Глава четвертая

Наутро, созвонившись с Ильичевым, я сказала, что сейчас подъеду за ним в отель. Когда я подкатила, он уже ждал у входа.

– Как спалось? – вместо приветствия спросила я.

– Спасибо, все замечательно, – ответил Ильичев.

– К сожалению, о себе не могу такого сказать. – И, видя вопросительный взгляд Ильичева, добавила: – Садитесь, по дороге расскажу.

Я поймала взгляд Ильичева, опасливо брошенный на собственный автомобиль.

– Не волнуйтесь, машина снабжена системой безопасности на случай взрыва, – успокоила я его. – Разве я вам не говорила?

– Нет, – удивленно сказал тот.

– Значит, забыла, – пожала я плечами. – Так что одной головной болью меньше.

И я вкратце поведала о том, что произошло сегодняшней ночью. Как ни странно, Ильичев не показался мне удивленным.

– А я предупреждал Елену, что ей нужно обратить на дочь пристальное внимание, – сказал он. – Мягко, но предупреждал. Вот вам, пожалуйста! Наркотики еще никого до добра не доводили!

Он прочитал мне длинную проповедь на тему распущенности и порочности современной молодежи и методах борьбы с этими явлениями. Во многом я была с ним согласна, но сейчас момент, выбранный для обсуждения подобных тем, казался неподходящим, поэтому я лишь спросила:

– Куропаткину будем звонить?

– Зачем? – удивленно посмотрел на меня Ильичев. – Если Бабурину нужно, пусть сам и звонит. Я вообще не уверен, что нам стоит сейчас туда ехать. Пусть разбираются сами!

– А вы уверены, что это не имеет к вам отношения? – сказала я.

– А вы думаете, что имеет? – нахмурился Владимир Николаевич. – Ведь ясно же, что она сама обкололась какой-то дрянью!

– Может быть, и так. Но пока утверждать этого на сто процентов я не берусь. И Бабурин просил передать, что приглашает всех на совет.

– С каких это пор Бабурин отдает мне распоряжения? – взбеленился Ильичев.

– Тише, тише, – махнула я на него рукой. – Давайте хотя бы узнаем, что там все-таки случилось, может быть, они получили какие-то сведения. Уехать можем в любой момент.

Ильичев нахмурился и промолчал всю дорогу.

Дверь нам открыл Бабурин. К удивлению, я увидела, что Куропаткин тоже находится в квартире Темниковой – наверное, Бабурин все же позвонил ему. По его словам, они с Еленой все-таки отыскали дочь в городском морге, где им выдали заключение о смерти от передозировки героина. Елена, совершенно невменяемая, спала сейчас в комнате после дозы снотворного, которое ей вкатили врачи. Сергей же Антошин находился в реанимации в Первой городской больнице.

– Сердце у нее слабое было, – сообщил Бабурин, имея в виду Кристину, и неожиданно взревел: – Я говорил, нужно их мочить!

Он вскочил со своего места, вращая глазами, налитыми яростью, и казался мне в тот момент похожим на разъяренного быка. Куропаткин, положив руку ему на плечо, попытался остановить его, но Бабурин резким движением сбросил руку Николая Ивановича.

– Уйди, Иваныч, не тронь! – тяжело дыша, проговорил он.

– Леша, давай помозгуем… – начал было Куропаткин миролюбиво.

– Что тут мозговать? – топал ногами Бабурин. – У меня дочь убили! Понимаешь ты это? Дочь! Да что ты можешь понимать! – махнул он рукой.

– Алексей Федорович, но почему вы решили, что Кристину убили? – подала я голос.

Бабурин развернулся ко мне всем корпусом. Глаза у него были полувменяемые.

– А вы сами помните, что вы мне рассказали? Помните? – наступая на меня, вопрошал он.

Я понимала, что состояние Алексея сейчас далеко от уравновешенного, и твердо настроилась на спокойствие и уверенность. Только подобным поведением можно добиться здравомыслия.

– Где вы ее нашли? – наступал на меня Бабурин.

– Я же вам сказала, на квартире!

– На чьей?

– Вроде бы бабушки этого паренька, Антошина.

– И вы еще спрашиваете, почему я решил, что ее убили? – воскликнул Бабурин. – Потому что ее специально заманили на эту хату!

– Кто? – спросили мы одновременно с Куропаткиным.

– Да этот Антошин и заманил! Для того, чтобы убить!

– Возможно, он и позвал ее, – согласилась я. – Но вряд ли для того, чтобы убить. Скорее всего, хотел просто провести с нею время. К тому же Кристина нажаловалась ему, что ушла из дома, и сама высказала пожелание «оторваться по-взрослому».

По виду Куропаткина я определила, что он согласен с моей версией.

– Да как вы все не понимаете… – Бабурин обвел нас тяжелым взглядом. – Он же специально ее позвал, чтобы вколоть эту дрянь! Заморочил голову!

– Но зачем ему-то это нужно?

– Да потому что его наняли! Бабки заплатили – и все! А он наркоша, родную мать за бабки на тот свет отправит, не то что мою дочь!

Я отметила, что после смерти Кристины Бабурин постоянно употребляет сочетание «моя дочь», хотя раньше не произносил ничего подобного.

– Но он сам при смерти, – заметила я.

– Вот именно! При смерти! А моя дочь мертва! А он жив! – орал Бабурин, сжимая и разжимая кулаки. – Это как раз и говорит о том, что он ее отравил! А что сам перебрал, так это для отвода глаз!

Версия Бабурина, конечно, имела право на существование, но выглядела не слишком убедительной. Алексей Федорович же был настроен более чем решительно.

– Так, все! – наконец произнес он. – Я отправляюсь к ним на стрелу. А вы как хотите. Останетесь – я сам с ним разберусь. Как сказал, так и сделаю! Только смотрите, как бы завтра не поубивали вас самих и ваших детей! У тебя, Иваныч, их нет, ты собачками отделался! Зато уж как берег, а? А они все равно их достали! Так что после собачек и до тебя доберутся, если их не тормознуть! Я говорил, сразу нужно было мочить! Сразу!

Голос Бабурина сорвался на истерические нотки. Я видела, что остановить его невозможно. По взгляду Куропаткина поняла, что тот все-таки намерен составить Бабурину компанию. Он направился в прихожую вслед за продолжавшим что-то с ненавистью бормотать Бабуриным.

Ильичеву ничего не оставалось делать, как последовать за компаньонами. А мне, разумеется, сопровождать клиента.

Оставив Елену Константиновну спящей в спальне, мы вышли из квартиры, и Бабурин запер ее на ключ. После он сразу же забрался в свою «БМВ», сел за руль, громко хлопнув дверцей, и тут же дал по газам. Куропаткин с сомнением посмотрел на его маневры, но никак их не прокомментировал и направился к своему автомобилю. Мы с Ильичевым погрузились в его «Тойоту», и я повела ее за бабуринской машиной.

Бабурин ехал быстро, не останавливаясь и порой даже нарушая правила. Ильичев сидел бледный и нахмуренный, но я видела, что он не собирается увиливать от встречи с представителями «Атланта».

– О чем думаете? – бросила я, чтобы хоть немного разрядить повисшее в салоне напряжение.

– Об Ане, – чуть помедлив, ответил Ильичев. – О своей дочери. И об Ирине, конечно. Через три дня они должны вернуться из Египта. Я могу, конечно, отправить их куда-нибудь еще, хоть в Японию, но невозможно же прятаться до конца жизни!

– Успокойтесь, думаю, этого не придется делать, – сказала я. – Сегодняшняя встреча многое прояснит. Возможно, после нее и не понадобится ничего предпринимать.

– Хорошо, если так, – согласился Ильичев. – Но мне почему-то кажется, что все это только начало…

Если честно, где-то в душе я разделяла его чувство.

– Куда мы хоть едем-то? – поинтересовалась у Ильичева.

Тот пожал плечами.

– Не знаю. Один салон «Атланта» находится в Юбилейном, другой – на Пятой Дачной. Это самые крупные. Есть еще другие, но непонятно, с кем Бабурин собирается там беседовать… Не с продавцами же разбираться!

– Может быть, он едет в центральный офис? – предположила я. – Или прямо домой к хозяину? Кстати, кто разговаривал с вами по поводу продажи акций?

– Некто Овчинников и Левицкий. Овчинников – начальник службы безопасности концерна, Левицкий – директор. Типа нашего Алдонина. А хозяин… Истинный хозяин «Атланта», господин Крученин, живет в Москве и в нашем городе появляется редко.

– Уж не в аэропорт ли направляется наш Алексей Федорович, чтобы прямиком лететь в столицу? – усмехнулась я.

– Ну, это вряд ли. Надеюсь, его не до такой степени переклинило.

«Я тоже надеюсь», – подумала я, поскольку «переклин» Бабурина был налицо. Наконец он свернул на улицу Соколовую и остановился через пару метров. Выйдя из машины, дождался, когда мы все подъедем, и сказал:

– Значит, так. Я базарил с пацанами, они сказали, что всю грязную работу в «Атланте» выполняет Бугаенко. Это шестерка из бригады Овчинникова. Так что если кто и причастен к смерти моей дочери, так это он.

– А куда мы приехали? – спросила я.

– Здесь контора Овчинникова находится. А Бугаенко почти всегда с ним бок о бок. В салонах он не работает, там другая охрана. А Бугаенко фейс-контроль не пройдет, – неожиданно ухмыльнулся Бабурин. – Его только для специальных дел держат. Он дебил отмороженный.

Беседа с отмороженным дебилом не сулила положительных эмоций. Особенно если учесть, что сам Бабурин, по моему убеждению, недалеко ушел… А два отмороженных дебила могут наломать дров. Поэтому я обменялась взглядом с Куропаткиным, и мне показалось, что он понял меня без слов. Нам с Николаем Ивановичем предстояло держать ухо востро. На Ильичева я даже не рассчитывала – главное, чтобы не рыпался и не мешал. Впрочем, в том, что осторожный Ильичев не станет лезть на рожон, я была почти уверена.

«Контора» начальника службы безопасности Овчинникова располагалась в новеньком двухэтажном здании белого кирпича с высоким крылечком и зарешеченными квадратными окнами. Глядя на это строение, трудно было предположить, что здесь находится охранная служба. Скорее оно походило на уютный загородный коттеджик, рассчитанный на небольшую семью.

Мы подъехали прямо к крыльцу, и Бабурин решительно направился вперед. Однако оснащенная домофоном металлическая дверь оказалась заперта.

Бабурин смерил ее взглядом и надавил на кнопку толстым пальцем. В ответ на вопросительную реплику мрачно пробасил:

– Свои.

– Кто – свои? – продолжали допытываться из офиса.

– Ладно, открывай, базар есть! – не выдержал Бабурин.

Открывать не спешили, видимо, взяв время посовещаться. Бабурин снова надавил на кнопку и угрожающе произнес:

– Открывайте по-хорошему!

За дверью молчали, и Алексей Федорович перестал себя сдерживать:

– Открывай, сказал, а то сейчас разнесу ваш гребаный замок в щепки!

И для пущей убедительности грохнул по металлу тяжелыми кулачищами. Через несколько секунд на пороге возникла высокая, крепкая фигура мужчины с сединой на висках. Мужчина был в костюме, под которым я углядела контур бронежилета. За поясом виднелась кобура пистолета. Он смотрел на Бабурина несколько высокомерно и снисходительно.

– Что за дела? – холодно спросил мужчина.

– Базар есть, – коротко ответил Бабурин, делая движение вперед и оттесняя мужчину вглубь.

Тот нисколько не стушевался от бабуринского натиска, не спеша отступил, пропуская его в свои апартаменты, и, чуть насмешливо прищурившись, посмотрел на нас. Я, Куропаткин и Ильичев молча прошли следом. Дверь захлопнулась.

Мы оказались в узком коридоре. Первым по нему шествовал Бабурин. Но так как дверей в коридоре было несколько, а он, видимо, не знал, которая именно из них ему нужна, то Алексей Федорович вскоре остановился и, повернувшись к шествовавшему за ним мужчине в бронежилете, спросил:

– Где Бугай?

– Ты что хотел-то? – в ответ спросил мужчина.

– Бугай где? – взревел Бабурин. – Базар к нему есть!

Из одной из дверей вдруг вынырнул еще один человек, долговязый и нескладный. У него было на редкость некрасивое лицо, которое к тому же пересекал неровный шрам наискосок. Круглые глаза, похожие на совиные, пытливо пялились на нас.

«Ну и рожа!» – невольно подумала я.

– Ну, и о чем базар? – с угрожающей интонацией спросила рожа.

– А ты не знаешь? – сдвинул брови Бабурин и рванулся вперед.

Куропаткин успел ухватить его за плечо. Бабурин попытался вырваться, но Николай Иванович с неожиданной силой задержал его. Жилистая рука Куропаткина стальной хваткой держала крепыша Бабурина. Тут вперед выступил мужчина с благородной сединой на висках и скрытом под одеждой бронежилете, открывший нам дверь.

– Раз такое дело, может, пройдем, побазарим нормально? Чего в коридоре-то толпиться? – спросил он.

Бабурин шевельнул губой, чтобы что-то сказать, но Куропаткин опередил его.

– Пройдем, – согласно кивнул он. – Куда?

– Бугай, пропусти, – приказал тот, и долговязый тип со страшной физиономией посторонился.

Кличка Бугай совершенно не подходила к его не очень-то здоровой фигуре – видимо, он получил ее как производное от своей фамилии Бугаенко. Я не сомневалась, что это был он – «шестерка из бригады Овчинникова», как охарактеризовал его Бабурин. А мужчина с внешностью стареющего Ричарда Гира, по всей видимости, и есть Овчинников.

Комната, куда мы вошли, оказалась хорошо оборудованной. В ней стояла удобная мягкая мебель, на полу – пушистый ковер с высоким ворсом, телевизор со встроенным DVD. Всю правую стену занимал огромный аквариум, в котором плавали довольно крупные, чуть ли не с ладонь, рыбы – красивые, разноцветные, с причудливыми хвостами. У противоположной стены находился шкаф с баром.

– Прошу! – сделал приглашающий жест Овчинников, указывая на мягкую мебель.

Диван и несколько кресел были расставлены полукругом возле столика со стеклянной поверхностью, на котором стояла бутылка мартини и ваза с фруктами, а также лежала колода карт. Служба безопасности концерна «Атлант» сегодня явно не была перегружена работой и отдыхала с чувством выполненного долга. Видимо, Бабурин подумал о том же самом, потому что смерил стол твердокаменным взглядом и осведомился:

– Что, празднуем удачное завершение дела?

– Какого дела, ты о чем? – невозмутимо спросил Овчинников, отщипывая от тяжелой кисти несколько виноградин и отправляя их в рот.

– Только не думай, что ты меня запугал, – продолжал свое Бабурин. – Это дело у вас все равно не выгорит – я свою долю не отдам!

Овчинников хрустнул зубами, спелые ягоды винограда лопнули, брызнув соком.

– Это ты не со мной, а с Левицким решай, – спокойно пожал он плечами. – А мое дело охрана.

– Охрана? – подал голос Куропаткин. – А осуществление угроз ведь тоже по твоей части? Или, скажешь, нет?

– Это ты о чем? – сделал вид, что не понял, Овчинников.

– Сам знаешь, – с усмешкой вперил в него взгляд Куропаткин.

– Слушайте, ребята! – миролюбиво заговорил Овчинников. – Ну чего вы заявились сюда всем составом да еще со стволами? – Он показал на оттопыренный карман брюк Бабурина. – Из-за мелочей такие разборки не устраивают.

– Ни хрена себе мелочи! – взревел Бабурин, подскакивая с кресла. – Да еще нашли на кого наехать – на девчонку сопливую! Что, меня самого замочить – кишка тонка?

– Погоди, замочим еще! – оптимистично пообещал Бугаенко и осклабился.

– Не трынди, Бугай! – резко оборвал его Овчинников и повернулся к нам: – Давайте начистоту. Что пацаны девку попугали немного – понятно. Только вас же предупреждали. Какие обиды? Что вы, из-за подростковых шалостей приехали сюда со стволами? Ты бы еще гранатомет приволок! – обратился он к Бабурину.

– Что ты меня лечишь? – взвыл Бабурин. – Детские шалости! Вы, уроды, мою дочь убили, а теперь в отказ?! Да я вас голыми руками придушу, без гранатометов!

И он попытался броситься на Бугаенко, но тут встряла я. С силой вмяв Бабурина обратно в кресло, я обратилась к Овчинникову:

– Раз начистоту – давайте начистоту. А прояснить кое-что действительно нужно. Из-за детских забав никто не собирался с вами разборки устраивать.

– А ты кто такая вообще? – подал голос Бугаенко. – Помолчи лучше, здесь мужики базарят!

– Произошло несколько эпизодов, – не обращая на него внимания, продолжала я разговор с Овчинниковым.

– Каких? – склонил тот голову набок.

– Мотоциклист, пытавшийся спровоцировать аварию, – раз, – принялась загибать я пальцы, – подростки на мотоциклах, пугавшие Кристину Темникову, – два, взрыв офиса господина Бабурина – три. И наконец, смерть Кристины Темниковой… Список ничего себе получается, правда? На детские забавы уже не тянет.

– Из всего этого списка на нашей совести только пацаны на мотоциклах, – ответил Овчинников. – Остальное не наше.

– А мои кавказцы? – тихим голосом, в котором тем не менее слышалась беспощадность, спросил Куропаткин. – Тоже не ваше?

– Какие кавказцы? – удивленно спросил Овчинников.

– Собаки мои, – подрагивая ноздрями, сказал Николай Иванович. – Я кипеш поднимать не буду, но предупреждаю: когда узнаю, кто это сделал, своими руками придушу, молча, без шума и пыли. Имейте в виду.

– Да что ты нам грозишь тут… – начал было из угла Бугаенко, но Куропаткин, стремительно поднявшись и в один миг оказавшись возле него, схватил его за шиворот, так что воротник сдавил ему горло, и тихо процедил, глядя прямо в глаза:

– Ты, баклан, язык попридержи…

И Николай Иванович скороговоркой выдал длинную тираду на блатном жаргоне. Я замечала, что порой он сбивался на некогда привычную ему феню, хотя обычно разговаривал нормальным, даже хорошим русским языком.

– Понял? – прошипел Куропаткин.

– Понял, – прохрипел Бугаенко. – Пусти!

Куропаткин отпустил руку, и Бугаенко моментально рухнул в кресло, пытаясь вдохнуть воздуха и прокашляться. Куропаткин же, бросив на него презрительный взгляд, вернулся на свое место. Овчинников, за все время этой экзекуции не сделавший ни малейшей попытки вмешаться, теперь произнес:

– Собаки не по нашей части. Это не мы.

Куропаткин пристально посмотрел ему в глаза.

– За базар отвечаешь? – тихо и серьезно спросил тот.

– Да, – твердо ответил Овчинников. – Смерть девчонки и все остальное – тоже не наш грех. Да, пацанов подослали припугнуть вашу бабу, чтобы сговорчивее была, и все. На большее указаний не давали, а самодеятельностью мы не занимаемся.

Я слушала Овчинникова и думала, что он, скорее всего, говорит правду. Он и Бугаенко – люди подневольные, исполнители. А хозяевам нужна «Эвита». И в первую очередь – Ильичев как владелец контрольного пакета акций. Но вот что меня настораживало уже давно – хотя и радовало в какой-то мере, – так это то, что как раз против него-то ничего и не выдвигалось… Все угрозы, все нападки и акты агрессии обошли его стороной, зато его компаньонов коснулись глубоко. И на действия конкурентов, желающих раздобыть бо́льшую часть акций, это совсем непохоже. Я смотрела на Куропаткина и видела, что он тоже склонен верить службе безопасности «Атланта». Правда, он руководствовался еще и понятиями: Овчинников дал ему слово, а для Куропаткина это значило то, что в случае чего тому придется ответить за это всерьез.

Собственно, я была настроена на то, чтобы завершить беседу с Овчинниковым. Что касается Бугаенко, то его я даже не принимала всерьез, несмотря на то что именно этот человек являлся исполнителем грязной работы. Я считала правильным закруглиться и попрощаться с охранной конторой «Атланта» и уже дома обдумать всю канитель, закружившуюся вокруг концерна «Эвита».

Мы сейчас беседовали с представителями нижнего звена в иерархической лестнице «Атланта», людьми, полностью подчиненными вышестоящему руководству, – им не давалось указаний устраивать стрельбу или еще что-то серьезное. И самое время было завершить разговор миром. Я уже посмотрела на Куропаткина, чтобы дать ему понять, что пора уходить, как вдруг вмешался Бабурин.

То, что Алексей Федорович не блистал умом, выяснилось еще в первую встречу с ним. Мыслить здраво он вряд ли способен, его козырь – физическая сила, агрессия и давление.

– А за мою дочь кто ответит? – закипая, спросил он, буравя глазами Овчинникова и Бугаенко.

– Кто-то, может, и ответит, – пожал плечами Овчинников. – А мы уже все сказали. Ищите в другом месте.

– Да? – прищурился Бабурин. – А я думаю, что далеко ходить не надо. Суки, хотите мозги мне запудрить, да? Я вас научу пацанов уважать!

И он выхватил из кармана брюк пистолет, направив его в Овчинникова, потом переведя его на Бугаенко и обратно. Я заметила, как побледнел начальник службы безопасности. Среагировала я быстро, но вот беда – сидела я далековато от Бабурина! Ближе к нему находился Ильичев, от которого нечего было и ожидать хоть какой-то прыти. Выбросив ногу вперед, я попыталась дотянуться до руки Бабурина и выбить пистолет, и успела сделать это в последние доли секунды. Бабурин, мельтешивший пистолетом, успел нажать на курок, и только после этого выбитый мною ствол полетел на пол.

Овчинников, не ожидавший такого поворота и растерявшийся в первые секунды, теперь приходил в себя и, вскочив с места, бросился в дальний угол комнаты, на ходу выхватывая из кобуры свой пистолет. Левая рука его потянулась к аквариуму, и я заметила небольшую кнопку на боковой панели.

– Стоять! – крикнула я. – Всем спокойно! Никаких действий не предпринимать, тогда не трону!

В правой руке я уже сжимала тульский пистолет «Гном» и целилась в Овчинникова. Пистолет был газовым, но я и не собиралась складывать здесь гору трупов. Одновременно я боковым зрением оглядела комнату и подавила вздох облегчения: пуля из бабуринского пистолета попала в стену, образовав в ней небольшую дырочку, но, слава богу, не задела никого из присутствующих.

Бабурин же, растеряв свой боевой задор, теперь первым попятился к двери. Куропаткин, подталкивая туда же Ильичева, следовал за ним, не отводя глаз от наведенного на него ствола Овчинникова.

– Тихо-тихо, без глупостей, – спокойно повторяла я, пытаясь взять ситуацию в свои руки и все уладить мирным путем. – Давайте поговорим спокойно.

Пистолет Бабурина, упавший на пол, я отшвырнула ногой подальше, и он теперь лежал вне досягаемости кого бы то ни было.

– Спокойно, – говорила я. – Давайте уберем стволы и нормально закончим нашу беседу. Видите, я же не кидаюсь к пистолету. Опустите оружие, никто не будет больше стрелять. Алексей Федорович! – повысила я голос. – Подтвердите, что я не вру!

Подпортить ситуацию мог только Бабурин и человек подобного ему примитивного склада. Нужно быть полным идиотом, чтобы не понимать: в случае убийства нас вычислили бы в три секунды – в охранном офисе «Атланта» наверняка натыканы камеры, фиксирующие все происходящее. И как бы выкручивался Алексей Федорович в случае, если бы пуля, вырвавшаяся из его ствола, попала кому-нибудь в голову, одному богу известно. И мне бы, честно говоря, было наплевать на это, если бы я сама не присутствовала при этом.

И теперь я ждала, что Бабурин все же включит мозги или что там у него вместо них, принесет извинения, и инцидент можно будет завершить без потерь. Надеялись на это и Куропаткин с Ильичевым, поскольку взгляды их впечатались в Алексея Федоровича. Тот же молчал, словно резко онемел, и не мог выдавить из себя ни одного путного слова. Мне пришлось продолжить разговор с охраной «Атланта» как можно убедительнее:

– В конце концов, вы сами признали, что мотоциклисты, запугавшие девчонку, – ваших рук дело. И то, что вы предупреждали об этом, никак не может служить оправданием. Поскольку ваши общие требования выглядят, прямо скажем, не совсем справедливо. С какой стати вы должны получить акции?

Я говорила медленно и без эмоций, стараясь руководствоваться логикой и перевести разговор в конструктивное направление. И это все же возымело действие.

– Заморочки с акциями не по нашей части, нам поручили – мы выполнили, – подал голос Овчинников.

Он все еще держал пистолет наготове, но я уже чувствовала, что мне удастся его убедить не делать глупостей и охладить свой пыл. Если, конечно, Бабурин снова не влезет с какой-нибудь эмоциональной выходкой.

– Неважно, – терпеливо продолжала я. – Ваше руководство все-таки очень неправо. И начали вы первыми. Так дела не делаются. А дочь Алексея Федоровича и впрямь мертва. Мотоциклисты же не то что намекнули, а прямо сказали, что мать может ее лишиться. Неудивительно, что он вспылил и потерял над собой контроль. Вы бы сдержались в такой ситуации? И почему мы должны вам верить, будто это не вы? На основании лишь ваших слов?

– Мы не убивали девчонку! – стоял на своем Овчинников.

– Доказательства! – спокойно сказала я.

– Ты сама ствол убери! – вмешался Бугаенко. – Почему мы должны вам верить?

– Хорошо, – спокойно кивнула я. – Я убираю. Вот, пожалуйста.

И я аккуратно положила пистолет на пол. Я прекрасно знала, что в случае чего легко завладею им вновь, к тому же в потайном кармане у меня лежал миниатюрный пистолетик, похожий на сувенирный, однако стрелявший отнюдь не по-детски. Так что экипирована я была достаточно. Но сейчас следовало демонстрировать выдержку и готовность подчиняться общим правилам.

– Теперь ваша очередь, – сказала я, глядя в глаза Овчинникову.

– Я ей не верю! – недобро поблескивая маленькими глазками, подал голос Бугаенко. – Я вообще бабам не верю!

– Ну, это не аргумент, – попыталась я улыбнуться. – Что же вы, вдвоем испугались одной безоружной женщины?

Овчинников чуть помедлил и опустил пистолет.

– Вот и отлично, – одобрила я. – Может быть, теперь продолжим?

– Он еще не извинился! – обличающее ткнул пальцем в сторону Бабурина Бугаенко.

«А тебе прямо заснуть не удастся без его извинений!» – с досадой подумала я, но обратилась к Бабурину:

– Алексей Федорович, – произнесла я. – Извинитесь, пожалуйста, за не совсем корректное поведение.

Бабурин уронил нижнюю челюсть, собираясь, кажется, что-то возразить, но тут вступил Куропаткин.

– Леша, – тихо, но с металлом в голосе произнес он. – Извинись, уважь старика.

Бабурин сглотнул слюну.

– Ладно… это… типа извините, – в сторону выдавил-таки из себя Бабурин.

– А теперь вернемся к разговору, – быстренько свернула я больную тему. – Почему мы должны вам верить?

– Потому что нас вообще два дня не было в городе, – сказал Овчинников. – И начальства не было: все в Самару ездили, там конференция проходила.

– Но такие вещи вполне могли пройти и без вас, – возразила я. – Ваше отсутствие не помешало же юным байкерам запугать Кристину!

– Да, им заранее дали указание и все, – подтвердил Овчинников. – А насчет убийства… Какой резон убивать девчонку в тот же день? Если бы мы хотели сразу ее грохнуть, не стали бы заморачиваться с пугалками. А так – мамаше время дали, чтобы подумала. А заодно и он, – Овчинников кивнул в сторону Ильичева. – У него тоже дочь подрастает…

Владимир Николаевич побледнел. Боясь, как бы он из отцовских чувств не уподобился Бабурину, я крепко ухватила инициативу в свои руки, не давая никому вставить ни слова:

– Уважаемые господа, понимая прекрасно, что вы лишь исполнители поручений своего руководства, прошу вас передать ему следующее. Вся наша беседа записывается на пленку. Так что если с дочерью Владимира Николаевича или с кем-то еще из членов концерна случится что-то неприятное, вы станете первыми, кто ответит за это. На пленке все зафиксировано, и, разумеется, я вам ее не отдам. Записывающее устройство находится в машине, а у меня лишь микрофон, так что добраться до записи вам не удастся. Если же все акции в адрес членов концерна «Эвита» прекратятся, обещаю, что пленка эта нигде не будет задействована. И это честно, поскольку вы сами признали, что не без греха. На этом предлагаю оставить взаимные претензии и разойтись с миром.

Овчинников и Бугаенко мрачно переглянулись.

– Кроме того, наша встреча наверняка зафиксирована вашей камерой, – сказала я. – И если начальство услышит, как вы его заложили, ему это тоже не понравится. Так что советую вам подстраховаться и уничтожить следы собственной оплошности. Засим разрешите откланяться.

И я уверенно и абсолютно спокойно подняла с пола пистолет и положила в карман.

– Вперед! – кивнула я своим спутникам.

Первым за дверь выскользнул Бабурин, за ним Ильичев, а последним Куропаткин, не забыв бросить осторожный взгляд на меня и Овчинникова с Бугаенко. Но те стояли не двигаясь. Дождавшись, когда вся процессия оказалась в коридоре, я двинулась следом, захлопнув дверь.

– А теперь быстрее! – сквозь зубы скомандовала я в коридоре. – Неизвестно, что им взбредет в голову.

Мы резво пронеслись к выходу, особенно усердствовал Бабурин, с грацией слона топавший впереди.

– По машинам! – коротко сказала я на улице, загружаясь в ильичевскую «Тойоту», и сразу повела ее в сторону Монастырского проезда, где мы с Ильичевым не были со вчерашнего дня.

На одном из поворотов нас обогнала бабуринская «БМВ». Сам Алексей Федорович вышел из машины, недвусмысленно намекая, что хочет поговорить. «Мерседес» Куропаткина тоже притормозил, и Николай Иванович, высунувшись в окошко, всем своим видом показывал, что внимательно слушает, что же собирается сказать Бабурин. А тот, однако, был явно не в приподнятом настроении – видимо, успел что-то переосмыслить по дороге.

– Чего хотел? – не выдержав, спросил Куропаткин.

– Перетереть надо бы тему… – проговорил Бабурин, исподлобья глядя на нас хмурым взглядом.

– Давай перетирай, – охотно согласился Куропаткин, – кто тебе мешает?

Бабурин немного растерянно посмотрел на него, покосился на Ильичева, сидевшего с видом проглотившего аршин, и снова уперся взглядом в Куропаткина. Николай Иванович спокойно глядел на него.

– А вы типа не при делах, так? – язвительно сказал Бабурин.

– А мы и в натуре не при делах, – спокойно отреагировал Куропаткин. – Ты пальбу устроил.

Кулаки Бабурина сжались, а щека дернулась.

– Мы вообще-то компаньоны! – привел он убедительный, по его мнению, аргумент.

– Ты бы лучше об этом помнил, когда всех подставлял! – визгливо прокричал Куропаткин. – Из-за тебя чуть вся стрелка боком не вышла! Хорошо еще, что все так закончилось!

– Если закончилось, – уныло вставил Ильичев.

– Я все-таки надеюсь, что они вняли моим словам, – сказала я. – Вряд ли последует продолжение, мы вроде обо всем договорились.

– Спасибо скажи! – чуть ли не с ненавистью сказал Куропаткин Бабурину.

Тот покосился на него, потом на меня и на Ильичева. Одобрения своих действий он не увидел ни в чьих глазах.

– Спасибо, – процедил Бабурин, понимая, что рассчитывать сейчас на доброе отношение компаньонов не приходится, и вразвалочку пошел к своей «БМВ», моментально сорвавшись с места и демонстративно направив автомобиль в противоположную от нас сторону.

– Поговорить и впрямь не мешало бы, – обратилась я к Куропаткину. – Кое-что обсудить бы хотелось.

– Не сейчас, – покачал головой Куропаткин, посмотрев на часы. – Лучше к вечеру или вообще до завтра оставить. Пусть все поуляжется малек.

– Хорошо, – посмотрев на Ильичева и увидев его усталый кивок, сказала я, и Куропаткин тотчас ж свернул налево. Мы же поехали своей дорогой.

По пути мы с Ильичевым хранили молчание. Он явно находился под впечатлением убийства, чуть было не совершенного на его глазах. Наверняка Владимиру Николаевичу раньше не приходилось присутствовать при подобных сценах, мне же было не привыкать и не к такому. Но, понимая состояние своего клиента, я не докучала ему разговорами. Владимир Николаевич сам нарушил молчание.

– С Алексеем нужно расставаться, – произнес он, откинувшись назад на сиденье и глядя перед собой. На его высоком, с небольшими залысинами, лбу пролегла глубокая складка.

– А вы можете это организовать? – поинтересовалась я. – Такие люди обычно не уходят миром.

– Это меня и тревожит, – ответил Ильичев. – И думаю, что мне удастся вынудить его отказаться от своей доли. Пусть продаст Куропаткину, концерн от этого ничего не потеряет.

– Возможно, вы и правы, – согласилась я. – Только пока не спешите, время покажет. Постарайтесь пока переключиться на что-то другое, – посоветовала я. – Вы, кстати, совершенно забросили свой бизнес, кажется. И не забывайте: у вас лично пока ничего не случилось!

«И вот это как раз выглядит подозрительно», – снова возникла в моей голове мысль, которая не давала мне покоя последние часы.

Мне хотелось поделиться своими соображениями с Куропаткиным. При всех своих особенностях Николай Иванович далеко не глуп, к тому же членов концерна и внутренние взаимоотношения между ними он должен знать хорошо. Но Куропаткин недвусмысленно дал понять, что хочет подождать. Что ж, придется набраться терпения и подождать до завтра. А пока сосредоточиться на своем клиенте. Несмотря на то что лично ему еще ничего не угрожало, я уже успела очень здорово повариться в заваренной кем-то вокруг него и его концерна каше.

Ильичев проигнорировал мое пожелание переключиться и найти успокоение в работе. Когда мы приехали к нему домой, он заявил, что совершенно вымотан и ни на какие трудовые подвиги сегодня не способен, равно как и на другие. И намерен провести весь остаток дня дома, тупо лежа на диване и отдыхая. Я, собственно, не имела никаких возражений против этого – мне, как телохранителю, которым я являлась в первую очередь, было даже спокойнее, когда клиент находился под моим крылышком в родных пенатах. Единственный вопрос, которым я озадачила моего клиента, касался пресловутого вопроса обеда.

– Ах да! – хлопнул себя по лбу Владимир Николаевич. – Я совсем забыл позвонить домработнице. Но если вы подождете…

– Не стоит! – оборвала я его. – Все равно, я так понимаю, она не осчастливит нас ничем, кроме пареной репы. Или даже не пареной?

Ильичев неуверенно пожал плечами и воззрился на меня. Понимая, что так от него помощи не дождешься, я беспечно махнула рукой:

– Ну, мне-то это не особо нужно. Я же говорила, что могу долго обходиться без пищи. Просто вас стало жалко.

– Мы, собственно, могли бы пройтись до магазина, – проговорил Владимир Николаевич. – Или, может быть, вы сходите?

– Нет уж. После того что случилось пару часов назад, я не считаю лучшей идеей оставлять вас в гордом одиночестве.

– Вы думаете, они могут приехать сюда? – нахмурился Ильичев.

– Ничуть не исключаю такого варианта, – кивнула я. – Так что лучше вам держаться возле меня. Лучше быть голодным, но здоровым!

Во как! Я на ходу вывела новую формулу жизненного баланса и гармонии. Ильичев же, хотя в душе, возможно, и разделял справедливость этого высказывания, все-таки голодным оставаться не хотел.

– Тут поблизости есть кафе, – торопливо проговорил он. – Мы могли бы отправиться пообедать туда.

– Стоит ли? – с сомнением сдвинула я брови. – Все-таки из соображений безопасности лучше не отлучаться – про себя я надеялась, что Ильичев уже заглотнул закинутую мной приманку.

– Но вы же будете со мной! – настойчиво произнес Владимир Николаевич.

– Ладно, – сделав вид, что Ильичев уговорил меня, согласилась я. – Двигаем в ваше кафе. Как оно хоть называется-то?

– По-моему, «Элегия», – сказал Ильичев, уже обувая ботинки.

– Звучит романтично, – одобрила я. – А чем кормят-то хоть? Не тертой морковкой?

– Я, признаться, не знаю, – как-то виновато развел он руками. – Не доводилось, знаете ли, посещать…

– Ну ясное дело, ваш любимый барсучий жир наверняка отсутствует в их меню, – усмехнулась я.

Ильичев ничего не ответил, и мы вышли на улицу. Я покинула пределы двора первой, сделав знак Владимиру Николаевичу оставаться на месте. Внимательно осмотревшись, не нашла ничего подозрительного и кивнула Ильичеву, чтобы тот следовал за мной.

До кафе «Элегия» мы с ним прошлись по поселковой дорожке метров двести, а потом свернули направо. Во время следования нас сопровождали взгляды местных тетушек и бабушек, торговавших на своем неизменном месте предметами урожая.

– Вам не избежать разборок с женой! – усмехнулась я, кивая на них. – Наверняка найдутся желающие просветить ее, как проводит время супруг в ее отсутствие.

– Моя жена умный человек, – ответил Владимир Николаевич. – Ей уже не раз пытались испортить настроение подобными обвинениями, но она всегда реагировала очень мудро и спокойно, понимая, что это сплетни завистников.

– Ну, дай-то бог, – только и сказала я. – Мне бы не хотелось потом оправдываться перед вашей супругой, если она явится выдирать мне волосы.

«Тем более что ей не удастся этого сделать», – подумала я про себя.

«Элегия» оказалась вполне стандартной кафешкой – так, ничего особенного, но в целом недурно. Во всяком случае, куриная грудка с овощами показалась мне вполне съедобной. Ильичев взял в руки мисочку с соусом и принялся щедро поливать ее.

– Десерт сразу подавать? – неожиданно выросла перед нами официантка – совсем еще молодая девица, с глуповатым лицом и накрашенными по-кукольному глазками.

Ильичев вздрогнул, дернул рукой и пролил соус на пол.

– Лучше пока ликвидируйте это, – посоветовала я официантке. – А десерт подайте не раньше чем через двадцать минут.

Она ушла и не вернулась. Я с удивлением смотрела на жирную лужицу на полу, которую никто не спешил убирать.

– Да уж, сервис здесь явно слабоват, – поделилась я с Ильичевым своими мыслями.

– Зато кухня вкусная, – с набитым ртом ответил тот.

Я пожала плечами и стала дожидаться десерта. А вот он, признаться, разочаровал: в меню значилось блюдо, озаглавленное как «салат из местных свежих фруктов», и именно на это я купилась, заказывая его. Каково же было мое изумление, когда в миске, которую мне принесли, оказались порезанные кусочками киви, бананы и апельсины.

– Это что же, местные фрукты? – уточнила я у той самой официантки, что проигнорировала мое пожелание насчет заляпанного пола.

– Ну да, – меланхолично ответила та, нимало не смущаясь.

– Простите, но я думала, что в наших местах произрастают все-таки несколько иные культуры, – усмехнулась я.

– Они не произрастают у нас, они у нас куплены! – с чрезвычайно умным видом просветила она меня.

– Логично! – не удержалась я от восхищения. – Тогда можно смело класть в салат из местных овощей авокадо – они у нас тоже на каждом шагу продаются. А рагу из местного мяса жарить из кенгурятины – в конце концов, эти животные проживают на нашей планете, так что с полным основанием могут считаться местными.

– Девушка! – Официантка недовольно скривилась. – Вы отказываетесь от салата?

– Да нет, мы люди не гордые, – пожала я плечами. – Только советую все-таки меню составлять поточнее. А то можно и лицо уронить.

– Спасибо за бесплатный совет, – гордо вздернув нос, фыркнула девчонка и собралась удалиться, цокая высоченными каблучками. – Жаль, воспользоваться не придется!

«А за хамство можно и в книгу жалоб петицию получить!» – подумала я.

Но не успела даже завершить начатую мысль, как девчонка неожиданно споткнулась на своих каблуках на скользком полу – в том самом месте, где неуклюжий Ильичев пролил на пол соус. Не удержавшись, девчонка рухнула на пол лицом вниз, ухватившись попутно за край нашего столика. Скатерть съехала вниз, и по полу загрохотали тарелки и зазвенели сброшенные ножи и вилки…

«Вот это да, Охотникова! – мысленно изумилась я. – Да ты пророк! Какие точные метафоры выдаешь!»

К нам уже спешил привлеченный шумом администратор. Официантка сидела на полу среди осколков и хлюпала носом.

– Что случилось? – спросил он, быстро окидывая свою сотрудницу взглядом.

– Я оступилась… Тут что-то скользкое… – всхлипывая, повторяла девчонка. – Я говорила, что у нас очень скользкие полы!

– А я говорил, чтобы ты не таскала эти дурацкие туфли! – сердито прошипел администратор.

Затем он повернулся к нам и успокаивающе поднял руки:

– Не волнуйтесь, пожалуйста, мы сейчас все вам заменим! За счет заведения! – Он выразительно посмотрел на девчонку, которая пуще прежнего залилась слезами, понимая, что «за счет заведения» в данном случае означает за ее собственный, и прикидывая, видимо, в уме, сколько у нее вычтут из зарплаты за разбитую посуду и новую порцию обеда.

– Не стоит! – исполненным великодушия взглядом, проговорила я, поднимаясь и меряя девчонку королевским взглядом. – Мы уже сыты. Владимир Николаевич, оплатите, пожалуйста, счет…

Ильичев, ни слова не возражая, достал из кармана бумажник и, отсчитав нужную сумму – не очень большую, – положил деньги на стол.

– Сдачи не надо! – бросила я из-за плеча девчонке, – а над меню все-таки поработайте! Чтобы лицо не ронять.

И двинулась к выходу вместе с Ильичевым.

– Евгения Максимовна, – смеясь по дороге, произнес мой клиент. – А вы, часом, не ведьма, а?

– Я уже сама начинаю над этим задумываться, – сказала я, рассмеявшись в ответ.

Хотя при этом у меня и в мыслях не было вредить незадачливой девчонке на расстоянии.

– А здорово вы поставили ее на место, – продолжал веселиться Владимир Николаевич, внимательно глядя на меня. – Знаете, Евгения Максимовна, – понизив голос, продолжал он. – Вот мы с вами общаемся несколько дней, и я замечаю, что вы мне нравитесь все больше и больше!

– А когда возвращается ваша жена? – мельком спросила я.

Ильичев покраснел.

– Через три дня, – отведя взгляд в сторону, ответил он.

– Так вы говорите, сплетни завистников? – усмехнулась я, прямо глядя ему в глаза.

Ильичев ничего не ответил, только поправил на носу свои малозаметные очочки и спросил совершенно другим голосом:

– Как вы думаете, позвонит сегодня Куропаткин или нет?

Я хотела ему ответить, что если даже я и ведьма, то еще не настолько владею своим даром, чтобы предсказывать события, как в этот момент у меня в сумочке запиликал сотовый.

– Да, – ответила я, успев заметить, что звонит Елена Темникова.

– Евгения Максимовна! – Голос Темниковой звучал тревожно, и я подумала, что звонки Елены Константиновны постоянно вносят какой-то нервоз.

– Да, я, – механически ответила я, думая, что на сей раз принесет общение с Еленой Константиновной.

– У меня проблемы! Я не могу дозвониться до Алексея Федоровича!

– Тоже мне проблема! – не сдержавшись, хмыкнула я. – Перезвоните попозже.

– Да вы не понимаете! – В голосе Темниковой звучало отчаяние. – Я звоню ему с самого утра, с тех пор как проснулась! А проснулась я уже в одиннадцать!

– И что? У него отключен телефон? – полюбопытствовала я.

– Хуже, – мрачно отозвалась Елена Константиновна. – Он просто не отвечает.

Меня вообще-то не очень-то это обеспокоило, Елена Константиновна же была встревожена не на шутку.

– Вы не понимаете! – повторила она с нажимом. – Мы должны были с ним ехать по делам, договариваться насчет… Насчет похорон Кристины, – со слезами в голосе сказала она. – Он обещал ровно в час быть у меня. А сам не приехал!

Я вспомнила, что мы расстались с Бабуриным примерно в половине одиннадцатого. Конечно, смерть дочери может выбить человека из колеи, но все-таки забыть при этом о ее похоронах? Или он просто банально напился до бесчувственного состояния, надеясь хоть так заглушить стресс?

– Вы домой к нему ездили? – спросила я.

– Нет, – ответила Темникова сквозь слезы.

– Ну так съездите! У вас ключи есть?

– Да, есть.

– Вот и поезжайте, – посоветовала я. – Позвоните потом.

И я нажала кнопку разъединения связи. Не хватало мне еще заниматься поисками всех членов этой квазисемейки!

Ильичев выжидательно смотрел на меня.

– Ничего страшного! – махнула я рукой. – Темникова беспокоится о своем возлюбленном.

– Ему бы самому о себе побеспокоиться, – обронил Ильичев.

– Согласна с вами, но он вообще-то уже большой мальчик и, думаю, в состоянии это сделать.

До дома мы также дошли пешком. Думая о том, что вечером нам снова предстоит утолять голод, а появляться в кафе «Элегия» было бы не очень уместно, я все-таки завернула в магазин за жареной курицей. Ильичев нисколько не пытался опротестовать мои действия. Я подумала, что еще пара дней, проведенных со мной под одной крышей, и Владимир Николаевич напрочь выбросит из головы все заморочки с сыроедением. Правда, у него могут появиться разногласия с женой на этой почве, но меня это мало касалось.

Темникова перезвонила буквально через двадцать минут.

– Евгения Максимовна! – Голос ее был напуганным, но не истерическим. – Я вас очень прошу приехать…

– Куда еще? – не сумев скрыть своего недовольства, осведомилась я.

– К Алексею.

– Да что случилось-то? – с досадой спросила я.

– Я не знаю…

– Совсем здорово! Он хоть дома?

– Я не знаю, – повторила Темникова, и ее голос упал до шепота. – Понимаете, дверь была открыта, и я вошла. А в доме тишина. Я позвала Алексея, он не отозвался. Я хотела уже подняться на второй этаж, но увидела на лестнице кровь…

Последнее слово Темникова произнесла жутким шепотом.

– Много крови? – тут же спросила я.

– Да… Да, много! – Теперь голос Елены Константиновны взметнулся вверх. – Пожалуйста, приезжайте, я просто не знаю, что делать!

– Выйдите из дома и ждите на улице, – скомандовала я. – Мы скоро будем.

– В чем дело? – уставился на меня Ильичев. – Куда еще вы направляетесь? Я думал, что мы хотя бы сегодня спокойно посидим вечером дома!

– Увы, пока покой нам только снится, – со вздохом констатировала я, убирая телефон в сумку. – Что вы так возмущаетесь, сами же наняли меня для своей защиты!

– Вот именно! Для моей защиты! – подчеркнул Ильичев. – А вместо этого мы почему-то возимся то с Темниковой, то с Бабуриным, то с их милой дочуркой!

Последнюю фразу он произнес с плохо скрываемой злостью.

– Вообще-то вы сами, принимая меня на работу, упомянули о том, что всякие теракты начались в отношении ваших компаньонов, а вы, опережая события и не желая становиться жертвой, решили подстраховаться, потому и обратились ко мне. И стоит ли объяснять, что при таком раскладе все, что происходит с вашими компаньонами, так или иначе касается вас? И решая их проблемы, я тем самым решаю и ваши? И вообще возьмите себя в руки! Вы же мужчина, черт подери, что вы сопли развесили?

Я говорила намеренно жестко и даже грубовато, поскольку знала, что на таких мужчин, как Ильичев, в ситуациях, требующих мобилизации душевных сил, полезен именно такой тон. Если начать с ними рассусоливать, они вообще деморализуются. Так произошло и на этот раз – мой тон оказался верным.

– Извините, – медленно проговорил Ильичев, доставая из кармана платок и протирая запотевшие стекла очков. – Черт знает что со мной происходит, нервы сдают! Конечно же, едем. Что там хоть случилось-то?

– Пока не знаю, – не стала я ничего рассказывать. – Будем надеяться, что все обойдется.

Увы, ничего не обошлось. Я поняла это, когда увидела натекшую на полу в прихожей темную лужицу крови, струйкой стекавшую по лестнице сверху. Ступая на цыпочках, я поднялась на несколько ступенек и обнаружила тело.

Алексей Федорович Бабурин полусидел на лестнице, прислонившись к перилам. Голова его склонилась на грудь, а в груди торчала рукоятка ножа. Темникова, осмелевшая при моем появлении, также поднялась по ступенькам, но, увидев своего гражданского супруга в столь ужасном положении, отпрянула назад и заголосила, закрывая рот ладонью.

– Замолчите! – приказала я.

– Может быть, вызвать «Скорую»? – предложил Ильичев, робко выглядывающий из-за моего плеча.

– Бесполезно, она ему уже ничем не поможет. Разве что констатировать смерть, – проговорила я.

Темникова выдала еще один вопль, полный ужаса, и, совершенно обессиленная, опустилась прямо на залитые кровью ступеньки. Ильичев неожиданно издал какой-то сдавленный звук. Я удивленно повернулась к нему: лицо Владимира Николаевича было примерно такого же цвета, как после того, как Николай Иванович Куропаткин угостил его стаканом водки на голодный желудок. Промямлив «я сейчас», Ильичев опрометью бросился вниз по лестнице и рванул дальше по коридору. Я пожала плечами. Мужики какие-то нежные пошли, право слово!

– Вы бы не сидели здесь, – обратилась я к Темниковой. – У вас кровь на юбке!

Темникова, находившаяся в какой-то прострации, теперь испуганно воззрилась на подол модной пышной юбки. Край ее был измазан кровью.

Елена Константиновна мигом подскочила, оттопырив подол и стараясь изо всех сил не прикоснуться к крови своего любовника.

– Что… Что мы теперь будем делать? – прошептала она.

– Есть два варианта, – деловито предложила я. – Первый: мы вызываем «Скорую», а они, в свою очередь, милицию – факт криминальной смерти налицо. Затем мы все, а в первую очередь вы, даем показания о том, как вы оказались в этом доме, кем приходились убитому и почему у вас на юбке кровавое пятно, совпадающее по группе с кровью убитого, – это выяснится, естественно, несколько позже, но выяснится обязательно, и милицию этот факт заинтересует непременно. Заночевать вам, возможно, придется в СИЗО, поскольку именно ваша персона вызовет у представителей закона повышенное любопытство…

Судя по выражению лица Темниковой, обрисованная мной перспектива совершенно ей не нравилась, и она смотрела на меня с надеждой. Я великодушно подарила ей ее:

– Вариант номер два, – продолжала я. – Мы сейчас все вместе уезжаем отсюда. А когда вас вызовут для беседы – если вообще вызовут, – вы честно скажете, что расстались с Алексеем Федоровичем рано утром, в присутствии нескольких свидетелей, после того как обсудили все производственные дела. Ну что, какой вариант предпочитаете?

– Поедемте отсюда! – сглотнула слюну Темникова, дергая меня за рукав.

Потом растерянно посмотрела на свою юбку и сказала:

– А может быть, попытаться замыть эти пятна?

– Не стоит. Не ломайте дров, пойдемте. Лучше потом просто выбросите.

Темникову не пришлось уговаривать, она уже сбега́ла по лестнице вниз, причем довольно резво. Только вот Ильичев, застрявший в туалете, никак не мог преодолеть свои рвотные рефлексы. Я старалась не нервничать, хотя задерживаться в доме совершенно не следовало. Наконец похожий на зомби Ильичев появился из-за дверей и вопросительно уставился на нас. Я молчаливым кивком показала ему на входную дверь.

Ильичеву не пришлось повторять дважды, он уже спешил следом за нами, не сочтя нужным приносить никаких извинений: насыщенные событиями последние дни его жизни повлияли на правила этикета, к которым он был приучен в обычной жизни.

– Вы на чем приехали? – спросила я у Темниковой.

– На маршрутке, – ответила та. – У меня же больше нет машины.

– Это хорошо, – одобрительно кивнула я не совсем в тему, и Темникова тут же уставилась на меня с непониманием и обидой. – Это я в том смысле, что вы не нанимали такси, и водитель в случае чего не сможет вас опознать. И следов шин от вашей машины здесь нет. Так что пойдемте с нами.

Темникова послушно подошла к ильичевской «Тойоте» и спокойно уселась на переднее сиденье. Ильичев несколько оторопел от такой наглости, но возражать не стал, ослабленный реакцией своего организма на окровавленный труп. Я спокойно уселась за руль и приказала Темниковой набросить ремень безопасности.

– Не стоит привлекать к себе внимания даже такими мелочами, – сказала я ей. – Лучше, чтобы нас никто не остановил.

По дороге Темникова стала понемногу приходить в себя, впечатление от первоначального шока немного улеглось, и вопросы, касающиеся ее личной безопасности, посыпались из Елены Константиновны градом:

– Скажите, а вы уверены, что меня никто здесь не видел?

– Нет, – ответила я. – А вы что, знакомы с соседями?

– Нет, но мало ли…

– Вы вообще часто здесь бывали?

– Нет, в основном мы встречались у меня. Мне никогда не нравился этот дом…

Дом Бабурина и впрямь показался мне громоздким уродцем, выстроенным без всякого намека на эстетический вкус.

– А меня точно не вызовут в милицию? – не успокаивалась Темникова.

– Вполне может быть, что и не вызовут. В конце концов, вы ему никто, – произнесла я совершенно обычную и юридически верную фразу, но Темниковой она все-таки не понравилась.

– Официально вы не зарегистрированы, о вашей интимной связи мало кому известно, о том, что Кристина являлась вашей совместной дочерью – тем более… Разве что как компаньонку по концерну опросят, но это формальность. Если хотите сохранить в тайне вашу романтическую связь, можете просто помалкивать. Думаю, Владимиру Николаевичу и прочим не придет в голову сдавать вас с потрохами.

Произнеся «и прочим», я вдруг поняла, что всех прочих остался один только Куропаткин. Которому, кстати говоря, совсем не мешало бы сообщить о случившемся. Но только не по телефону.

Ильичев, услышавший мою последнюю фразу, но так и не уловивший ее смысла, поскольку в полуобморочном состоянии привалился сзади к подголовнику, лишь поднял брови, поводил ими и неопределенно кивнул.

В конце концов, мы довезли Темникову до дома, и мне пришлось проводить ее до квартиры, поскольку Елена Константиновна наотрез отказывалась входить в подъезд в одиночестве. Дома я посоветовала ей напиться успокоительного и лечь хорошенько отоспаться, выбросив пока что из головы даже проблемы, связанные с похоронами дочери. В конце концов, нынешние похоронные конторы практически все организационные моменты берут на себя, были бы деньги. А в том, что у Елены Константиновны они имелись, я не сомневалась.

Куропаткин позвонил сам, причем ближе к вечеру.

– Надо бы встретиться, – глуховато произнес он в трубку.

Я обратила внимание на то, что Николай Иванович позвонил на сотовый мне, а не Ильичеву.

– Можете подъехать, – предложила я.

– Куда? – уточнил Куропаткин.

– В Монастырский.

– Нет, – просто ответил Куропаткин, и в его интонациях прозвучал категорический отказ.

– Но мне выбраться куда-нибудь будет сложно, – честно призналась я.

– Сделайте любезность – найдите возможность, – произнес Куропаткин, и голос его звучал твердо. – Через час в кафе «Царская трапеза» на Провиантской.

И Николай Иванович положил трубку. Я посмотрела на часы и чертыхнулась. Нет, не потому, что предстояло снова выходить из дома – это издержки моей профессии, к которым я всегда готова и отношусь спокойно. Волновало меня то, куда девать Ильичева, который еще по дороге домой от Бабурина заявил, что сегодня он больше никуда не тронется из родного дома, случись хоть всемирный потоп. Но дело было еще и в том, что в настоящее время мой клиент в полной отключке спал в своей комнате, напичканный немецким снотворным, и оглашал своим небогатырским храпом помещение. То есть был абсолютно нетранспортабелен.

Я подошла к Владимиру Николаевичу, наглым образом открыв дверь в его спальню. Ильичев лежал, разметавшись по кровати и совершенно не реагируя на посторонние звуки и движения. Я присела на край постели и довольно бесцеремонно потрясла его за плечо. Реакция клиента была нулевой.

Я не стала тратить время и нервы на то, чтобы растолкать-таки его, сочтя, что лучше уж оставить его в покое дома, приняв меры предосторожности.

Окна в доме Ильичева были снабжены решетками, что уже являлось огромным плюсом. По идее, оставалось лишь позаботиться о надежности засовов: как на входной двери, так и на воротах во дворе.

Спальню Ильичева я на всякий случай тоже заперла на ключ, а изнутри он мог открыть ее и сам, хотя я и сомневалась в том, что Владимир Николаевич проснется к моему приходу. А я не рассчитывала долго задерживаться.

Посчитав, что клиент надежно упакован, я закрыла входную дверь и пошла к воротам. Они были достаточно высоки, чтобы через них перелезть, к тому же дом Ильичева был снабжен сигнализацией. В общем, не так-то просто сюда проникнуть…

Единственным неудобством явилось то, что я осталась без машины. Мой «Фольксваген» стоял сейчас в гараже Ильичева, ключ от которого лежал у него, а разъезжать на ильичевской «Тойоте» без доверенности я не рискнула: запаришься отстегивать гаишникам. К тому же среди них вполне мог попасться особо дотошный дядя, который отнял бы у меня кучу времени и нервов. Поэтому, рассудив здраво, я решила воспользоваться услугами такси.

В «Царской трапезе» я появилась даже на пять минут раньше назначенного Куропаткиным времени. Но поскольку речь шла не о романтическом свидании, а о деловой встрече, можно было позволить себе подобную неловкость.

Осмотревшись и убедившись, что Куропаткина еще нет – собственно, я еще при входе обратила внимание на то, что его «Мерседеса» не видно поблизости, – я заняла столик в уголке и принялась покуда за изучение меню. «Царская трапеза» была уровнем существенно выше, чем «Элегия», в которой мы с Ильичевым обедали сегодня. Листая прайс-листы, я с удивлением обнаруживала такие наименования, как, например, заячьи почки в горшочках, а также уху из голов жереха с фрикадельками из красной икры. Правда, я не рискнула соблазниться на подобную экзотику, решив остановиться на таком довольно распространенном, но проверенном жизненным опытом блюде, как жаркое из свинины и капустный салат.

Куропаткин тем временем задерживался. Я бросила взгляд на часы: по идее, ему следовало появиться семь минут назад. Куропаткин всегда казался мне человеком пунктуальным.

Ожидание напрягало еще и тем, что ко мне натурально начал вязаться подвыпивший мужичок сомнительного вида. Я даже подивилась про себя, как его угораздило забраться в такое кафе, денег на которое у него не должно быть по определению. Мужик явно попал сюда с пролетарских окраин нашего города, из какого-нибудь захолустья Заводского района, снискавшего в нашем городе недобрую славу…

Сначала мужичок просто периодически вставал из-за своего столика, на котором стоял почти опустошенный графин водки и тарелка с жареной картошкой – видимо, ни на что другое у него не хватило наличности. Он шатался по залу, подходя к моему столику и пытаясь завязать разговор, задавая мне идиотские в своем примитивизме вопросы. Сразу же решив не связываться, я механически и односложно отвечала на них, и мужик, постояв пару секунд, не солоно хлебавши отправлялся за свой столик. Я поглядывала на него краем глаза, так как меня куда больше интересовал Куропаткин. А тот тем временем не спешил появляться.

Мужик же налил себе в стакан остатки водки, хлобыстнул, не закусывая, а лишь занюхав куском хлеба, демонстрируя элегантные манеры, обвел помутневшим взглядом зал и поднялся, задев стул и чуть не уронив его. Он был уже сильно пьян – шел неуверенно, покачиваясь и задевая на пути стулья. Каждый раз он поднимал руки и глупо улыбался, бормоча извинения.

Наконец он приблизился к моему столику и, остановившись, спросил нетвердым голосом:

– Скучаете?

– Нисколько, – коротко ответила я, не глядя на него.

Мужик, кажется, не был готов к такому ответу. Икнув, он задал еще один вопрос:

– Разрешите составить вам компанию?

– Не разрешаю, – в той же манере ответила я.

– Почему? – удивился мужик.

– Потому что столик занят.

Мужик постоял, собираясь с мыслями, которые, видимо, и так нечасто посещали его голову, а сейчас под влиянием алкоголя и вовсе разбрелись кто куда, и, игнорируя мои слова, тяжело плюхнулся на соседний стул. Я подавила вздох. Конфликт с пьяным быдлом не входил в мои планы.

– А как вас зовут? – продолжал мужик, заглядывая мне в глаза мутным взглядом.

– Отвали, дядя, – тихо произнесла я. – Тебе же сказано – занято!

– Так я вижу, пока свободно, – ухмыльнулся мужик. – А как насчет до утра?

И он накрыл своей лапой мою руку, лежавшую на столе. Ребром второй ладони я долбанула ему по руке – несильно, но по нужной точке, чтобы мужик сразу же убрал лапу.

– Ты что? – мгновенно заострился он. – Что делаешь, шалава? Гордую из себя строишь, да?

Черт, как же мне не хотелось ввязываться во что-то шумное и привлекать внимание! Но мужик явно сам напросился.

– За шалаву, – сквозь зубы проговорила я, – можно и языка лишиться!

Но публично лишать мужика языка я не собиралась, лишь под столом двинула ему ногой чуть ниже коленной чашечки. Мужик моментально склонился вниз, схватившись обеими руками за поруганное колено и не сумев при этом удержаться, чтобы не взвыть. Морщась от боли, он поднял на меня глаза и прошипел с угрозой:

– Ты что, охренела, что ли, сучка? Не хочешь – так и скажи! А за такие дела я тебе ноги повыдергиваю!

Я поняла, что без открытого конфликта не обойтись, как бы мне этого ни хотелось. Вот умеет же одна такая мразь испортить все настроение! Мужик, бормоча ругательства, начал приподниматься со своего стула, сжимая кулаки, но я уже была к этому готова. В душе я чувствовала лишь легкую досаду из-за того, что приходится тратить время на эту шелупонь.

Как только мужик приблизился, собираясь ухватить меня за лицо, я, практически не поменяв положения, впечатала ему в челюсть кулак. Голова мужика дернулась назад, но я не успела довершить начатое, чтобы окончательно повергнуть его в позорный нокаут: чья-то крепкая рука ухватила мужика за шиворот и чуть ли не подняла над столом. Я посмотрела в том же направлении и увидела высокого, плечистого мужчину средних лет.

– Проблемы, девушка? – обратился он ко мне, держа растрепанного мужичонку за холку.

– Мы их уже решили, – улыбнулась я.

Мужчина посмотрел на мужичонку, который уже начал издавать хрипы, так как горло его все сильнее сдавливалось воротником спортивной куртки, и нелепо махал руками в стороны, пытаясь освободиться, как растрепанный воробей.

– Решили? – уточнил у него мой заступник.

Мужик смог лишь несколько раз утвердительно махнуть головой.

– Хорошо, на всякий случай я тебя провожу, – усмехнулся мужчина и потащил к выходу мужичка, который послушно семенил впереди, едва достигая пола ногами.

Я тем временем вновь посмотрела на часы. Куропаткин опаздывал на целых полчаса, и это обстоятельство уже порядком меня настораживало. Помня о череде стремительных событий, произошедших за последние сутки, а также о двух смертях, случившихся тогда же, я подумала о том, не постигла ли Николая Ивановича какая-то печальная участь…

Отогнав от себя подобные мысли, я достала сотовый телефон и набрала его номер. Куропаткин не отвечал, хотя гудки шли. Подобный поворот вогнал меня в еще бо́льшую мрачность. Тем временем в дверях кафе появился тот самый мужчина, который избавил меня от общества оборзевшего мужика из пролетарского района.

– Все в порядке, он вас больше не побеспокоит, – пообещал он мне.

– Большое вам спасибо, но я бы и сама справилась, – пожала я плечами.

– Вы занимаетесь какими-то единоборствами? – с уважением в голосе спросил мужчина.

– Да, – не стала я распространяться. – Немного.

И поднялась, поскольку ожидать здесь Куропаткина дольше не считала целесообразным.

– Мне пора, – бросила я мужчине. – Еще раз спасибо.

– Разрешите, я хотя бы провожу вас до машины, – предложил тот. – Кстати, меня зовут Станислав Анатольевич.

– Очень приятно, – произнесла я, не называя своего имени: новое знакомство совершенно не входило в мои планы, тем более что я находилась на работе. Да и мужчина, честно признаться, был не в моем вкусе. И даже не потому, что он не являлся писаным красавцем: присутствовала в его мужественном лице с длинным носом какая-то простоватость, что никогда меня не привлекало.

Мы покинули «Царскую трапезу», трапезы которой я так и не отведала. Станислав Анатольевич галантно подхватил меня под локоток. На улице я уже собиралась распрощаться со своим спутником, но он вдруг спросил:

– А где же ваша машина?

– А я на такси, – честно ответила я.

– Да? – Мне показалось, что он удивился. – Тогда давайте я вас отвезу.

– Нет-нет, не стоит. Я доберусь сама, не беспокойтесь.

И я, решительно высвободившись, двинулась к территории, которую занимали местные таксисты. Станислав Анатольевич проводил меня заинтересованным взглядом.

Не успела я приблизиться к одному из автомобилей, как послышался сигнал клаксона. Обернувшись, я увидела «Мерседес-Бенц» Куропаткина. Лица его самого за тонированными стеклами было не различить. Я нащупала в кармане пистолет и баллон с газом и пошла к «мерсу», оставаясь начеку, так как долгое отсутствие Куропаткина могло означать что угодно. Остановившись возле машины, я не стала наклоняться к окошку, и открывать дверцу и садиться тоже не стала – просто остановилась в шаге, ожидая, когда водитель сам покажет себя.

– Ну садитесь уже! – недовольно произнес Куропаткин, открывая окно и высовывая голову.

– Вот теперь сяду, – удовлетворенно проговорила я, опускаясь на переднее сиденье.

– Страхуетесь? – с пониманием произнес тот. – Что ж, правильно.

– Вы опоздали на полчаса, – заметила я. – И настроение у вас не очень. Что-то произошло?

– Ну, пока еще вообще ничего хорошего не произошло, – резонно сказал Куропаткин. – Да еще, когда выезжал, проколол колесо. Пришлось менять.

– Вы знаете о смерти Бабурина? – спросила я.

– Да, – хмуро ответил Куропаткин. – Елена рассказала. Сплошное дерьмо…

– У вас есть соображение по этому поводу? И вообще мы хотели поговорить, обсудить все это.

– Да, хотели, – согласился Куропаткин, как-то очень внимательно глядя на меня. – Раз уж не получилось в «Трапезе», может быть, поедем куда-то еще? Я, честно говоря, есть хочу.

– Поесть и я бы не отказалась, – призналась я. – Поскольку у Ильичева дома можно с голоду помереть. Но времени уже много потеряно, а клиента мне пришлось оставить дома одного. И хотя он надежно заперт, все-таки мне не хотелось бы бросать его надолго без нужды. Давайте лучше что-нибудь купим по дороге и поужинаем у него дома.

– Ладно, – не стал возражать Куропаткин и вдруг спросил: – А кто это вас провожал?

– Да так, можно сказать, что никто, – ответила я.

– И все же? – настойчиво повторил Куропаткин.

– Мужчина, который проявил по отношению ко мне рыцарскую галантность, – улыбнулась я.

– Так вы знакомы? – не отставал Николай Иванович.

– А вы, можно подумать, ревнуете? – усмехнулась я, отмечая слишком пристальный интерес Куропаткина к этому эпизоду.

– Делать мне больше нечего, – хмыкнул тот и больше ничего не спрашивал.

По дороге мы заехали в одно кафе и, взяв упакованный обед из трех порций, отправились в Монастырский проезд. Ильичев, как и ожидалось, дрых в своей комнате.

– Вы пока идите в кухню, чайник поставьте и ужин разложите. А я попробую его поднять, – сказал Куропаткин.

Я направилась в кухню, достала из пакетов купленную снедь и включила электрочайник. Минут через семь в кухне появился Куропаткин, за ним плелся заспанный Ильичев. Спросонья он слабо понимал, что происходит, тер глаза и озирался. Опустившись на стул, спросил:

– Что такое? Неужели еще что-то случилось?

– Слава богу, нет, – успокоила я его. – Просто мы хотели обсудить смерть Бабурина и наши общие действия в связи с этим.

Куропаткин, кивнув, взял вилку и принялся за еду. Я присоединилась к нему, а Ильичев, которому есть не очень хотелось, лишь взглянул удивленно на разложенную на своей тарелке еду, видимо, ломая голову, откуда она взялась.

– А что обсуждать-то? – непонимающе спросил Владимир Николаевич. – Мы-то тут при чем?

– Вот и нужно себя вести так, что мы ни при чем, – кивнул Куропаткин. – Кто бы о чем ни спрашивал – мы ничего не знаем. Я-то знаю, как себя с ментами вести, а вот вас хочу предупредить.

– Ну, я вообще-то тоже знаю, – заметила я.

Куропаткин посмотрел на Ильичева.

– Главный совет, Володя, который я хочу тебе дать: ешь пирог с грибами – держи язык за зубами. Тогда все будет хорошо.

– По-моему, я и так не склонен к пустой болтовне, – обиделся Ильичев.

– Знаю, – примирительно сказал Куропаткин. – Просто предупреждаю на всякий случай. Менты наверняка станут нас щемить. Мы же тоже, так сказать, конкуренты. Разборки внутри концерна – у них вполне может быть такая версия…

– А у вас какая версия? – обратилась я к нему. – Понятно же, что не мы его убили.

Куропаткин поглядел на меня внимательно.

– Я не следователь, – только и сказал он.

Я отметила, что отношение Николая Ивановича ко мне как-то странным образом изменилось. Ставшее за последние дни вполне доверительным и даже уважительным, оно теперь явно ухудшалось. Куропаткин говорил со мной подчеркнуто сухо и явно не откровенничал. Понять причину этих метаморфоз я пока не могла…

– А «Атлант»? – повернулся к нему Ильичев.

– Неизвестно, – уклончиво произнес Куропаткин.

– А я уверен, что это они, – заявил Владимир Николаевич. – Кто еще, кроме них? Решили отомстить.

– Что-то как-то очень быстро, – обронил Куропаткин.

– А они вообще не медлят, – сказал Ильичев. – Вспомните: всего каких-то пару дней прошло, как заварилась эта каша, а сколько они уже успели?

– Так ты все-таки на них грешишь? – поинтересовался у Ильичева Куропаткин.

– Теперь, после смерти Бабурина, да, – признался Ильичев. – Когда мы с ними разговаривали, я даже подумал, что они и правда тут ни при чем. Во всяком случае, их доводы звучали убедительно. Но когда убили Бабурина – причем почти сразу после нашей беседы, мои сомнения развеялись. Это же типичная месть.

Куропаткин молча слушал, продолжая есть.

– Вы не согласны со мной, Николай Иванович? – обратился к нему Ильичев.

– Нож, – коротко сказал тот.

– Что нож? – не понял Ильичев.

– Убили его ножом, – добавил Куропаткин.

– И что? – по-прежнему не понимал Ильичев.

– На фига? – вздохнул Куропаткин, поворачиваясь к нему и заглядывая в глаза. – На фига хвататься за нож, оставлять лужу крови да еще и само орудие убийства, когда можно было просто приляпать взрывчатку к его драндулету? И все! Взлетает на воздух наш темпераментный приятель, и концов не найдешь!

В словах Куропаткина была определенная логика. Я тоже отметила про себя этот момент. Как-то не вязалась смерть Бабурина с отметкой конкурентов. К тому же у меня имелись дополнительные доводы, которые я решила высказать публично.

– Мстить Бабурину им, по сути, не за что, – произнесла вслух. – Не за испорченную же стену! К тому же не забывайте, что Овчинников и Бугаенко лишь на охранной службе «Атланта», то есть сами по себе ничего не решают. И никогда не стали бы проявлять подобной инициативы без указки свыше.

– А вы уверены, что они ее не получили? – скосился на меня Ильичев.

– Уверена, – убежденно сказала я. – Более того, я вообще уверена, что они стерли запись нашей беседы с внутренней камеры. Там же ясно звучит их признание в том, что им поручили подослать мотоциклистов. А это прямая подстава начальства, на которое не подействует объяснение, что мы, дескать, защищали собственные шкуры. Так что они будут молчать в тряпочку и сидеть тихо.

– А у вас и правда есть запись нашей беседы? – с интересом посмотрел на меня Ильичев.

– Это неважно, – ответила я. – Главное, чтобы они думали, что она есть. И передали руководству. Я уверена, что они преподнесут эту встречу совершенно не так, как она происходила, а в выгодном для себя свете. Наверняка выставят себя героями, грудью защищавшими честь родного концерна. Но про пленку упомянут. Обязательно. И тогда, надеюсь, инцидент с «Атлантом» можно будет считать полностью исчерпанным.

– Это с «Атлантом», – сказал Куропаткин. – А с убийцами Бабурина?

– Это что же… – протянул Ильичев, обводя нас растерянным взглядом. – Есть кто-то еще? Но кто?

Отвечать на этот вопрос никто из нас не стал.

– Значит, давайте подведем итоги, – проговорила я. – Если милиция захочет побеседовать с кем-то из вас, включая и меня, стоим на том, что знать ничего не знаем. Ни про какие угрозы конкурентов, ни про наше присутствие при взрыве бабуринского офиса не говорим. Про связь с Темниковой и про то, что Кристина – родная дочь Бабурина, разумеется, тоже. Думаю, что у Елены Константиновны хватит ума не рассказывать об этом.

– Она сейчас в шоковом состоянии, – сказал Ильичев. – Может не совсем себя контролировать.

– Ничего, когда речь идет о собственной заднице, она очень хорошо себя контролирует, – с усмешкой успокоил его Куропаткин. – И помни, что я тебе сказал, Володя. Повторю, немного перефразируя: краткость – сестра таланта. И безопасности.

– А скоро вообще все это закончится? – вопросил Ильичев.

– Вопрос риторический, – сказала я. – Будем работать в этом направлении.

Я подумала о майоре Авдеенко, которому дала задание собрать досье на членов концернов «Эвита» и «Атлант». Скорее всего, Жора уже должен был это сделать. Просто я закрутилась со всеми этими событиями извне и не смогла выбрать времени, чтобы к нему заехать. А сейчас, наверное, уже поздно: на дворе вечер, и рабочий день майора уже закончен. Он уже наверняка дома пиво с воблой пьет. И лучше всего наведаться к нему завтра с утра. Думаю, Авдеенко сообщит мне хоть что-то, что пролило бы свет на творящуюся вокруг моего клиента заваруху.

– Ладно, – Куропаткин к этому времени уже опустошил свою тарелку и отодвинул ее. – Все вроде решили, я поеду, пожалуй.

Первоначально я думала о том, что наша беседа будет более обстоятельной. Но, как уже говорила, сменившееся настроение Куропаткина меня насторожило. Оно явно свидетельствовало о том, что Николай Иванович не собирается пускаться в откровения. Договорились о сути поведения – и все.

– Николай Иванович, – спросила я на ходу, когда Куропаткин направился в прихожую. – А что же вы не отвечали на мои звонки, когда я ждала вас в кафе? Могли бы хотя бы сами позвонить, сказать, что живы-здоровы, просто спустило колесо…

– Телефон сломался, – коротко ответил Куропаткин.

– А-а-а, – протянула я. – Что ж, сочувствую.

– Да ладно, сейчас новый куплю, делов-то, – проговорил Куропаткин и, попрощавшись, исчез за дверью.

Ильичев, стоявший позади меня, подавил зевоту. Он все еще находился под воздействием снотворного и явно клевал носом.

– Сколько сейчас времени? – осведомился он у меня.

– Идите спите до завтра, – спровадила я его. – Надеюсь, сегодня уже ничего не произойдет.

На всякий случай я позвонила Темниковой, чтобы узнать, в каком она состоянии. Голос у Елены Константиновны был пьяным. Видимо, она сильно переживала смерти дочери и ее отца, случившиеся одна за другой, и пыталась заглушить боль таким вот стандартным способом, являвшимся очень коварным.

– Они оставили меня совсем одну… – со слезой проговорила Темникова. – Одну… У меня больше никого нет. Зачем мне теперь жить?

– Елена Константиновна, вы постарайтесь успокоиться, – посоветовала я. – И лучше всего сейчас ложитесь спать.

– Я не могу спать! Меня мучают кошмары! – призналась Темникова.

– Примите успокоительное.

– Лучше я выпью коньяка.

– Да не лучше это! – не выдержала я. – К душевной боли прибавится еще и головная, только и всего.

– А вы не могли бы приехать, составить мне компанию? – плаксиво спросила Темникова.

– Я? Нет, – сейчас же открестилась я. – У вас, кажется, есть близкая подруга – психолог. Вот ее и попросите приехать. Думаю, это куда более нужное вам сейчас общество.

И, завершив беседу с Еленой Константиновной, направилась в ванную. Наконец-то я имела возможность расслабиться и спокойно полежать в кружевах пены. Учитывая предыдущую бессонную ночь, я радовалась возможности сегодня лечь спать пораньше. Необходимо восстановить силы, поскольку и в самом деле было неизвестно, сколько продлится моя работа у Ильичева и что принесет завтрашний день… Облачившись после душа в мягкую пижаму, я направилась в свою комнату.

Ее я заметила сразу. Камеру наблюдения, подвешенную к багетке, на которой крепилась занавеска. Подойдя, внимательно осмотрела. Обычная камера, можно было бы подобрать и более миниатюрную и незаметную. К тому же эта модель уже устарела.

– Та-а-ак, – протянула я, задергивая занавеску так, чтобы она заслонила объектив. – И кто же пытается вторгнуться в мою частную жизнь?

Почти сразу же я достала из сумки свой сотовый телефон. Так и есть – внутри торчал «жучок». Камеры показалось мало, и решили прослушать еще и мои разговоры. Но кто мог совершить эту шпионскую вылазку?

Я выковыряла «жучок» из телефона и села на диван, задумавшись. Никаких следов проникновения в дом не было: все замки на месте, окна тоже. Да и не так просто попасть в снабженный сигнализацией и современными замками дом. Конечно, охранная служба «Атланта», снабженная, наверное, специальными средствами, могла попытаться это сделать. Но в этом случае я все-таки определила бы, что в доме побывал посторонний. Но зачем «Атланту» моя комната и мой телефон? Логичнее поставить прослушку Ильичеву или оставшимся пайщикам.

Значит, это кто-то из своих – из тех, кто имеет свободный доступ в дом Ильичева. Ну, Бабурина с Темниковой можно исключить – первого нет в живых, вторая вся в личных трагедиях. К тому же я могла поклясться, что, когда уходила на встречу с Куропаткиным, камеры в комнате не было. Значит, ее поставили либо во время моего отсутствия, либо…

Я вспомнила, что, когда мы с Куропаткиным вернулись из кафе, он технично спровадил меня на кухню, а сам пошел будить Ильичева. Отведенная мне комната находится совсем рядом с хозяйской, а сумка с телефоном оставалась лежать на тумбочке в прихожей. Отсутствовал Куропаткин несколько минут – то есть у него вполне было время, чтобы втюрить мне «жучок» и установить камеру. Но так как Куропаткин все же рисковал быть застигнутым врасплох, он повесил ее в первом попавшемся месте, далеко не самом удачном. И еще это свидетельствовало о том, что Куропаткин действовал спонтанно. Если бы он готовился заранее, то подобрал бы более подходящее местечко для камеры, где ее нельзя было бы обнаружить в первую же минуту.

И вообще вся эта назначенная Куропаткиным встреча выглядела подозрительно. Его задержка, проколотое колесо, сломанный якобы телефон… В итоге встреча оказалась скомканной, а Николай Иванович навтыкал мне «жучков». Может быть, он специально для этого ее и организовал? Ведь, в сущности, кроме того, чтобы мы держали язык за зубами, Куропаткин больше ничего не сказал. А это вообще-то и без него понятно – люди взрослые.

Теперь, когда я вычислила диверсанта, следовало подумать над тем, что делать дальше. Я легла в постель и попыталась структурировать дальнейшие действия, которые уже наметились. Прежде всего назавтра – к Жоре Авдеенко. Раздобыв сведения, проанализировать их (может быть, вместе с ним), а дальше уже решать исходя из них. Следом – прямиком к Куропаткину. Или нет, может быть, лучше проследить за ним… Или поставить прослушку ему самому, чтобы понять, что за игру он затеял…. Все эти шпионские страсти были как-то не в духе Николая Ивановича, насколько я сумела его понять. Может быть, Куропаткина просто кто-то перекупил, и он теперь играет на другой стороне?

Но во всем этом разобраться предстояло завтра, а сейчас я, чувствуя, как скопившаяся усталость накрывает меня прямо-таки с силой цунами, моментально расслабилась и провалилась в сон.