Глава 9 Два лица профессора Клинского
После того как я приняла душ, привела себя в порядок и наскоро перекусила, я занялась тем, чем давно собиралась заняться, – а именно персоной Сергея Сергеевича Клинского.
Все смутные подозрения, все аналитические выкладки и впечатления минувшей ночи – все выплыло и сомкнулось вокруг фигуры профессора Клинского.
И тем более, что против него не было никаких улик…
Нет, я вовсе не бралась утверждать, что он в чем-то виновен. Ничуть. Просто этот человек мог играть какую-то странную, до конца нераскрытую роль во всем том, что вовлекло несчастного Колю Докукина, а потом и нас в круговорот совершенно необъяснимых и попросту жутких событий.
Я села за компьютер и после некоторого колебания ввела код доступа к генеральной базе данных ГУВД. Этот код был сообщен мне одним из довольно высокопоставленных сотрудников управления внутренних дел, тем самым, кто подтвердил мне факт смерти престарелой жительницы поселка Заречный.
«Клинский, Сергей Сергеевич». Та-ак, тут ничего интересного, краткая справка по биографии, учеба, работа, участие в комсомольской работе, аспирантура… а вот это уже веселее: стажировка в психиатрической клинике по профилю параноидальных психозов… такая, понимаете ли, узкая направленность.
Судимостей не имел, проблем с правоохранительными органами – тоже. Вероятно, последнее задержание трехдневной давности еще не успели внести… деятели. А вот с ГИБДД у Сергея Сергеевича не сложилось.
Стоп! Это что такое?
Согласно протоколу Государственной инспекции безопасности дорожного движения Заводского района, Клинский Сергей Сергеевич был задержан сорок пятым КП в порядке выборочной проверки документов… Документов при себе не имел. Опа! Это было примерно три недели назад. В десять вечера. Сорок пятый КП, где это?
Я вывела на экран план города с обозначенными на нем контрольными пунктами ГИБДД. И невольно подалась вперед.
Сорок пятый КП находился в трех километрах от поселка Заречный.
Я вскочила с кресла и бросилась к Докукину. Схватила его за плечо и начала трясти. Тетушка смотрела на меня как на полоумную, но не вмешивалась.
Наконец Николай Николаевич подал признаки жизни и попытался открыть слипшиеся и опухшие глаза.
– Коля! Ну-ка, открой ротик и ответь мне на один вопросик…
Ротик-то он открыл, но вопрос я задать так и не успела, потому что от Коли пахнуло таким великолепным букетом перегарных ароматов, что у меня едва не заслезились глаза и не завились штопором ресницы, а в горле невольно запершило.
– А-а?
– Коля, – быстро зашептала я, стараясь не наглотаться миазмов и вспоминая, что накануне Докукин пил еще и самогон – отсюда такой специфический аромат, – Коля, к тебе в гости когда-нибудь приезжал Клинский?
– А-а-а?
– К тебе в гости…
– Нет, не приезжал, – внезапно злым и ясным голосом ответил Докукин, – ни-ког-да не приезжал… в-в-в… дай поспать!
– Но…
– Ни-ког-да… – повторил он и на последнем слоге завалился на спину и захрапел.
Я вернулась к компьютеру.
Значит, Клинский никогда не приезжал в гости к Докукину. По крайней мере, если верить Коле, а ему я пока что верила. Ведь все то, что он ни говорил мне, самое нелепое, абсурдное и неправдопобное, всякий раз оказывалось правдой.
Теперь что касается Клинского. Так… у него не было документов, и его задержали. Машину отогнали на милицейскую стоянку. Машина… какая у Клинского машина?
«Форд-Эскорт» девяносто третьего года выпуска, приобретен в мае девяносто восьмого года. При покупке был синим, через несколько месяцев перекрашен в белый, что и зарегистрировано при техосмотре-2000.
Та машина, которую видел на кладбище старик Кузьмич, тоже была белой. И человек… седой, солидный, весьма интеллигентного вида. Все совпадает – и время посещения, и цвет автомобиля.
Быть может, этот человек и был Клинский. Ходил по кладбищу, которое через несколько дней зальет весенним паводком, и что-то искал…
Дотянулась до телефона и набрала рабочий номер своего информатора…
* * *
Когда я вошла в серое двухэтажное здание Волжского РОВД, где содержался Сергей Сергеевич Клинский, пробило час дня. Был такой великолепный весенний день, что просто не верилось, будто где-то километрах в двадцати отсюда есть место, от которого веет смертью и безумием. Где умирают так же упорно и обильно, как пробивается сквозь корявый, изъеденный трещинами асфальт молодая трава. Где залитое кладбище напоминает об Откровении Иоанна Богослова и темных средневековых легендах, а пьяный кладбищенский сторож может показаться ангелом смерти.
Я поднялась на второй этаж и направилась туда, где согласно договоренности меня уже ждали, чтобы отвести на встречу с Клинским. Кабинет сорок два.
Я шла вдоль стены и отсчитывала: тридцать девять, сорок, сорок один…
Та-а-ак, а это еще кто?
В человеке, который едва не наткнулся на меня, а потом поспешно отстранился со стремительностью, благодаря которой его не заметил бы почти каждый, я признала своего вчерашнего милого собеседника в спорткомплексе «Святогор».
Ольховик.
И он явно не хотел сталкиваться со мной лицом к лицу, потому что поспешно отвернулся и буквально ткнул носом в стену своего спутника – судя по всему, Спиридона.
Ну и ладно. Не очень-то и хотелось. Не думаю, что, столкнись я с ними нос к носу, у нас сложился бы очаровательный разговор об особенностях орнаментальной прозы и раннего модернизма Вирджинии Вулф.
Я прошла дальше и, найдя искомый кабинет, постучала и вошла.
– Добрый день. Моя фамилия Охотникова. Я…
– Да-да, – быстро проговорил молодой капитан. – Меня предупредили. К Клинскому?
– Да, именно так.
– Что-то к нему зачастили, – проговорил он. – И все по каким-то блатным договоренностям.
– Простите? А что… у него кто-то недавно был?
– Да только что ушли. Двое серьезных таких парней. Капитан Корнеев сказал, что это вроде как его… коллеги по работе, что ли.
– Коллеги… – пробормотала я. – Сдается мне, что я знаю этих коллег. То-то Ольха так шарахнулся, словно увидал самого дьявола во плоти…
* * *
У профессора Клинского оказалось куда более незначительное и малопрезентабельное лицо, чем я ожидала. Что-то неестественное было в его ссутуленных плечах и нарочито замедленном шаге, в этих седых прядях, так не вязавшихся с выразительным звериным блеском темных глаз и угрюмой складкой на переносице.
В последний раз, когда я его видела, он выглядел куда более привлекательно и впечатляюще.
Впрочем, КПЗ – это, как говорится, не номер люкс в пятизвездочном отеле на Гавайских островах.
Правда, у меня создалось впечатление, что Клинский пытается играть эту выхолощенность и обессиленность, и довольно неудачно. Потому что каждый раз при взгляде на его ссутуленные плечи мне казалось, что они вот-вот разогнутся… да и на всем его облике лежала печать искусственности, словно жизнерадостный Сергей Сергеевич старательно принуждал себя играть изможденного узника, а против этой игры бунтовал весь его организм.
– Десять минут, – коротко проговорил приведший его милиционер и вышел. Ого, довольно много. Обычно ограничиваются тремя. Ну, да тут за меня отзвонил влиятельный человек, так что можно сделать и некоторые послабления – в основе своей малосущественные.
– Здравствуйте, Сергей Сергеевич, – проговорила я. – Вероятно, вы меня не знаете. Я знакомая вашего ассистента Докукина Николая Николаевича.
Он молча выслушал все это, но даже не посмотрел в мою сторону.
– Я, конечно, понимаю, что в нынешнем вашем положении вам не до разговоров, но так или иначе, помогая мне, вы можете помочь себе.
– Я вас не знаю, – наконец пробасил он, отворачивая лицо так, словно от меня нехорошо пахло. Как, скажем, от гражданина Докукина, который в данный момент давал храпак-сюиту в моей квартире.
Я подошла к профессору поближе.
– Меня зовут Евгения Максимовна. Можно просто Женя. Мы виделись в вами мимоходом раза два или три, но я думаю, что вы меня не запомнили. Да это и не суть важно. Дело в том, что накануне произошел ряд непонятных событий, в которые так или иначе вплелось ваше имя. И я думаю, Сергей Сергеевич, что, ответив на них, вы, можно сказать, спасете Докукина.
…Нет, этот профессор довольно угрюмый и малообщительный тип. С тех пор как я видела его в последний раз – а прошло уже более полугода, – он явно изменился не в лучшую сторону. Конечно, стоит учитывать то обстоятельство, что заключение за решетку не способствует проявлению балагурства, юмора и отточенного, с привкусом нарочитой, несколько старомодной деликатности (хотя тогда мне показалось, что профессор просто играл ее) красноречия – то есть всего того, что так запомнилось мне в Клинском.
И как он упорно не желает ничего говорить и отворачивается от света!
– Сергей Сергеевич…
– Нет, – глухо сказал он. – Придите завтра.
Я насторожилась:
– Простите, Сергей Сергеевич, я понимаю ваше состояние, но все, о чем я хочу вас спросить, очень важно, и потому откладывать разрешение этих вопросов смерти подобно…
Говоря все это, я приближалась к Клинскому размеренными, короткими шагами. Он словно и не видел меня – не хотел принимать факт моего наличия в камере.
– Ну хорошо, – произнесла я, прервав поток собственного красноречия, – приду завтра. Всего хорошего.
– Угу, – отозвался он, и в тот же момент, протянув руку, я с силой дернула его за прядь седых волос.
…Они подались неожиданно легко – он даже не успел толком понять, почему его длинные седые волосы внезапно проявили свою гадкую сущность и оказались коротко стриженным под расческу «ежиком».
Без малейшей примеси седины.
– Превосходно, – сказала я. – Просто превосходно. Я так думаю, что вы, блестящий господин Клинский, быстро поменяли амплуа с момента нашей вчерашней встречи. Кажется, вчера вы именовались несколько иначе… Спиридоном, что ли.
Он смотрел на меня разинув рот, очевидно, еще не понимая, что с ним произошло то, чего следовало опасаться больше всего. Потом лицо, со знанием дела загримированное под обличье человека средних лет, начало кривиться в недоуменной гримасе изумления, к которой рано или поздно должна была примешаться ярость.
И она пришла. И как только это произошло и взгляд Спиридона, упорно тыкавшийся в стену на протяжении всего нашего невразумительного диалога, буквально вонзился в мое лицо, – в тот же момент я увидела, что он нисколько не похож на Клинского. Бесспорно, общие черты совпадали. Но, помимо черт лица, существовали и другие характеристики, а вот их Спиридон копировать уже не мог и потому верно скатывался к своему естественному состоянию и мироощущению.
И судя по всему, в этом мироощущении немалое место занимала агрессия.
Он буквально подскочил на месте, а потом грубо схватил меня за шею и, притянув, проговорил свистящим от злобы голосом:
– Ты что же это… сука? Да ты хоть знаешь, во что ты, падла, влезаешь? Бери-ка ноги в руки и пи…уй отседова, шмара понтовая!
– Серге-ей Серге-еич, – даже не делая попыток сопротивляться, укоризненно протянула я тоном героя известной комедии, время от времени изрекавшего: «Семен Семеныч!» – Вы ведете себя по меньшей мере несолидно для лица вашего возраста и положения.
И я с размаху нахлобучила парик ему на голову.
Спиридон осклабился, хотя мое последнее движение содержало в себе мало почтения и еще меньше испуга.
– Так-то лучше, – проговорил он, вероятно, сочтя, что я посчитала за лучшее не разглашать обман. – Это правильно. Ты, конечно, девка себе на уме… с Мангустом хороводики водишь, да только оно и нам вот… не стоит тебе перебегать нам дорожку. Ведь в точняк, а?
– Да, Сергей Сергеич, – без всякого выражения произнесла я, а потом коротким движением перехватила его правую руку и, четким приемом завернув ее за спину с такой скоростью, что он даже и пикнуть не успел – вероятно, думал, что я ему сейчас буду ручки лобызать от счастья, как папе римскому, – заплела ему пальцы так, как нас учили в «Сигме». Спиридон буквально захлебнулся от боли.
– А теперь вот что, многоуважаемый пан профессор, – произнесла я. – Будешь отвечать обстоятельно и по делу, иначе, как говорится, будет бо-бо.
– В-в-в… – простонал Спиридон, – да ты че… сучара бацильная?!
– Клинский с вами в деле?
– В-в-в… больно, ссука!!
– Давай колись, а то еще хуже будет!
– Какая тебе разница… – простонал он. – В деле… не в деле… все равно тебе с того ничего не выгадать! Трындец подкрался незаметно… так, крошка?
Он попытался даже засмеяться, и я подумала, что господин Спиридонов уж слишком забывается. И тогда я медленно, чтобы он почувствовал всю гамму ощущений, начала сворачивать его пальцы в трубочку.
Спиридон держался до последнего. Багровел, выкрикивал обрывочные ругательства, попытался даже напеть что-то наподобие: «И передай своим блядям из блока НАТО, что класть свой член на нас пока что рановато», но на самом излете этого жизнеутверждающего заявления взвыл под хруст собственных пальцев… Я ослабила залом и произнесла:
– Ну так как?
– Все равно тебе это ничего не даст, – проговорил он.
– Даст – не даст… так будешь рассуждать со своими шалавами из «Анжелики», – грубо ответила я. – Так что там насчет Клинского?
– Да… у него дела с Ольхой… что именно, я не знаю.
– Да ладно тебе скромничать, парень, – проговорила я. – А к поселку Заречному эти дела никакого отношения не имеют, а?
Он вздрогнул и хрипло засмеялся:
– Откуда мне знать? Это… я ничего не знаю…
– То есть ты ничего не знаешь про Заречный? – И я выгнула ему пальцы так, что хрустнуло уже просто угрожающе, а Спиридон закусил до крови губу и из горла его вырвался, совсем тихий, но исполненный жуткой муки хриплый вой.
– Я ничего не знаю… я только знаю, что Ольховик… что он говорил про какого-то Арийца…
– Арийца? Штандартенфюрера Штирлица?
– Да нет… это кликуха. Но че уж там у них, я не…
– Ладно, – произнесла я. – Понятно. Кто он такой?
– Не знаю… какой-то то ли из Москвы, то ли из Питера… ну пусти руку…
Я ослабила хватку. Спиридон, почувствовав облегчение, закрыл глаза и после долгого молчания пробормотал:
– Ну… теперь ты можешь ломать мне всю клешню… и шею тоже… может быть, она мне скоро уже не потребуется. Раскололся.
– Ишь, как заговорил, – проговорила я и, отпустив бандита, отпрянула к противоположной стене. – Значит, Заречный все-таки имеет отношение к делишкам Ольховика и Клинского?
Он молчал.
– Ну ничего, разберемся. Кажется, у меня уже есть некоторые догадки… благодарю вас, профессор. Всего хорошего.
Последняя фраза была сказана уже в присутствии толстого капитана, который вошел в камеру с крайне недовольным видом и проговорил, не глядя на меня:
– Это вы от… – И он назвал имя и отчество моего знакомого в органах.
– Да.
– Я, конечно, дико извиняюсь, но я все-таки не понимаю, кто вы такая. Если вы не из органов, не из прокуратуры и не из ФСБ, то какого черта вам тут надо.
Судя по всему, герр капитан был изрядно раздосадован. Не исключено, что по весьма простой причине: боялся, что разоблачат замечательного ряженого профессора Клинского.
Потому что, если не ошибаюсь, такие операции, как подмена содержащегося в КПЗ человека, стоит проделывать, только имея за спиной страховочный вариант в лице благоволящего к вам работника РОВД. И быть может, мои предположения не столь далеки от истины.
Я улыбнулась во все тридцать два зуба и ответила:
– Когда вы говорите «какого черта мне тут надо», капитан, то напоминаете мне одного моего знакомого, который листал «Камасутру» и приговаривал при этом: «А счастье было так возможно… и так возможно… и вот этак возможно…»
…Думается, не надо уточнять, и без того понятно, что этим самым знакомым был Костя Курилов.
– Это что еще за херня? – гундосо пробурчал капитан Корнеев.
– А-а… это Пушкин, товарищ капитан. «Евгений Онегин». Так что не надо задавать риторических вопросов: какого черта мне тут надо?
* * *
Когда я вышла из здания РОВД и села в машину, мне показалось, что на меня кто-то очень пристально смотрит. Слежку я ощущала спинным мозгом, это ставилось в «Сигме» в первую очередь: отслеживание ситуации на подсознательном и рефлективном уровне. Вторая сигнальная система.
И на этот раз взгляд чувствовался ну очень доброжелательный. Я думаю, что если его материализовать, то от моего грешного тела остались бы не то чтобы рожки да ножки, а просто сиротливая горстка пепла из крематория концентрационного лагеря Майданек.
Я позвонила Курилову.
Он подал признаки жизни сразу и, как только я произнесла первую фразу, вывалил на меня кучу новостей. По его голосу я поняла, что он чертовски доволен жизнью:
– Все так удачно вышло! Сбагрил я эту тачку с глаз долой, из сердца вон, по совсем неплохой цене… тот козел, которому я ее закинул, сначала предложил ровно вдвое меньше конечной цены… жидовская морда. Думает, что если машина продается срочно, то и можно покупать ее за четверть цены. Гнида! Ну ниче! Когда узнает, что она в угоне числится, то еще больше обрадуется… жук колорадский!
– Костя… – попыталась было вклиниться я, но Курилов продолжал, не давая мне сказать и слова:
– Так что сегодня можно и обмыть хорошую сделку. Тем более я тут по своим каналам нарыл… сегодня к вечеру подгонят почти что халявный «мерс». Обещали скинуть мне за десять процентов реальной стоимости… по взаимозачету, так сказать. Так что, миледи, я намерен пригласить вас в ресторан и хорошенько все это дело провернуть. Отказы не рассматриваются.
– Все это замечательно, Костя, но я сейчас пока что занимаюсь другим…
– Кем это – другим? – ревниво вопросил невыносимый Курилов. – Это что еще за другой? А он еще никогда не падал с Покровского моста в Волгу? На бельевой веревке не висел? В привокзальной камере хранения на правах чемодана не содержался?
– Костя, – укоризненно произнесла я, – сейчас мне удалось кое-что выяснить. Профессор Клинский в самом деле сотрудничает с Ольховиком и его ребятишками. Дела серьезные, судя по тому, что сегодня Ольховик выдернул профессора из КПЗ.
– То есть как это – выдернул? Кинул на лапу, и дело о взятках слили в унитаз, что ли?
– Еще веселее. Подменил. – И я наскоро изложила Курилову обстоятельства своего посещения профессора Клинского, так лихо обернувшегося нашим старым знакомым Спиридоном.
– Н-да-а, – протянул Курилов. – Жить стало лучше, жить стало веселее. Что же ты сейчас собираешься делать?
– Прежде всего позавтракать. То, что я ела дома, завтраком назвать сложно. Да и Докукин… он своим дыханием всю атмосферу отравил.
– Ты приближаешься к английским стандартам. Завтракать в два часа дня – это примерно то же самое, что обедать в семь, как поступают в Британии. Мне приходилось на них смотреть.
– Ну, тогда спасайте меня от голодной смерти, Константин Сергеевич.
– В общем, так, – серьезно сказал Курилов. – Я сейчас нахожусь около «Веги»… знаешь такой ресторанчик на Вольской? Приезжай-ка сюда. Перекусим и соответственно поговорим обо всем, что там у тебя. Так как?
– Хорошо, я приеду. Через четверть часа. Ну… жди.