Глава 16 БУРНЫЙ ВЕЧЕР ВОВЫ КРАМЕРА

Конечно же, я сразу набрала мобильный номер Вовы Крамера. Еще бы! Маркарян, которому было все равно, на кого подумать, лишь бы кого-то заподозрить, тотчас же начал кричать, что Вова причастен к убийствам, что он водил знакомство с Маркаряном-старшим!.. К тому же он показал, как стреляет. Я не стала возражать, а просто позвонила Вове. Ответили тотчас же, причем один в один голосом Бориса Николаевича Ельцина:

— А меня, понимаешь, отправили в отставку. Вот такая, понимаешь, загогулина, уваж-жаемая Евгения Максимовна! Кстати, а вы не родственница Примакова? Он ведь тоже, значит, Евгений Максимович!

— Вова, хватит придуриваться! — сказала я. — Не до того. Ты почему сбежал? Да еще и девчонку прихватил? Сдурел? Ты хоть понимаешь?..

— Я-то понимаю, — обычным своим голосом сказал Вовка, — только меня на самом деле отправили в отставку. Звонит сегодня на мобильный мой шеф и начинает пузыриться, вопить что-то!.. Всех девочек, оказывается, по камерам менты распихали, так что они товарный вид надолго могут потерять. А мне он велел немедленно приехать в офис, любой ценой… кричал, что не хочет, чтобы подумали на него… в смысле, что он причастен к смерти Маркаряна.

— Да Гамлет Бабкенович тут уже так и подумал, — отозвалась я, — только не про твоего шефа, а про тебя самого.

— Вот и чудно. Меня почему-то это нисколько не удивляет! Я все утро тебя пытался растолкать, а потом мы вылезли через балкон. Ты уж извини, но если бы я не явился, было бы хуже. Хотя хуже, как говорится, уже некуда. Тут все на ушах. В общем, Аня в шоке, а я в офисе, и через несколько минут меня, кажется, отправят на допрос. Тут, кстати, и про тебя спрашивали. Привет вот передают.

— Черт! — пробормотала я, бросая трубку. — Ну не идиот ли?!

«Или он нарочно так поступил, — мелькнула мысль, — чтобы предупредить меня, что эта квартира срисована, и… Некогда думать! Так или иначе, надо утаскивать отсюда Маркаряна, иначе он быстро может сменить температуру тела на нормальную, комнатную».

И я бросилась будить своего подопечного. Это заняло у меня чуть ли не четверть часа. Наконец чудо в желтых вязаных носках крякнуло, потянулось и отверзло припухлые очи…

Вова Крамер пришел домой затемно. Его только что выпустили из камеры предварительного заключения, где он отсидел (причем куда меньше времени, чем предположил) несколько часов в роскошном обществе всяческих человеческих отбросов. Но, перед тем как выпустить под подписку о невыезде, его протащили через долгий, подробный и довольно-таки унизительный допрос.

Улица была тиха и безлюдна. Вова пересек ее и вошел во двор своего дома. Уже издали слышались пьяные выкрики соседа, деда Егорыча, мат-перемат в исполнении соседки Маньки и мерзкий фальцет ее то ли сына, то ли сожителя.

По всей видимости, компания и сегодня раздобыла необходимый для создания праздничной атмосферы запас алкоголя и теперь пожинала плоды их неумеренного потребления.

— Уволили с работы, — бормотал Крамер себе под нос старательно и раздраженно, — черт бы вас всех подрал, сволочи! Ну что я, виноват, что у этого Маркаряна такие кикозы на дне рождения случились и девочек помяли, а Аньку совсем подстрелили? Что автоматной очередью распороли лобовое стекло джипа моего босса? Меня обвинили в организации заказного убийства, хотя ни хера подобного я не делал!

Он перечислил все это, и ему самому стало смешно. Будь он боссом, он такого работничка точно бы уволил. Но теперь изволь убираться из квартиры, которую снимала фирма, и возвращаться по месту прописки!..

Крамер пнул ногой ветхую дверь коммуналки так, что она едва не сорвалась с петель. Его глазам предстало некое зрелище — как говорится, еще то. На полу в так называемой прихожей копошились две щуплые фигурки… по всей видимости, семейство алкоголиков из третьей комнаты решило испробовать радости секса, а до своей кровати так и не добрело.

Впрочем, обитатели третьей комнаты пропили кровать еще на прошлой неделе. Но Вова этого не знал.

Он брезгливо перешагнул дрыгающуюся и мычащую парочку, от которой исходил густой, валящий с ног запах давно не мытого тела и какой-то жуткой сивухи. «Да, хоромы — то тесноваты!» — «Да уж конечно, не царские палаты!» — «Да уж конечно!» — не преминул бы процитировать Вова Крамер диалог из своего любимого фильма «Иван Васильевич меняет профессию», будь он в ином настроении.

Но перед глазами его было совсем не кино, а лишь этот негигиеничный секс для нищих и восторженное распитие самогона старика Егорыча на кухне.

— Вот помнитца… когда мы с Жуковым… Георгием Константинычем… брали Халхин-Гол… помнитца…

— Помнится, в молодости вы были членом суда! — громко сказал Вова Крамер, наклоняясь, чтобы не задеть за притолоку, входя в кухню. Бравые собутыльнички прервали галдеж и недоуменно воззрились на него.

— Это просто есть такой старый-престарый анекдот, — сказал Вова, присаживаясь на табурет. — Встречаются два старых пердуна, типа вот как ты, Егорыч, и один другому говорит: «Помнится, в молодости вы были членом суда?» — «Да-а-а… членом сю-у-уда, членом ту-уда… мо-олодость!!» А вообще, Егорыч, — продолжал Вова, не давая алкашам возможности выдавить из себя жиденький смех, — вообще, хватит тут жабать. Орете так, что за квартал слыхать. Расходитесь, а то мне завтра на работу рано, да и вообще день трудный был. Я теперь тут снова жить буду, сволочи.

— Да ты че, Воло-ди-мир Маркыч? — недоуменно начал было Егорыч, но его перебил вопль уже в дупель набравшегося юнца, примостившегося под теплым жирным боком Маньки:

— Да я щас тебе, уррод!! Ах ты, жадовская морда!!!

Не вставая со стула, Вова одним коротким, без замаха, плотным тычком в харю пьяного дебила отшвырнул того к противоположной стене прямо на какую-то грязную алюминиевую бадью, до краев наполненную водой. Бадья перевернулась, вода разлилась по полу, а пострадавший от действий Крамера ублюдок завыл от боли во всю силу своих легких. Вова встал с табурета и вышвырнул юнца из кухни. Баба попыталась было вцепиться Крамеру в лицо, но тут же была развернута на сто восемьдесят градусов, установленных задом, и Вова дал ей такого пинка, что она рыбкой вылетела вон и впечаталась лбом в фанерную стену, которую еще лет двадцать назад соорудил покойный брат Егорыча.

Фанера громко треснула и с грохотом рухнула, открыв ободранные стены и закопченный потолок находившейся за ней каморки.

— А кто это там в прихожей безобразничает, дед? — устало спросил Вова.

— А-а… это Васька с Таськой из третьей комнаты… кровать-то того… на первачок поменяли.

— А-а-а… — тоном, далеким от восторженного, протянул Вова.

— Да ты чего-то сегодня не в духе… — констатировал Егорыч, а потом не нашел ничего лучшего, как налить себе стакан самогонки и одним залпом одолеть его, как один залп орудий нахимовской эскадры одолел турецкую эскадру в бою под Синопом. После сего подвига Егорыч дополз до лежанки в самом углу кухни и свалился на нее, как бревно.

— Да меня сегодня с работы уволили… — вслед ему сказал Вова Крамер.

Разогнав дикую компанию, Вова Крамер выпил — на этот раз чай, и цветом, и запахом, и вкусовыми характеристиками больше смахивающий на ослиную мочу, заел принесенным с собой куском колбасы и после этого отправился спать.

Впрочем, ему не спалось.

Он сделал все возможное, чтобы успокоиться и заснуть, но, как назло, чем больше он пытался отмахнуться от буравящих мозг назойливых мыслей и смутно роящихся обрывочных отголосков пережитых вчера и сегодня жутких минут, как тревога подступала вплотную и давила, как ватное одеяло в жаркую летнюю ночь.

Вова вытянулся во весь рост, лежа на спине, и закрыл глаза. Пусто. В голове — ни одной путной мысли относительно того, что же ему делать дальше, во рту сухо. Он открыл глаза и стал следить за игрой теней на потолке. Вообще-то они были неподвижны, но Вове Крамеру почему-то казалось, что они медленно движутся, слагаясь в какую-то прихотливую комбинацию.

Потом тени отступили. Но глухой грохот в голове, словно там ворочались тяжелые жернова, не ушел. Напротив, он стал еще явственнее.

И тут на Вову навалился такой безотчетный, липкий, животный страх, что он попытался сорваться с места и убежать. Но ноги словно прикипели к скомканной постели, руки не желали двигаться, а на лбу проступали капельки пота…

…и только, как накрытая шляпой птица, загнанно билось и трепетало сердце.

Вова поднялся с постели, и вдруг по всему дому, разрываясь, прозвенел истошный вопль, затем послышался глухой грохот, звон разбитого стекла, и пьяный рык соседа, разросшись до визга: «Что за сука, твою м-мать?..» — и вдруг рев оборвался коротким хрипом.

«Ой, е-о-о!! — подумал Вова. — Продолжение мультфильма следует, дорогие Хрюша и Степашка…»

Утлая дверца крамеровской каморки треснула, вылетела от страшного удара, и несколько сухих автоматных очередей разнесли ее, повисшую на одной нижней петле, буквально в клочья.

Двое парней с автоматами наперевес ворвались в комнату Крамера и начали в упор расстреливать кровать, комод, ободранный деревянный сундук, стоявший тут с незапамятных времен…

— Где он?

— Да тот синий черт сказал, что он спит у себя.

— Перекрылся где-то. Надо весь дом перевернуть.

— Савва сказал, чтоб работали тише, потому что, не дай бог, мусора ластанут. Мы ведь не на своей территории.

— Тогда кранты…

Свистящий, напряженный, диалог этот прозвучал, когда в комнате Крамера не осталось ни одной целой вещи. Все было расстреляно в упор, в щепы.

В этот момент в разгромленную комнату вошел третий парень.

Он волок за шкирку совершенно не сопротивляющегося и ничего не соображающего Егорыча. Деда ткнули носом в расстрелянную Вовину постель и рявкнули:

— И где же он, ты, синий сморчок? Ты же сказал, что он тут!

— Вы… выродок ты!

— Погоди, — сказал один из молодцов, — постель-то совсем теплая. Тут он был. Куда же он мог деться? Эй, дед, мать твою!

— Да брось ты его! — брезгливо сказал один из молодцов и замахнулся было на старика, но тот с неожиданной резвостью высвободился из рук гоблина и ногой пнул налетчика прямо в живот, да так удачно, что того просто согнуло пополам. Старик, подскочив на месте, как горный козел, прыгнул на второго гоблина с невнятным воплем.

Тот попытался было смахнуть с себя не в меру прыткого старикашку, но в этот момент буквально с потолка на бандита обрушился Вова Крамер.

Все это время он прятался над дверью в жалком подобии антресолей, которые были хороши тем, что со стороны никак нельзя было заподозрить их наличие в этой комнате.

Крамер размахнулся и ударил амбала в основание черепа сложенными в «замок» кулаками. Тот крякнул и свалился наземь, увлекая за собой и мертвецки пьяного Егорыча.

Налетчик, которого Егорыч так удачно ударил в живот, пересилив боль, поднял дуло автомата… Крамер успел схватить его и отвести от себя, и в ту же секунду за спиной амбала раздался утробный вопль, с которым, наверное, троглодиты шли войной на мамонтов — и глиняный горшок с рыжим от старости и засухи кактусом разбился о его бритый затылок. Верзила мешком свалился на Егорыча.

В дверном проеме возникла шатающаяся фигура Маньки в облезлой ночной рубашке, в которой, похоже, еще ее бабка рожала ее мать. Очевидно, именно героическая Манька молодецки сразила кактусом боевика.

Крамер только глаза выпучил.

— А-а-а!!! — вдруг раздался дикий вопль, и по коридору мимо Вовы промчался третий амбал — без автомата, с окровавленным плечом и распоротой на спине кожаной курткой. Он летел с такой скоростью, что ног его почти не было видно.

Вслед за ним по коридору фурией неслась почти голая баба — та самая, из третьей комнаты, что на пару со своим мужем резвилась на полу в прихожей. Страшна она была, как все семь смертных грехов. Но, как выяснилось, амбала испугало вовсе не это: в руках у героической дамы была включенная бензопила «Дружба».

— Фтой, фука-а-а!!! — орала баба с бензопилой, гонясь за амбалом и брызгая слюной сквозь уцелевшие зубы.

Налетчик со всего размаха врезался в окно, выворотил раму и вывалился со второго этажа прямо в благоухающий под стеной мусорный контейнер. Беззубая баба взмахнула своим оружием и одним махом перепилила столб, подпирающий гнилую балку. Балка не выдержала и рухнула на пол.

Вова Крамер ошеломленно окинул взглядом соседей, с чьей активной помощью он расправился с тремя здоровенными парнями, вооруженными автоматами, и произнес:

— Ну что… пойдем, что ли?

— К-куда? — осведомился Егорыч и поднялся с пола.

Вова Крамер широко улыбнулся:

— С меня литр!