Книга: VIP-персона для грязных дел
Назад: 3
Дальше: 6

5

Утром, не теряя времени, я приступила к проверке конкурентов Дмитрия Ивановича. После скудного завтрака из магазинных пельменей с двумя чашками экспрессо, я села за телефон.
Салов отозвался сразу. Я сказала ему все, что советовал Дмитрий Иванович. Антиквар клюнул на наживку, предложил встретиться через час у него дома. У Илюмжинова со мной разговаривал автоответчик. Я оставила номер своего сотового и взялась за директора школы искусств. Но его дома не оказалось. Трубку взяла мать. Женщина пообещала передать сыну, что я звонила.
С Головановым у меня возникли проблемы. Я только успела представиться, как Богдан Иванович понес меня последними словами. Ко мне он обращался почему-то во множественном числе, кричал, что на «нас» найдет управу. Обещал дойти до обкома партии. На мои вялые попытки заговорить он реагировал с яростью быка, атакующего красную тряпку. Я отняла от уха трубку и дала послушать Дмитрию Ивановичу.
— Все, крышу снесло, — дал свое заключение антиквар, счастливо улыбаясь, — недолго ему теперь осталось. Найдутся родственнички, которые сбагрят его в дом престарелых, а коллекцию попросту растащат.
Сказав последнее, Дмитрий Иванович крепко задумался. Улыбка медленно сползла с его лица, и он внезапно рванулся в кабинет. Вначале я не поняла его поведения, но потом, увидев старика, спешащего с записной книжкой к телефону, поняла. Дмитрий Иванович боится, что коллекцию Голованова растащат без его участия. Дрожащими от возбуждения пальцами, он кое-как набрал номер, прислушался.
— Вера Васильевна, это Дмитрий Кострюк, да, да, — затараторил антиквар внезапно в трубку. — Нет, у меня есть совесть, я просто хотел спросить, не знаешь ли ты телефон дочери Голованова. Мне надо с ней срочно поговорить. Нет, я не собираюсь ее объегоривать.
Я чувствовала себя лишней при этом разговоре, поэтому я сказала, что отправляюсь на встречу с Саловым.
— Идите, идите, — обрадовался Дмитрий Иванович и едва не самолично вытолкал меня за порог.
Я вышла из подъезда. Ценная икона покоилась у меня в сумочке. В утреннем небе счастливо щебетали птицы, радуясь небольшому похолоданию, произошедшему за ночь. Я посмотрела в небо — дождь сегодня не исключается.
«Фольксваген» дожидался меня на стоянке у супермаркета, но до него я не дошла. Мое внимание сразу привлекла машина с работающим двигателем, прижавшаяся к тротуару. Обычная белая «двадцать четвертая» «Волга». Я двинулась через улицу, и тут же «Волга» рванулась со своего места, понеслась прямо на меня. В последнее мгновение мне удалось увернуться. Падая на асфальт, я успела разглядеть номер машины, а также одного из пассажиров. Он глянул через заднее стекло на дорогу, чтобы посмотреть, что со мной произошло. Это был Василий, любимый внук антиквара.
— Вот, значит, как, — сказала я себе, следя за исчезающей в транспортном потоке машиной. — Придется теперь поговорить с Васькой по душам.
Вдруг ужас пронзил мое тело. Я посмотрела вокруг, ища выскользнувшую из рук сумочку. Она валялась на тротуаре в пяти шагах от меня. С сильно бьющимся сердцем я подскочила к ней, бережно подняла и открыла. Икона в результате инцидента осталась неповрежденной. Я достала ее из сумочки и внимательно осмотрела.
— Слава богу! Ничего.
Судорожно вздохнув несколько раз, я убрала икону и принялась отряхиваться. Мне же еще как-никак с людьми встречаться.
Несмотря на тренировки, я все-таки получила несколько синяков на теле, ссадила руки и колени об асфальт. Однако более тяжелых последствий удалось избежать. Воспользовавшись туалетом в супермаркете, я привела себя в порядок, вызвала такси и на нем отправилась по нужному адресу. «Фольксвагеном» я воспользоваться не решилась, так как опасалась, что в нем меня ожидают сюрпризы. Проверять же некогда, человек ждет.
Салов Павел Иванович проживал на пятом этаже девятиэтажного здания на Краснознаменной улице. Я нажала на звонок на обшарпанной металлической двери и через несколько секунд услышала кашель, затем хриплый надтреснутый высокий голос.
— Кто там?
— Это Опарина. Мы с вами договаривались о встрече, — сбивчиво заговорила я, демонстрируя волнение. — Я принесла икону. — Выхватив ее из сумочки, я приблизила икону к дверному «глазку», через который меня внимательно изучали. К тому же, выходя на дело, я оделась соответствующе, чтобы не пугать и не вызывать подозрений. На мне была простенькое ситцевое платье ниже колен, белые туфли на низком каблуке, с кожаными бантами у подъема. Волосы я небрежно зачесала назад, а на нос напялила уродливые очки. Оценив мой усыпляющий бдительность наряд, а также икону, Салов распахнул передо мной двери. — Мне заходить? — неуверенно спросила я, переминаясь с ноги на ногу.
— Да, быстрее, — буркнул Салов, втащив меня внутрь.
Его квартира сильно смахивала на квартиру Дмитрия Ивановича — вся была завалена хламом.
— Куда мне? — спросила я, подслеповато щурясь на окружающие предметы. — Пусть думает, что я дальше своего носа не вижу, — решила я, разыгрывая слепую.
— Проходите на кухню, — предложил Салов жестом. Он был маленький, тщедушный, морщинистый и совсем седой. Однако двигался быстро, а взгляды на меня бросал цепкие. Мы сели на кухне на табуретах.
— Ну, давай сюда, что принесла, — нетерпеливо сказал Салов.
Протянув ему икону, я огляделась и спросила:
— А где ваши домашние?
— Я живу один, — бросил он, сосредоточенно изучая икону через увеличительное стекло. — Жена давно умерла, а дети разъехались.
Он замолчал. В уголках губ залегла горькая складка, серые глаза потухли. Посмотрев на меня внимательно, он спросил:
— А с вами что произошло? Упали, что ли?
— Машина чуть не сбила, — ответила я, — отскочила в последний момент.
— Да, сейчас лихачей развелось, — протянул Салов равнодушно. Его больше занимало состояние иконы, чем моя персона.
— Вначале по совету Тамары Иосифовны я ходила к Кострюку. Он предложил мне за икону пятьсот долларов, — призналась я, сжимая и разжимая пальцы в замок.
— Господи, прости ее грешную! — воскликнул Салов, заслышав мои слова. — Да как она вам могла такое посоветовать? Кострюк же шарлатан, подлец и бандит. Я с ним двадцать лет работал и знаю, что это за человек.
— Думаете, он хотел меня обмануть? — дрожащим голосом спросила я, сжав пальцы так, что они побелели.
— Конечно, хотел обмануть! — удивился моей недогадливости Салов. — Если икона подлинная — потянет на меньше, чем на шестьсот — шестьсот пятьдесят долларов.
— Надо же! — восхитилась я. — Целых шестьсот пятьдесят долларов, на сто пятьдесят долларов больше. Для моей зарплаты учительницы английского это целое состояние.
— Конечно, я не могу отдать деньги прямо сейчас, — огорчил меня Салов. — Необходимо произвести экспертизу. Я покажу ее специалистам. Оставьте икону здесь и приходите через неделю.
— А вы мне расписку дадите? — смущенно произнесла я.
— Расписку! Вы мне не доверяете? — вскричал Салов, вскакивая со стула. — Тогда нам не о чем разговаривать! Уходите отсюда! Идите к этому бандиту Кострюку.
— Ну что вы так кричите? Успокойтесь, — сказала я, — и знайте, что Кострюк говорил про вас, что вы бандит.
— Я? Вот скотина! — побледнел от ярости Салов. — А он не рассказывал, как, пользуясь служебным положением, нагло грабил людей?
— Нет, не рассказывал, — пробормотала я, — но когда я у него была, к нему приходила милиция.
— Вот видите! — обрадованно воскликнул Салов. — Его арестовали?
На лице Салова расплылась счастливая улыбка, глаза заблестели.
— Нет, наоборот. Это на него было покушение. В Кострюка стрелял снайпер, — ответила я. — Легкое ранение в голову. Но знаете, он следователю сказал, что вы скорее всего заказчик этого преступления, и просил установить за вами слежку.
— Какая он все-таки тварь! — завопил Салов, теряя над собой контроль. — Да я в жизни ни на кого руки не поднял, а он такое на меня. Ну я с ним разберусь!
— Ну, я пошла, — сказала я и поднялась с табурета.
— А икону что, не оставите? — подавленно спросил Салов, следя, как я убираю ее в сумочку.
— Я еще подумаю, — ответила я. — Все-таки эта вещь дорога мне, как память.
— Плачу семьсот! — с жаром предложил Салов и зашелся кашлем.
— Нет, спасибо. Я подумаю до завтра, — ответила я.
— Семьсот двадцать пять! — не отставал он.
Я еле вырвалась из квартиры, стала спускаться вниз, а вдогонку мне понеслось по гулкому пространству подъезда:
— Восемьсот! Слышите, восемьсот!
— Поговорим завтра, — в ответ закричала я.
Оставленный в квартире рядом с телефоном передатчик исправно транслировал сигнал на приемник в моей сумочке и на «горошину» в ухе. Если преступник, которого я ищу, это Салов, то после моего ухода он обязательно предпримет какие-нибудь шаги. Я села напротив подъезда на лавочку у плакучих ив так, чтобы объект меня не заметил, и стала слушать. Однако ничего интересного не происходило. Было слышно, как Салов ходил по квартире и материл Кострюка. Позднее он начал что-то читать. Слышался шелест страниц. Шаркающие шаги, громыхание посуды, вновь шаркающие шаги. Я даже начала засыпать. Вряд ли этот старый пень был причастен к покушению. Интуиция подсказывала мне двигаться дальше. Если Антон согласился оплатить расходы, то можно организовать за Саловым слежку.
Решив оставить передатчик в квартире Салова на некоторое время, я вернулась домой к антиквару.
Дмитрий Иванович как раз демонстрировал высокому полному мужчине в стального цвета костюме персидский ковер, висевший на стене. Мужчина подозрительно посмотрел на меня мутно-голубыми глазами и отвернулся, сосредоточившись на будущей покупке.
— Хорошая нить основы, эластичный плотный ворс, — расхваливал Дмитрий Иванович свой ковер, — не поврежден, лишь навязана новая бахрома. Покупатель внимательно рассматривал ковер, мял его, тер лицевую сторону, заглядывал на изнанку. — Ковер хранился у меня на складе, с соблюдением всех норм обслуживания, — уверял Дмитрий Иванович. — Вы же видите, он не подновлялся, не выгорел.
— Цена меня устраивает, товар тоже, но мне нужны еще пара похожих ковров — один в спальню, другой в кабинет.
— Я подберу для вас что-нибудь, — пообещал Дмитрий Иванович. — У меня есть несколько ковров, но их надо проверить, как они перенесли хранение.
— Тогда я кликну своих парней, пусть свернут и отнесут в машину, — предложил клиент.
— Конечно, — кивнул антиквар. — Только скажите вашей прислуге, чтобы ни в коем случае не выбивали его. Раз в неделю пылесос или мягкой щеткой — и порядок. И слишком тяжелую мебель постарайтесь на него не ставить.
— Можете не переживать о ковре, так как он уже мой, — оскалился клиент.
Я пошла на кухню, а Дмитрий Иванович остался следить за ребятами, явившимися за ковром.
— Печенmе будете? — предложила Валерия Евгеньевна.
— Это что, с рыбками и звездочками? — усмехнулась я, заваривая себе кофе в бокале. — Давайте попробую.
Валерия Евгеньевна поставила передо мной блюдо с печеньем. Я взяла одно, откусила кусочек и, разжевав, еле заставила себя проглотить, тщетно стараясь, чтобы на лице не проступило отвращение. Тесто у печенья оказалось чересчур соленое, отдавало маринадами и еще непонятно чем.
— Нравится? — спросила женщина, улыбаясь. — Вместо сыворотки я положила туда старый рассол от помидоров, не выкидывать же.
— Просто великолепно! — воскликнула я, запив противное печенье кофе.
За покупателем ковра хлопнула входная дверь.
— Чаевничаете? — воскликнул счастливый Дмитрий Иванович, вваливаясь на кухню. — Что тут у вас? — Заметив печенье, он мгновенно изменился в лице. — Ты что ж, делаешь, дура! — заорал антиквар не своим голосом на домработницу. Я поспешила выскользнуть из кухни, чтобы буря случайно не задела меня. — Ты жжешь антиквариат девятнадцатого века в духовке! — вопил с надрывом Дмитрий Иванович.
— Да не трогала я его! — кричала в ответ Валерия Евгеньевна со слезами в голосе. — На черта он мне нужен, твой антиквариат.
— А что это за рыбки такие? — разорался старик. — Ты их сама, что ли, вылепила, да? Вручную вылепила? Отвечай, дура волосатая!
Не выдержав оскорблений, Валерия Евгеньевна в слезах убежала к себе в комнату и закрылась там. Антиквар поспешил за домработницей и с криком стал ломиться в закрытую дверь:
— Ты мне за каждую форму заплатишь из своей зарплаты!
Поостыв, Дмитрий Иванович направился в рабочий кабинет. Я переоделась и явилась к антиквару.
— Мне только что позвонил Илюмжинов, велел сейчас приехать, — сообщила я Дмитрию Ивановичу.
— Езжайте, но будьте с ним поосторожнее, — велел он, отрываясь от полирования деревянного щита, покрытого тонким слоем застывшей белой массы. — Я закрою за вами дверь.
Илюмжинов проживал в четырнадцатиэтажной новостройке на седьмом этаже. Дверь открыл сразу, не суетился, не паниковал. Уверенность чувствовалась во всем его облике. Высокий, смуглый, подтянутый, с черными смеющимися глазами. На вид лет сорок, не больше. Одет он был в расшитый шелковый халат, на ногах — какие-то восточные тапочки с загнутыми кверху носами. На шее — толстая золотая цепь с выгравированными на ней нечитаемыми знаками.
Вежливо поздоровавшись, он предложил мне войти. Когда Илюмжинов закрывал дверь, на его указательном пальце блеснул крупный рубин в массивном перстне.
Мы прошли в большую, со вкусом обставленную гостинную. Илюмжинов усадил меня на диван, открыл бар и предложил что-нибудь выпить, но я отказалась, сославшись на абсолютное неприятие спиртосодержащих жидкостей. Тогда он налил мне минералки, а себе плеснул текилы.
— А где же все антикварные вещи? Я думала? у вас тут все завалено, — удивилась я.
— Нет, знаете, у меня есть отдельное помещение, — с полуулыбкой сказал Илюмжинов. — Здесь, в квартире, я держу только те вещи, которые используются в обиходе или украшают интерьер. Ничего более.
— До вас я была у Кострюка, потом у Салова. У них все завалено разной рухлядью, ступить негде, — пожаловалась я и добавила. — Уж думала, у всех антикваров так.
— Нет, как видите, — пожал плечами Илюмжинов, не спеша потягивая текилу. — Вы, значит, от Кострюка ко мне звонили? То-то, думаю, высветился знакомый телефончик. И как он поживает? Жив, здоров?
— На здоровье не жалуется, — ответила я, а затем, понизив голос, проговорила: — Представляете, на него недавно было покушение. Снайпер стрелял прямо через окно. Пуля попала в голову.
— Плохой, значит, снайпер, — вставил замечание Илюмжинов с малозаинтересованным видом. — Может просто хотели попугать?
— Не в обиду будет сказано, но Кострюк в организации покушения обвиняет вас. Он при мне следователю так и сказал, — заявила я Илюмжинову.
Илюмжинова нисколько не смутили мои слова.
— У него что, есть какие-то доказательства? — спросил он холодно.
— Я не знаю, — призналась я. — После этого мы с Кострюком распрощались.
— Ладно, что вы там принесли? Давайте, поразите меня, — улыбнулся Илюмжинов.
Я дала ему икону. Он бегло осмотрел ее и положил на стол со словами «занятная вещица».
— Вы, наверно, происходите из знатного грузинского рода, коли у вашей бабушки имеются такие штуки? — спросил он, не спуская с меня глаз.
— Если честно, то я даже не знаю, не интересовалась, — соврала я, пряча ободранные руки. Мой отец русский. Ездил в Тбилиси в командировку и привез оттуда мою мать. Иконы мне прислали по почте в посылке уже после смерти бабушки ее родственники. Они выполняли последнюю волю умершей.
— Как фамилия вашей мамы до замужества? — спросил Илюмжинов, мягко улыбаясь.
— Нона Гегешидзе, — сымпровизировала я, как могла.
— Я вроде слышал эту фамилию, — задумчиво произнес Илюмжинов. — Скажите, а почему Кострюк не купил вашу икону?
— Он не не купил, — возразила я. — Он предложил мне пятьсот долларов, а я сказала, что подумаю до завтра над его предложением. Салов вообще предложил восемьсот, но после какой-то экспертизы, я потребовала с него расписку, а он раскричался и выгнал меня.
— Хитрый жук, — рассмеялся Илюмжинов. — А Кострюк тоже хорош, нечего сказать.
Я неуверенно улыбнулась, не зная, что тут добавить.
— Извините меня. Я должен был позвонить и совсем позабыл, — хлопнул себя по лбу Илюмжинов. — Оставлю вас на минутку. — Взяв со столика телефон, он ушел на кухню. Я на цыпочках прокралась за ним и притаилась за аркой в гостинную. Илюмжинов говорил очень тихо, но я улавливала некоторые слова. — Приезжайте… Вдвоем… выйдет из моего подъезда, темно-каштановые волосы, серые брюки, белая кофточка с рукавами, симпатичная.
Я быстро прокралась обратно к дивану, а через несколько минут вернулся хозяин квартиры. Блистая голливудской улыбкой, он в непринужденной манере повел разговор о мастерстве грузинских художников. Я из вежливости делала вид, что мне очень интересно.
— Как я понял, у вас имеется не одна икона, а несколько? — осторожно спросил Илюмжинов.
— Да, четыре штуки, — соврала я, — лежат у меня дома. Еще красивое ожерелье с бирюзой.
— Очень интересно, очень, — он встал, подошел к окну гостиной, которое выходит во двор, постоял немного и вернулся на диван.
— И сколько вот эта икона стоит? — спросила я. — Сама-то я не разбираюсь, одна надежда на вашу порядочность.
— Ваша икона — подделка, и цена ей рублей пятьсот, — сказал Илюмжинов с сожалением, — извините, но это правда. Не советую ее больше никому предлагать, чтобы вас не приняли за мошенницу. Мне она, в общем-то, не нужна, однако, чтобы вас как-то ободрить, я готов дать вам триста рублей.
— Нет, спасибо, — подавленно пробормотала я, — оставлю икону себе, как память о бабушке.
— Как хотите, ваша воля, — пожал плечами Илюмжинов, протянул мне икону, — забирайте и до свидания. Извините, но мне надо работать.
Изображая, что расстроена, я приблизилась к окну и невзначай выглянула на улицу.
— Какой хороший вид у вас из окна, — заметила я. — Хотела бы я жить в квартире с таким видом.
Илюмжинов сказал, что не сомневается в этом, и, взяв меня под локоть, повел к двери, призывая не расстраиваться. — Возможно, остальные ваши вещи окажутся подлинными, непременно заезжайте ко мне через денек-другой.
Я же думала о крепких парнях, поджидавших меня у подъезда. Они явно скучали, подпирая серебристую «Шеви-Шеву», навороченную до невозможности.
Дверь захлопнулась за мной, я вызвала лифт, но вместо того, чтобы спуститься, поднялась на самый верх. Вскрыв простенький резной замок, я через служебное помещение вышла на крышу. Илюмжинов проживал в среднем подъезде двенадцатиподъездного дома, имевшего форму буквы Х. Я дошла до первого подъезда, вскрыла замок на другой двери, а потом спустилась вниз. Парни Илюмжинова напряженно ждали моего появления на том же месте у шестого подъезда. Я быстро прошла вдоль стены и свернула за угол. Вроде бы мой маневр прошел незамеченным. По крайней мере, я надеялась на это.
Когда я уже ехала в такси, на мой телефон пришло сообщение от Литвина. Он предлагал мне приехать прямо в школу искусств.
«Что ж, в школу искусств, так в школу искусств», — подумала я, хотя в душе не сомневалась, что если кто-то и мог организовать покушение, так это Илюмжинов. Как он моментально связался со своими головорезами, чтобы они меня обчистили. Директор школы искусств меньше всего годился на роль подозреваемого.
Георгий Вениаминович Литвин больше смахивал на жердь, на которую по какой-то надобности напялили белый костюм. Худое лицо, большие карие глаза, усы? похожие на черную жесткую щетку.
Литвин стоял на широкой лестнице, ведущей к главному входу в школу, и курил.
— Вы не меня ждете? — окликнула я его.
Георгий Вениаминович словно очнулся, вздрогнул и, поглядев на меня удивленно, спросил: — Вы Опарина?
— Да, это я.
— Пойдемте в мой кабинет, — предложил Литвин, заранее извинившись за беспорядок в здании школы, возникший вследствие ее капитального ремонта. Временным кабинетом Литвину служил один из классов школы.
— Ко мне вас направила Тамара Иосифовна, я правильно понял? — спросил он, принимая от меня икону.
— Да, именно она, — кивнула я, уже уставшая от объяснений.
— Занятная, знаете ли, вещь, — проговорил Литвин то приближая, то отдаляя икону от глаз, — у вас есть заключение экспертизы о подлинности вещи?
— Нет, — призналась я.
— А откуда она взялась в вашей семье?
Я изложила придуманную несколько часов назад легенду о своей матери — грузинке, дальней родственницы царицы Тамары.
— Да что вы говорите! — воскликнул Литвин с оттенком недоверия в голосе. — Может, это все правда, только без экспертизы вашу икону я взять не могу. Я даже могу вам дать координаты хороших экспертов, которые недорого проведут все необходимые процедуры.
— А другие вот не требовали с меня экспертизы, — недовольно сказала я.
— Кто это с вас не требовал? — насторожился Литвин.
— Кострюк Дмитрий Иванович, например, сразу предложил пятьсот долларов, — заявила я с вызовом.
Литвин сдержанно хохотнул, потом, сделав серьезное лицо, произнес:
— Пятьсот долларов я могу позволить себе заплатить вам без всякой экспертизы.
— А мне не надо, — завредничала я, — мне потом предлагали и поболее. У меня складывается впечатление, что все хотят меня обдурить.
— Так не позволяйте другим делать это, — предложил Литвин, глядя на меня своими печальными глазами. — Так как вы мне симпатичны, то я посоветую обратиться вам к экспертам музея изобразительных искусств в областном центре. Вам там проведут экспертизу, и, возможно, у музея даже найдутся средства приобрести вашу икону, если вы не захотите вернуться с ней ко мне.
— Странно, вы выглядите честным человеком, — сказала я, — а Кострюк, когда у него была милиция, обвинял вас во всех смертных грехах, что вы торгуете подделками, обманываете всех направо и налево и снайпера к нему подослали.
Слушая меня, Литвин багровел, а когда услышал о снайпере, вся кровь внезапно отлила у него от лица.
— Какой снайпер? Что, в него стреляли? — хрипло спросил коллекционер, не веря моим словам. — И он обвиняет в покушении меня?
— Да, вас. Он при мне так и сказал следователю, — ответила я бодро.
— А что следователь? — испуганно спросил Литвин. — Он что-нибудь говорил обо мне?
— Ну, сказал, что нужно вас взять в разработку, — соврала я. — Дальше не знаю, меня выпроводили за дверь.
— Вот так честного человека обвинят черт знает в чем, упрячут в тюрьму, втопчут имя в грязь, — упавшим голосом проговорил Литвин, глядя в пространство.
— Да не расстраивайтесь. Вон людей, которым ошибочно приписали преступления Чикатило, а потом расстреляли, — их же потом все равно оправдали. Хоть и через десять лет, — ободрила я его. — Уверяю, в вашем случае будет так же!
— Мама этого не переживет, — тихо пробормотал Литвин, закрыв лицо руками. — Если ей скажут, что меня подозревают в покушении, у нее не выдержит сердце.
— Успокойтесь… — начала я и отшатнулась от директора школы искусств, так как последний выпрыгнул из-за стола, как чертик из табакерки, и с диким воем стал носиться по кабинету, круша мебель. Единственное, что я поняла из его истиричных выкриков, — то, что Кострюк, мягко говоря, не очень хороший человек. Схватив от греха подальше икону, я трусливо бежала из кабинета директора-психопата. Подумать только, а сначала казался таким приятным человеком. Мысленно я поставила его на второе место в списке подозреваемых.
Дмитрий Иванович сидел себе дома и знать ничего не знал о страстях, бушевавших вокруг его имени и вещи, которую он мне дал. Выслушав мой рассказ, старик глубокомысленно произнес:
— Не сомневался, что коллеги-антиквары все как один испытывают ко мне искренние дружеские чувства.
— Да уж, чувства, — поддакнула я.
— Что вы намереваетесь делать дальше? — поинтересовался он.
— Все зависит от средств, которые вы готовы вложить в поиски преступника, — резонно ответила я.
— По поводу средств обращайтесь к Антону. Он все это затеял. Я просто хотел услышать от вас вразумительный план действий.
— Устанавливаем слежку за Илюмжиновым и Литвиным, проверяем их связи по вашим досье.
— У вас что, есть техническая возможность осуществить все перечисленное? — удивился Дмитрий Иванович.
— Она сразу найдется, когда будут деньги, — заверила я антиквара. — Кстати, вот вам один интересный факт: сегодня утром на меня покушался ваш внучок Васенька. Как думаете, зачем ему это?
— Да он совсем сбрендил, скотина! — ударил по столу кулаком антиквар. — Как это случилось?
Я рассказала о попытке наезда на меня машины, на заднем сиденье которой находился Василий.
— Думаю найти вашего внука сегодня же вечером и вправить ему мозги, — поделилась я с Дмитрием Ивановичем своими мыслями.
— Только не калечьте его. Припугните как следует, узнайте, кто надоумил, — попросил старик, хмурясь.
— Не волнуйтесь, до членовредительства не дойдет, — пообещала я.
— Так, расскажите мне, Евгения Максимовна, как идет проверка моего телефона вашим новейшим способом? — спросил антиквар, и в лице его промелькнула тень улыбки. Пронзительные глаза смотрели прямо на меня с немым приказом сознаться во всем.
— Эх, не выгорело дело, — с досадой махнула я рукой, — до полночи сидела за компьютером — а программа дает сбои.
— Можно мне посмотреть вашу программу? — попросил антиквар.
— К сожалению, я ее стерла, — вздохнула я тяжело.
— Я похож на идиота? — спросил Дмитрий Иванович, прищуриваясь.
— Нет! — воскликнула я со всей силой убеждения, на которую была способна. — Вот уж на кого вы меньше всего похожи, так это на идиота.
Дмитрий Иванович только крякнул с досады. Не мог же он признаться, что понатыкал в моей комнате средств наблюдения и что видит все, чем я занимаюсь. Вот пусть мучается теперь.
— А по какому телефону можно связаться с Василием? — спросила я у антиквара.
Он продиктовал мне телефон и пояснил, что это домашний телефон его сына. Сотового Василия он не знал, но сказал, что если я хорошо попрошу домашних Бориса, то, может быть, получу то, что хочу.
Поужинав опостылевшими сосисками с вермишелью, я занялась поисками Василия. Дома я, естественно, его не застала. Матери Василия я представилась его новой девушкой, сказала, что хочу вернуть ему перстень, который он якобы забыл у меня дома.
— Да откуда у него перстень? — удивилась она.
— Вася говорил, что ему дед дал, — пояснила я, готовясь к следующим вопросам, ответы на которые придется придумывать на ходу. Однако женщина ничего больше не спросила, а предложила приехать к ним и отдать перстень ей.
— Нет, я передам перстень только в руки вашему сыну, — сказала я непреклонно, — когда он появится, пусть мне перезвонит. — Мать Василия повозмущалась недолго, а затем дала номер сотового сына.
— Сами с ним разбирайтесь, — сказала она и повесила трубку.
Сотовый Василия ответил не сразу. Я перезвонила, подождала, и вдруг мне в ухо ворвался веселый возбужденный голос того, кого я искала.
— Алло, мать вашу, я круто оттягиваюсь, а вы отвлекаете меня, уроды! — прокричал Василий весело в трубку и, придуриваясь, заорал протяжно: — А-а-а!
В трубке слышались крики других людей. Где-то шло веселье. Я отстранила телефон от уха и приблизила его, когда Василий кончил орать.
— Послушай-ка, это Василиса, — представилась я.
— Что за Василиса? — захихикал парень. — Ой, как круто мы тут на пляже чумимся, давай к нам.
— Нет, я просто хотела отдать тебе деньги. Ты мне вчера одолжил, а я такая, что не могу оставаться в долгу.
— Одолжил тебе, ха-ха, в «Осьминоге», что ли? — смеясь, переспросил Василий. — Ну я вчера и нажрался, твою мать! — Он вновь завопил как резаный.
— Так когда мне передать тебе деньги? — спросила я, дождавшись, когда он утихнет.
— Сссколько ттам? — спросил он, давясь смехом.
— Полторы штуки, — ответила я.
Василий присвистнул и поинтересовался:
— А ты симпатичная?
— Ты вчера сказал, что супер, — с гордостью сказала я.
— Вчера не считается, — пояснил он. — Ну ладно, вечером в «Осьминоге» встретимся. Короче, разыщешь меня. Я буду изучать сексуальность. Часиков в десять-одиннадцать. Ты как, Василиса?
— Заметано! — бросила я и отключила свой сотовый. Почему-то у меня было такое чувство, что Василию сегодня вечером будет несладко.
Поскольку до свидания в ночном клубе у меня была еще масса времени, я решила позвонить Валерию Игнатьевичу, справиться, как идет расследование.
— Привет, Женя, — отозвался он невеселым голосом.
— О чем грустите? — поинтересовалась я. — У вас такой голос, что я сейчас расплачусь.
— Да я сам близок к этому, — признался он. — Дали зарплату и смотреть на нее не хочется. Пойду, наверное, тоже в вольные стрелки, как и ты.
— А представьте, что сейчас чувствуют ваши подчиненные, — предположила я. — Ваше положение еще не так безнадежно.
Немного поплакавшись мне в жилетку, Валерий Игнатьевич все-таки перешел к интересующей меня теме. Никаких следов снайпера в подъезде эксперты не обнаружили. Не было ни отпечатков, ни окурков, ни гильз. Окно аккуратно открыто. Стрелок сделал свое дело и спокойно ушел. Служебная собака довела лишь до проезжей части проспекта за домом. Там преступник сел в поджидавшую его машину и был таков. Опрос соседей также ничего не принес. Все либо спали, либо смотрели телевизор. Словом, невидимка, профессионал.
«Почему же он никого не убил? — думала я. — Точно, это было предупреждение».
Валерий Игнатьевич между тем продолжал:
— Были допрошены родственники твоего антиквара. Про завещание знали все от мала до велика, так что основной мотив отпал сразу. Им было невыгодно убивать Кострюка, намного выгоднее признать завещание недействительным по причине невменяемости старика в момент его составления. Сын Кострюка Борис работает в этом направлении. Антон же довольно темная личность, балансирует все время на грани, но, по показаниям самого потерпевшего, у них нормальные отношения с младшим сыном. В общем, и он отпадает.
— Понятно, — протянула я и попросила: — А не могли бы вы еще кое-что проверить?
— Ну что еще? Ты меня просто заездила, — разворчался Валерий Игнатьевич.
— Совсем простое дельце, ну, пожалуйста, — заканючила я.
— Ладно, давай, слушаю. Что там у тебя?
— Белая «Волга», «ГАЗ-24». — Я продиктовала номер. — Представляете, сегодня утром едва меня не сбила. Я думаю, это не случайно.
— Ты подала заявление? — спросил Валерий Игнатьевич строго.
— Нет, вы же знаете, что я не люблю связываться с властями. Я не пострадала. Чего метаться? Просто узнаю, кто это был.
— Давай, прекращай это! — рявкнул на меня друг отца. — Если с тобой что случится, я буду чувствовать себя виноватым. Чтобы завтра же подала заявление.
— Хорошо, подам, — пообещала я. — Но вы проверите номер, как обещали?
— Да, проверю, — буркнул Валерий Игнатьевич.
— А еще одного парнишку, не числится ли чего за ним, — продолжала я. — Золотов Игорь Сергеевич, 1975 года рождения, уроженец Тарасова, работает или работал на нефтеперерабатывающем заводе города.
— Что-нибудь еще? — осторожно спросил Валерий Игнатьевич, не веря, что легко отделается.
— Нет, у меня все. Заранее спасибо. Буду ждать от вас вестей.
Мы попрощались, и я растянулась на своей постели во весь рост, придумывая, как мне половчее вытянуть из Василия все, что он знает. Если не поможет простое запугивание, то придется воспользоваться пентатолом натрия. От пыток я решила все-таки отказаться, так как антиквар меня не поймет.
Назад: 3
Дальше: 6