ГЛАВА 7
Посреди ночи я внезапно проснулась. Голова была совершенно ясной, но меня мучило ощущение непонятной тревоги. Вокруг была кромешная тьма — из-за плотных гардин в комнату не проникал ни один луч света. В ночной тишине не раздавалось ни звука, кроме нежного пощелкивания больших кварцевых часов, но между тем чувство близкой опасности становилось все сильнее. Невольно моя рука сама скользнула под подушку, нащупав металл револьвера.
— Не шевелитесь! — вдруг раздался из темноты негромкий повелительный голос. — Вы меня не видите, а я вижу вас отлично. Вы у меня на мушке и пистолет выхватить не успеете. Все будет совершенно бесшумно. Крошечная капсула с ядом, который не определит ни одна экспертиза, и вы останетесь лежать здесь, пока вас не хватятся соседи.
— Соседи привыкли к моим отлучкам, — возразила я, чтобы не выглядеть совсем уж покорной.
Как бы то ни было, а я села в лужу. Впервые меня так просто и бессовестно застали врасплох. Человек, проникший в мою квартиру, несомненно был настоящим профессионалом. Да еще вооруженным прибором ночного видения.
— Сядьте! — снова заговорил он. — Отодвиньтесь подальше, на край дивана! А то я все-таки нервничаю. Годы, знаете ли…
У него был спокойный мудрый голос, какой бывает у старого опытного преподавателя или врача-психотерапевата. Хотелось доверять и подчиняться ему. Я медленно села и передвинулась на край дивана.
— Хорошо, — сказал незваный гость. — Теперь продолжим.
Раздался негромкий щелчок, и в лицо мне ударил ослепительный сноп электрического света. Я невольно зажмурилась.
— Ого, — с легким удивлением заметил человек. — Я, оказывается, вас знаю, Евгения Максимовна! Ну что же, это к лучшему.
— Зато я вас что-то не припоминаю, — с вызовом заметила я.
— Это естественно, — ответил незнакомец. — Характер моей службы в разведшколе был именно таков, что я знал всех, а меня — только те, кому положено.
«Вот так номер», — подумала я и предложила:
— Тогда, может быть, самое время представиться?
Человек негромко вздохнул.
— Ну что ж, — сказал он. — Для удобства общения зовите меня Иваном Ивановичем. А большего вам знать, право, не стоит. Я подозреваю, что за последние дни вы и так узнали чересчур много лишнего. Сказано же, Евгения Максимовна, — доверительно прибавил он. — Многознание умножает печали…
За последние сутки при мне уже дважды цитировали Екклезиаста, видимо, дела мои и впрямь были очень серьезны.
— И чего же вы от меня хотите, Иван Иванович? — поинтересовалась я. — В столь поздний час? В такой двусмысленной обстановке? Надеюсь, вы не сексуальный маньяк?
— Давайте обойдемся без незамысловатых острот, Евгения Максимовна, — помолчав, строго сказал он. — Вы отлично соображаете. Во время учебы у вас были лучшие характеристики и лучшие показатели. Неужели с тех пор вы катастрофически поглупели?
Что ж, счет уже был два-ноль в его пользу. Давненько не приходилось общаться с людьми из такой высококачественой стали. Пожалуй, с тех пор, как я покинула государеву службу.
— Как я понимаю, вы хотите знать, где теперь находится господин Овалов? — неохотно проговорила я.
— А что же еще? — удивился Иван Иванович. — Ни деньги, ни наркотики, ни револьверы, из которых расстреливают посреди бела дня казенные, между прочим, автомобили, нас не интересуют… Во всяком случае, пока. Итак?
— А почему вы думаете, что я вам что-то скажу?
— Вам, наверное, мешает свет? — вдруг заботливо произнес Иван Иванович и выключил фонарь. — Мне он тоже больше не нужен. Я теперь знаю, с кем имею дело, верно ведь? — Мне показалось, что он бесшумно прошелся по комнате. — Вы спрашиваете, почему я надеюсь на ваш правильный ответ? Понимаете, Женя, я знаю вас, я знаю нашу школу. Дисциплина у вас в крови. Когда дело касается интересов государства…
— Вы забыли, — вмешалась я. — Я теперь на вольных хлебах.
Иван Иванович грустно помолчал.
— Вольных хлебов не бывает, девочка, — ласково сказал он. — И ты это прекрасно знаешь. Сегодня ты служишь державе, завтра барыге, послезавтра — папе римскому. Это не воля, Женя, это — неразборчивость.
— Выходит, разборчивость — это когда прислуживают вам.
— Не нам, Евгения Максимовна, — поправил Иван Иванович. — Родине.
— Если вы представляете родину, — резонно заметила я, — то почему вы являетесь под покровом ночи? Вызовите меня в кабинет днем, повесткой — я приду минута в минуту.
— Евгения Максимовна, вы же учили историю, — мягко продолжил мой невидимый гость, снова переходя на вы. — Бывают такие времена, когда истинные патриоты вынуждены скрываться, как вы выражаетесь, под покровом ночи. И что это означает? Это означает только то, что нужно быть проницательнее и заглядывать в будущее. Увереннее заглядывать. С надеждой.
— Звучит красиво, — одобрительно заметила я. — Вдохновенно звучит. Однако если перевести это на язык улицы, то выходит, что я просто должна сдать вам своего клиента. И знаете, что означает это? А означает это, что моя деловая репутация будет поставлена под сомнение. Со мной перестанут заключать контракты. Я лишусь куска хлеба. И что мне тогда делать? Ждать, когда вы выйдете из-под покрова ночи?
— Ах, вот в чем дело! — с облегчением воскликнул Иван Иванович. — Как же я сразу не сообразил! Евгения Максимовна! Разумеется, мы оплатим все необходимые издержки, не сомневайтесь. Мы — деловые люди. За информацию мы платим щедро.
— Вы не поняли, — возразила я. — Я работаю телохранителем, а не стукачом.
И опять томительная пауза.
— Евгения Максимовна, — заговорил наконец Иван Иванович. — Напрасно вы испытываете мое терпение. Оно у меня безразмерное. А вот времени мало. Дел невпроворот. Для нас буквально каждая минута — деньги. Огромные деньги. Мы не можем вести с вами бесконечные переговоры. Знаете, что будет дальше? Если вы будете упорствовать, мы уедем. Но оставим здесь двух-трех человек, которые будут неотступно следить за каждым вашим шагом. И рано или поздно вы приведете нас к этому подонку. Иначе просто не может быть. Мы всегда добиваемся результата. Но тогда уж вам придется платить по счетам! Сполна платить. Вы готовы к этому?
Я задумалась. Иван Иванович говорил истину. Все именно так и будет. Но, в конце концов, они тоже не боги. Чтобы переиграть их, мне придется вылезть из кожи. Но я постараюсь. А насчет расплаты он, пожалуй, преувеличивает. Сгущает краски.
Но вот угораздило же мужчину моих снов родиться именно в этом городе! Появись он на свет в каком-нибудь Урюпинске, и не было бы у меня сейчас ни забот, ни хлопот.
— Ладно! — решительно заявила я. — Пожалуй, я скажу вам, что знаю. Только будет ли вам от этого прок?
— Разберемся, — деловито откликнулся Иван Иванович. — Выкладывайте, что знаете, а остальное — наша забота.
— Так вот, — сказала я. — Овалова уже нет в городе. Он уехал. На поезде.
— Вы лжете, — прервал меня Иван Иванович. — Овалова на вокзале не видели.
— Странно, — с обидой сказала я. — Странно, что такие профессионалы не заметили нас на вокзале.
— Вас-то как раз заметили, — жестко возразил гость. — Вы там избавились от револьвера, не так ли? Но вашего клиента там не было.
— Может быть, мне удалось отвлечь все внимание на себя?
— Вряд ли! Если он уехал — то на на каком поезде?
— На первом попавшемся, наверное, — невинно ответила я. — Он был в такой панике…
— Нам известно время вашего появления на вокзале. Известно, когда вы ушли. За это время отправилось, я думаю, совсем немного поездов. Проверить фамилии пассажиров будет нетрудно. Но, если нужной фамилии не обнаружится, ваш счетчик будет включен. Вы отдаете себе в этом отчет?
— Несомненно, — подтвердила я. — Отдаю полностью. Хотя тут вы, пожалуй, правы — за последнее время я заметно поглупела.
— Будем надеяться, что это состояние обратимо. Пока еще обратимо, — любезно сказал Иван Иванович. — Ну что ж, разрешите откланяться. Можете меня не провожать — я запомнил дорогу.
Разумеется, я собиралась его провожать. Но не сразу. И незаметно. Как бы ни был он предусмотрителен, я намеревалась выследить его. Мне не нравятся противники-невидимки. В моем мозгу уже выстраивался план дальнейших действий.
Но в этот момент во тьме раздался негромкий хлопок. Я почувствовала короткую острую боль в шее, похожую на укус комара. И тут же голова моя закружилась, мысли рассыпались и смешались в совершенно невообразимую кашу, тело сделалось чужим и невесомым, и мне показалось, что меня, словно пушинку, подхватил ветер и понес куда-то в непроглядную темноту, в такую даль, откуда нет возврата…
Я очнулась от звука телефонного звонка. Аппарат надрывался настойчивым противным треском. В комнате было уже совсем светло. Сквозь гардины пробивались горячие солнечные лучи. Я лежала ничком на диване. В голове гудело, и соображала я с большим трудом. Телефонный звонок вызывал во мне почти физическую боль и отчаяние. С тихим стоном я оторвала распухшее лицо от дивана и сползла на пол. «Ну и видок, наверное, у меня», — подумала я, напряженно пытаясь вспомнить, что такое вчера со мной случилось и как я оказалась в таком плачевном состоянии. Но воспоминания упрямо ускользали.
Преодолевая тошноту и головокружение, я встала и деревянным шагом добралась до телефона. Дрожащей рукой сняла трубку и попыталась сказать «Алло»! Но из горла вырвался только едва слышный хрип.
— Евгения Максимовна? — раздался в трубке бодрый и до боли знакомый голос. — Проснулись? Вот и отлично.
Терзаясь от бессилия, я пыталась понять, где слышала этот голос, но ничего конкретного сообразить не могла.
— Кто это? — просипела я в трубку.
Послышался сдержанный смешок.
— Неужто забыли? — весело произнес голос. — Странно. Вроде не так давно расстались… Это же я — Иван Иванович! Ну, вспомнили? Я ведь чего звоню, Евгения Максимовна? Нехорошо у нас с вами получается. Скверно! Мы проверили в кассах — никуда наш друг вчера не выезжал. Впрочем, я предполагал это с самого начала.
В моей черепной коробке что-то забрезжило. Я вспомнила ночной визит, потом вокзал, перестрелку на улице, а потом и всю историю, которая началась с букета лиловых ирисов.
— У вас еще есть время одуматься, Евгения Максимовна, — голос в трубке сделался серьезным. — Для этого вам даже не нужно ничего предпринимать. Просто отправляйтесь навестить своего клиента — остальное мы берем на себя. Договорились?
— Да мы вроде уже ночью обо всем договорились, — ответила я, прилагая все усилия, чтобы голос мой звучал твердо и уверенно. — Стоит ли начинать все сначала?
— Ну-ну, — задумчиво проговорил Иван Иванович. — Ваша твердокаменная позиция вызывает невольное уважение. Но наше время — время компромиссов. Те, кто не улавливает духа времени, постепенно перебираются на кладбище.
— Туда постепенно перебираются все, — превозмогая жуткую головную боль, ответила я. — За временем трудно угнаться, Иван Иванович!
— Да вы и не пытаетесь, — проронил он с досадой и повесил трубку.
Я постояла минуту, вслушиваясь в тошнотворный звон, который стоял у меня в ушах. Вот так, Женя, сказала я себе, тебя переиграли вчистую. Тебя разнесли в пух и прах, даже не позволив разглядеть физиономию соперника. И все равно главный приз — с платком на шее и гвоздикой в петлице — этот приз не достался пока еще никому. И нужно копить силы для ответного матча.
Сил не было. Голова кружилась, тело меня не слушалось. Иван Иванович вчера немного слукавил — в его капсулах был не яд, а сильнодействующее снотворное, рассчитанное, судя по эффекту, на слонов. Лучше бы он пальнул в меня ядом — я бы сейчас чувствовала себя намного лучше. А теперь, чтобы включиться в игру, мне была необходима медицинская помощь.
Я доплелась до ванной и порылась в аптечке. После долгих бестолковых поисков я все-таки нашла то, что требовалось — маленькую коробочку с десятком шприцев-ампул, в которых был мощный стимулятор, не поступающий в обычную аптечную сеть. Незаменимое средство, если вам требуется сутками не спать или поднять на ноги мертвецки пьяного, или очухаться после того, как в вас выстрелили капсулой со снотворным.
Дрожащими руками я распечатала один шприц и, присев на край ванны, ввела себе лекарство. Наверное, в эту минуту я была похожа на Овалова, использовавшего эту комнату примерно в тех же медицинских целях.
Через минуту я почувствовала, как дрожь в теле унимается, проясняется в голове и бодрее бежит по жилам кровь. Я ощутила необыкновенный прилив сил и стремление к деятельности. Препарат действовал безотказно. Его применение было чревато тяжелыми, плохо поддающимися лечению депрессиями. Но, как поется в одной песенке — «потом мне будет худо, но это уж потом».
Я вышла из ванной новым человеком, фениксом, возродившимся из пепла. Часы показывали десять. Нельзя было терять ни минуты — Овалов, оставшийся без своего зелья, уже, наверное, лез на стенку. Хорошо, если Анна найдет способ его успокоить.
Однако мне следовало соблюдать строжайшие меры предосторожности. Теперь за каждым моим шагом следили, причем следили невидимки, поднаторевшие в этом занятии профессионалы.
Прежде всего я обыскала квартиру и обнаружила сразу два «жучка» — один в телефонном аппарате, другой на кухне. Пока я спала, Иван Иванович славно потрудился. «Жучок» в телефоне я вывела из строя, а тот, что на кухне, трогать не стала, чтобы не дразнить, как говорится, гусей. Все равно от этого устройства им будет немного пользы — подпольных кружков дома я не собираю и планы свои вслух не обсуждаю.
Иван Иванович добрался и до балкона — я поняла, что он заглядывал в оваловский чемодан. По каким-то соображениям он там ничего не тронул. Видимо, вариант экономической блокады был им откинут. Он рассудил, что Овалову уже скоро понадобятся деньги и в момент передачи его легко можно будет сцапать.
Несмотря на это, я собиралась передать Овалову его пакеты как можно скорее. Особенно тот, что лежал в камере хранения на вокзале. Но сначала нужно было проверить автомобиль.
На залитой солнцем улице я не заметила ничего подозрительного. На лавочке мирно грелись соседские старушки. Грузчики из гастронома разгружали с подъехавшего фургона молочные продукты. Возле нашего дома стоял единственный легковой автомобиль — мой «Фольксваген». Я поехала в автомастерскую.
— Как дела? — спросил механик Паша, когда я загнала «Фольксваген» в гараж.
— Средне, — ответила я. — У меня такое ощущение, что в машине появилось что-то лишнее… Можно я тут у тебя ее посмотрю?
— Смотри, — разрешил Паша и уважительно добавил: — Обычно такое ощущение — это насчет лишнего — появляется у автовладельца в тот момент, когда он взлетает на воздух… А ты, значит, заранее. Ну и нюх у тебя!
— Если ты так мрачно мыслишь, — удивленно поинтересовалась я, — то почему не выгонишь меня немедленно из гаража?
Паша махнул рукой.
— Да у меня тут все застраховано! — легко ответил он. — Я сам-то сейчас выйду, а ты — копайся на здоровье!
Паша, как всегда, преувеличивал. Никакой бомбы в машине, разумеется, не было. Зато под багажником я обнаружила миниатюрный радиомаячок на магнитных присосках, который отсоединила и положила в кабину, чтобы был под рукой.
— Бывай, Паша! — крикнула я, выезжая со двора. — Не забывай про страховые взносы!
Распространяя в пространстве неслышные радиосигналы, я покатила на вокзал. Там я без всяких фокусов достала из камеры пакет и вернулась в машину. «Хвоста» за собой я не заметила. Сегодня слежка за мной велась ненавязчиво, с применением технических средств. Видимо, Иван Иванович действительно оставил в городе не более двух-трех наблюдателей.
Выехав на Московскую, я двигалась без остановки до улицы Некрасова, а там, свернув налево, остановилась у ворот какой-то ремонтной конторы. Там во дворе стояло довольно много автомашин, и мой «Фольксваген» вполне мог затеряться в этой компании. Зажав в кулаке радиомаяк и прихватив с собой сумочку, я вышла из автомобиля и осмотрелась. Подходящий объект попался мне на глаза сразу.
Навстречу мне вверх по улице медленно двигался милицейский «УАЗ» с синей полосой. Лица милиционеров казались скучными и непроницаемыми. Я замахала рукой и, когда «УАЗ» остановился, наивным голосом осведомилась, как мне лучше проехать на улицу Шехурдина.
Милиционер с погонами сержанта лениво и снисходительно объяснил мне.
— Ой, спасибо! — воскликнула я, роняя на асфальт сумочку.
Сержант поморщился. Я быстро наклонилась, пришпилила радиомаяк к днищу «УАЗа», подняла сумочку и, выпрямившись, смущенно посмотрела на стражей порядка.
— Я такая неловкая! — сокрушенно призналась я им. — Вечно все из рук валится!
— Бывает, — буркнул сержант и отвернулся.
Они уехали, а я прыгнула за руль и завела «Фольксваген» во двор ремконторы. Мой маневр не вызвал ни у кого возражений, и я, взяв сумочку, отправилась пешком, изо всех сил надеясь, что преследователи не станут игнорировать сигналы собственного радиомаяка.