Книга: Отпущение грехов
Назад: Глава 10 Человек, приятный во всех отношениях
Дальше: Глава 12 Неожиданная развязка

Глава 11 Котельная поселка Заречный

Я вернулась домой около пяти вечера. Уже темнело. Вернулась я на отремонтированной машине – Павел Николаевич сдержал свое слово. Более того, мне не только отремонтировали ее, но и перекрасили в темно-вишневый цвет, потому что прежнее покрытие безнадежно испортилось.
Павел Николаевич оказался безукоризнен во всем: каким-то невероятным образом он угадал, в какой именно цвет я давно собиралась перекрасить свой «Фольксваген».
Я пыталась отдать ему деньги, но он заявил, что если я сделаю это, то он наймет людей, которые разобьют мою машину, а потом подарит новую.
По-моему, примерно в таком же духе в свое время высказывался граф Монте-Кристо.
– Что, в ФСБ повысили зарплату? – улыбнулась я.
– Ведь все время жалуетесь, что денег мало платят, – ввернул Курилов, который одновременно разговаривал с каким-то сомнительным автодилером о покупке «Мерседеса» – того самого, по взаимозачету за десять процентов стоимости.
Чехов только загадочно улыбнулся…
…Первое, что я увидела, войдя в квартиру, был Докукин – трезвый и мрачный. Он сидел на самом краю дивана на смятом пледе, сжимая голову обеими руками, и тихонько раскачивался взад-вперед. Вокруг него бегали тетя Мила и только что вернувшаяся с работы Олимпиада Кирилловна.
– Во всем виноват Чубайс! – агрессивно восклицала последняя, потрясая пакетом с молоком, который она принесла своему племяннику для опохмелки. – До чего народ довели… паразиты!
Я покачала головой и вознамерилась уж было проскользнуть в свою комнату, как тетя Мила позвала меня:
– Женя… тут Коле нужно чего-нибудь от головы… а ни у меня, ни у Олимпиады Кирилловны что-то не оказалось. Тут такое…
– Да ну? – отозвалась я. – Че, совсем ничего, что ли? Даже какого нибудь пенталгина?
Тетя только развела руками:
– Да не в этом дело. Только что передали в сводке новостей, что сегодня было совершено нападение на институт, где работает Коля. Убиты двое охранников и лаборантка.
– Вот это номер! – вырвалось у меня. – А зачем… причины нападения?
– Сказали, что еще не выяснено. Коля как услышал, ему аж дурно стало. То есть… еще хуже, чем было, хотя я думала, что дальше некуда.
– В смысле, мне нужно сходить в аптеку? – проговорила я, ощупывая все еще ноющую шею в том месте, где к ней приложился толстый ублюдок из команды Ольхи.
– Да, если ты не очень…
– Ну хорошо, – проговорила я и стала надевать обувь, размышляя об очередном преступлении, наверняка совершенном бандитами Ольховика…
* * *
Аптека находилась в нескольких кварталах от дома, и потому путь туда и обратно плюс две минуты в магазине занял примерно минут пятнадцать. Машину я брать не стала – в этом случае нужно было бы делать большой крюк.
Но, как оказалось, мой успешный визит в аптеку еще не означал, что Докукин получит вожделенное лекарство, призванное спасти его от дикой головной боли.
…Первая, кого я встретила на подходах к подъезду, оказалась Олимпиада Кирилловна. Она стояла на ступеньке и воинственно потрясала руками, а из уст ее лились выражения, чья шикарность раздвинула передо мной границы великого и могучего русского нелитературного языка.
Такой экспрессии я не ожидала даже от моей экспансивной и воинственной соседки, помешанной на внутриподъездных разборках и политике.
– Что случилось, Олимпиада Кирилловна? – не без тревоги спросила я.
– Да эти замудонцы, Чубайс их задери, счерномырдили Кольку, луди их в конский корень!
– Какие замудонцы?
– Да такие… на белой этой… иномарке!
– Чер-рт!! – вырвалось у меня. – Давно?
– Да только что за во-он угол завернули, лысые педрилы! Только ты ушла, в дверь звонок! Я-то думала, это ты зачем-то там вернулась, а это гориллы энти блядские, шлеп их мать перетудыт! Кольку хвать – и след простыл! И еще про тебя спрашивали… волки позорные! Я сказала, что тебя нет и не будет.
Больше я слушать не стала, а буквально прыгнула в стоявшую тут же у подъезда машину.
Догнать! Выследить! Быть может, это станет ключевым моментом в той сложной игре, что затеяли вокруг нас Ольховик и профессор Клинский. Ведь, судя по всему, бандиты действуют в авральной ситуации жесткого цейтнота, если среди бела дня – ну пусть с легким уклоном в сумерки – похищают человека, да еще из чужой квартиры.
Если даже и не учитывать кровавого инцидента в медицинском университете, который тоже скорее всего был инициирован и осуществлен ребятами Ольховика.
Выруливая со двора, я позвонила Курилову:
– Костя, Докукина умыкнули, как кавказскую пленницу. Следую за ними. Я так думаю, они едут в Заречный.
– Вот это номер! – раздался возбужденный голос Курилова. – А мне только что подогнали новый «мерс». Надо посмотреть, каков он в деле. Надеюсь, менты не будут на меня в претензии за превышение скорости!
– Ты что, собрался…
– Конечно, еду в Заречный! Надо же устроить прощальные пляски с зареченскими чертями, песиками, сторожами с водокачки и прочей нечистью, тем более что завтра поздно вечером я уезжаю из города по новому заказу.
– Ладно! – Больше я не могла говорить, потому что следовало сосредоточиться всецело на погоне.
Белая машина была прекрасно видна примерно в ста пятидесяти метрах от меня. Я мысленно возблагодарила бога, что профессор Клинский избрал такой благодарный цвет, как белый, потому что, будь автомобиль, скажем, черным или синим, слежка значительно затруднилась бы.
…Интересно, а что было бы, не пойди я в аптеку? Если бы не докукинская хвороба, визит ольховиковских ребят застал бы меня лежащей на кровати. Убивай – не хочу!
Убивать-то меня, быть может, и не стали бы, но уж наверняка я попала бы в чреватую осложнениями – особенно осложнениями здоровья – ситуацию.
Впрочем, те, за кем я сейчас следовала, могли поступить предельно просто и сейчас: завернули бы в какой-нибудь проулок, покатались бы там по кварталам, а потом вызвали вторую машину (если она не болтается где-нибудь поблизости) и зажали меня в какой-нибудь арке. Вышла бы молодецкая кодла человечков в десять, против которых никаких аргументов у меня не нашлось бы – только факты, опубликованные бы на следующий день в газетах и пущенные в телевизионных криминальных хрониках: «Во дворе дома номер шестьсот шестьдесят шесть обнаружен труп молодой женщины неопределенного возраста, неопределенной национальности и даже неопределенного пола. Единственное, что удалось установить, – это то, что смерть была насильственной, поскольку следственный эксперимент позволяет утверждать, что она не могла сама выпустить в себя восемнадцать пуль и еще две контрольные в голову…»
Впрочем, теперь не до шуток. Это только Константин Курилов может балагурить и паясничать в экстремальной ситуации, я же полагаю, что это лишь никчемная бравада: всему свое время.
…Но, по всей видимости, похитители Докукина не замечали «хвоста». Возможно, просто не понимали, что за ними едет та самая машина, что сегодня днем так удачно была атакована крепкими ребятами под водительством милого белокурого хлопца. Все-таки в автосервисе подновили мой «Фольксваген» изрядно, да и цвет теперь стал другим.
Конечно, существует такая неприятная деталь, как передний номер, но в связи со слякотью он был целомудренно задернут плотной завесой подсыхающей грязи.
Хотя модель «Фольксваген» – «жук» довольно редка даже для Москвы, не говоря уж о Тарасове. Возможно, бандиты просто не ожидали преследования и потому утратили бдительность.
Так что, по всей видимости, я могла следовать за ними, не опасаясь быть узнанной, почти до самого Заречного. А там, в безлюдной местности, где иномарка была ненамного более частым явлением, чем сошествие на землю святого духа, – там все будет куда сложнее.
…Похитители Докукина! Как все-таки комично звучит это словосочетание, несмотря на сложившуюся отнюдь не смешную ситуацию, лихорадочно отметил мозг, и мои губы искривились тонкой, с легким оттенком презрения, мимолетной усмешкой. Это только Коля Докукин мог быть похищенным второй раз за два дня.
Это, как говорится, полный бамбарбиа кергуду – как говаривал Балбес, один из незабвенных сторожей кавказской пленницы…
* * *
По мере того как расстояние до Заречного таяло, вокруг таял и дневной свет – весенняя ночь опускалась стремительно, как сбитый «Ил-62».
И потому, когда мы проехали мимо КП ГИБДД (от него до Заречного было примерно четыре километра) и свернули к Волге по разбитой дороге на поселок, к этому времени почти совершенно стемнело.
Более того, чтобы не быть замеченной, мне пришлось выключить фары и габаритные огни и на свой страх и риск ехать в полной темноте.
Если бы дорога до Заречного была мало-мальски сносной, я еще могла бы избежать неприятной тряски и попадания в чудовищные выбоины и колдобины, но так как все это оставалось лишь несбыточной мечтой, то два раза я стукнулась головой о потолок, после того как меня подкидывало чуть ли не на метр, однажды прикусила себе язык и уж наверняка разделала под орех все днище моей многострадальной машины, которая только сегодня прошла через такое горнило испытаний.
Если бы те, за кем я следовала, ехали, скажем, на джипе-внедорожнике, мне пришлось бы худо: даже ценой полного демонтажа машины я не смогла бы удержаться за ними.
Но, по всей видимости, это была или «БМВ», или «Вольво» – мне никак не удавалось разглядеть точно, – так что у парней Ольховика проблем было не меньше, чем у меня.
Правда, они ехали с включенными фонарями, но такое преимущество компенсировалось моим, прямо скажем, изрядным водительским мастерством.
И вот я увидела старое кладбище. Не доезжая метров ста до него, белая машина остановилась и продолжала оставаться в неподвижности около двух минут.
Потом дверца открылась, и наружу высунулась чья-то совершенно лысая, словно отполированная, башка. Да нет, это не лысина!
…Теперь понятно, зачем они остановились перед кладбищем. Теперь понятно.
Надевали противогазы.
Я машинально пошарила по правому сиденью, словно тщась найти на нем спасительное защитное приспособление, а потом ткнулась лбом в руль и тяжело задумалась.
Мне туда не попасть. Мне туда не попасть, потому что, даже если я храбро сунусь вслед за ними в эту адскую атмосферу, пронизанную галлюциногенным ужасом, у меня очень быстро поедет крыша – и только бог ведает, что со мной случится.
Бог – или дьявол, что куда ближе к истине.
При одном воспоминании о том кошмарном вое на боло… на кладбище, выстрелах, хрипящих ходиках и перекошенном лице Коли Докукина, который рухнул с кресла как безжизненная кукла, волосы зашевелились у меня на голове. Не исключено, кстати, что эти гипотетические галлюциногенные испарения доходят – в сильно разреженном виде – и сюда.
Тем временем белая машина завелась и медленно тронулась с места.
Что же делать?
А ведь в то же самое время мы могли сидеть с Костей Куриловым в ресторане, смеяться, говорить исключительно о приятных вещах, пить прекрасное вино…
Мысль сверкнула, как молния, и я аж ударила кулаком по рулю от захвативших меня чувств. Ну конечно, как же я могла забыть!
Алкоголь!
Алкоголь, полностью и большей частью нейтрализующий действие этой отравы!
Я лихорадочно открыла бардачок и буквально вырвала оттуда бутылку дорогущего джина «Гордонс». Быстро открыла ее и начала лихорадочно заглатывать ее содержимое.
Со стороны это, вероятно, выглядело очень забавно: не пей, красавица, при мне ты пойла Грузии печальной… Вероятно, любому дико изголодавшемуся по любимому зелью наичудовищнейшему алкоголику я в эту минуту дала бы сто очков – или сто граммов – форы.
Белая «БМВ» – или «Вольво» – не успела проехать по раздолбанной дороге и полутораста метров, а я уж выхлестала не меньше трехсот граммов и теперь только отдувалась, быстро приходя в себя после этого впечатляющего алкогольного спурта.
Не путать со спиртом.
Чувствуя, что по телу уже стремительно разливается приятное дурманящее тепло, я тронула машину с места и последовала за похитителями Николая. Через пятьдесят метров мне стало очень легко и весело, и я вспомнила, как мы, напоровшись водкой в доме Докукина, прыгали с Куриловым по дому, как две распоясавшиеся хулиганистые обезьяны, горланили песенку «На Тихорецкую состав отправится, вагончик тронется, перрон останется…» и кидались друг в друга апельсинами и бананами, которые Константин приобрел в супермаркете. Ну и так далее…
Но все одно, лучше так, чем сходить с ума.
Мы проследовали мимо всего поселка. Такое впечатление, что он мертв и никто тут давно не живет, – ни единого звука, ни единого огонька. Надо полагать, все жители, накачавшись термоядерным самогоном местного производства, валяются прямо на местах его распития в нетранспортабельной кондиции.
Только однажды тишину прорезал приглушенный пьяный вопль какого-то забулдыги и тут же затих, бесследно растворился в ночной тьме.
Белая машина следовала к зданию котельной.
Проехав вдоль ржавых рельсов, она вырулила в пролом бетонного забора и скрылась за ним.
Так… котельная. Вероятно, путь бандитов лежал именно сюда.
Да, так и есть – хлопанье дверей, приглушенные голоса, клин яркого света, вероятно, вырвавшегося из открытой двери здания.
Я остановила машину в нескольких десятках метров от пролома за каким-то покосившимся старым сараем. Взяла из бардачка пистолет и – после некоторого раздумья – недопитый джин. Бесшумно выскользнула наружу и направилась к котельной.
Я не рискнула соваться в пролом, потому что, по всей видимости, он находился в зоне прекрасной обозреваемости из здания. Поэтому спустилась почти к самому берегу Волги, к старому причалу, состоявшему из нескольких сцепленных друг с другом ржавых понтонов и навешенных на них старых автомобильных покрышек.
Отсюда я начала подниматься по крутой, изломанной извилистой тропинке к нависшей надо мной темной громаде стены. Снизу она казалась особенно впечатляющей, несмотря на то что на деле была не выше двух с половиной – трех метров.
Сверху послышался шум двигателя подъезжающей машины, и я подумала, что очень вовремя спрятала свой «Фольксваген» за сараем, а сама избрала обходной, а не прямой путь.
Через минуту я была у стены. Нашла между мощными бетонными плитами щель, достаточную для того, чтобы протиснуться вовнутрь, и оказалась во дворе котельной.
Конечно, если это была котельная. По крайней мере, так утверждал Докукин, но мнению этого человека, способного спутать дар божий с яичницей и, извиняюсь за выражение, хрен с пальцем, стоило доверять с большой оглядкой.
Для котельной здание было великовато. Что-то не припомню я котельных, для которых отводится довольно внушительный двухэтажный корпус размером с добрую школу на полторы тысячи человек.
Возможно, тут и была раньше школа, но потом за ненадобностью – за отсутствием молодежи – ее расформировали, а корпус отдали энергетикам.
Двор был завален каким-то совершенно кошмарным хламом, в котором, вероятно, постеснялась бы рыться самая захудалая бродячая собака.
Окна корпуса были заколочены. Ни один клинышек света не пробивался сквозь них, и, если бы я не знала, что туда подъехало две машины, в которых сидело никак не меньше пяти-шести человек, а то и целый десяток, я никогда не предположила бы, что за этими стенами может находиться что-то живое.
Голова вдруг закружилась, как если бы меня подхватило огромными качелями, и, почувствовав пронизывающий ломкий холод в позвоночнике, я упала на колени, лихорадочно выхватила бутылку джина и отхлебнула два больших глотка, второй из которых тут же встал в горле комом, и меня едва не выворотило наизнанку.
Черт! Если я буду продолжать в том же духе, то очень скоро превращусь в беспролазную пьянь. С другой стороны – неизвестно что будет, если не пить этот проклятый джин вообще…
Я поднялась с земли, ощущая в ногах предательскую леденящую дрожь, и, решительно отбросив бутылку, достала пистолет, сняла его с предохранителя и двинулась вперед.
Выглянув из-за угла, приметила серебристый джип «Лендровер» и вспомнила, что точно такой же видела сегодня днем у Волжского РОВД.
Значит, пожаловал Ольховик собственной персоной.
Прокравшись вдоль стены, я застыла возле неприметной двери, окрашенной в серый с темными ржавыми подпалинами цвет. Старая дверь.
Я наудачу ткнула в нее плечом, и, к моему удивлению, дверь открылась, тихо при этом скрипнув. За ней оказалось темно, тихо и тепло. Так, словно тут в самом деле была котельная.
И в тот же момент на мою голову рухнуло что-то неизмеримо тяжелое, в ушах взорвалось, и наползло глухое, тяжелое надсадное бормотание, а перед глазами гулко ухнула белая стена. И опустилась.
И тогда для меня все кончилось.
* * *
– Эх и разит от нее, Борисыч! За километр. Обжабилась, как синерылая.
– Синерылые джина не квохчут, – отозвался суровый голос. – А там во дворе «Гордонс» валяется.
– Кто валяется?
– Не кто, а что. Джин такой. Сколько тебе ни плати, болван, все равно водяру лакаешь. А она все правильно сделала. Умная девка, доперла, что к чему. Я таких баб еще не видел. Недаром с ней Мангуст рассекает.
Я открыла глаза. Прямо передо мной на простом стуле сидел Ольховик, и его красивое, породистое лицо было мрачно и угрюмо. Возле него стоял парень с автоматом Калашникова и второй – прекрасно знакомый мне белобрысый. Тот самый, которого сегодня ткнули носом в асфальт люди Павла Николаевича Чехова.
В комнате сильно пахло спиртом. Это даже я чувствовала, несмотря на то что была вполне определенно пьяна, да еще не до конца очухалась после того удара, которым меня так щедро попотчевали. Пахло уж что-то слишком сильно – ну явно не оттого, что я надышала.
– А-а-а, Женечка проснулась, – выговорил белобрысый своим неизменным издевательским тоном и поправил очки на переносице. – Что-то у нее с головкой… не иначе как стенку проломить хотела.
– Молчи, Ванька, – бесцеремонно оборвал его Ольховик. – Добрый вечер, Евгения Максимовна. Как ваше самочувствие? Вы уж извините, что мои дуболомы вас так, но, согласитесь, вы сами дали для того повод.
– Как вы меня выследили?
– Пить надо меньше, – презрительно сказал белобрысый Ванька.
– Вы влезли не в свое дело, Евгения Максимовна, – холодно сказал Ольховик. – Боюсь, что не смогу сохранить вам жизнь.
Это было сказано тоном, каким произносится, скажем, ресторанная фраза «к сожалению, все столики уже заказаны».
– Вот как? – произнесла я и не без труда приподнялась и огляделась.
Я лежала на деревянной скамейке в почти пустой и очень ярко освещенной комнате довольно значительных размеров. В углу была толстенная вентиляционная труба, рядом – круглая железная печка. Возле нее – здоровенный вентилятор, который работал так интенсивно, что по комнате постоянно циркулировал воздух, пропитанный парами спирта.
– Вы неправильно повели себя с самого начала, – продолжал Ольха. – Неправильно по той простой причине, что вам не стоило лезть в дела Докукина. Если хотите, то с него все это дело – большое дело! – и началось. Нет, не делайте больших глаз – он и представить себе не мог, что будет именно так, как все повернулось.
– А где он сейчас?
– А он в квадратной комнате. С профессором Клинским. Готовит товар.
– Простите?
– Варит «шайтана», – грубо ответил белобрысый и скривил рот.
– То есть как… синтезирует этот самый наркотик, которым тут пропитаны все окрестности?
– А она много знает, – сказал верзила с автоматом и выразительно осклабился, подняв дуло своего оружия на меня. – А, Ольха?
– Да погоди ты, – досадливо проговорил Ольховик. – Тебе бы лишь кого порешить, кретин. Вот что, Евгения Максимовна, – медленно, чеканя каждое слово, вымолвил он, обращаясь уже ко мне, – сейчас я дам вам телефон, и вы позвоните вашему другу господину Курилову, чтобы…
– Леонид Борисович, – спокойно перебила его я. – Вы что… считаете меня за окончательную идиотку? Я буду звонить Косте, чтобы подставить его в западню?
– Гы, – сказал верзила с автоматом и переглянулся с Иваном, – а она еще рассуждает.
– Она вообще дама такая… рассудительная, – отозвался тот. – Особенно это оценил Комар… валяется в больнице с переломанной ногой.
– Вы, кажется, меня не так поняли, Евгения Максимовна, – с нехорошим прищуром проговорил Ольховик. – Тут не рассматриваются отказы. А если вы полагаете, что мы удовлетворимся вашими велеречивыми разглагольствованиями об абсурдности моих предложений, так это совершенно напрасно. У меня есть парочка молодцов, которые растормошат и мертвого. Не говоря уж о том, что готова будет сделать ради них молодая, красивая и, главное, живая женщина.
– А, Зареченский филиал гестапо? – произнесла я, принимая вертикальное положение и садясь на лавке.
– Вот именно, – отозвался белобрысый. – И, что самое впечатляющее, и главный Ариец скоро прибудет.
И он засмеялся, очень довольный своей сомнительной шуткой.
Я взглянула на часы: около девяти вечера. Насколько могла судить, прошло около полутора часов с того момента, как я подъехала к зданию котельной.
– Значит, Курилова вам надо? – тихо, с усилием проговорила я, глядя на свирепые физиономии ольховиковских подручных и изображая мучительное раздумье на лице. – Ну хорошо… услуга за услугу. Я позвоню Курилову и скажу, что вам там надо, а вы… вы отведете меня к Докукину. Все-таки зря, что ли, я вас вела?!
– Куда-а ты, тропинка-а, меня привела-а-а… без милой принцессы-ы мне жизнь не мила-а-а… – неожиданно чистым и сильным голосом пропел белобрысый Ванька и вопросительно посмотрел на босса. Хорошие у мальчика вокальные данные, ничего не скажешь.
Ольховик посмотрел на меня в упор: вероятно, не ожидал, что я так быстро соглашусь. Но мой подавленный вид и особенно тоненькая струйка крови, стекавшая по моему лбу, которую я беспомощно трогала пальцем, быстро убедили его в том, что он несколько перехвалил достоинства Жени Охотниковой, в отдельных кругах известной под звучным именем Хамелеон.
Вероятно, он наводил обо мне справки и понял, что меня лучше переоценить, чем недооценить.
– Значит, к Докукину? – проговорил он. – Ну хорошо, Женя. Тем более, что я и сам собирался пойти посмотреть, как там проходит синтез.
– Значит, тут лаборатория… – пробормотала я.
– Вот именно. Только попрошу вас, Евгения Максимовна, без фокусов. Вот вам телефон, звоните.
– Разрешите, я позвоню только после того, как увижу Николая Николаевича.
– Так она че, неровно дышит к этому носатому обмылку, чо ли? – хмыкнул амбал с автоматом.
Ольха смерил меня холодным взглядом и проговорил:
– Только из моей симпатии к вам.
– Хороша симпатия, – сказала я. – Сделали лестное предложение отгрузить на местное кладбище.
– Успокойтесь, – проговорил Ольховик, – вас похоронят на другом кладбище. Выводи ее, Китаец.
Парень с «калашом» кивнул мне на дверь и проговорил:
– Давай шуруй, и не вздумай торкаться – шлепну как таракана!
* * *
В саму лабораторию нас не повели: как объявил мне Ольховик, туда можно было заходить только в полном защитном комплекте. Меня посадили в маленькую комнату с металлическими стенами, залитую просто ослепительным белым светом нескольких мощных люминесцентных ламп, и вручили сотовый телефон, а Ольха распорядился вызвать Докукина и Клинского и узнать, как идет процесс синтеза.
…Конечно, они не знают, что Курилов уже болтается где-то в районе Заречного, если он, конечно, по пути не попал в аварию или не влип во что-нибудь еще, на это он был большой мастак. Но дела все это не меняет.
– Что ему говорить-то?
– Скажите, пусть подъедет к котельной, договоритесь, что будете ждать там.
Я набрала номер и услышала неожиданно резкий и взволнованный голос Курилова:
– Слушаю! Это ты, Женька?
– Да, это я. Костя, ты можешь подъехать к котельной в поселке Заречном?
– Так я…
– Подъезжай через час, буду тебя ждать, – перебила я, не давая сказать ему ни слова, потому что Ольховик прослушивал этот разговор. – Все.
Как только я закончила беседу с Куриловым и передала телефон настороженному Ольховику, мощная металлическая дверь, ведущая в лабораторию, отворилась, и в нее прошмыгнул человек, тут же поспешно захлопнувший ее за собой, словно опасаясь, что вслед за ним в комнату проникнет что-то смертельно опасное.
Да так оно и было.
На нем надето какое-то подобие армейского защитного комбинезона и белая маска, похожая на респиратор, но несколько иначе устроенная. Голову закрывала зеленая резиновая шапочка, как у пловца.
Человек рассеянно огляделся по сторонам и шагнул вперед. Взгляд его расширенных мутных глаз упал на меня, он смотрел, словно я была стеклянная, словно он не видел меня, – и вдруг вздрогнул всем телом и сорвал с себя сначала «респиратор», а потом зеленую шапочку.
– Женька… как ты здесь?.. – пробормотал он.
Это был Николай Докукин.
Назад: Глава 10 Человек, приятный во всех отношениях
Дальше: Глава 12 Неожиданная развязка