Глава 7

Отмокая в ванне, я предавалась отнюдь не праздным размышлениям — пищи для них за день накопилось предостаточно. В свете того, что сказал мне Родион Давнер, папаша его выглядел в моих глазах ой как непрезентабельно!

Мое недоверие к его показаниям полностью подтвердилось.

Что ж, можно поставить лишний плюс моей интуиции, которая меня никогда не подводила.

Утешает, бесспорно. Хитрый блеск маленьких глазок директора «Арх-Модерна», можно сказать, подготовил почву для принятия сообщения от его сынка.

А сынок-то — очень даже ничего! Но уж такой лощеный!

Запретив моим мыслям соскальзывать, как говорится, на личное, я сделала усилие и принялась размышлять о создавшейся ситуации. У меня не вызывало никаких сомнений, что верзила, встретившийся мне в дверях лифта, когда я направлялась в «Арх-Модерн», работает по указке Давнера-старшего. Может, как раз все эти пацаны, с которыми я разобралась у стен «Рондо», и являются теми «славными» представителями «крыши», что опекает Виктора Захаровича?.. Безмозглая физиономия того «спортсмена» — здоровяка, с которым я столкнулась у лифта, отпечаталась на сетчатке моих глаз, а значит, и на страницах памяти, не хуже, чем на пленке «Кодак».

После того как «Стилобат» свернул свое сотрудничество с «Арх-Модерном», дела у последнего пошли из рук вон плохо. Виктор Захарович, числясь в реестре «интеллигентных людей», не побрезговал тем не менее обратиться за помощью к этим молодчикам. И те угрозы, что неслись из телефонной трубки, исходили именно от них… Значит, от слов они перешли к делу?

Выходит, что так. Видимо, Давнер-старший потерял в лице «Стилобата» супервыгодного заказчика, раз пускается во все тяжкие, чтобы вернуть его.

Нужно радикальным образом решить проблему с Давнером-старшим. Кто знает, что еще он задумает?

Не связано ли исчезновение Овчаренко и Борщева с происками того же Давнера? Вполне возможно. Это — версия номер один.

С другой стороны, информация, полученная мной от таксиста, придает всей этой истории если не оттенок личной драмы, то уж оттенок личного интереса — точно. Мне не верилось, что Овчаренко и Борщева могут связывать, скажем так, нестандартные отношения. Кто знает, что на уме у этого таксиста? Не исключено, что любое проявление добрых чувств и понимания между двумя мужчинами он склонен был списать на счет их сексуальной связи.

И все же не учитывать показания этого дистрофика из таксопарка у меня пока нет никаких оснований. Итак, исчезновение Овчаренко с Борщевым по их обоюдной договоренности — версия номер два.

А третья версия? Несчастный случай?

Нечего задаваться риторическими вопросами, Женя. Давай-ка лучше проработай две первые версии. По всей видимости, ты не так уж далека от разгадки. Превратности судьбы — вещь, конечно, серьезная, но ты же не какая-нибудь безответственная фаталистка, чтобы любое событие приписывать прихотливой воле случая.

Нужно собрать побольше сведений о Юрии Анатольевиче. Было бы глупо ограничиться тем, что рассказала мне о муже Людмила Григорьевна. Дело даже не в ее понятной необъективности или откровенной предвзятости. Просто одного и того же человека разные люди воспринимают по-разному, видя такие черты личности, которые для других скрыты под непроницаемой оболочкой в одночасье сложившегося, зачастую ошибочного мнения.

Людмила Григорьевна слишком долго живет с Юрием Анатольевичем, чтобы можно было с легкостью уравнять ее свидетельства с мнением какого-нибудь соседа, эпизодически встречающегося с ним, или с мнением любого сослуживца Юрия. Но, на мое счастье, у господина Овчаренко есть родной брат, в лице которого я получаю и самостоятельный взгляд на проблему личности Юрия Анатольевича, и человека, знавшего его с детства.

А что, если причиной исчезновения, спохватилась я, является обыкновенное желание поживиться деньгами фирмы и преспокойно слинять от надоедливой, требовательной жены?

А что же, в таком случае, Борщев? Вошел в долю или обещал молчать из соображений мнимого благородства?

Как же нам обозначить эту версию? Номер два-Б? — Жень, ты что там, уснула? — раздался у самой двери голос тети Милы.

— Иду, — отозвалась я, — только вытрусь.

Была еще одна закавыка, которая не давала мне покоя: я понять не могла, где я видела Шнайдера до презентации в «Рондо»? В его круглом лице и особенно во взгляде сквозило что-то неуловимо-знакомое. Это тревожило меня и забавляло, словно виртуально-столбнячное чудо deja vu. И его обесцвеченные и короткие волосы здесь ни при чем. Вот лицо и глаза… Ну и улыбка, конечно…

Выходя из ванной, я услышала, как на кухне на сковородке шипит масло, — начистив и нарезав картошку соломкой, тетя Мила готовилась бросить ее на сковороду.

— Ой, картошка на ужин! — с оттенком настороженности в голосе воскликнула я.

— Картошка и котлеты, — она указала на сковородку поменьше, — а еще салатик — в холодильнике. Ты целый день как угорелая бегаешь, хоть раз поесть-то можно?

Она смотрела на меня нежно и одновременно строго. Такие прочувствованные взгляды, как я заметила, удаются только матерям, созерцающим своих беспокойных чад. И я была благодарна тете Миле не столько за ее заботу, которой она окружила меня, едва я пересекла порог ее гостеприимной квартиры, и не за жареную картошку, а именно за этот проникновенный взгляд.

— Ну ладно, будь что будет! — согласилась я.

— Вот и славно, — тетя Мила поставила на плиту чайник.

— Только при одном условии… — хитро улыбнулась я.

Тетя Мила удивленно приподняла брови.

— Я съем всю картошку, если мой процесс пищеварения будет сопровожден пересказом последнего романа Маклина, который ты прочла. И вообще, что-то я давно не слышала от тебя городских новостей…

Риэлторская фирма Овчаренко Николая Анатольевича располагалась в самом центре города. Миновав серьезного охранника и поднявшись по широкой, застеленной бордовым ковролином лестнице на второй этаж небольшого особняка на Немецкой, я двинулась по прохладному коридору, похожему скорее на длинный холл.

На подоконниках темно-изумрудным воском слабо поблескивала упругая листва многочисленных фикусов; тут и там были выставлены кадки с пальмами; густой сочный плющ и другие вьющиеся растения выписывали на светлых стенах причудливые зеленые вензеля.

Дендрарий прямо какой-то!

Остановившись перед дверью с табличкой «Генеральный директор Овчаренко Николай Анатольевич», я постучала. Не услышав никакого ответа, я легонько толкнула дверь и просунула голову в образовавшийся проем.

— Можно? — Мой вопрос адресовался средних лет женщине, с сосредоточенным видом сидевшей за компьютером.

Мой вопрос заставил ее оторваться от экрана. Она как-то подслеповато уставилась на меня из-под своих массивных очков-"хамелеонов".

Цвет ее глаз не поддавался никакому определению, но лицо было приятным, несмотря на этот долгий недоумевающий взгляд.

— Николай Анатольевич ждет меня, — сказала я, переступая порог приемной.

— Представьтесь, пожалуйста, — взгляд секретарши из недоверчивого стал доброжелательным.

— Охотникова Евгения.

— Минутку, — деловито произнесла она и взялась за трубку внутреннего телефона, — Николай Анатольевич, здесь в приемной Охотникова Евгения, ей можно войти?

Через секунду, — как видно, получив утвердительный ответ, — она повесила трубку и еще более любезным голосом сказала:

— Проходите, пожалуйста, Николай Анатольевич вас примет.

Черт бы побрал весь этот офисный ритуал!

Ну, ладно, ладно, должны же люди как-то подстраховывать себя и оберегать от расхищения свое драгоценное время.

Николай Анатольевич сидел за огромным черным столом и, как мне показалось, с напряженным ожиданием смотрел на меня.

— Присаживайтесь, — отрывисто произнес он, неловко перегибаясь через стол и тыча пальцем в кожаную спинку придвинутого к его столу кресла.

Может, эта произнесенная с такой пыхтящей поспешностью фраза своей паровозной тональностью была обязана его солидной, при небольшом росте, комплекции? А может, она лишь вкратце воспроизводила присущий ему стиль общения — деловой и нетерпеливо-лаконичный, схватывающий суть и отметающий второстепенные детали…

Конечно, сходство между двумя братьями присутствовало: плотное телосложение, строение черепа, круглое открытое лицо с широким лбом и почти стертыми надбровными дугами. И потом, цвет и разрез глаз… Вот только взгляд у Юрия Анатольевича был почти всегда отсутствующим, как бы смотрящим сквозь тебя, в то время как у Николая Анатольевича — цепким и внимательным.

Не знаю, почему в это братское, если можно так выразиться, перемигивание вторгался некто третий со светлым ежиком волос. Фу, что за мистика?

— Сдвиги есть? — сухо спросил он, и его руки забегали по поверхности стола.

Заметно, что нервничает, как он это ни скрывает…

— Есть. Из потока догадок и предположений мне удалось вычленить две наиболее приемлемые версии. Одна из них — козни конкурента вашего брата — Давнера.

— Давнера? — Николай вскинул свои невыразительные брови.

— Вы его хорошо знаете?

— Не так чтоб очень… — Овчаренко на минуту задумался, обхватив ладонью пухлый подбородок. — Странно, Юрий всегда отзывался о нем как о порядочном человеке.

— Николай Анатольевич, вы же знаете своего брата, — осмелилась я напомнить, — интеллигентный человек склонен во всех людях видеть себе подобных.

— Это вы верно заметили, — Овчаренко быстро вскинул на меня глаза, отчего его и без того пристальный взгляд приобрел какую-то убийственную пронзительность.

— Конечно, это надо еще проверить, — вернулась я к проискам Давнера, — но есть и другая версия…

— Что за версия? — обеспокоился Овчаренко.

— Поэтому-то я к вам и пришла. Мне нужно поговорить с вами о Юрии Анатольевиче.

— Вы не сказали мне, какова вторая версия… — его пристальный взгляд был алмазно тверд.

— Мне бы, честно говоря, сначала хотелось просто услышать от вас небольшой рассказ о вашем брате, а уж потом сделать вывод относительно вероятности того, имеет ли эта версия право на существование, — с витиеватой уклончивостью выразилась я.

— Что вас интересует? — Он нервно закурил.

— Отношения вашего брата с домашними, скажем, весь спектр межличностных отношений…

— Вы имеете в виду Людмилу… Людмилу Григорьевну? — поправился он.

— Да. Какие у Юрия Анатольевича были отношения с женой?

— Насколько я могу судить, дружеские, я бы даже сказал, теплые. Мне кажется, что несмотря на резкость, которую довольно часто позволяла себе Людмила Григорьевна, они неплохо уживались и ладили друг с другом. К тому же у них — единый бизнес. Понимаете, Людмила — женщина с сильным характером, может быть, как раз такую и нужно было моему брату… Но я, например, ни часу бы с ней не прожил. Юрка — малый терпеливый и покладистый. Вы же знаете: противоположности притягиваются. А по мне, такая женщина — хуже чумы, я привык к независимости и даже в какой-то мере придерживаюсь патриархальных установок в браке.

В конце концов, каждый человек сам должен для себя решить, что и с кем он собирается в этой жизни делать, — внезапно разоткровенничался Николай Анатольевич.

— А что касается бизнеса?

— Голова у Юрки золотая, а вот практической жилки ему всегда недоставало — все гении на одно лицо: сеют идеи направо-налево, а те, что попроще да похитрей, пользуются плодами их мысли, — Николай Анатольевич поморщился то ли от дыма, то ли от излишней литературности своих высказываний.

— И Людмила Григорьевна, полагаете вы, принадлежит к числу таких хватких и пронырливых людей? — задала я ему провокационный вопрос.

Что-то мне подсказывало, что Николай Анатольевич недолюбливал свою родственницу.

— Я ничего плохого о Людмиле сказать не хочу, тем более что без ее предпринимательского таланта и деловой хватки не знаю, что стало бы с идеями моего брата, но, согласитесь, далеко не каждый мужчина хочет иметь около себя и жить по указке «генерала в юбке», — невесело усмехнулся он, — да и вообще, Людмиле не мешало бы сбросить свою спесь. Ну а уж если выразиться со всей определенностью, — он внимательно посмотрел на меня, точно оценивая, достойна ли я услышать из его уст откровение, — затыркала она Юрку, излишне напориста она…

— Николай Анатольевич, простите за нескромный вопрос: Людмила Григорьевна изменяла вашему брату?

— А вам-то зачем эта информация? — Он насупился и неодобрительно взглянул на меня.

Я спокойно вынесла этот ледяной душ и попробовала сыграть на его родственных чувствах.

— Вы, насколько мне известно, самый близкий Юрию Анатольевичу человек, у кого же мне еще спрашивать? Узнай ваш брат об измене своей жены, неужели он не поделился бы с вами своей обидой и опасениями? Но это, конечно, если прецедент действительно был…

— Вот именно: если да кабы, — опять усмехнулся он, но уже более миролюбиво, — и потом, какими бы теплыми и доверительными ни были отношения между двумя братьями, почему вы думаете, что один непременно рассказал бы другому об измене своей жены?

— Не знаю, — я пожала плечами, — мне кажется вполне вероятным, что человек может поделиться самым наболевшим с другим близким человеком. А что, Юрий Анатольевич проявлял замкнутость?

— Нет, он даже, мне кажется, чересчур распахнут и доверчив. Но… Почему вы говорите об измене Людмилы как о само собой разумеющейся вещи? Это только ваши догадки, предположения и гипотезы…

Он смерил меня пренебрежительным взглядом и снова закурил.

— Так вы не знаете ни об одном таком случае? — долбила я в одну точку и, пытаясь если не сломить, то исподволь подточить упрямство Овчаренко, добавила:

— Николай Анатольевич, поверьте, я спрашиваю вас не из житейского любопытства или какой-то прихоти, я хочу найти вашего брата. Вы ведь тоже этого хотите?

Я в упор посмотрела на него. На его сосредоточенном лице не дрогнул ни один мускул.

— Дорога каждая минута, малейшая информация может продвинуть расследование…

— Хорошо… Людмила изменяла Юрию, но это ничего не значит, — спохватился он, — Юрка был слишком мягок с ней, слишком покладист… — Николая Анатольевича, к моему великому удивлению и радости, «прорвало»:

— Сто раз говорил ему: зачем тебе эта б… Она ведь только делает вид, что живет с тобой в законном браке, а на самом деле ей на тебя наплевать, гони ее в шею, а я тебе помогу с наладкой предприятия, возьму на себя то, в чем действительно разбираюсь, и не хуже твоей Людки обеспечу нормальную работу фирмы.., что ты с ней церемонишься, у тебя даже сын не от нее!..

Он замолчал. Я не торопилась с вопросами.

— Да, да, Никита — сын от первой жены Юрия, Светланы. Она, царство ей небесное, умерла при родах. Хочу вас сразу предупредить:

Никита ничего не знает и знать не должен, вы меня понимаете?!

Я кивнула с самым серьезным выражением лица.

— Можете не беспокоиться, это останется между нами.

Он внимательно посмотрел на меня и продолжил:

— Да и расследование это, если хотите знать, я затеял, а ей — по хрену мороз! — не побоялся он сильного выражения. — Она ни о чем не волнуется — нет, конечно, волнуется: о деньгах, о договорах, о том, как выглядеть на той или другой вечеринке, о том, когда лучше смотать на Канары, и еще бог весть знает о чем!

Он сделал презрительную гримасу и отвел глаза.

— К Никите, правда, она неплохо относится, нужно отдать ей должное, а так… — он махнул рукой.

— Николай Анатольевич, давайте вернемся к вашему брату. Понятно, что он — генератор идей. Но меня сейчас интересует другое, — я сделала небольшую паузу, ловя на себе вопросительно-удивленный взгляд Овчаренко, — как вы думаете, способен ли ваш брат просто так вот взять деньги и уехать в неизвестном направлении?

Я приготовилась к гневному, уничтожающему взгляду и суровой отповеди, но, к моей полной неожиданности, Николай Анатольевич просто посмотрел на меня как на стопроцентную идиотку. Его узкий рот скривился в горькой усмешке.

— Полная околесица. «Стилобат» — в большей степени, чем Людмилы, детище моего брата, уж не буду говорить вам о семье, любви к сыну, ответственности за него, да и вообще об элементарной честности и порядочности Юры.

Зачем ему куда-то ехать?

Он скептически пожал плечами.

— Простите за еще один не очень…

— Давайте, давайте, — сделал нетерпеливый жест рукой Овчаренко, — что там у вас?

— Я бы хотела вас спросить о сексуальной ориентации вашего брата…

— Что-о-о?! — несмотря на свою готовность услышать очередной «нескромный» вопрос, Николай Анатольевич такого не ожидал.

Его брови полезли едва ли не к корням волос надо лбом.

— Он интересовался только женщинами? — Если бы не мое обычное самообладание, я бы, наверное, зажмурилась или отвернулась, но я спокойно смотрела ему прямо в глаза.

— Да, Евгения, — он как-то нервно усмехнулся и укоризненно покачал головой, — Юра… как вы это сказали, увлекался только женщинами. Так это и есть ваша вторая версия?

— Вы ведь знаете, что Юрий Анатольевич пропал не один, — невозмутимо сказала я.

— Знаю, и что из этого? С ним был Борщев.

Но это же не повод для подобного рода утверждений?

— Вы знакомы с Борщевым?

— Знаком, — сухо ответил Овчаренко.

— И как он вам?

— Юрка отзывался о нем как о дельном, исполнительном и увлеченном работой человеке. Я его видел не раз, разговаривал. Конечно, мой брат всегда грешил чрезмерной мягкостью в оценках, но в данном случае, как мне кажется, он был прав. Вот только больно уж он пижонист, этот Борщев, ну уж это — его дело.

Вы, что же, хотите сказать, что Юра и этот Борщев…

Он часто заморгал и едва не прыснул со смеху.

— Чушь, — в один миг став серьезным, холодно констатировал он, — вам вообще не стоило принимать во внимание эту.., нет, не версию, а бред.

— А какие у Людмилы Григорьевны были отношения с Борщевым?

— Они работают в одной фирме — какие у них могут быть отношения? — Он посмотрел на меня как на дуру.

— У них не было романа?

— Служебного? — одарив меня снисходительным взглядом, пошутил Овчаренко.

— Вот именно, — на моем лице застыла маска сосредоточенного интереса.

— Насколько мне известно, нет.

— Хорошо, Николай Анатольевич, ответьте мне на последний вопрос: когда и как вы узнали об исчезновении вашего брата?

— Узнал от Людмилы, потом позвонил домой Борщеву, там никто не брал трубку. Сразу понял, что дело пахнет керосином. Поехал на Провиантскую. Там Людмила, вся в слезах…

— А вы говорите, что она не переживает, — упрекнула его я.

— Так непонятно ведь — о брате моем или о пропавших деньгах? — Овчаренко цинично усмехнулся.

Может быть, он имел на это право.

— Это все? — Он обеспокоенно посмотрел на часы.

— Да. Спасибо вам большое, вы мне очень помогли.

Он устремил на меня недоверчивый взгляд, в котором я заметила тень самодовольства.

— До свидания, — я встала и направилась к двери.

— Держите меня в курсе.

— Непременно.

Квартира Борщева располагалась на четвертом этаже нового девятиэтажного дома, облицованного «итальянским» кирпичом. «Фольксваген», чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, я оставила на дороге, выбрав местечко, прикрытое от солнца кроной большого тополя.

Не торопясь, я преодолела шесть лестничных маршей и с минуту постояла перед дверью квартиры Вячеслава Михайловича, прислушиваясь. Все было спокойно. Я надавила кнопку звонка. Ничего. А чего ты, милочка, ожидала?

Что Борщев собственной персоной откроет тебе дверь, пригласит в дом и за чашечкой кофе объяснит, куда они с Юрием Анатольевичем запропастились?

Я позвонила еще раз, теперь уже более настойчиво. Выждав еще некоторое время, достала нож-отмычку и начала колдовать над замком.

Мой чуткий слух уловил, что лифт, предусмотрительно вызванный мной, тронулся и пополз вниз. Продолжая заниматься своей работой, я ждала, когда он снова начнет подниматься. Ага, пошел. Приостановив свое занятие, подошла к лифту на случай, если кто-то вздумает выйти на четвертом. Нет, проехал выше. Опять вернулась к замку.

Через четыре минуты я уже была в квартире и запирала за собой дверь. Чтобы не оставлять отпечатков, натянула на руки тонкие хлопчатобумажные перчатки. Прежде чем начинать тщательный обыск, решила просто осмотреть квартиру. Заглянула в ванную, в туалет, на кухню, потом прошла в комнату, служившую спальней, и, наконец, в гостиную.

Чисто, опрятно, но как-то пустовато, что ли… Такое ощущение, что чего-то не хватает.

Только вот непонятно чего. Я снова вернулась на кухню, окинула взглядом стены, оклеенные зелеными обоями, деревянный стол рядом с угловым диванчиком, холодильник. Что там у нас, в холодильнике? Недопитая бутылка спрайта, картонный пакет апельсинового сока, кусок ветчины в прозрачном пластиковом пакете, сыр… Не густо.

Я закрыла холодильник и повернулась к раковине, под которой обычно стоит мусорное ведро. Иногда содержимое мусорного ведра может многое рассказать о характере его владельца. На этот раз — ведро пустое. Это говорит о том, что Борщев — человек довольно педантичный — не забыл выбросить мусор, перед тем как уехать на несколько дней, чтобы не оставлять корма тараканам. Если, конечно, он не пользуется услугами домработницы.

Ладно, переходим в спальню. Очень уютная комната. Большая, квадратная. На окнах тяжелые, плотные шторы цвета неподжаренных кофейных зерен, приятно гармонирующие с бледно-апельсиновыми обоями. А кровать! Просто гигантских размеров… Видимо, Вячеслав Михайлович любил поспать с комфортом. А впрочем, почему любил? Что это ты заранее хоронишь человека?

На стенах спальни несколько небольших гравюр в рамках и.., какая-то непонятная картинка. Нет, я поняла, что на ней изображено: эта черная ящерка с яркими оранжево-красными пятнами, скорее всего саламандра. Вот только техника исполнения какая-то необычная. Ну-ка, напрягись, Женечка! Что тебе это напоминает? Похоже на татуировку. Наверное, это и есть татуировка, вернее эскиз татуировки.

Я сняла картинку со стены и стала внимательно ее рассматривать. В правом нижнем углу я заметила какую-то надпись, полуприкрытую рамкой. Я отогнула скобки на задней стороне, которые прижимали картон к рамке, и вынула эскиз. Теперь я смогла прочесть: «V. Sh.» Что бы это могло означать? Нет, я догадывалась, что это скорее всего инициалы автора. Только вот кого? Мне почему-то показалось, что это очень важно — узнать, кто автор этого эскиза.

Я чуть не выронила картинку — таким неожиданным оказался звонок телефона, стоявшего на прикроватной тумбочке. Я замерла в ожидании. Казалось, что кто-то сейчас должен появиться и снять трубку. Один звонок… Второй… После третьего звонка включился автоответчик, и я услышала записанный на пленку голос Вячеслава Михайловича: «Это квартира Борщева. Меня сейчас нет дома. Если вы что-то хотите мне передать, можете оставить сообщение после звукового сигнала». Аппарат пискнул, и женщина на другом конце провода хорошо поставленным голосом стала говорить: "Господин Борщев, вас беспокоят из риэлторской фирмы «Гауберг и сын». Вы оставляли нам данные вашей квартиры для продажи, — женщина на секунду запнулась, — кха, кха, извините.

У нас есть клиент, который бы хотел срочно ее посмотреть. Прошу вас связаться с нами сразу же, как только вы услышите наше сообщение.

Напоминаю вам наши телефоны…"

Продиктовав номера телефонов, женщина из «Гауберг и сын» поблагодарила Борщева (наверное, за то, что он обратился именно в их фирму) и, попрощавшись, отключилась.

Интересно. Борщев, оказывается, собирался продавать квартиру. Может быть, хотел купить другую? А может быть, квартира уже продана?

И тут одна мысль пронзила мне мозг. Вот что мне показалось странным в его квартире: в ней не было телевизора! Ни телевизора, ни видеомагнитофона (хотя кассеты стояли плотным длинным рядом в книжном шкафу), ни аудиосистемы. Не было также ни одной мало-мальски ценной вещи, которые люди, уезжая ненадолго, обычно оставляют дома.

Значит… И что же это значит? Что он собирался навсегда покинуть этот город, а скорее всего и эту страну? Вместе с Овчаренко? Но они же вернулись, черт бы их побрал! Их приезд как раз все и путает. Это же совершенно нелогично: быть уже в другой стране и вернуться обратно.

Стоп, стоп, стоп. Спокойно. Вернулись, — значит, на это у них были свои причины. Какие? Например, не смогли переправить деньги.

Но таксист сказал, что синего чемоданчика с ними не было, когда Овчаренко с Борщевым вышли из здания аэровокзала в Тарасове. Оставили в камере хранения? Предположим, что это так. Что дальше?

Нет, давай сначала. Решил, к примеру, Овчаренко хапнуть эти доллары.,.. Опять не то. Ну не нужны ему деньги, не такой он человек. Ты что, не видела, как он одевается? Простые костюмы и рубашки, купленные в обычных магазинах. Зато в доме какое богатство! Дом не в счет, им занимается Людмила Григорьевна, которая одевается у лучшего портного, носит драгоценности, стоящие целое состояние, и ездит на «Крайслере», наверное, единственном в городе.

Если бы деньги прикарманила она, тогда все было бы логично.

В жизни получается иногда так, что человек действует вопреки всякой логике, не говоря уж об элементарном здравом смысле. Хорошо, сделаем все-таки гипотетическое предположение, что Юрий Анатольевич позарился на эти деньги. И что же, он бросит из-за этого жену и сына?

А что здесь странного? С ходу могу назвать с дюжину мужиков, которые согласятся бросить жену и за гораздо меньшие деньги. А сын, в конце концов, у него уже почти взрослый. Но ведь не мог же он хотя бы не предположить, что если он присвоит эти деньги, то его жене и сыну не поздоровится! Вот у Борщева, кстати, нет ни детей, ни плетей. Ему не о ком было бы беспокоиться в аналогичной ситуации.

Борщев, Борщев… И вещички-то он кой-какие сплавил, и квартиру продает. А может, уже продал? И что? Продал, уехал, снова вернулся. Не-ло-ги-чно. Ну, вернулся и вернулся.

Значит, нужно было. Зачем? Это второй вопрос.

Ты, вообще, в верном ли направлении копаешь?

Тебе платят за поиски Овчаренко, а не Борщева.

Но это же звенья одной цепи! Они вместе работали, вместе уехали, вместе вернулись. Так что любые сведения о местонахождении одного неизбежно должны привести к другому. Логично?

Ладно. Вернулись Овчаренко с Борщевым, сели в такси, по словам таксиста, вышли на углу улиц Чапаева и Бахметьевской и исчезли… Может быть, их забрали инопланетяне или пришельцы из параллельных миров? А что? Такие случаи бывали. Люди исчезали на улице средь бела дня, а спустя полтора-два десятка лет снова появлялись на том же месте… Что же ты предлагаешь, подождать немного? Лет пятнадцатьдвадцать? Нет, девушка, не занимайся ерундой.

Прослушай-ка для начала автоответчик.

Я перемотала ленту и включила воспроизведение. Время звонков высвечивалось на дисплее. Записи начинались с того самого дня, когда Овчаренко и Борщев уехали из Тарасова.

Звонили какие-то знакомые, мужчины и женщины, которые не знали, что Вячеслав Михайлович в командировке. Последний звонок был от Николая Овчаренко. Он просил Борщева позвонить сразу же после того, как он услышит эту запись. Николай Анатольевич звонил в половине девятого — примерно за час до того, как меня вызвала Людмила Григорьевна и мы с Никитой покинули тарасовский Арбат.

Я переместилась в гостиную, прихватив черно-оранжевую саламандру с собой, и почему-то уже безо всякого энтузиазма начала проверять книжный шкаф. Затем настал черед серванта.

Рядом с ним я заметила дверцу, оклеенную такими же обоями, что и стены. Она была заперта на замок, в отверстии которого торчал небольшой ключ.

Повернув ключ в замочной скважине, я потянула дверцу на себя прямо за ключ, потому что никаких ручек на ней не было. Дверца без труда отворилась, и я увидела так называемый встроенный шкаф — его еще можно было назвать мини-гардеробом — размером около двух квадратных метров. А что, собственно, ты собиралась увидеть?

На стене внутри мини-гардероба был выключатель, щелкнув которым я зажгла круглый плоский светильник, подвешенный под самым потолком. Вдоль боковых стен были закреплены две перекладины, на которых висели плечики, — большинство из них пустовали. Другие же были заняты сорочками и костюмами. Задняя стена гардероба почти вся была занята специальными приспособлениями для закрепления обуви. Проверив карманы костюмов и сорочек, я тщательно осмотрела пол встроенного шкафа — ничего интересного.

Снова зазвонил телефон. Как и в первый раз, после третьего звонка включился автоответчик, но таинственный абонент ничего говорить не стал, а просто повесил трубку.

Оставалось проверить туалет с ванной, но я подозревала, что мои поиски окажутся бесплодными. Так оно и случилось. «Ничего, Женя, — успокаивала я себя, — у тебя все же есть саламандра». Я взяла рисунок со стола, сложила пополам и сунула в карман. Подойдя к двери, посмотрела в глазок. Кажется, все спокойно.

Я сняла перчатки и собиралась уже открыть дверь, когда увидела в отверстии глазка, что кто-то подошел и стоит рядом. Это еще что за новости?

На площадке перед дверью стояла наша с Никитой соседка по столику в клубе «Рондо» — жена Родиона Давнера. На этот раз она была одета попроще: волосы были забраны на затылке в хвост, на лице минимум макияжа, белый топ из тонкого трикотажа открывал ее загорелые плечи. Что было надето ниже, в глазок разглядеть не удалось. Интересно, что она собирается делать? По всей видимости, она собиралась войти, потому что в прихожей над моим ухом раздался настойчивый звонок. Но ведь дома-то никого нет, не считая меня, конечно!

Повременив минуту, шатенка вставила в замочную скважину ключ и… Я метнулась в гостиную, стараясь не создавать лишнего шума, и устроилась в кресле лицом ко входу, закинув ногу на ногу.

Дверь в прихожей открылась и закрылась, и через несколько мгновений шатенка смело вошла в гостиную. Теперь я смогла разглядеть, что белоснежный топик дополняла такого же цвета короткая юбка и белые босоножки на высоком каблуке. Надо же, какая-то патологическая тяга к белому цвету, — помнится, в «Рондо» она тоже была в белом. Впрочем, этот цвет был ей к лицу, которое несколько удлинилось, когда она увидела меня. Она так и стояла с раскрытым ртом, пока я не заговорила и не вывела ее из ступора.

— Проходите, присаживайтесь. Меня зовут Евгения. Если бы я с братом не была вынуждена срочно покинуть «Рондо» вчера вечером, мы бы обязательно с вами познакомились. Вы меня помните?

Она молча кивнула. Чтобы дать ей время прийти в себя, я достала сигареты и закурила.

— Как вас зовут?

— Марина.

— Да садитесь вы, наконец! Я не собираюсь причинять вам никакого вреда.

Марина сделала несколько шагов, отделявших ее от кресла, и опустилась на самый краешек.

— Хотите сигарету?

Она хотела. Я дала ей сигарету, и пару минут мы сидели молча.

— Что вы здесь делаете? — оборвала я нашу идиллию.

— А вы? — задала она встречный вопрос.

Наверное, начала немного приходить в себя.

— Я ищу Вячеслава Михайловича.

— Вы его любовница? — с тоской в голосе спросила Марина.

— Нет, — я усмехнулась, — я ищу его, потому что у меня такое задание. А вот вас он, наверное, бросил.

По ее лицу я поняла, что не ошиблась.

— Вы что же, хотели найти его здесь?

— Нет, — она покачала головой, — я думала, что смогу здесь найти что-нибудь, чтобы напакостить этому гаду.

— Так вы думаете, что его нет в Тарасове?

— Я знала, что его не будет дома, потому что он…

— Тес, тихо, — остановила я ее, — вы заперли за собой дверь?

— Не помню…

Я уловила какое-то движение в прихожей.

Что-то слишком много гостей для одного дня, тем более если учесть, что хозяина нет и в помине. Я схватила Марину за руку и поволокла к потайной дверце. Толкнула неудачливую любовницу в темноту, пяткой закрыла дверь, прислонившись к ней спиной.

Если бы я попыталась спрятаться вместе с ней, то наверняка меня бы заметили, потому что шаги были уже совсем близко. Даже если бы мне удалось проникнуть в гардероб незамеченной, рано или поздно нас бы все равно обнаружили, так как в комнате остался запах дыма от сигарет.

В общем, обернувшись, я нос к носу столкнулась.., со Слоном. Он был в майке с номером семьдесят семь на груди, спортивных штанах и кроссовках. Нос на его широком лице выдавался вперед чем-то вроде бульбы, прилепленной к скулам пластырем. Прямо зомби какой-то! Это сходство усиливали пустые серые глаза, с ненавистью смотревшие на меня. На этот раз в руке он держал пистолет, ствол которого почти уперся мне в грудь. Мне показалось, это был «ТТ» — лучше рассмотреть я не успела.

Из-за спины Слона (чуть было не сказала, слоновой спины, что было бы, впрочем, недалеко от истины) вышел второй мой «знакомец», который на стоянке возле «Рондо» пытался взять меня на испуг.

— Попалась, сука! — прогромыхал Слон.

К звуку щебня, перетираемого жерновами, прибавился французский прононс, словно жернова простудились! Это придавало его голосу налет какой-то дикой аристократичности.

— Иди туда, — не опуская пистолета, Слон показал свободной рукой на кресло, — стой.

Я подошла к креслу и остановилась.

— Расстегни штаны.

— Погоди, Слон, — попыталась я остановить его.

— Заткнись, бл…на, — продолжал он гнусавить, — делай, что тебе говорят! Может быть, я подарю тебе жизнь.

«Боевиков он, что ли, насмотрелся», — мелькнуло у меня в голове, но брюки я расстегнула.

Не очень-то приятно себя чувствуешь, когда на тебя смотрит ствол пистолета, который находится в руках у человека, слабо контролирующего свои действия.

— Спусти их до щиколоток, — это явно относилось к брюкам.

Пришлось сделать и это. Теперь я стояла перед Слоном и его дружком в белых узких трусиках и опущенных до пола брюках. Мою грудь прикрывала тонкая клетчатая кофточка, завязанная узлом на животе.

— Гвоздь, — произнес Слон, не сводя с меня своих пустых серых глаз.

Зачем ему нужен гвоздь? — опешила я, но тут же поняла, что Гвоздем он назвал своего напарника.

Гвоздь сделал несколько шагов в мою сторону и с силой толкнул меня в грудь. Не удержавшись на ногах, стреноженных моими же брюками, я упала в кресло. Понятно, для чего меня заставили спустить их.

Успокаивало только то, что на мою честь они пока покушаться не собирались. Слон неотрывно держал меня на мушке и теперь направлял мне «ТТ» в живот. Я расслабилась и постаралась ни о чем не думать, уверенная в том, что тренированное тело в критический момент само найдет выход из положения.

— Где Борщев? — Расставив ноги, Слон неотрывно смотрел на меня.

— Я сама его ищу.

— Как ты сюда попала?

— Я профессионал. Если, как я понимаю, мы занимаемся одним и тем же делом, то могли бы сотрудничать, а не вставлять друг другу палки в колеса.

Слон на минуту задумался. Я видела, как за его спиной бесшумно открылась потайная дверца, и оттуда выглянула испуганная Марина. Увидев, что на нее никто не смотрит, она выбралась из гардероба и на цыпочках прокралась к прихожей. Очень рискованный маневр, но если он ей удастся, у меня появится шанс на спасение.

Вот она уже добралась до двери, ведущей в прихожую. Кажется, эти двое ничего не слышат.

— У меня есть кое-какие наметки по поводу того, где может находиться Борщев, — соврала я, чтобы дать Марине время выбраться из квартиры, — я могла бы поделиться с вами своими мыслями, если, конечно, мы договоримся.

Все, она уже в прихожей. Осталось тихо открыть дверь, и она свободна.

— Если ты знаешь, где Борщев, — говори, — уперся Слон.

— Я не знаю, где он, — четко произнесла я, — но у меня есть предположение, где он может скрываться. Только действовать нужно осторожно, чтобы не спугнуть его. Давайте договоримся. Вы мне говорите, зачем Давнеру Борщев, а я вам скажу, где он может быть.

Я тянула время в надежде, что скоро здесь появится милиция. Марина должна была уже добраться до телефона-автомата. А если она не позвонит? Я гнала от себя эту мысль.

— Слон, — Гвоздь повернулся к своему главарю, — скажи ей. Мы ж ничего не потеряем.

— Ладно, — решил Слон, — Борщев получил у Давнера аванс, и он ищет его, чтобы тот передал ему какие-то документы и дискеты.

— Тысячу баксов, которые он получил месяц назад? — Я назвала первую пришедшую мне в голову сумму и срок.

— Не, — скривился Слон (если, конечно, можно еще больше скривиться под его пластырем), — сто тысяч гринов за договор, который он должен был привезти из Болгарии.

— Что ты несешь, Слон?! — сделала я вид, что не верю ни единому его слову. — Ты что, за дуру меня принимаешь? Думаешь, я не знаю, на кого работал Борщев?

— Вот именно, работал, — заволновался Слон.

— Ладно, — я неотрывно следила за Гвоздем и Слоном, — может, это и так. А вот зачем вам понадобился Никита?

— Давнер велел намять ему бока, — хохотнул Слон, — слегка, не до смерти, — пояснил он.

Интуиция подсказала мне, что настал тот самый момент, когда можно и нужно рискнуть.

Я оттолкнулась ногами от пола, сбросив при этом мешавшие мне брюки, перекувырнулась назад и немного вбок, так, чтобы перекатиться через подлокотник кресла. Во время кувырка я заехала обеими ногами в голову Гвоздю, который стоял сбоку от кресла. Закрыв лицо руками, он начал медленно оседать вниз. Грохнул выстрел, пуля попала в кресло, но меня уже там не было — я стояла за ним. Вот я уперлась в спинку руками и что было сил толкнула кресло в ноги Слону. Он выстрелил еще. На этот раз пуля едва не достигла цели, просвистев у меня над головой. В это мгновение кресло ударило Слона по коленям и сбило его с ног. Падая, он разжал руку и выпустил смертоносную игрушку. Я прыгнула вперед и мягко приземлилась точно в том месте, где упал «ТТ». Вот теперь будет немного спокойнее.

— Лежать, руки за голову, буду стрелять! — крикнула я, держа в одной руке пистолет, а другой — натягивая на себя брюки.

— Руки вверх, брось оружие! — раздался у меня за спиной властный, спокойный голос, спокойный до равнодушия.

Прямо не квартира, а проходной двор какой-то!

Я разжала пальцы, и «ТТ» упал к моим ногам.

— Толкни пистолет ко мне ногой, — раздался приказ.

Я осторожно повернула голову, ожидая увидеть людей в милицейской форме. На меня смотрели стальные глаза убийцы. Это был спортивного вида мужчина лет сорока пяти в светло-серой рубашке с короткими рукавами и темно-серых брюках. На ногах у него были дорогие мокасины. «Беретта» с глушителем была словно продолжением его руки. Про себя я назвала его Серым человеком. Русые волосы с проседью на висках были аккуратно подстрижены. Лицо его было совершенно не примечательным, обычным. Увидишь такое в толпе — забудешь через пять минут. Но вот глаза… От них веяло космическим холодом. Я даже поежилась.

Он вынул из кармана чистейший носовой платок, наклонился, обернул им рукоятку «ТТ» и поднял его.

— Лежать, лицом вниз, — этот приказ относился к начавшим шевелиться Слону и Гвоздю.

Громыхнули два выстрела, и в их коротко стриженных затылках появились аккуратные круглые дырочки.

Серый человек бросил «ТТ» на кресло и повернулся ко мне.

— Иди вперед, скоро здесь будут менты.

Понимая, что возражать бесполезно, я тронулась к выходу. С грацией дикой кошки Серый человек двинулся следом. Мы на лифте спустились вниз и вышли из подъезда.

— Направо, — раздалась лаконичная команда у меня за спиной.

По повадкам этого человека, его движениям, по тому, как он меня сопровождал, я поняла, что он прошел такую же (если не лучшую) школу, как и я. То, что он меня не пристрелил в квартире Борщева вместе со Слоном и Гвоздем, вселяло в меня некоторую надежду. Только вот что будет дальше? Что ему от меня нужно? Он явно работает не на Давнера, это понятно. Тогда на кого?

Мы вышли к дороге, где стоял мой «Фольксваген». Перед его носом приткнулась неприметная серая «шестерка». Такая же неприметная, как и ее хозяин, который шел рядом со мной. Я не сразу поняла, куда делась его «беретта», потом догадалась: он успел свинтить глушитель и держал пистолет в кармане брюк. Ствол пистолета был направлен в мою сторону.

Мой сопровождающий нажал на брелок, который появился у него в левой руке так же незаметно, как исчез в кармане его пистолет. «Шестерка» мигнула габаритными огнями.

— Садись за руль, — новая команда была такой же короткой, как и предыдущие.

Я открыла дверцу…

Вот подходящий момент, для того чтобы сделать ноги! Мой провожатый стоял с другой стороны машины. Если бы я побежала — а делаю я это так же хорошо, как стреляю и бросаю нож, — ему было бы очень сложно в меня попасть. Тем более что нас учили специальным приемам бега — под прицелом.

В общем, можно было рискнуть, с вероятностью остаться в живых — процентов пятьдесят. Фифти-фифти, как говорят англичане. Но почему-то я не побежала. Я не испугалась — страха не испытывала: было какое-то ощущение, что я делаю все правильно. Я не могла это отнести и на счет гипноза — а такое тоже бывает. Короче говоря, я села за руль «шестерки».

Серый человек устроился рядом, положил пистолет себе на колени и захлопнул дверцу.

— Поехали, — он протянул мне ключи.

Запустив двигатель, я поняла, что его машина только с виду неказистая. Ее двигатель был форсирован. Когда я включила первую скорость и, плавно отпустив педаль сцепления, нажала на газ, «шестерка» чуть не выпрыгнула из-под меня. Я вдавилась в спинку сиденья, как при взлете самолета. Хорошо еще, что я вожу машину (да и все, у чего есть двигатель) так же классно, как и бегаю. А бегаю я так же… Ну да, я уже говорила, как я бегаю.

— Останови здесь, — показал мой сопровождающий дулом «беретты», когда мы проехали три квартала. — Меня зовут Анатолий Константинович, — бесстрастно произнес он, когда я остановилась, — вас, я знаю, зовут Евгения.

Мой шеф — председатель совета директоров «Тарасовнефтегаза» — интересуется судьбой денег, которые он передал Юрию Овчаренко.

Я знаю, что вы занимаетесь поисками Овчаренко. Если вам вдруг посчастливится обнаружить его или Борщева, позвоните мне.

Он, словно фокусник, выудил из кармашка рубашки серебристую визитку и небрежно протянул мне.

— Это все? — спросила я, не обращая внимания на прямоугольничек с черными буковками.

— Да, — он сунул визитку в кармашек моей кофточки.

— Почему вы думаете, что я вам позвоню?

— Ты что, уже забыла про ствол с твоими пальчиками, который остался в квартире Борщева? Не волнуйся, — сказал он, почувствовав мое напряжение, — никто об этом не узнает, если ты будешь умницей. Еще кое-какие бабки получишь.

Вот это он меня зацепил! Молодец, нечего сказать. Не моргнув глазом, отправил к праотцам двух человек только для того, чтобы завербовать меня! Да, Женечка, нужно смотреть правде в глаза: тебя завербовали. Хорошо еще, что просьба (если ее можно так назвать) Анатолия Константиновича не идет вразрез с интересами моего заказчика.

— Теперь можешь идти, — произнес Анатолий Константинович, — приятно было познакомиться, — на его лице наметилось какое-то подобие улыбки. — Да, — добавил он, когда я уже собиралась закрыть за собой дверь, — хочу тебя спросить, почему ты не попыталась убежать? Там, когда садилась в машину?

— А зачем? — Я пожала плечами. — А вот вы — непонятно — для чего убили эту парочку в квартире Борщева? Неужели только для того, чтобы завербовать меня?

— Они слишком много знали, — спокойно бросил он, пересаживаясь за руль.

«Шестерка» без лишних эффектов тронулась с места и через минуту исчезла за поворотом, оставив меня на горячем асфальте.

Вернувшись к своему «жуку», я заглянула во двор борщевского дома. Там уже стояли милицейский «уазик» и «рафик» «Скорой помощи».

Мне здесь нечего делать.

Я устроилась за рулем своего «жука», который уже «выполз» из тени и теперь парился на солнышке, и, проехав пару кварталов, приткнулась в тени высокого производственного здания. Привыкнув за годы своей учебы в спецзаведении и работы никому не доверять на слово, я решила проверить, что это за Анатолий Константинович.

Для начала я узнала по ноль девять телефон «Тарасовнефтегаза». Как это обычно бывает в таких крупных организациях, трубку сняла секретарша и хорошо поставленным голосом поинтересовалась, кто и зачем собирается беспокоить ее очень занятого шефа. Я сообщила ей, что ее любимый патрон меня не знает и даже не подозревает о моем существовании, но звоню я по рекомендации Анатолия Константиновича.

— Как доложить, по какому вопросу? — настаивала секретарша, но я поняла, что имя Анатолия Константиновича ей приходится слышать не первый раз.

— Скажите, что по финансовому.

— Говорите, Сергей Павлович на проводе, — произнесла она через полминуты.

— Добрый день, Сергей Павлович.

— Кто это? — недовольно произнес хриплый голос.

— Можете называть меня Евгения Максимовна, я частный детектив.

— Что вам надо? — Голос Сергея Павловича стал еще более недовольным.

Невежливо, конечно, но что можно требовать от людей, обремененных властью.

— Один человек утверждает, что он на вас работает. У него стального цвета глаза, возраст — около сорока пяти, носит с собой пистолет «беретта». Представился мне как Анатолий Константинович. Он у вас действительно работает?

— Девушка, у меня идет совещание, — уклонился он от ответа.

Но мне и без того уже все было ясно.

— Собственно говоря, я все для себя выяснила тогда, когда вы взяли трубку, услышав его имя. Спасибо.