиться, едва прочтет про вдохновение. Все, что связано с искусством кино, как я успела подметить, было для Остроликого свято, и он с жадностью относился к своему успеху. Все это усиливало мои подозрения о том, что злоумышленник кто-то из окружения режиссера, слишком хорошо он осведомлен о пристрастиях жертвы, о заведенных им порядках на съемочной площадке и о взаимоотношениях всех участников съемочного процесса.
Пожалуй, никто, кроме меня, не придал инциденту с бутылкой особого значения, видимо, подобные презенты и ситуации в актерской братии не редкость. После мирного тройственного союза посередине танцпола, вернувшись за стол, поклонницы Полоцкого неожиданно сцепились в словесной перепалке, которая стремительно перерастала в драку.
– Что значит не мешай?! Что значит иди домой?! – взвилась Катя, схватив Машу за волосы и дернув с такой силой, что лицо девушки ткнулось в недоеденный салат. В ответ она, не вставая со стула, резко двинула гримершу кулаком в глаз. Катя отшатнулась и волосы соперницы отпустила. Девушки, грозно сопя, уставились друг на друга, но ни одна не спешила продолжить схватку.
– А то и значит, пора бай-бай деткам! Отвянь, у нас с Максиком еще планы! – в тон Кате парировала Маша, вытирая щеки. Она ухватила руку Полоцкого и страстно прижала ее к своей внушительной груди, видимо, как самый весомый аргумент. Максим аккуратно высвободился из цепких пальчиков ассистентки, однако отходить не спешил, откровенно забавляясь сценкой.
– А как же я? – недоумевала Катя. – Я же тебе нравлюсь?! – решила она уточнить, с детской наивностью в глазах глядя на эффектного актера.
– Нравишься, мне все нравятся, – не стал тянуть с ответом он, – а особенно вот эта неприступная леди, – неожиданно кивнул он в мою сторону, и хоть рот его по-прежнему был растянут в улыбке, глаза вдруг посерьезнели, и в них застыл немой вопрос, который я легко распознала, но отвечать не торопилась, негодуя оттого, что этот красавчик своим признанием втянул меня в самую гущу бабских разборок, к тому же еще превратив мою союзницу Машу во врага. В том, что больше я не услышу ни одной сплетни, можно было не сомневаться. Обретя в моем лице неожиданную преграду к сердцу, вернее, телу Полоцкого, девицы, позабыв о ссоре, разом повернулись в мою сторону и одинаково зловеще зашипели.
– Ах, вот оно как?! – недобро процедила Маша, опираясь нетвердой рукой на шаткое подспорье из острого плеча Екатерины. – Значит, мы ему не нравимся?! – уточнила она, испепеляя меня взором.
– Нравитесь, по-моему, он именно так сказал… – миролюбиво вставила я, хотя, конечно, не из страха, а лишь потому, что считала себя выше бабских разборок. – Не правда ли, Максим? – с нажимом осведомилась я.
– Конечно, – поспешил согласиться он, видимо, догадавшись, что его неожиданное признание грозит мне кое-какими неприятностями.
– А раз так, то, по сложившейся традиции, кто даму, то есть дам поил, тот их и домой провожает, – подвела итог я.
– Так ты на него не претендуешь? – удивленно протянула Катя, словно речь шла о дефицитном товаре.
– По-моему, я уже все сказала… – туманно протянула я, решив не конкретизировать, понимая, что мой публичный отказ может ранить самолюбие Максима, а мне совершенно не хотелось наживать врагов на съемочной площадке.
– Ну, что ж, – сказал Полоцкий, – кто со мной в автобус? – Он распахнул объятия, заманивая в них подвыпивших девиц. – Я все понял, – бросил он мне на прощание, заговорщицки подмигнув.
– Пока, Женечка, завтра поболтаем! – совершенно беззлобно попрощалась Маша, мигом растаяв, перестав видеть во мне соперницу. Я коротко улыбнулась в ответ, мысленно похвалив себя за чудеса дипломатии, которые мне удалось проявить только что.
Остроликий пьяно дремал на стуле, я сделала знак охраннику Глебу подавать машину. Все остальные участники вечеринки загрузились в автобус. В отеле номер нам открыла Елизавета Ричардовна, скорбно поджав губы, она с немым укором в глазах пронаблюдала, как Глеб укладывает спящего режиссера на диван, и, не обронив ни звука, сразу же захлопнула дверь, едва это дело было завершено. Однако меня короткая встреча с супругой Всеволода у двери навела на некоторые размышления. По крайней мере, было странным застать эту почтенную даму в третьем часу ночи при полном параде, в макияже. Я также успела заметить, что сумочку она держала в руках, словно зашла в отель за мгновение до нас.
Я поспешила к себе, чтобы просмотреть запись с камер наблюдения и выяснить, чем занималась Елизавета Ричардовна вечером. Платье на ней было не то, в котором она присутствовала на съемочной площадке, а это значит, что она заезжала как минимум переодеться.
Мои предположения оказались верны. Судя по часам, мерцающим в углу экрана, Елизавета в гостиницу заскочила ненадолго. Какое-то время она то и дело набирала чей-то номер, но абонент не спешил ей отвечать. Она злилась и нервничала, так продолжалось около получаса, наконец, экран мобильного засветился, взбудораженный сигналом вызова, Елизавета метнулась к трубке, и раздражение стало сползать с лица, зато выражение удовольствия, удовлетворения проступало все отчетливей, по мере разговора. К сожалению, сама она говорила мало, только «да» и «конечно», потом, выкрикнув «уже лечу», нажала на отбой и умчалась в ванную прихорашиваться, зажав в руке вешалку как раз с тем платьем, в котором она и встретила нас на пороге номера. В том, что она торопилась не к супругу, было понятно и так, в ресторане она не появлялась, но вот к кому, этот вопрос интересовал меня все сильней. Просматривая запись, я поняла, что мне придется вплотную заняться ее мобильным телефоном, в котором, как я надеялась, можно было получить информацию, способную приоткрыть завесу тайны, что окутывала личность супруги режиссера, и сделать это надо немедленно, чтобы определить первоочередные задачи на следующий день.
Окно моего номера соседствовало с балконом спальни, где прочно обосновалась Елизавета Ричардовна. Я облачилась в тонкий трикотажный комбинезон и заняла выжидательную позицию, неотрывно следя за картинкой с камеры. Елизавета на этот раз пребывала в умиротворенном настроении. С мечтательной улыбкой на устах она направилась в ванную, из которой вернулась в кружевном пеньюаре и уже без макияжа. Лениво пощелкав пультом и не заинтересовавшись ни одной из программ, что предлагало ночное телевидение, она откинулась на подушки и закрыла глаза. Я подождала какое-то время, пока она не заснет. Прежде чем пуститься в рискованное путешествие, я решила провести эксперимент и, убедившись, что под окнами никого нет, швырнула стеклянный стакан на асфальт. Хлопок от удара необычайно звонко разорвал глубокую тишину ночи, однако даже ресницы не затрепетали на смеженных веках Елизаветы. Переждав возмущенное бормотание администратора под окнами и шумную возню дежурной горничной, сметающей осколки, я приступила к действиям.
Повесив на шею прибор ночного видения, я осторожно ступила на узкий подоконник. Мероприятие, затеянное мною, оказалось опасным. Ухватиться в буквальном смысле было не за что. Максимально сконцентрировавшись, я, всецело положившись на цепкость ступней, сделала короткий первый шаг, стараясь не смотреть в открывшуюся под ногами пропасть шести этажей. Центр тяжести моего тела я распределила таким образом, чтобы все время быть прислоненной к кирпичной стене гостиницы, расстояние между моим окном и балконом Остроликих составляло метр. Увы, подоконник закончился раньше, чем мне представлялось возможным сделать последний шаг, но это препятствие лишь подхлестнуло меня, так как без адреналина я чахла подобно цветку, лишенному влаги. Однако прыгать, находясь боком к цели, совершенно неудобно, но иных вариантов не было. О том, чтобы вернуться обратно в номер, смирившись с неудачей, я даже не помышляла, не таков мой характер.
Перед решающим броском я сделала два продолжительных выдоха, а на третьем…
«Так, правильно разместить центр тяжести, выбросить руки вперед, крепко ухватиться за перила балкона, выполнить сальто и приземлиться точно на ноги, при этом не произведя ни малейшего шума», – хладнокровно перечисляла я в голове очередность действий и в точной последовательности выполняя их.
Через считаные мгновения все было кончено. Присев на корточки, я замерла, не обращая внимания на легкое щекотание белоснежной занавески, что выбивалась наружу, касаясь моего лица, в открытой двери, ведущей в спальню, где безмятежно похрапывала Елизавета Ричардовна.
Ослабив шнур прибора ночного видения, я укрепила его на глазах и снизу заглянула в комнату. Я сразу заметила цель моей ночной вылазки. Телефон лежал на тумбочке у кровати, мне нужно было лишь его взять и, спокойно укрывшись на балконе, просмотреть информацию о звонках, что я и сделала без особых помех. Память у меня была отменная, я без труда запомнила три номера, с абонентами которых супруга Остроликова общалась больше всего, и, главным образом тот, что она так неистово вызванивала в начале вечера. Конечно, стоило бы почитать эсэмэски, но фаза глубокого сна у дамы могла закончиться довольно быстро, и рисковать с возвращением в мой номер, где можно было бы скопировать всю информацию в компьютер, а потом проделать обратную процедуру с водружением аппарата на место не следовало. Откинув занавеску, я вползла в комнату, и, когда до заветной тумбочки оставалось несколько шагов, случилось неожиданное. Дверь в спальню отворилась, и на пороге в ореоле приглушенного света из гостиной возник Остроликий собственной персоной, со всеми признаками чудовищного похмелья на лице. Я молниеносно ужом заползла под кровать.
– Лиза! – хрипло позвал он. – Я умираю! – не стал скрывать он свои ощущения, немало не заботясь, что подобная информация может сильно напугать спросонья супругу. Однако реакция последовала другая.
– Который час?! – пытаясь побороть сон, пробурчала Елизавета Ричардовна, словно ей было важно точно зафиксировать момент ухода мужа из жизни.
– Не знаю, ночь, кажется, – пробормотал сбитый с толку Всеволод. – Я умираю! – визгливо напомнил он. – Все нутро горит огнем, голова раскалывается, меня шатает! – немедленно перечислил он симптомы своего недуга, но супруга, явно понимая причину заболевания, осталась равнодушна.
– А… понятно… я-то тут при чем, тем более что от этого не умирают. – Елизавете довольно быстро удалось вернуть себе ясность мысли. Тут я услышала, как она шарит рукой по тумбочке.
«Она хочет посмотреть время на телефоне!» – сразу же догадалась я, лихорадочно соображая как выкрутиться, ведь трубку я не успела вернуть на прежнее место. Выдавать мое присутствие было нельзя, Елизавета обязательно устроит скандал, а ведь я до сих пор не знаю, какую роль она играет во всей этой истории вокруг Остроликого. Не раздумывая ни секунды и, положившись на темноту, которая продолжала царить в спальне, я выпростала руку и подкинула телефон вверх, через секунду он с коротким, но достаточно слышимым звуком упал на пол.
– Странно, – проворчала Елизавета, нащупала над головой шнур бра и с недоумением воззрилась на телефон. – Вроде бы я его не задевала, – пробубнила она себе под нос, однако заострять внимание на инциденте не стала. – Севушка! Ведь только четыре утра, я тебя умоляю, – сквозь длинный зевок укорила она, но все же с кровати поднялась и, недовольно шаркая тапками, направилась к нему в гостиную, проговорив: – Ладно, разведу тебе аспирин…
– А он поможет? – как ребенок уточнил Всеволод.
– Хуже не будет, – заверила Елизавета, – и вообще пить надо меньше! – не сдержала она типичный упрек всех жен в подобной ситуации. – Но имей в виду, все это во славу искусства, не хватало еще простоя на съемках из-за твоего пьянства… – Фу, ну и запах! – скривила она нос, почувствовав перегар в гостиной и, на мою удачу, закрыла дверь в спальню, где надеялась сохранить свежесть ароматов. Все это было мне лишь на руку, не теряя ни секунды, я шмыгнула на балкон и уже совершенно уверенно, словно и не было подо мной роковой шестиэтажной пропасти, перемахнула на свой подоконник, с ловкостью эквилибриста на тонком канате вернувшись в свой номер.
День, или скорее даже сутки, выдались на редкость продуктивными. Я торопливо записала цифры телефонных номеров из списка вызовов Елизаветы, что с таким трудом добыла, любовно погладила подаренную Остроликому бутылку шампанского, которую следовало передать в полицию на экспертизу, и, убедившись, что мой подопечный отошел ко сну под действием лекарственных средств, отправилась в кровать.
Назад: Глава 5
Дальше: Глава 7