— Пришло время, — сказал он, — когда те, кто решил продолжать Поход, должны укрепить свои сердца и расстаться с нашим краем. Те, кто не хочет идти дальше, могут остаться здесь. Но ни тем, кто уходит, ни тем, кто останется, покоя не будет. Скоро пробьет роковой час. Кто решит ждать этого часа здесь, пробудет у нас до того дня, когда перед ним снова широко распахнется мир или его позовут на последний бой за наш край. И только тогда он вернется домой или уйдет в новую отчизну, в дом павших в бою.

Стало очень тихо.

— Они все намерены идти дальше, — сказала Галадриэль, глядя в их глаза.

— Мой путь домой — путь вперед, а не назад, — сказал Боромир.

— Это так, — сказал Келеборн. — Но разве весь Отряд идет с тобой в Минас Тирит?

— Мы пока не решили, куда направимся, — сказал Арагорн. — Я не знаю, куда Гэндальф собирался вести нас после Лотлориэна. По-видимому, у него самого не было ясных планов.

— Может, и не было, — сказал Келеборн. — Но когда вы выйдете из Лотлориэна, вам не миновать Великой Реки. От Лотлориэна до Гондора через Андуин нет переправ, нужны лодки. А в Осгилиате мосты разрушены и все причалы в руках Врага. Какой дорогой вы пойдете? Путь в Минас Тирит лежит по западному берегу, а прямая дорога к цели вашего Похода — по восточному, по затененным землям. Какой берег выберете вы?

— Я бы советовал идти по западному берегу и идти в Минас Тирит, — сказал Боромир. — Но Отрядом командую не я.

Все промолчали. Арагорн был хмур и озабочен.

— Вижу, вы еще не решили, что делать, — сказал Келеборн. — Не мне решать за вас, но я помогу, чем смогу. Кое-кто из вас умеет обращаться с лодками: Леголас, чей народ живет у быстрой Лесной реки, Боромир-гондорец, Арагорн-Следопыт…

— И один хоббит! — воскликнул Мерри. — Не все в Хоббитшире считают, что лодки опаснее диких кобылиц. Моя семья живет на берегу Брендидуима.

— Отлично! — сказал Келеборн. — Тогда возьмете лодки. Их сделают маленькими и легкими, потому что плыть вам далеко, будут места, где придется волочить их по берегу. Вы встретите пороги Сарн Гебир, или Взгорный Перекат; может быть, вам удастся дойти до грохочущего Рэроса, где Река срывается с большой высоты, вытекая из озера Нэн-Итоэль. Могут встретиться и другие препятствия. Лодки на какое-то время облегчат ваш путь, но в конце их придется бросить и уйти от Реки — на запад или на восток.

Арагорн долго благодарил Келеборна. Он был очень рад подарку, ибо теперь у него появилась возможность отложить окончательный выбор пути еще на несколько дней. И у остальных путешественников надежд прибавилось. Какие бы опасности ни поджидали их впереди, навстречу им лучше плыть на широкой спине Андуина, чем тащиться по его берегу, согнув под поклажей собственные спины. Один Сэм сомневался: он по-прежнему считал лодки опаснее диких кобылиц, и никакие доводы, никакие пережитые опасности не изменили бы его мнения.

— Все будет готово и снаряжение доставят на причал завтра до полудня, — сказал Келеборн. — Утром мои подданные придут вам помочь. А пока — доброй ночи и спокойного сна!

— Доброй ночи, друзья! — сказала Галадриэль. — Спите в мире! Сегодня не утомляйтесь думами о завтрашнем дне. Может быть, перед каждым уже намечен его единственный путь, только вы пока не видите своих дорог. Доброй ночи!

Друзья простились с Владыками и вернулись к себе в шатер. Леголас пошел вместе со всеми: была их последняя ночь в Лотлориэне, и они, несмотря на слова Владычицы, устроили совет.

Они долго спорили над решением трудной задачи, которую им задало Кольцо, но к единому выводу не пришли. Большинство явно склонялось к тому, что сначала надо идти в Минас Тирит, чтобы еще ненадолго оттянуть ужас встречи в Врагом. Они бы согласились идти за Реку в Тень Мордора по слову вожака, но Фродо не произносил ни слова и Арагорн все еще колебался.

Когда Гэндальф шел с Отрядом, Арагорн собирался присоединиться к Боромиру, чтобы помочь своим мечом Гондору, ибо он верил, что сон братьев был пророческим и что пора, наконец, наследнику Элендила объявиться и помериться силами с Сауроном в борьбе за власть. Но после гибели Гэндальфа в Мории на плечи Арагорна легла забота об Отряде. Он понимал, что теперь не сможет оставить Несущего Кольцо одного, если Фродо не захочет идти с Боромиром. И вместе с тем он, как любой другой из Отряда, мог помочь Фродо лишь тем, что слепо пойдет за ним во мрак. Что это даст?

— Я пойду в Минас Тирит, — повторил Боромир. — Пойду один, если придется, ибо это мой долг.

Потом он довольно долго молчал, вперив взгляд в лицо Фродо, будто стараясь прочитать его мысли, а когда снова заговорил, то тихо, словно споря с самим собой.

— Если ты хочешь уничтожить Кольцо и не думаешь ни о чем другом, — сказал он, — тогда люди из Минас Тирита тебе не помогут, ибо не войной и оружием это можно сделать. Но если ты хочешь уничтожить военную мощь Черного Властелина, то глупо идти в его владения безоружным и глупо бросаться… — Он вдруг замолчал, сообразив, что думает вслух, — …жизнями. Я считаю, — закончил он громко, — что мы стоим перед выбором: защитить последнюю твердыню или шагнуть в пасть смерти. Во всяком случае, я понял так.

Фродо уловил что-то новое и незнакомое во взгляде гондорца и пристально посмотрел на него. Ясно, что Боромир сказал не то, что думал. «Глупо бросаться…» Чем? Кольцом Всевластья? Он что-то вроде этого говорил на Совете у Элронда, но Элронд ему тогда все объяснил, и он согласился. Фродо глянул на Арагорна, но тот, уйдя в собственные мысли, ничем не показал, что слышал слова Боромира.

На этом споры прекратились. Мерри и Пипин успели незаметно заснуть. Сэм зевал, и голова у него падала. Ночь кончалась.

Поутру, когда они укладывали свой скудный багаж, пришли эльфы, умевшие говорить на Всеобщем языке, и принесли щедрые дары: провизию, одежду и снаряжение для дальнейшего пути. В мешках с провизией главное место занимали очень тонкие лепешки, запеченные снаружи до светло-коричневой корочки, а внутри кремовые. Гимли подержал одну, посмотрел на нее с сомнением и процедил:

— Сухарник…

Но стоило ему отломить краешек и сунуть в рот, как он тут же с удовольствием уничтожил всю лепешку.

— Хватит, хватит! — смеясь, закричали эльфы. — Ты уже съел дневную порцию, рассчитанную на долгий переход!

— Я думал, что это сухарник, такой, как в Дейле пекут в дорогу, когда отправляются в Глухоманье, — сказал гном.

— Это примерно то же самое, — ответили ему, — но у нас эти лепешки называются лембасы, или дорожный хлеб. Они питательнее любой человеческой пищи и при этом действительно вкуснее сухарника.

— Поистине так, — произнес Гимли. — Они даже вкуснее медовых коврижек Беорна, а уж в его племени — лучшие пекари, хотя в последнее время они неохотно делятся с прохожими. Вы гораздо гостеприимнее!

— Но все-таки мы просим вас быть бережливее с провизией, — сказали эльфы. — Ешьте поменьше и только когда по-настоящему проголодаетесь. Мы даем вам запас на тот случай, когда других источников пропитания не будет. Если вы не станете ломать лепешки и оставите их в листьях, как мы уложим, вам хватит надолго — они ведь почти не портятся. И учтите, что любому путнику — даже крупному гондорцу — достаточно съесть один лембас в сутки, чтобы целый день продержаться на ногах.

Потом эльфы развернули и вручили каждому одежду — плащи с капюшонами, сделанные точно по мерке из легкой и теплой шелковистой ткани, которую ткут галадримы. Трудно было определить их цвет: в тени под деревьями они казались серыми, а в другом месте и при другом освещении меняли оттенки и становились то зелеными, как листва, то бурыми, как осеннее поле вечером, то серебристыми, как мерцающая под звездами речная вода. Ворот скреплялся у шеи застежкой, похожей на зеленый лист с серебряными прожилками.

— Они волшебные? — спросил Пипин, с удивлением разглядывая плащи.

— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать, — ответил старший эльф. — Они добротные, ткань хорошая, ибо ткали ее в нашем краю. Если ты хотел сказать «эльфийские», то это действительно так. Они вобрали в себя красоту всего, что мы любим, о чем думаем в светлых лориэнских сумерках: в них листья и ветки, вода и камень; наши мастера все это вкладывают в свои изделия. Но это всего лишь одежда, а не доспехи: они не отразят удар меча и не отведут копье. Вам они хорошо послужат: они легкие, в холод в них будет тепло, а в жару — прохладно; в лесу и в горах они хорошо скроют вас от вражьих глаз. Владычица поистине благоволит к вам! Ибо она сама со своими девушками ткала эту ткань, и до сих пор мы не одевали чужеземцев в лориэнские одежды.

После завтрака Отряд простился с гостеприимной поляной у фонтана. Путники уходили с грустью, потому что покидали дивный край, на время заменивший им дом, хотя не могли сосчитать, сколько дней и ночей они в нем провели. Они еще стояли и смотрели на белый ручей, сверкавший в солнечных лучах, когда по траве через поляну к ним подошел Халдир. Фродо радостно его приветствовал.

— Я вернулся от северных границ, — сказал эльф, — ибо меня опять определили к вам в проводники. Долина Димрилла вся в пару и дыме, горы содрогаются, из глубин доносится гул. Если бы вы захотели вернуться домой на север, вы бы там не прошли. Но вам надо идти к югу. Там пока спокойно. Идемте!

На зеленых тропах Карс Галадона они никого не встретили, но со всех деревьев слышались голоса — песни и смех. Сами они молчали. Халдир вывел их на южный склон холма, они еще раз прошли через Большие Ворота и по белому мосту, и город эльфов остался позади. Затем они свернули с мощеной дороги и пошли по тропе в чащу мэллорнов и дальше, по заросшим лесом холмам, в серебристой тени, к юго-востоку, туда, где вдали текла Великая Река.

Миль через десять, почти в полдень, они подошли к сплошной стене деревьев, прошли через лес и оказались на длинном лугу, который узкой косой тянулся с севера на юг. Блестели в ярко-зеленой траве эланоры. Луг был словно обрамлен серебряными лентами — справа, на западе, искрилась Серебрянка; слева, на востоке, катил спокойные воды глубокий темный Андуин. Недалеко от слияния Серебрянки с Андуином был сделан причал из белого камня и белого дерева. У причала качались на воде лодки и баржи. Некоторые из них сверкали зеленой краской, золотом и серебром, но больше всего было белых и серых.

Эльфы укладывали вещи путников в три маленькие серые лодочки. Кроме мешков, они в каждую лодку положили по три мотка веревки: тонкой, но, по-видимому, крепкой, по цвету похожей на плащи.

— А это что? — спросил Сэм, беря в руки шелковистый моток, лежавший на зеленом дерне.

— Веревка, конечно! — ответил эльф из ближайшей лодки. — Отправляясь в путь, никогда не забывай веревку. Лучше всего такая, как эта — длинная и прочная. Она вам не раз пригодится.

— Можешь не объяснять! — сказал Сэм. — Я как пошел в этот раз без веревки, так всю дорогу жалел… Но я хотел узнать, из чего вы их вьете? Мне интересно, потому что в нашей семье это ремесло знают.

— Мы их делаем из хифлена, — ответил эльф. — Но тебе сейчас не время учиться канатному ремеслу. Если бы мы раньше заметили, что ты хочешь перенять наше искусство, мы бы охотно тебе все показали. Сейчас поздно — пользуйся дареным. Пусть наш подарок тебе верно послужит!

— Пора! — сказал Халдир. — Все готово. Садитесь в лодки! Только поначалу будьте осторожны.

— Не пренебрегайте советом! — сказали другие эльфы. — Наши лодки легкие, но верткие, не такие, как у других. Они не утонут, даже если вы их перегрузите, но они своенравны, к ним надо привыкнуть. Научитесь входить в них и сходить на берег вот тут, на мелком месте, а потом уж плывите.

Путники заняли места в лодках: в одной — Арагорн, Фродо и Сэм, в другой — Боромир с Мерри и Пипином, а в третьей — Леголас и Гимли, которые стали друзьями — водой не разольешь. В их лодку уложили больше всего мешков. К лодкам полагались короткие весла с широкими лопастями в форме листьев. Когда все расселись, Арагорн повел свою лодку сначала вверх по Серебрянке, остальные — за ним. Сэм сидел на носу, вцепившись в борта, и с тоской смотрел на берег. Солнечная рябь слепила ему глаза. Лодка медленно плыла вдоль зеленой косы, борясь с течением, затем к берегу подступили деревья, с которых слетали золотые листья. Журчащий поток нес их в Андуин. Ярко светило солнце. Где-то вдали звенели жаворонки, других голосов не было слышно. После одного из крутых поворотов реки они увидели, что навстречу им по течению гордо плывет огромный лебедь, изогнув длинную шею. Две волны расходились в стороны из-под приподнятых белоснежных крыльев, блестящий клюв отливал золотом, сверкали янтарные глаза с гагатовыми зрачками. Птица приблизилась, послышалась музыка, и вдруг они поняли, что это ладья, которую эльфы сделали похожей на лебедя, искусно вырезали и украсили. Два эльфа в белом гребли черными веслами.

В ладье сидел Келеборн, рядом с ним стояла стройная Галадриэль в белом платье и венке из золотых цветов. В руках у нее была арфа, и грустно и сладко звучал ее голос в свежем чистом воздухе:

Арагорн придержал лодку, когда она поравнялась с лебедем. Допев песню, Владычица обратилась к ним.

— Мы здесь, чтобы проститься с вами, — сказала она, — и пожелать удачи, дабы вы уехали с благословением нашего края!

— Вы были нашими гостями, — сказал Келеборн. — Но мы так и не сели за общую трапезу. Посему мы приглашаем вас на прощальный пир меж берегов двух рек, пока одна из них не унесла вас далеко от Лориэна.

Ладья-Лебедь торжественно поплыла к причалу, и Отряд повернул лодки туда же. Так на зеленой траве у границ Игладила друзья сели за прощальную трапезу с галадримами.

Фродо мало ел и почти не пил. Он только любовался красотой Владычицы эльфов и слушал ее дивный голос. Она больше не казалась грозной и втайне наделенной гибельной властью. Но, видя ее совсем рядом, Фродо вместе с тем чувствовал, что она далеко (так представлялись эльфы людям в более поздние времена, если им удавалось встретиться; так они представляются нам и сейчас). Она была живым видением того, что осталось на покинутом берегу неумолимого потока Времени.

Когда все поели и отдыхали на траве, Келеборн заговорил о предстоящем пути и, подняв руку, указал на дальние леса за рекой.

— Вы поплывете вниз по течению, — сказал он, — и скоро увидите, как леса кончаются, сменяясь безжизненной каменистой равниной; потом Андуин прорезает бесплодное взгорье и через много миль разбивается на два потока, омывая остров Тол Брандир, по вашему Рог-Остров, и низвергается со страшным шумом и брызгами с утесов Рэрос в низины Нэндальф, которые вы называете Болонь. Это и есть водопад Рэрос. А Нэндальф — большая топкая низина, река в ней петляет и делится на множество рукавов.

С запада из лесов Фангорна в Андуин течет река Энтов, устье которой тоже очень разветвлено. Она протекает по землям Рохана, в правобережье Великой Реки. А на востоке за Андуином дальше тянется безлесое нагорье Эмин Муйл. Всегда воет в нем восточный ветер, потому что дальше лежат только Гиблые Болота и мертвые степи до самых Черных Врат Мордора в горном проходе Кирит Горгор.

Боромиру и тем из вас, которые присоединятся к нему и пойдут в Минас Тирит, лучше покинуть Великую Реку до водопада Рэрос и переправиться через Реку Энтов выше болот. Но не следует уходить далеко в верховья той реки. Также бойтесь заблудиться и пропасть в лесах Фангорна. Это чуждый край, малоизвестный и сейчас. Но, наверное, такие воины, как Боромир и Арагорн, в моих предостережениях не нуждаются.

— Мы в Минас Тирите много слышали о Фангорне, — сказал Боромир. — Но я считал, что это сказки, которыми старые няньки пугают детей. Все, что находится к северу от Рохана, сейчас так далеко от нас, что есть где разгуляться воображению. Когда-то Фангорн примыкал к нашей границе, но уже много поколений выросло с тех пор, и никто из наших не ходил туда, чтобы проверить, правда ли то, что дошло до нас из давних лет. Мне приходилось бывать в Рохане, но я никогда не добирался до его северных пределов. Когда меня послали в Райвендел, я выбрал дорогу через Роханский Проход между Белыми и Мглистыми горами, перешел через Исену и равнины за ней, пошел на север по реке Серой. Это было дальнее и трудное путешествие, я думаю, не меньше четырехсот гонов; я добирался несколько месяцев. В Тарбаде, у переправы через Серую, я потерял коня. Но после такого путешествия и того, что мы прошли вместе с Отрядом, я не сомневаюсь, что мы найдем путь через Рохан, а если понадобится, то и через Фангорн.

— Тогда мне больше нечего добавить, — сказал Келеборн. — Однако не советую пренебрегать легендами. Даже очень давними, ибо часто оказывается, что память старых нянек хранит сведения, которые пригодились бы даже мудрым.

Галадриэль поднялась с мягкой земли, взяла из рук прислужницы чашу, наполнила ее белым медом и протянула Келеборну.

— Настал час выпить прощальную чашу, — сказала она. — Пей первым, Владыка галадримов! Пусть не печалится твое сердце, хотя ночь всегда наступает после дня и наш закат близок.

Потом она прошла с чашей по кругу, прося отпить и желая каждому счастливого пути. А когда все выпили, попросила их снова сесть на траву. Для нее самой и для Келеборна прислужницы принесли кресла и молча встали за ее спиной. Некоторое время она смотрела на гостей, затем заговорила снова.

— Мы выпили прощальную чашу, — сказала она, — и между нами уже пала тень. Но прежде, чем вы уйдете, я хочу, чтобы вы приняли дары Владык галадримов в память о Лотлориэне. Я привезла их с собой.

Потом она обратилась к каждому по очереди.

— Вот дар Келеборна и Галадриэли предводителю Отряда Кольца, — сказала она Арагорну и протянула ему ножны, сделанные эльфами для его меча. Их украшал узор из золотых цветов и серебряных листьев, в который драгоценными камнями была вплетена надпись эльфийскими рунами: название меча «Андрил» и его история.

— Клинок, вынимаемый из этих ножен, не заржавеет и не сломается, даже если его хозяин потерпит поражение, ― сказала она. — Но не хочешь ли ты попросить меня еще о чем-нибудь перед тем, как уйдешь? Ибо Тьма разделит нас, и мы можем больше не встретиться или встретимся слишком далеко на дороге, с которой нет возврата.

И Арагорн ответил:

— Владычица, ты знаешь все мои желания. Ты сама долго берегла единственное сокровище, которое мне нужно. Это сокровище не принадлежит тебе, и даже если бы ты захотела, мою мечту ты мне отдать не сможешь. Путь к ней лежит через Мрак.

— Тогда, может быть, вот это утешит твое сердце, — сказала Галадриэль. — Мне оставили его, чтобы передать тебе, если ты пройдешь через наш край. — Она взяла с колен и протянула ему большой зеленый камень чистейшей воды, вправленный в серебряную брошь в виде орла с распростертыми крыльями. Камень сверкнул, словно солнечный луч ударил в свежий весенний лист. — Когда-то я сама дала этот камень своей дочери Келебрайне, а она отдала его своей дочери. Теперь он переходит к тебе как символ надежды. Прими в этот час также имя, предсказанное тебе, Элессар, Камень Эльфов из Дома Элендила!

Арагорн взял камень и приколол брошь на грудь, и все, кто видел его в эту минуту, поразились: раньше они не замечали, как он высок и по-королевски величествен. Словно спал с его плеч многолетний груз тяжелых трудов.

— Благодарю тебя за дары, о Владычица Лориэна! — сказал он. — Ты дала жизнь Келебрайне и Арвен, Вечерней Звезде, и это высшая похвала, лучшего я сказать не могу.

Владычица наклонила голову и обратилась к Боромиру. Ему она подарила золотой пояс; Мерри и Пипин получили узкие серебряные пояса с золотыми пряжками в форме цветка; Леголасу достался лук, какими пользуются галадримы: больше и крепче лихолесских луков, с тетивой, сплетенной из волос эльфов. К нему был колчан, полный стрел.

— А для тебя, маленький садовник, любящий деревья, — сказала Галадриэль Сэму, — у меня совсем маленький подарок.

Она вложила ему в руку гладкую шкатулочку из серого дерева, украшенную единственной серебряной руной на крышке.

— Это «Г» — первая руна моего имени, — сказала она. — На твоем языке с нее начинается слово «Сад». В шкатулке — щепотка земли из моего сада с благословением, которое Галадриэль пока еще может дать. Она не поможет тебе идти, не защитит от опасности; но если ты сохранишь ее и когда-нибудь вернешься домой, может быть, она вознаградит тебя. Если вокруг все окажется разорено и заброшено, — разбросай там эту землю, и твой сад расцветет, как немногие сады в Средиземье. И тогда пусть тебе вспомнится Галадриэль и далекий Лориэн, который ты видел в дни нашей зимы. Ибо наша весна и наше лето давно прошли и больше никогда не зацветут на земле.

Сэм залился краской, забормотал что-то невнятное, крепко сжал шкатулочку и поклонился Владычице, как умел.

— А что попросил бы у эльфов гном? — спросила Галадриэль, поворачиваясь к Гимли.

— Ничего, Владычица, — ответил Гимли. — С меня довольно, что я видел Повелительницу галадримов и слышал ее ласковые речи.

— Эльфы, слушайте все! — воскликнула Галадриэль, обращаясь к окружающим. — Больше не говорите, что гномы жадны и неблагодарны! Но, Гимли сын Глоина, — продолжала она, — у тебя ведь, наверное, есть желание, которое я могла бы исполнить? Прошу тебя, назови его! Ты не можешь уйти отсюда без подарка!

— Мне ничего не надо, госпожа Галадриэль!― сказал Гимли, кланяясь. И, запинаясь, добавил: — Ничего, разве что… если ты разрешаешь попросить… я хотел сказать… прядь твоих волос! Они настолько красивее всякого земного золота, насколько звезды прекраснее выкопанных алмазов! Я недостоин такого дара и не прошу, я только назвал желание… как ты повелела…

Эльфы недоуменно зашептались. Келеборн смотрел на гнома, не скрывая удивления, но Владычица улыбнулась и сказала:

— Говорят, что у гномов более искусны руки, чем языки. Но к гному Гимли это, наверное, не относится. Никто еще не обращался ко мне со столь дерзкой просьбой и при этом так учтиво. Как я могу ему отказать, если сама попросила быть искренним? Но сначала скажи, что ты сделаешь с моим даром?

— Буду хранить, как сокровище, Госпожа, — ответил он. — В память о словах, с которыми ты обратилась ко мне при первой нашей встрече. А если когда-нибудь вернусь в родные кузницы, заключу их в прозрачный кристалл, и будет это наследием моего дома и залогом вечного союза между народами гор и лесов.

И Владычица расплела одну из длинных кос, отрезала три золотых волоса и вложила их в руку гнома.

— Прими от меня также следующие слова. Это не предсказание, ибо любые предсказания сейчас бесполезны: с одной стороны на нас надвигается Тьма, а с другой — мы вооружены только надеждой. Но если надежде суждено сбыться, то я говорю тебе, Гимли сын Глоина, что руки твои будут утопать в золоте, но над тобой не будет его власти.

— А к тебе, Несущий Кольцо, — сказала она, повернувшись к Фродо, — я обращаюсь после всех, хотя ты далеко не последний в моих мыслях. Вот что я приготовила для тебя.

Владычица высоко подняла маленький прозрачный флакончик. Он засверкал в ее руке, из него разошлись лучи белого света.

— В этом флаконе, — сказала она, — капля воды из эльфийского фонтана, в которой пойман луч вечерней звезды Эарендила. Чем темнее будет ночь вокруг тебя, тем ярче он засветится. Пусть он осветит тебе дорогу в темноте, когда погаснут все остальные огни! Помни Галадриэль и ее Зеркало!

Фродо взял флакон, и Владычица в его свете на мгновение показалась ему снова по-королевски величественной и необыкновенно прекрасной, но не грозной. Он поклонился, но не нашел слов для ответа.

Владычица поднялась, чтобы уйти, а Келеборн проводил их к причалу. Желтые лучи полдневного солнца золотили траву, серебрилась вода в реке. Наконец, все было готово. Путешественники заняли свои места в лодках. Лориэнские эльфы, крича слова прощания, длинными шестами оттолкнули их от берега, и журчащие волны плавно понесли их. Они сидели молча и не двигались. На зеленом берегу на самом конце косы так же молча и неподвижно стояла Владычица Галадриэль. Течение пронесло лодки мимо нее, друзья повернули головы и долго смотрели, как она отплывает. Ибо так им казалось: не они уходят, а Лориэн удаляется, словно светлый корабль с мачтами из зачарованных деревьев плывет под золотыми парусами к забытым берегам, а они беспомощно качаются в серых лодках у границы серого безлистного мира.

Они еще смотрели назад, когда воды Серебрянки растворились в Великой Реке, и уже Андуин подхватил их лодки и понес к югу. Белая фигурка Галадриэли стала маленькой черточкой, и вдруг сверкнула, как окно на дальнем холме, когда в него ударяет луч заходящего солнца, или как светлое озерцо, если смотреть на него с высокой горы, и оно кажется алмазом в зелени. Тогда Фродо показалось, что она подняла руку в последнем прощании, и попутный ветер донес песню — очень далекую, но отчетливую.

Галадриэль пела на древнем языке заморских эльфов, слов хоббит не понимал, а мелодия таила глубокую безнадежность, хотя была красива необыкновенно. И такая сила чар была в этой песне, что она врезалась в память Фродо, и через много лет он даже ее перевел, как умел. Говорили, что получилось на манер эльфийских песен, то есть песен о вещах, мало понятных жителям Средиземья.

«Ах, как сыплется золото — ветер листья срывает. Невозможно года сосчитать: так бесчисленны крылья деревьев. Год за годом плывет: так стекает нектар; белый мед так течет под шатром небосвода, где на западе звезды дрожат в поющем голосе Варды — чистый голос звенит, а года уплывают.

Кто мне чашу наполнит опять?

Варда, звезд королева, подняла свои руки белым облаком с Вечноснежной Горы. Все дороги покрылись туманом, а из серой земли поднимается Тьма, не видна Калакирия, и сокрыт блеск ее самоцветов!

О утрачен, утрачен навек Валимар для оставшихся здесь на востоке! Прощай!

Может быть, ты найдешь Валимар для себя, может быть, ты найдешь… О прощай!..»

Река неожиданно изогнулась, берега с обеих сторон поднялись, и свет Лориэна скрылся из глаз, Фродо больше никогда не видел эту дивную землю.

Теперь лица путешественников были обращены вперед, навстречу солнцу, и оно слепило глаза, и без того застланные слезами. Гимли плакал, не стесняясь.

— Я никогда больше не увижу ничего прекраснее, — говорил он своему спутнику Леголасу. — И ничто больше не назову прекрасным… только ее Дар. — Он положил руку на грудь. — Зачем я пошел в этот Поход, Леголас? Знал, что будет трудно, но не знал, где главная погибель! Правду говорил Элронд, нельзя предугадать, что встретится в пути.

Я боялся мучений во Тьме, но это меня не остановило. Если бы я знал, как опасны свет и радость, я бы никуда не пошел. При последнем прощании я получил такую глубокую рану, какую мне даже сам Черный Властелин нанести не сможет, если завтра придется идти в его логово. Горе Гимли сыну Глоина!

— Ты не то говоришь, — сказал Леголас. — Горе нам! Горе всем, кто топчет землю в дни, наступившие после счастья! Так устроен мир: каждый, чью лодку несет живой поток, обречен находить и терять. Но я не считаю тебя несчастным, Гимли сын Глоина. Ты благословен, ибо страдаешь по своей воле. Ты потерял, но ведь сам сделал выбор, не бросил друзей, и в награду за это незапятнанная память о Лотлориэне останется в твоем сердце вечно яркой и чистой.

— Может быть, и останется, — сказал Гимли. — Я благодарен тебе за хорошие слова; ты, без сомнения, говоришь искренне, но не греет меня такое утешение! Сердцу нужна не память; она — лишь зеркало, даже если она чиста, как Келед-Зарам. Так говорит сердце гнома Гимли. Эльфы, наверное, по-другому видят мир. Я слыхал, что память у них больше похожа на живую жизнь, чем на сон. А у гномов не так.

Но хватит об этом! Посмотри на лодку: она очень низко сидит из-за перегруза, а течение в Андуине быстрое. Я совсем не хочу топить свое горе в холодной воде!

Он взял весло и направил лодку к западному берегу вслед за лодкой Арагорна, которая уже вырвалась из стремнины в более спокойный поток.

Так продолжал Отряд свой долгий путь, вниз по широкой Реке, все дальше на юг. По обоим берегам словно шагали голые деревья осыпавшихся лесов, заслоняя собой приречные земли. Ветер стих, река текла беззвучно. Даже птиц не было слышно. К концу дня солнце потускнело, затянулось туманом и в бледном небе стало казаться большой белой жемчужиной. Потом оно скатилось к западу, наступили ранние сумерки, за ними — беззвездная ночь. Еще много таких темных часов они провели на плаву, стараясь держаться ближе к западному берегу под нависающими ветками. Большие деревья проносились мимо них, как призраки, протягивали жадные корни из тумана к воде. Было холодно.

Мелкие волны шлепали, запутываясь в корнях и плавнях. Фродо сидел, прислушиваясь к слабым всплескам и бормотанию Реки, потом голова его опустилась на грудь, и он заснул неспокойным сном.