Глава 4 Кое-что о вреде беспорядочной половой жизни
Докукин был так испуган, что для храбрости хватил не в меру много предложенного ему джина «Gordons», даже не разбавив его тоником, как традиционно практикуется при употреблении этого напитка. И теперь он быстро опьянел и лишь оцепенело таращился на своих смеющихся похитителей, которых определенно забавляло нелепое ошеломление, что так явно и позорно, а в сущности, комично сквозило в поведении Докукина… и еще то, как по-жабьи пучились его выпуклые водянистые глаза.
Даже невозмутимый Леонид распустил строгие губы в сдержанной улыбке.
– Ну что, Николай Николаевич, – произнес он. – Я полагаю, что в вашем институте к женщинам относятся положительно?
– Особенно к мертвым! – влез Спиридон, который успел допиться до состояния не многим более трезвого, чем Докукин. – Как-то я зашел в ихний трупняк… типа морг, и там видел какого-то козла в белом халате, который разложил жратву прямо на трупе какой-то телки и жрал, аж за ушами трещало. И спиртягу жлекал. Неразбавленную.
– Так, прикрой бубен, – посоветовал ему Леонид. А сидящий рядом и непрерывно жующий угрюмый рослый брюнет по прозвищу Остап молча кивнул головой, вероятно, соглашаясь со словами Леонида.
Спиридон вынул из стоящего рядом холодильника бутылку пива и, открыв ее прямо зубами, что-то нечленораздельно пробурчал, из чего можно было вычленить только пару-тройку слов, а именно: «телки», «подогнать» и «отстой».
По всей видимости, он выражал недовольство в связи с отсутствием женского общества.
Леонид посмотрел на своего подручного и, протянув руку, взял со стола мобильный телефон, затерявшийся между многочисленными тарелками, блюдами и вазами с разнообразной снедью – от канонической заливной рыбы и целиком запеченного поросенка с хреном до фруктов и шоколада.
– Але, – произнес он. – Это говорит Ольховик. Нужно пару-тройку девчонок подогнать. Двоих? Ну, давай двоих. Лады, жду.
– В «Анжелику» звонил? – подмигнул повеселевший Спиридон. – Так-то оно лучше, а то, понимаешь, смотри тут на эту рыбью харю…
Докукин, которого и разумели под туманным, но явно оскорбительным определением «рыбья харя», все так же сидел и таращился осоловевшими глазами. Потом взял яблоко и откусил с таким хрустом, что все посмотрели на него, а едва не выронивший из рук бутылку Спиридон витиевато выматерился…
* * *
Разговор о вызове девочек в спорткомплекс «Святогор» я слышала так же ясно, как если бы сидела вместе с этими милыми ребятами из команды господина Леонида Ольховика, или как там его фамилия.
И тут мне пришла в голову совершенно замечательная, а главное – своевременная идея, которая обещала разрешить все мои проблемы с попаданием в здание спорткомплекса. Но для реализации этой идеи требовался напарник, причем надежный и испытанный, а вот его-то как раз у меня и не было.
Хотя постойте-ка, многоуважаемая Евгения Максимовна… это как это – не было? А на что вам знакомство с неким Куриловым Константином Сергеевичем, так счастливо прибывшим сегодня в город и, кажется, испытывавшим желание с вами пообщаться?
Я не колебалась. Набрала номер сотовика Курилова и почти немедленно услышала в трубке его невозмутимо ломающий комедию голос:
– Исполняющий обязанности президента Владимир Путин слушает.
– Очень хорошо. Костя, ты мне срочно нужен.
Когда Курилов чувствовал серьезность обстановки, он мгновенно сбрасывал маску паяца и становился тем самым человеком, которого в криминальной среде вполне заслуженно прозвали Мангустом – гибким, стремительным, неуловимым зверем, охотящимся даже на кобр.
– Хорошо, я приеду, – коротко отозвался он. – Где тебя искать?
– Я возле спорткомплекса «Святогор». Это близ пересечения Вавилова и Горной…
– Ага, знаю, – почти перебил он. – Я недалеко. Можно сказать, повезло. Буду через две минуты.
Не через две, а даже через полторы минуты к спорткомплексу подъехала черная «Ауди», из которой бодро выскочил высокий темноволосый мужчина лет двадцати семи, двигающийся с той стремительной отточенностью, которая присуща, скажем, спортсменам международного класса. Беспокойные темные глаза на тонком, красивом ироничном лице тотчас по-рысьи выхватили мою одинокую фигуру у стены странного особняка, и Курилов направился ко мне.
– Рад тебя видеть, Женька, – проговорил он и легко чмокнул прямо в губы с той великолепной, спокойной, чуть нагловатой непосредственностью, что всегда так нравилась мне в этом открытом, коммуникабельном – и одновременно таинственном и непонятном человеке. – Какие там, стало быть, у тебя проблемы?
– Давай присядем в твою машину, – предложила я. – Я наскоро обрисую тебе положение вещей и один небольшой планчик. Думаю, у нас есть на это еще минут десять, а то и пятнадцать.
– Валяй, – довольно беспечно проговорил он и распахнул передо мной дверцу своей машины. – Мне всегда нравились твои планы.
– Откуда у тебя такое авто? – спросила я. – Ты же вроде как первый день в городе. Или… – я подозрительно покосилась на добродушно ухмыляющегося Курилова, – или ты ее, так сказать, скоммуниздил…
– О нет! – перебил он мои пронизанные укоризненным морализаторством речения. – Никакого криминала. Я не угонял этой машины. То есть нет… я угонял ее, но это было еще в Нижнем. С тех пор она сменила окраску, номер движка… ну и еще кое-что. Как положено.
– Ох, Костя, – вздохнула я, – ты просто неисправим… Ну да ладно. – И я изложила то, что, по моему разумению, ему следовало узнать для осуществления незамысловатого, но яркого плана.
– Ага, Ольховик, – проговорил он, когда я подкрепила финал изложенной схемы действий именем человека, вероятно, бывшего у бравых ребят за главного. – Знавал я одного такого Ольховика, когда, помнится, года два назад…
Я с живостью повернулась к нему. Курилов меланхолично жевал спичку, время от времени перебрасывая ее из одного угла рта в другой, и барабанил пальцами по рулю.
– То есть как это?.. – проговорила я. – Ты хочешь сказать, что этот Ольховик тебя знает?
– Да видел он меня пару раз, – нехотя признал Костя. – Хотя не думаю, что этот законопослушный гражданин меня запомнил. Не было у него времени меня запомнить, да и со здоровьицем, насколько я могу судить, у него тогда были изрядные проблемы – все-таки с левой у меня удар еще поприличнее будет, чем, скажем, с правой. Так что нэ журысь, панночко, усэ будэ гарно.
– Перегарно, – проворчала я и тут увидела, что к спорткомплексу подъезжает раздолбанная красная «Мазда» с провисшим передним бампером и треснувшим лобовым стеклом. Из нее, словно нехотя, извлек свои перекачанные телеса угрюмого вида хлопец, а за ним одна за другой вылезли раскрашенные и размалеванные, как последние шлюхи, девицы в совершенно одинаковых укороченных кожаных курточках, которые моя тетя именовала «поддергайками».
Впрочем, почему «как»? По всей видимости, эти девицы и были последними шлюхами. По крайней мере, та из них, что вылезла из машины второй, – ее коллега соответственно была предпоследней.
– Ага, секс-контингент поступает в распоряжение заказчиков, – откомментировал Курилов и, выйдя из машины, направился прямо к новоприбывшим. Я, согласно нашему плану, пока осталась в машине.
Курилов бодро подошел к невозмутимо упершемуся в него подозрительным бычьим взглядом парню и проговорил:
– А, привезли? А че это они у тебя, чиксы, стало быть, какие-то потасканные? Сами, что ль, хороводиком отжучили – проверяли функционабельность?
– Э, козел… – целомудренно пискнула одна из девиц, вероятно, обидевшись на грубое слово «функционабельность», но парень жестом велел ей замолчать и обратился к Константину:
– А ты че, новый у Ольхи? Че-то я тебя раньше там не наблюдал.
– Новый, новый, – махнул рукой Курилов. – Вчера только взяли, долго гонялись, кредитными карточками в хвост махали, миллионы предлагали.
– Ладно, гони лаве и забирай телок, – отозвался здоровяк, совершенно проигнорировав сомнительный юмор Константина.
– Непременно, – многообещающим тоном произнес Курилов и, мудро наморщив лоб, начал шарить по карманам. Делал он это с таким комичным видом, что проститутки прыснули со смеху, а амбал, скорчив недовольную мину, поскреб в затылке и пробасил:
– Не, ну ты давай не гони… че я тебе, лох педальный, шобы тут типа переминаться и яйцы месить?
– Не нашел, – с неподдельным сожалением констатировал Костя, артистично выворачивая левый карман брюк. – Ладно, Ольха тебе бабеус перекинет попозже. Все, можешь валить отсюда вальсирующим курц-галопом. Свободен, как Нельсон Мандела.
Амбал заколебался и с сомнением покосился на шалав, которые искоса посматривали на Курилова и негромко переговаривались между собой.
– Ладно, я ему щас звякну, – наконец выдавил он. – Добазаримся.
– А вот этого не надо, – проговорил Курилов и, выхватив у того мобильник, бросил его через полуоткрытое окно «Мазды» на переднее сиденье.
– Э-э! – заревел тот и протянул к Косте здоровенную ручищу, но она хватанула только воздух, который, как известно, имеет газообразную консистенцию, и потому зафиксировать его в кулаке довольно проблематично. Курилов легко уклонился от неуклюжего выпада охранника «Анжелики» и, все так же не сходя с места, сначала нанес молниеносный удар прямо в солнечное сплетение, отчего верзилу неотвратимо скрутило спазмом чудовищной обвальной боли, – а потом опрокинул на асфальт двумя короткими мощными ударами левой руки. Затем распахнул дверцу «Мазды» и легко – словно это был маленький ребенок, а не внушительный верзила – швырнул незадачливого сутенера, от болевого шока потерявшего сознание, на заднее сиденье.
Все произошло настолько стремительно, что представительницы первой древнейшей профессии не успели и пикнуть.
Курилов подхватил обеих под руки и поволок к своей «Ауди» с такой силой, что тех буквально сорвало с мест, к которым буквально прикипели – от мгновенного шокового потрясения – их стройные ножки. Так сказать, лицо досугового центра «Анжелика».
– Отлипни, замудонец… – начала было одна из них, ядовито-рыжая дамочка с расстегнутой на груди блузой, из-под которой виднелся краешек белого кружевного бюстгальтера эдак четвертого размера, если судить по впечатляющим формам ударницы невидимого полового фронта. Фраза осталась невоспринятой Константином, по крайней мере, так подумала дама, которая осыпала Курилова градом пятиэтажного мата, отчаянно пытаясь вырвать локоть, и в довершение всего решившая было ударить его ногой прямо в самое уязвимое для мужчин место.
Курилов, морщась, уклонился от ее авральных боевых потуг, потом вывернул руку так, что проститутка взвизгнула и вынуждена была буквально нырнуть головой вперед, согнувшись пополам.
Ее голова со свесившимися крашеными локонами, болтающимися, как уши спаниеля, оказалась примерно на одном уровне с задом, обтянутым узкой и длинной, с разрезом едва ли не до пояса юбкой – и в такой позе, вероятно, привычной ей по профилю деятельности, Константин дотащил ее до «Ауди» и буквально ткнул носом в боковое стекло.
Вторая, молоденькая девчонка лет около двадцати, с аккуратно уложенными в каре черными, чуть выше плеч волосами, была, казалось, перепугана до чертиков, и потому не оказывала никакого сопротивления. Особенно после того, как на примере своей коллеги увидела, к чему может привести неблагоразумие.
– Ты, как всегда, неотразим, – произнесла я, выходя из автомобиля. – Ишь, как ее скрутило от восхищения твоим обаянием.
Та подняла голову и пробормотала какое-то сдавленное ругательство, которое я не пожелала слушать до конца, а просто ткнула ребром полусогнутой ладони в точку под ее левым ухом. Со стороны это выглядело как невинное касание, едва ли не нежное оглаживание, но в результате этой «нежности» шалава вздрогнула всем телом, обмякла и начала заваливаться в проем предусмотрительно распахнутой Куриловым дверцы на заднее сиденье.
Я повернулась к бледной как полотно второй проститутке. Она уже съела со своих губ всю помаду, ее тонкие, судорожно заломленные руки мелко тряслись, и, по всей видимости, она уже мысленно прощалась с жизнью.
– Как тебя зовут? – спросила я.
– Ка… ка…
– Катя?
– Ка-как меня… зовут? – наконец выдавила она.
– Вот именно.
– Ми-ми…
– Мила? – предположил Курилов, который уже деловито сдирал одежду с потерявшей сознание рыжей девицы. Нет, вовсе не для того, чтобы получить халявное удовольствие. Нам была нужна не знойная дамочка с ее роскошными формами (особенно мне!), а ее одежда.
– Ми-иня убью… убьете? – тем временем сформулировала свой сползающий до бессмысленного слезливого бормотания вопрос вторая девчонка.
– В общем, так, Катя-Мила, – проговорила я максимально добродушным и ободряющим тоном. – Никто не собирается тебя убивать. Мы отпустим тебя, если ты пообещаешь, что будешь молчать, что бы там, в спорткомплексе, мы ни говорили и ни делали. Ничего страшного, я тебе обещаю. Никаких рек крови, контрольных выстрелов в голову и прочих киллерских роскошеств. Просто те люди, которые так возжелали ваших услуг, повели себя не совсем тактично по отношению к моему хорошему другу. Все, что от тебя требуется, – это небольшая помощь. Ты просто пойдешь с нами и будешь делать свою работу, как будто ничего не произошло. Хорошо?
– А Света? Что будет… с ней?
– Да ничего. Я переоденусь в ее одежду и пойду вместе с тобой. Вот и все.
Девушка тяжело вздохнула и кивнула головой:
– Согласна…
* * *
После того как Курилов нажал на кнопку электрического звонка у самого входа в комплекс, клацнул замок, огромная, крашенная под золото дверь со встроенным в нее пуленепробиваемым тонированным бронестеклом бесшумно отворилась, и на свет божий появилась подозрительная рябая физиономия с топорными чертами. На харе моргнули маленькие черные глаза и с сомнением уставились на Курилова.
– Девчонок вызывали? – педерастическим фальцетом гнусаво пропел Костя и выписал ногами нечто похожее на книксен. Цербер окинул его невозмутимым взглядом, а потом поочередно оглядел меня и девушку из «Анжелики» (которую, кстати, звали почти так же, а именно Анжела). Последняя переминалась с ноги на ногу и пряталась за спиной Курилова, словно не он, а охранник спорткомплекса был главным источником и причиной снедающей ее тревоги и страха.
На лице рябого появилось нечто отдаленно смахивающее на довольную ухмылку, что обнажило разнокалиберные зубы в его рту – начиная от подозрительного тусклого металла, сильно смахивающего на нержавейку, и заканчивая золотыми коронками и двумя белоснежными фарфоровыми консолями.
– А-а, проходите, – проговорил он, и в его руке появилось несколько долларовых бумажек. – А ты куда? – проговорил он, когда Курилов пристроился в след к Анжеле и решительно шагнул к дверному проему. – Тебе только получить бабки, и вали обратно в тачку!
– Давай, – беззаботно произнес Константин и, приняв деньги, внезапно перехватил рябого за указательный и большой пальцы – и завернул так, что тот заверещал, как неврастеничный поросенок при заклании, и, изогнувшись от боли, тотчас получил впечатляющий зубодробительный удар в челюсть… его развернуло на сто восемьдесят градусов, и Курилов, не отпуская жалобно хрустящих пальцев рябого, дослал беднягу в коматоз коротким, выверенным, молниеносным тычком в основание черепа.
Тот ткнулся лбом в стену и медленно сполз, оставляя на белом с синеватыми прожилками мраморе размытую кровавую дорожку.
Курилов проследил взглядом траекторию его фееричного падения и произнес:
– Звыняйтэ, дядьку. Такая робота.
– Ты, Костик, это самое… конкурент, – произнесла я, выставляя в разрез позаимствованной у Светы юбки затянутую в черный ажурный чулок ногу. – Я, как говорится, палец о палец не ударила, хотя…
– Ничего, – перебил меня Курилов, окидывая, можно сказать – ощупывая, меня довольно-таки чувственным взглядом, – сейчас и ты поработаешь. Все-таки зря, что ли, так вырядилась?
По всей видимости, в эти слова вкладывался оскорбительный намек, потому что Курилов гнусно осклабился и добавил густейшим басом, досконально копирующим вульгарные интонации вырубленного им на улице сутенера:
– Ну че, погнали, что ли, на работу, шмары?!
* * *
Спиридон аж присвистнул, когда увидел, как в дверях появились два стройных силуэта, а вслед за ними – рослая фигура темноволосого парня с тонким ироничным лицом.
– Та-ак, живем, братва, – проговорил он и, приблизясь, провел ладонью по моему бедру сверху вниз. – Эту, чур, мне.
– На общак пустим, – как всегда, мрачно проговорил Остап. – А та телка тоже ниче. Новенькие? Что, недавно устроили? – произнес он, подходя к Анжеле и приподнимая ее подбородок.
– Да, – слабо проговорила она.
– А че так стремаешься? Да не боись, мы мужики культурные, никаких беспредельщицких закидонов. Все по понятиям. В точняк, подруга.
– Куда-то ты не туда загнул, Остап, – холодно проговорил Леонид. – Присаживайтесь, девчонки. А этот чего сюда приперся? Тебе заплатил Рябой?
– Чево? – определенно кося под глуховатого тугодума, проговорил Курилов. Я мысленно выругалась, потому что Константин определенно не очень удачно избрал арену для очередного возмутительного шутовства, но в этот момент поймала на себе отсутствующий взгляд пустых, водянисто-серых глаз, подернутых дрожащей влажной мутью.
Докукин. Он сидел в самом углу этой просторной, богато отделанной комнаты, вероятно, представлявшей собой предбанник сауны, и вяло, так, как то делала бы беззубая бабка, – словно голыми деснами, – глодал большое яблоко.
– Иди сюда, – проговорил Спиридон и ничтоже сумняшеся приземлил меня на свои колени, после чего одной рукой налил вина, а второй целеустремленно полез в разрез юбки. Остап прихватил с собой Анжелу и удалился в сауну – вероятно, парень не любил терять время даром.
Тем временем между Куриловым и Ольховиком затеялся занимательный разговор.
– Где-то я тебя видел, парень, – проговорил Леонид. – Ну, садись, коли пришел. Ешь, пей, что по душе. Как же это тебя Рябой пустил? Он вашего брата сутенера на дух не переносит.
– А я не дипломированный сутенер, – отозвался Курилов и, взяв со стола огромный апельсин, высоко подкинул его на ладони. Оранжевый шар описал короткую параболу и снова опустился в ладонь, но уже за спиной Константина. – Я только стажируюсь. А вообще я фокусник.
Спиридон хохотнул: диалог показался ему забавным.
– Так ты че… в цирковом училище учился, что ли?
– Можно сказать, что и так, – ответил Костя и вдруг коротким движением, невероятно выгнув кисть, прямо из-за спины запустил апельсином в голову Спиридону, который уже деловито расстегивал мою – то бишь Светину – блузку.
Огромный ярко-оранжевый шар угодил тому в лоб, Спиридон рыкнул короткое ругательство и поднял на Курилова изумленный взгляд свирепых темных глаз – и тотчас же получил от меня прямой удар локтем в под дых.
Сидящий в углу Докукин медленно сполз со стула на пол и прикрыл затылок обеими руками…
– Спокойно, Ольха, – проговорил Курилов, в то время как я встала с извивающегося от боли Спиридона и направила на его шефа извлеченный из висящей на боку маленькой черной сумочки миниатюрный короткоствольный пистолет.
– Ман-густ, – медленно проговорил тот и попятился. Казалось, он вовсе не заметил черного дула моего ствола. Его горящий взгляд был прикован к надменно улыбающемуся тонкому лицу Курилова. И в этом взгляде была такая тяжелая, холодная, истовая ненависть, что мне подумалось… нет, взаимоотношения этих людей не исчерпывались одним ударом в Ольховикову челюсть.
– Так как же я тебя сразу не узнал? – выдавил Ольховик, медленно отступая к стене. – Все комикуешь… фокусник.
– Да паясничаем помаленьку… Леня, – отозвался Константин, медленно приближаясь ко все так же корчащемуся Спиридону. – Да и с чего тебе меня узнавать? Ты меня видел-то всего два раза, да и то искры в глазах мельтешили.
И, взяв со стола массивную хрустальную вазу с фруктами, он меланхолично уронил ее на голову пытающегося было встать Спиридона со словами:
– Пошто боярыню обидел, смер-р-рд?
Это стало последней каплей в данном отрезке личной биографии многострадального господина Спиридонова: он выпучил глаза и глыбообразно рухнул на пол.
– Ты как там, Коля? – спросила я, повернувшись к полезшему под стол Докукину.
– Н-ничего, – пробормотал он и ударился лбом о ножку стула.
– Ничего, Коленька. Сейчас поедем домой баиньки.
– В-в-в… я это…
– А теперь я хотела бы задать несколько вопросов вам, господин Ольховик, – проговорила я. – Не знаю, как вас по имени-отчеству, но это и не суть важно. Будем, как говорится, о главном. Что это вам потребовалось в институтской лаборатории профессора Клинского?
Ольховик криво, по-волчьи оклабился и после длительной паузы произнес:
– Милая моя девушка… я не имею честь знать ни вас, ни вашего основного занятия, но одно то, что вы имеете общие дела с Мангустом, утверждает меня в мысли, что вы отнюдь не проститутка. В отличие от той мымры, которую так оперативно оккупировал Остап. Так вот, милая девушка: могу ответственно заявить, что я не имею ни малейшего представления о том, что вы, по всей видимости, стремитесь из меня выжать. Если вы проворачиваете какие-то махинации с Клинским и этим задротыше… почтенным господином Докукиным, то я, напротив, не имею ни малейшего…
Ольховик говорил бесспорно правильным и грамотным русским языком. Столь правильным, что противопоставить всему этому велеречивому обвалу словесной эквилибристики я могла только стремительное движение, в завершение которого дуло пистолета жестко ткнулось в аккуратно выбритый подбородок Леонида так, что тот попятился к стене и задрал голову столь высоко, будто у него пошла кровь носом.
– Я, быть может, и милая, но только не для вас…
– Че, Женька, может, отломим ему пару пальчиков? – предложил Курилов и взял со стола массивный столовый нож. – Или отрежем левое ухо… нет, лучше правое. А то из левого у него волосы растут.
– В «Джентльмене удачи» вы говорили совершенно иное, – продолжала я, не обращая внимания на реплику Курилова, впрочем, заключавшую в себе вполне рациональное зерно. – Не буду повторять, только скажу, что мне известно каждое слово вашей беседы с Докукиным.
Ольховик повернул голову, насколько позволяло ему дуло пистолета, и посмотрел в сторону Коли, который все еще сидел под столом и нервно грыз обглодок яблока. Нельзя сказать, что взгляд Леонида заключал в себе хоть малую толику доброжелательности.
– Колись, Леня, – посоветовал ему Курилов, а потом, наклонившись к Докукину, окинул смеющимся взглядом посеревшее от страха длинноносое лицо Коли и его трясущиеся щупленькие плечи. – Женька, это что, и есть твой старинный друг?
– Угу… друг.
И в тот момент, когда я произнесла эту лаконичную фразу, рука Ольховика скользнула по стене и коснулась маленькой матово-белой прямоугольной панели – то ли стеклянной, то ли пластиковой, – которую я первоначально приняла за новую модификацию розетки.
И тут меня словно прожгло ослепительным языком пламени. Потому что глаза Леонида холодно блеснули, и он с силой ударил по панели, она хрустнула и вдавилась в стену, а под ней оказалась маленькая серая кнопка.
– А, гнида! – проскрежетала я и с силой ткнула пистолетом ему в челюсть. Он упал, молча, страшно, ни на секунду не отрывая от меня застывшего взгляда, в котором плясала упругая, гулкая, молодая злоба.
– Это сигнализация, – быстро проговорил Курилов, выволакивая из-под стола окончательно онемевшего Докукина с трясущейся, как у китайского болванчика, головой. – Хитрая тварь, вызвал-таки… уматываем отсюда, сейчас тут будет куча народу.
С него в мгновение ока слетел весь скоморошный задор, а губы плотно сомкнулись, образовав твердую, жестокую складку, когда он подошел к Ольховику и со всего размаху пнул его ногой.
Я подхватила болтающегося, как любитель алкоголя в день рождения Мао Цзэдуна, Николая Николаевича, и бросила:
– Через окно!
* * *
Когда несколько охранников ворвались в помещение, где, отплевываясь кровавой слюной, с пола уже вставал, придерживая челюсть, их шеф, – они недоуменно остановились на пороге, не понимая, кто мог проникнуть в спорткомплекс и нанести такие явственные, хоть и определенно нетяжелые побои Ольховику и его телохранителю и, по сути дела, правой руке Спиридону, который, как всем им известно, был мастером спорта по боксу и в свое время провел несколько боев в первенстве России в полутяжелом весе.
– Ушли? – прохрипел Леонид, морщась от боли в разбитой челюсти.
– Кто? – выдавил один из охранников.
– А… да все равно. Не вам их ловить, болваны. Мангуст… Мангуст прикатил на очередную гастроль.
– Мангуст? – переспросил бритый парень с большой круглой головой, и по его широкому лицу прокатилась плохо скрытая тревога. – Курилов, что ли?
– А-а, – простонал Ольховик. – Чего уж там… и с ним какая-то телка… ему под пару. Нашел шакал волчицу… Да… Где Спиридон?
– Да вон он, на полу… с проломленным чердаком.
– А, ну да, – с трудом выдавил шеф, массируя скулу. – А Остап? Где Остап?
Ответом ему было лишь неопределенное пожатие плеч. Потом один из парней тупо заглянул под стол, за холодильник и даже зачем-то в бар и произнес:
– Его тут нет.
Ольховик, тяжело ступая, направился к двери, ведущей в сауну, и резким ударом ноги распахнул ее.
И увидел то, что, в принципе, планировалось изначально… но не в такой момент.
На краю маленького бассейна сидел Остап. На его обычно угрюмом лице плавало слепое, полнокровное наслаждение, он даже прикрыл глаза, словно боясь расплескать его. По здоровенному телу парня время от времени пробегали смятые конвульсии мучительного, будоражащего удовольствия… он жмурился и время от времени издавал раскатистый мурлыкающий звук, который с тем же успехом воспроизводится на свет божий сытым, умиротворенным жирным котом.
Причиной всей этой истомы, кажущейся такой оскорбительно неуместной на фоне последних событий, была Анжела, которая, приспособив к своей ротовой полости внушительный агрегат бандита, поддавала – вероятно, с перепугу – такого орального секс-жару, что Остапа просто переклинило и заколбасило. Вероятно, никакая минетных дел мастерица доселе не ублажала его так виртуозно.
В глазах Ольховика появилось неуловимо жуткое выражение, которое, несомненно, отбило бы у его подчиненного тягу к плотским удовольствиям дней этак на пять, увидь он лицо своего шефа.
– Вот до чего доводит неуемная тяга к беспорядочной половой жизни, – потемнев лицом, тихо, но внятно проговорил Леонид и, когда тело Остапа выгнулось в преддверии накатывающегося оргазма, выхватил из кобуры рядом стоящего охранника пистолет и дважды выстрелил прямо в голову своему недавнему работнику. Так опростоволосившемуся. Не заметившему ни позора своего шефа, ни того, как внезапно и неотвратимо рухнула на него смерть.
Хотя оргазм многие тоже любят сравнивать с маленькой смертью…
