Должна отметить, что съемки кино – процесс увлекательный. Сидя рядом с режиссером, я всего за несколько дублей приноровилась следить за актерами, что называется, его глазами. Прежде чем он вскакивал с места, чтобы озвучить очередное замечание, я уже понимала, что вызвало недовольство мэтра.

Трофимов Игнат – тот самый актер второго плана, о карьере которого с такой безнадежностью в голосе рассказала мне Маша, действительно чуть не дотягивал, а точнее, не вытягивал доверенный ему образ за пределы стандартного шаблона. Ну, никак его персонаж не превращался в отдельного человека, не переходил из актера двадцать первого века в персону эпохи позднего Средневековья. Видимо, поэтому и костюм, как я уже отметила, смотрелся нелепо на его довольно мужественной фигуре, и меч, казалось, вот-вот выпадет из его руки, а взгляд совершенно не излучал уверенности могучего воина, коим желал видеть его на экране Остроликий.

Эпизод на фоне только что возведенной хижины был одним из ключевых. По сценарию герой Игната – Бористр – был влюблен в экранный прототип актрисы Котовой – Благомилу. Но сердце красавицы отдано мужественному и непобедимому Святогору, которого играл недавно утвержденный Максим Полоцкий – начинающий выпускник ГИТИСа, с не замазанным, по словам Остроликого, ни в каких других проектах лицом. Вообще, вверенный под мою опеку режиссер давно уже нажил себе славу крестного отца начинающих артистов. Пригласить на главную роль неизвестного героя – было его фирменным знаком, и ни разу еще Остроликий не сделал неверную ставку. Будущих звезд он зажигал умело. Вот и сейчас, одного взгляда на Полоцкого мне хватило, чтобы понять, что этот высокий, мускулистый парень, с золотистыми вьющимися волосами до плеч и ясным взглядом небесно-лазоревых глаз, надолго останется в памяти зрителей картины. Словно прочтя мои мысли, Максим обернулся и, выделив взглядом меня из толпы, улыбнулся широко и радостно, словно только меня и ожидал увидеть. Неожиданно сердце мое екнуло и даже кольнуло, я ответно блеснула одной из самых своих ослепительных улыбок, но тут же отвела взор в сторону, усилием воли заставив оторваться от созерцания похожего на породистого скакуна мужчины.

– «Нет, Евгения, на работе ты шашни не крутишь, это табу! – грозно напомнила я себе и невольно с горечью усмехнулась, вспомнив данное обещание тетушке, что не стану сдерживать чувства, если судьбе будет угодно свести меня с достойным представителем противоположного пола!»

– А этот Максим, он что, и правда нигде не снимался? – все же спросила я оказавшуюся рядом Машу.

– Нет, он на режиссера учился, напросился к Остроликому в ассистенты, без денег, чтобы опыта набраться, а тот вдруг узрел в нем Святогора, – охотно пояснила Маша и мечтательно добавила: – И правильно узрел, хорош наш Максимка… Хотя странный немного, словно с луны свалился, всем улыбается, вроде такого рубахи-парня, а на тесный контакт не идет, – с неожиданной злобой закончила она. Я невольно усмехнулась, уже не поражаясь циничности фраз, в очередной раз оброненных юной Марией. Похоже, Полоцкий и ей пришелся по душе, хотя, оглядевшись, я заметила, что не только она, но и все женщины на съемочной площадке с неприкрытым восхищением наблюдают за репетицией Максима, который отрабатывал рубку тяжелым мечом с каскадером.

– Да уж, – только и добавила я и заставила себя переключиться на происходящее на площадке.

Эпизод шестой, однако, был насыщен событиями. Героям Игната и Максима предстояло сразиться из-за любимой. В ходе схватки явно уступающий в силе Бористр решит пойти на хитрость и, вместо меча, застрелить Святогора из мушкета, но в порыве драки сам же и ранит себя. Как раз эта сцена никак не удавалась Трофимову. Остроликий, кажется, уже дошел до белого каления и с пеной у рта, не щадя голосовых связок, вдалбливал Игнату, что надо делать.

– Да что ж ты за идиот такой! – почти визжал режиссер. – Святогор выбивает у тебя меч, ты претворяешься, что ранен, падаешь на землю, дожидаешься, когда соперник подойдет ближе, чтобы понять, что с тобой, выхватываешь из-за пазухи мушкет, наводишь его на Святогора, собираешься выстрелить, но противник делает выпад, скручивает твою руку, и пуля попадает в тебя, пробивая доспехи.

– Подождите! – Я посчитала своим долгом вмешаться на правах консультанта по технике ведения средневекового боя. – Мушкет нельзя положить за пазуху – это фитильное крупнокалиберное ружье, изобретенное в XVI веке, из которого стреляли с подставки. С его появлением луки, стрелы и мечи канули в Лету, да к тому же он не подходит для контактного боя.

– О, господи, – Остроликий закатил глаза к небу, словно собирался упасть в обморок. – Кто еще хочет меня поучить?! – Он окинул меня злым взором, однако я и не думала трепетать.

– Вы же сами говорили, что все должно быть достоверно, чтобы у зрителя создалась иллюзия присутствия в пятнадцатом веке, – я невозмутимо пожала плечами. Повисла долгая пауза, Остроликий крепко зажмурился, несколько раз пощелкал пальцами, видимо, собираясь с силами, и, когда он вновь распахнул глаза, в них не было и следа былого бешенства.

– Хорошо, ты права, ну, и что ты предлагаешь?

– Аркебуза гораздо короче мушкета, сантиметров пятьдесят-семьдесят, весит три кило и не подходит для дальнего боя. Но в данной ситуации – и то с большой натяжкой – ее можно использовать. А тот мушкет, что у вас, появился гораздо позже, в семнадцатом веке. Так что выбирайте сами, что менять, эпоху или оружие? – усмехнулась я.

– Оружие, оружие будем менять, – недовольно заворчал режиссер, а я, посчитав, что моя миссия выполнена, спокойно вернулась на свой стул, с удовлетворением отметив, что красавец Максим Полоцкий провожает меня взором, не скрывая восхищения.

«И не смей сейчас дрогнуть, – пригрозила я стремительно таящему сердцу, с трудом сдерживаясь от улыбки. – И вообще, стоит потребовать законный гонорар консультанта, чтобы отвлечься от игривых мыслей», – подумала я.

Тем временем съемки эпизода с дракой отложили, приняв к сведению мое замечание, режиссер потребовал, чтобы ему доставили аркебузу.

– Кто его знает, этих критиков, вдруг они тоже разбираются, как эта, не хватало мне еще шпилек по поводу необразованности после релиза получить, – ворчливо пробормотал он, усаживаясь на свой стул и окинув меня одновременно удивленным и недовольным взглядом. – Так, давайте пока эпизод восьмой с хижиной, зря, что ли, мы ее возводили! – выкрикнул он, листая сценарий.

Я заметила, что известие о смене эпизода внесло некоторое возбуждение в ряды актеров. Костюмерше, занятой подолом платья героини, пришлось ускориться. Сама Вера, слегка порозовев, потребовала гримершу:

– Ах, эти крупные планы, я уже вся таю под жуткими софитами, сделай что-нибудь! – то ли с мольбой, то ли с легким укором в голосе обратилась она к элегантной женщине средних лет, больше похожей на банкиршу, нежели на стилиста.

– Не ной, Верунь, все будет в ажуре, – с оптимистическим смешком подмигнула она актрисе и принялась колдовать над и без того идеальным лицом Котовой.

Довольно скоро мне открылась причина всеобщего оживления на площадке. Эпизод восьмой был сугубо романтическим. После схватки Святогор под покровом ночи проникает в покои своей возлюбленной Благомилы – Котовой, но та, мучимая угрызениями совести из-за печальной участи тяжело раненного Бористра, встречает любимого сдержанно. Сцена очень трепетная, влюбленных раздирают противоречия, и лишь к концу эпизода Святогору удается вымолить единственный поцелуй. И в этот момент вместе с растаявшей под натиском чувств Святогора Благомилой вся наша съемочная площадка заохала, а женская ее часть даже зашмыгала носами.

– Стоп, снято! – в повисшей тишине голос Остроликого звучал торжественно. Он обернулся к оператору и потребовал прокрутить ему только что наработанный материал. – Нет, все же не то, – вынес он вердикт после короткого просмотра. – Максим, ты целуешь ее как куклу, а ты, Вера, и выглядишь куклой! – немедленно нашел он к чему придраться. На этот раз я не могла с ним согласиться. На мой неискушенный взгляд сцена была отыграна удивительно точно и рождала в сердцах зрителей именно те эмоции, что и хотел видеть создатель фильма. Все противоречивые чувства, что раздирали героиню, к моменту появления любовника в ее покоях были очевидны и понятны без слов. Всю внутреннюю борьбу, несогласие с обстоятельствами Котова и Полоцкий отыграли на пять баллов. Однако я справедливо рассудила, что режиссеру виднее и решила понаблюдать, что же будет дальше.

Как и в предыдущий раз, Остроликий решительно направился к актерам. Он довольно бесцеремонно отодвинул от Веры Максима, щеки которой мило алели после недавнего поцелуя, и, заключив в объятия кинодиву, принялся с жаром и неожиданной, надо отметить, довольно достоверной пылкостью, произносить монолог Святогора, неотрывно глядя ей в глаза. Реакция Котовой на этот урок была странной. Прежде чем она сумела справиться с эмоциями, гамма неприязненных чувств промелькнула на ее лице и угасла. Режиссер был ниже ее ростом, поэтому я предполагала, что он не станет доводить сцену до конца и оставит репетицию поцелуя актерам, так как похожий на шар, он будет до смешного нелеп в столь интимной сцене, но мое мнение оказалось ошибочным. Он страстно уставился на Благомилу – Котову, закончив свое пламенное признание фразой:

«Зачем мне свет дня и блеск звезд, если самые прекрасные очи отвернулись от моего израненного сердца!»

После этого он, то есть Святогор, должен был выхватить кинжал с намерением вонзить себе в грудь, а Благомила, поверив любимому, с криком бросается к нему, но ноги у нее подкашиваются, она почти падает в обморок, Святогор удерживает ее, наклоняется и целует.

В исполнении Полоцкого все выглядело органично, он с легкостью удерживал Котову, грациозно наклонялся к ней, отчего в свете ламп его волнистые волосы отбрасывали тени на высокий ровный лоб Котовой, и поцелуй смотрелся естественно и очень волнующе. Но не блещущий внешней привлекательностью Остроликий, вживаясь в роль Святогора, выглядел нелепо, и сцена получилась комичной и даже абсурдной, просто пародией на человеческие взаимоотношения. Мало того, что во время пылкого монолога Остроликому приходилось подпрыгивать, чтобы заглянуть в глаза довольно высокой Котовой; так еще и в момент, когда он бросился поддержать готовую лишиться чувств Благомилу, руки, да и все тело его дрогнули, и, вместо того, чтобы прильнуть к устам Веры, Всеволод уронил ее и сам плюхнулся на нее сверху, не рассчитав собственные силы.

Многие из присутствующих на площадке не смогли сдержать смеха при виде гения киноискусства, который, подобно таракану, изо всех сил сучил ручками и ножками, чтобы выпутаться из складок сарафана героини и обрести, наконец, вертикальное положение. Мне же было не до смеха. Увлеченная съемками эпизода и неотрывно следя за Остроликим, я не теряла бдительности, и успела заметить, как с той стороны, где на стенах висел военный реквизит, тетива одного из луков дрогнула. И в следующую секунду в сторону режиссера сорвалась и полетела стрела. В момент, когда он рухнул на пол, не удержав Котову, я уже была рядом, чтобы накрыть его собой, спасая от возможного выстрела. В суматохе никто не заметил моих действий. Отметив, что стрела, просвистев аккуратно над головой упавшего Всеволода, впилась в фасад хижины, я кинулась к реквизиту.

Конечно, в голове у меня уже выстроилась цепочка предположений, первое из которых немедленно подтвердилось, едва я обнаружила узкое отверстие в стене как раз за тем луком, с которого и сорвалась стрела.

Кто-то, несомненно, скрывался по ту сторону, но на размышления времени не оставалось. Окинув взглядом съемочную площадку и, заметив, что режиссером занялись двое охранников, выделенных мне в помощь продюсером картины Эмиром, я устремилась за злоумышленником. Когда я оказалась по ту сторону стены, то успела заметить мелькнувшую в дверном проеме ногу в светлом ботинке. Нащупав под одеждой за поясом аккуратную рукоятку «вальтера», я бросилась в погоню. Человек явно хорошо ориентировался в темноте. Курс он взял не к зоне отдыха, а в ту сторону, где располагался наш местный тарасовский завод металлических конструкций. Этот выбор пришелся мне по душе; вспомнив высокий, неприступный забор, ограждавший территорию промышленного объекта, я приготовилась одержать быструю победу. Однако мое ликование скоро закончилось. Выбежав к трехметровой ограде, мужчина нисколько не стушевался, а наоборот, невероятным образом перемахнул через высоченное препятствие. Следуя за ним, я обнаружила деревянный ящик, послуживший необходимой опорой для очень смахивающего на цирковой трюк прыжка.

«Что ж, похоже, преступник хорошо подготовился», – успела подумать я, практически с точностью повторяя недавние действия преследуемого мною господина, который, кстати, теперь был хорошо мною виден в тусклом свете почти полной луны, – он стремительно удалялся по крышам внутренних построек заводского хозяйства.

Преступник все рассчитал правильно, в этой части, где размещались техника и гаражи, охраны не было, так как понизу все записывалось на камеры, а опасности сверху никто не ждал, как не ждал и появления на крышах строений неизвестного ловкача с отчаянной преследовательницей в моем лице. Мужчина умело перемахивал с одной крыши на другую. Я с грациозностью дикой пантеры торопилась за ним, стремительно сокращая разделяющие нас метры. Надо ли говорить, что возможности достать пистолет и выстрелить, у меня не было. Мужчина ни разу не обернулся, но я была уверена, что он знает о погоне. Он явно устал, заметив особенно широкое расстояние, замешкался несколько секунд, и теряя время, вынужден был вернуться на противоположный край крыши, чтобы набрать скорость для разбега. Я же с легкостью, умело чередуя движения с интервалами в дыхании, чтобы не сбиться, скинув обувь, играючи прыгала с крыши на крышу. Последнее строение примыкало к стене забора, мужчина чуть не мешком рухнул вниз, а я, уже почти настигнув его, затормозила на самом краю, чтобы выхватить пистолет и, пригрозив ему выстрелом, остановить нашу безумную погоню. В несколько быстрых вздохов усмирив дыхание, я замерла и сразу же услышала разорвавший тишину резкий звук мотоциклетного мотора и спустя мгновение увидела темный силуэт стремительно уносящегося в ночь, я уверена, злоумышленника. Я чуть было не взвыла от досады, причем, подозреваю, что в этом порыве смотрелась бы органично, сидя на крыше и будучи хорошо заметной на фоне тусклого матово-желтого блина почти полной луны.

Я не стала беспорядочно палить по мотоциклу, так как он практически сразу скрылся от меня под деревьями, а стрельба по звуку не могла принести ожидаемого эффекта, кроме как переполошить всех окрестных собак и сторожей. В павильон я вернулась тем же путем, что и ушла из него. Быстро, несмотря на стремительно гаснущий кураж погони, я перемахнула по крышам обратно, потом бесшумно, минуя деревянный ящик, приземлилась по ту сторону забора, нашла в темноте торопливо скинутые туфли и бодрой трусцой вернулась в павильон.

Мое отсутствие, похоже, мало кто заметил. Разве что Маша, в свойственной ей беззастенчивой манере, в лоб бросила:

– Ты что, в туалет, что ли, провалилась?! – естественно, я посчитала излишним удостаивать ее ответа, а вместо этого спросила:

– Ну, что, отсняли?

– Какой там? Остроликий, похоже, не успокоится, пока не поцелует Котову, вот и орет, что все не то… Смешно смотреть, ей-богу! И эта еще строит из себя целочку, как будто в первый раз, еще и плакать тайком бегала… Тьфу, прям смотреть тошно!

– Плакать?! А ты откуда знаешь?! – изумилась я, с интересом приглядываясь к Вере, лицо которой было абсолютно непроницаемым и даже каким-то нарочито-равнодушным, словно ее никак не трогала ругань режиссера, с которой он безостановочно нападал на главных героев фильма.

– Так я за мелом бегала в реквизитную, как раз рядом с ее гримеркой, она там всхлипывала, да еще так натурально, словно знала, что ее подслушивают…

– Так ты думаешь, что ее слезы наигранны? – Киношный народ все же отличался от моего обычного окружения, поэтому мне было сложно с ходу вникнуть в их тонкую душевную организацию.

– Конечно, было б от чего страдать, тем более что от нее не убыло, вон только прибыло, роль главная… – с нескрываемой злобой и завистью процедила она.

– А еще что-нибудь было, народ не в шоке? – осторожно спросила я, заметив, что стрела так и продолжает торчать из фасада хижины.

– А что им быть в шоке, все привыкли, ща поорет и перестанет, он как придерется к чему-нибудь, так всех изведет, пока ему не угодят, зато потом работа быстрей пойдет, у него закидоны хоть и случаются, но не так часто… – беспечно махнула рукой Маша.

– А стрела? – все же решила уточнить я.

– Какая? – не поняла она.

– Ну, вон в стене торчит! – указала я на хижину.

– Не знаю, может, так надо по сценарию, – пожала она плечами. – Мне же текста никто не давал, так что чего не знаю, того не ведаю, – развела она руками и побежала в очередной раз провозглашать начало съемок восьмого эпизода.

«Что ж, похоже, новое покушение на Остроликого прошло незамеченным для общественности, так оно и лучше, пожалуй, – с сомнением подумала я. – Хотя с другой стороны – плохо. Полицию вызывать повода нет, но я этот вопрос поставлю, на будущее, по крайней мере… – И с этими мыслями я стала прикидывать, куда в первую очередь следует поместить камеры скрытого наблюдения».