Глава 15 ОБМЕН МНЕНИЯМИ

В «Мерседесе» тем временем имели место не менее захватывающие вокальные партии.

Когда сам Бессонов начал стрелять по «Мицубиси», сидящий с правой стороны от Маркаряна мужчина синхронно приставил пистолет к голове Гамлета Бабкеновича, вероятно, для того чтобы тот не подумал сделать какое-нибудь лишнее движение.

Маркарян осознал весомость аргумента и вел себя тихо, но только до того момента, когда «мерс» с простреленным колесом не поволокло в сторону, а потом, когда охреневший водитель начал тормозить, его и вовсе не потащило на обочину.

Бессонов ударился головой в боковое стекло, парень, приставивший к голове Маркаряна пистолет, ткнулся носом в переднее сиденье — и тут уж затурканный Гамлет Бабкенович не сумел удержаться и сделал пару-тройку лишних движений.

Он выбросил перед собой скованные наручниками руки и ударил ими в голову своего сторожа — чуть пониже левого уха. Этот удар, сильно, умело и точно нанесенный Маркаряном, вырубил парня. Так опытный лесоруб вырубает в бору тонкую, молоденькую сосенку. Маркарян немедленно ударил локтем сидящего слева от него Бессонова, еще не пришедшего в себя после тычка в стекло, и окончательно поверг его в сомнамбулическое состояние.

Водитель, однако, успел уклониться от смертельно опасного захвата мощных рук Гамлета Бабкеновича и выскочить из машины. Но только для того, чтобы попасть под удар подбежавшего Крамера — и такой мощный, что водила не устоял на ногах и ткнулся носом в придорожную пыль. И получил еще один прямой в голову, от которого потерял сознание окончательно и отправился в коматоз. Уже от меня.

Самым расторопным оказался Ашот Гургенович, бывший начальник маркаряновской охраны. Он успел перехватить пистолет, выпавший из ослабевшей руки оглушенного Гамлетом Бабкеновичем человека, и, выскочив из машины, открыл стрельбу.

Мы с Крамером и Аней едва успели пригнуться, когда две пули просвистели над головами и разбили лобовое стекло «Мицубиси Паджеро». Я прыгнула, изогнулась всем телом у самой земли, фонтанчики пыли взлетели буквально в нескольких сантиметрах от него… я перекувырнулась и, встав на колено, несколько раз выстрелила в Ашота.

Массивный армянин выронил пистолет и с каким-то детским изумлением перевел взгляд ниже, на свой толстый живот, на котором проступило кровавое пятно и быстро расплылось на кипенно-белой рубашке. Потом шагнул вперед и упал на одно колено.

— Ты что же это, сука? — удивленно спросил он, отнимая от раны перемазанные в крови кончики пальцев. — Ты что же это…

Фраза осталась незаконченной: Ашот Гургенович перегнулся вперед и упал на землю.

— «И тогда главврач Маргулис-сь… телевизерр запретил!» — прямо-таки в крамеровском духе торжествующе заорал Маркарян, выскакивая из «мерса» и таща за собой полуоглушенного Бессонова. — Ну что, тварь… взял? — И он швырнул Савву Николаевича на землю. — Не того искал, придурок!

Бессонов оторвал от земли перепачканное пылью лицо и тихо спросил у подошедшего Вовы Крамера:

— Значит, ускреблись все-таки?

— Ускреблись, сволочь, — сказал тот. — Что же ты, гнида, нас в расход поставить хотел, так? Это ты зря.

— Ладно, — бросила я, — не надо долго базарить. А то еще «друзья» из той же команды подъедут. Гамлет Бабкенович, ты там живой?

Бессонов скрипнул зубами и проговорил:

— Значит, забираете? Только смотрите, Евгения Максимовна… как бы вам потом не пришлось пожалеть. Гамлет — человек конченый.

— Звучит философски, — отозвалась я. — Это, собственно, еще у Шекспира прописано. Но мы как-нибудь сами разберемся. Радуйтесь, Савва Николаевич, что мы не такие кровожадные, как вы. А то ведь могла бы я сейчас вас пристрелить, и все списали бы на авральную ситуацию… дескать, защищались. Тем более у нас все стекло располосовано, лобовое. Менять придется. Поехали.

Маркарян несколько километров молчал. Жуткое, какое-то тягучее молчание царило в салоне, не желая выдавливаться сквозь приоткрытые стекла. Его нарушил Крамер. Он оглядел всех присутствующих — меня, Маркаряна, руки которого все так же были скованы цепью, зеленовато-бледную Аню, которая отвернулась и, зажав простреленное плечо, только время от времени страдальчески морщилась. Крамер произнес:

— Предлагаю все-таки поговорить. А то когда все молчат — менты, говорят, рождаются. А может, и такие гниды, как Савва Николаич Бессонов.

— Маркарян, — произнесла я, — вот что. Ты в самом деле имел зуб на своего отца?

Тот нерешительно глянул на меня, пожевал губами, но я повысила голос и холодным, режущим тоном проговорила:

— Только не мнись! И не темни. Нас из-за тебя чуть не завалили в том самом бункере. Ну!!

— Я только хотел сказать, что если Бессонов все валил на меня, то это неправда. Я догадываюсь, что он вам мог наговорить. Только… я никого не… не заказывал. Безусловно, у меня были с моим отцом проблемы, даже много проблем, но только я никого в это не посвящал, думая, что это мое, семейное… — Он оглянулся на меня, на Крамера, задержал свой взгляд на Ане, а потом добавил: — В общем, да. Но я хотел бы поговорить обо всем этом попозже. Мне нужна медицинская помощь. Да и не мне одному.

И он снова выразительно посмотрел на Аню, которая зажимала ладонью плечо, а меж пальцев сочилась кровь.

— В больницу нельзя, — заметил Крамер. — Черт, как же мы все влипли! Женька, ты же знаешь всех этих… которые в погонах! Ты же можешь разрулить?

— Гамлет Бабкенович тоже не из последних граждан нашего города Тарасова, — скупо заметила я. — Он, я думаю, тоже мог бы помочь разрешить общие проблемы… тем более они, кажется, становятся все более и более нашими общими.

— Это правда.

— В общем, так, — сказала я. — Поедем ко мне. Нет, не на ту квартиру, где я живу с тетушкой. В другую. Она у меня, так сказать, в роли конспиративной. Там все и обсудим, прикинем, ну и решим, кто из нас дурак, а кто нет. Светиться пока что никому нет смысла. Конечно, прозвонимся по своим каналам, но только не с домашнего, а с мобильного.

— У меня есть мобильный, — сказал Крамер. — Только он подсел.

— Да у меня тоже есть. Черт побери! Ну и загадали же вы нам всем загадку, Гамлет Бабкенович! — вырвалось у меня. — Я и не думала, что можно влипнуть так дешево и, что самое характерное, так сердито. Нет, всякое бывало, но чтобы непосредственно со дня рождения подхватывали и вели чуть ли не на расстрел, предварительно раскроив башку! Аня, как ты там себя чувствуешь? Как плечо?

— Да так… Ничего…

— Понятно. Кровопотеря. Ничего, будешь как новенькая, — подбодрила я ее. — Правда, придется прогуляться пешком. Джип оставим на стоянке. Твой джип, Вова?

— Босса.

— Ну вот видишь. Похерить его никак нельзя. Загоним куда-нибудь, и дело с концом. Сейчас пять утра, на ногах только собачники. Впрочем, я везу вас на окраину города, там народу в такое время практически нет. Отлежимся, отдышимся, подумаем, как быть. Собственно, Аню можно и отпустить, и в больницу отправить, что ей с нами в одной упряжке быть? Правда, ее этот урод Бессонов видел с нами, да и огнестрел… могут начать задавать много нужных и неприятных вопросов. Нет, Анечка, поедешь с нами. Квартира там большая, так что ничего — разместимся.

В этом я была совершенно права. Разместились. Места действительно хватило с избытком. Анино плечо забинтовали, и девушка, уложенная в постель с сильнейшим припадком слабости, забылась. Вова же Крамер от изобилия впечатлений поспешил напиться. В этом начинании он преуспел и уже через час после нашего приезда на мою вторую (конспиративную) квартиру превратился в труп, с той только разницей, что этот «труп» храпел и время от времени падал с кровати. Два раза Маркарян и я взгромождали беспокойного «покойника» обратно, но, когда Вова повалился в третий раз, решили оставить его на полу. Тем более что были другие, куда более важные заботы, чем транспортировать Вову Крамера, напившегося для успокоения своей нервной системы.

Мы сидели на кухне с Маркаряном. Сказать, что Гамлет Бабкенович был подавлен — просто ничего не сказать. На смуглом лице его проступили пятна зеленоватой бледности, в глазах плясали мутные огоньки. Я спросила:

— Ну что, Гамлет, — быть или не быть? Я имею в виду, быть продолжению сотрудничества или не быть? Если ты уже забыл, за последние два дня я дважды спасала тебе жизнь.

— Дважды? — вскинул он голову.

— Да. Один раз в этом проклятом бассейне, а второй — когда мы с товарищами, ныне спящими за стеной, отбили тебя у Бессонова. Он же тебя явно не с днем рождения поздравлять вез! Может, ты все-таки хочешь быть со мной более откровенным?

Он молчал.

— Может быть, ты все-таки перестанешь делать из меня дуру набитую и расскажешь, что к чему? Кажется, в субботу, когда я к тебе пришла, а ты сидел в своей квартире и пил горькую с этим своим Кругляшовым, я просила тебя назвать возможные источники угрозы. Про Пугачева ты и не заикнулся, а ведь ты ему должен та-а-акую-ю сумму! — Я даже присвистнула. — Это же черт знает что!

— Вот именно… Кругляшов, — сказал он.

Ну совсем не в тему. Я поморщилась:

— Я, кажется, тебя не о нем спрашиваю. При чем здесь Кругляшов?

— А ни при чем. Уже. Его убили. Мне Бессонов сказал, а он не стал бы врать по такому поводу. Убили в ночь с субботы на воскресенье, на улице… то есть — когда он возвращался от меня. Вот так.

— Убили? — переспросила я. — Как же так?

— А никто не знает!

— Хорошо, проехали, — сказала я, — впрочем… ничего хорошего, о чем это я? Ничего хорошего!! Более того, мы теперь все под угрозой. И если раньше ты, Гамлет Бабкеныч, говорил, что боишься своего мистического соседа, то теперь следует бояться вполне материальных вещей! И вполне конкретных людей! Несмотря на твои связи, несмотря на мои собственные связи, я недорого дам за наши жизни, если мы будем куролесить в том же духе!

— Но… но что же нужно? — простонал он.

— Что нужно? Прежде всего тебе нужно перестать играть в партизана! Я что, клещами из тебя должна вытягивать то, что ты, по идее, сам должен мне рассказать? Я прекрасно понимаю, что ты, мягко говоря, не ангел, но меня твоя духовность мало интересует, ведь ты, кажется, нанимал меня не в духовники, а в телохранители. Так что изволь!..

— Хорошо, я все расскажу, — пробормотал он. — Спрашивай… что тебя интересует?

— Прежде всего главное: ты на самом деле не имеешь НИКАКОГО отношения к взрыву в твоем загородном доме?

Он отвел глаза и скривился.

— Ну, — проговорил он, — если между нами не будет доверия, то какой смысл продолжать работу? Я не имею никакого отношения к этому проклятому взрыву, но ты ведь можешь мне не верить… тебе эта скотина Бессонов такого наговорил, наверное!

— Да уж, — сказала я, — он обвинил меня в том, что это я активировала взрыватель. А Вова Крамер подготовил взрывное устройство. Вот такие дела. Ты об этом не знал, что ли? Так вот знай: ты — заказчик, а мы, оказывается — исполнители. Нас и повели под автоматами в бункер, где, по слухам, твой папа, царствие ему небесное, хранил скелеты каких-то заезжих коробейников, наверно.

— Этого уж я не знаю, — откликнулся Маркарян, — у отца были свои проблемы. То есть, я хотел сказать, свои дела.

— На дно вам придется лечь серьезно, Гамлет Бабкеныч, — кивнула я, — видно, врагов у вас гораздо больше, чем можно было предположить. А что за людей перечислял в том разговоре твой отец? Я имею в виду все эти фамилии: Акимов, Стрельников, Симонянц, Самсонов?

Гамлет Бабкенович поморщился, но мой пристальный и очень далекий от восторженного взгляд не давал ему пространства для маневра.

— Это люди, которые в свое время с нами работали. Со мной, с отцом, с Мельниковым и с Барминым. Правда, отец давно перестал работать с нами, еще с середины девяностых. Он успел поработать только с…

— С неким Николаем Акимовым, если я не ошибаюсь, — произнесла я, потому что Маркарян несколько замялся, — я только приехала в Тарасов из Москвы на постоянное место жительства к своей тетушке. И как раз был жуткий скандал по факту убийства известного тарасовского предпринимателя Акимова. Это около пяти или шести лет тому назад случилось, не так ли?

— Да, — сказал Маркарян. — Скверная была история. Этот Акимов тогда попал в полосу невезения, занял денег у моего папаши, который только что реализовал водочный комбинат и имел много нала.

— Никогда не слышала, чтобы во главе одного из пяти водочных комбинатов Тарасова когда-то стоял человек по фамилии Маркарян. Хотя, что там правят бал выходцы с Кавказа, конечно, мне прекрасно известно, — пробормотала я.

— Да как будто мой отец когда-нибудь работал от своего имени!! — почти выкрикнул Маркарян. — Отец занимал одно из ведущих мест в армянской областной диаспоре, распределял большие денежные потоки, стремился наладить рычаги воздействия чуть ли не на губернатора и правительство области. Многое ему удавалось. Потом он захотел отойти от дел, деньги перевел в московские структуры и решил, что можно и отдохнуть. Ну, и принялся отдыхать.

— Дальше!

— А что дальше? Все и так понятно. В том разговоре, который тебе прокрутил этот Бессонов, упоминались имена людей, которые в свое время пострадали… гм… в результате работы с нами. Со всеми нами — обоими Маркарянами, то есть мной и отцом, и Барминым с Мельниковым. Там было нечисто, да… но если бы не мы, тогда — нас! Согласись! Там была мерзкая история с Акимовым, да! Акимов отдал долг отцу, а его, Акимова, в тот же день убили. Не знаю, кто убил, да только сдается мне, что это — Ашот, старый папашин подельник, продажная сука, который сейчас принялся тереться с Бессоновым.

— Уже — нет. Не трется.

— Ну да… Акимова поставили на ножи, никаких свидетельств, что он отдал долг, не было, ну, Ашот и предложил папаше перекинуть должок на семейку Акимова. Там такая порядочная семейка была, с деньгами: дочка фотомодель, в Москве работала, хотя и малолетка, сын был головастый, несмотря на свои двадцать лет, деньги зашибал только так… хотя, кажется, тоже был не без греха. Мать их, жена Акимова, салон открыла свой парикмахерский. Тоже, стало быть, не бедствовала…

Пока он рассказывал эту грязную историю, я припоминала то, что сама знала о происшедшем с семьей Акимовых пять лет назад. Из моих собственных воспоминаний и из рассказываемого Маркаряном вырисовывалась довольно полная и гнусная картина преступления. Тогда глава семейства был найден убитым, на его теле обнаружили двадцать пять ножевых ранений, причем экспертиза показала, что резали его умело, чтобы сразу не умер. Вдова Акимова была убита через несколько дней способом, о котором просто страшно вспоминать. Помнится, ужаснулись даже спецы из уголовки. Дети Акимовых, сын и дочь, несмотря на довольно юный возраст, жили самостоятельно в Москве, но тотчас же приехали, узнав о смерти отца и о накате на мать, с которой требовали большую сумму денег. Правда, ничего им решить не удалось. Сын был изуродован, над дочерью надругались, она, кажется, умерла потом в больнице. Во всяком случае, о судьбе обоих ничего не известно. Жуткая и, к сожалению, ставшая весьма банальной история гибели семьи умных и предприимчивых, умеющих рисковать, зарабатывать и думать людей.

— Я там был не при делах, — говорил Маркарян, — я самого Николая видел два раза, а его жену и детей — так и вовсе один раз, когда мы приехали к ней в офис с папашиным ультиматумом. Расправлялись уже папашины головорезы. Да, кажется, еще Мельников помог. Акимов осторожный был, так Мельников его по ментовской линии прижал, а потом отцовским бандюкам слил.

— А Бармин?

— А что Бармин? Бармин был чистоплюй, он своими руками и мухи никогда не трогал. Только… — он наклонился ко мне, — не думаешь же ты, что ниточка к Акимовым тянется? Их же всех вырезали тогда эти сволочи!..

— А остальные фамилии? — спросила я холодно. — Вот эти: Стрельников, Симонянц?

— Нет, — покачал головой Гамлет Бабкенович, — они точно не при делах. Не тот калибр. Был там еще один уровня Акимова… Макс Самсонов по прозвищу Бриг. Тот мог бы провернуть то, что с Барминым случилось, с Мельниковым и особенно с Сережкой Пугачевым и моим папашкой. Из спецназа он был. Только одно «но»: убили его давно. Самсонова Бармин на кредите кинул. Жестко кинул, и Самсонова прессанули. Никакие связи и примочки спецназовские ему не помогли. А потом Брига шлепнули, и все, с концами. Что касается тех, кто мог бы за него посчитаться, кажется, был у него сын. Только кто он и где, никто не знает. Да глупости все это! — взорвался Маркарян. — Какие такие вендетты, кровные мести, сын за отца! Гнилая романтика, в которую могут поверить только те, кто кина насмотрелся да бульварщины начитался-наглотался. Вот долг Пугачеву — это вещь вполне реальная, и со смертью Пугачева ничего особенно не изменилось. Особенно если учесть, что Бессонов жив.

— Да я понимаю, — задумчиво сказала я.

— Что ты на меня так презрительно смотришь, а? — буркнул он. — Не нравлюсь, что ли? Так что-то я не слыхал, чтобы к тебе за помощью профессора философии обращались! Все больше бандиты!

— А какая тут, собственно, разница, нравишься ты мне или нет? — ответила я. — Я подписала с тобой контракт и собираюсь аккуратно и профессионально его отрабатывать! Что касается того, нравишься ты или не нравишься, так мне за тебя не замуж идти. Тем более что меня нанимали такие люди, по сравнению с которыми ты ангелом покажешься.

— Да ну?

— Точно говорю. Ладно, давай спать. Окончательный разбор полетов будем проводить завтра.

Маркарян проворчал что-то и, надев на себя дурацкие желтые вязаные носки (их выдала ему я, потому что у Гамлета Бабкеновича мерзли ноги), улегся спать.

…А на следующее утро нас ждало потрясение: ни Крамера, ни Ани в квартире не оказалось. Более того, они вышли явно не через дверь. На своем балконе (третьего этажа) я обнаружила обрывки веревки, скрученной из простыни.

Вот это номер!