ГЛАВА 6

— Это началось давным-давно, — сказал Овалов. — После короткого триумфа у меня пошла черная полоса. Я вдруг стал никому не нужен. Мне не предлагали ролей, обо мне никто не писал. Все валилось из рук. Меня, уже привыкшего сорить деньгами и ловить на себе обожающие взгляды женщин, в открытую стали называть неудачником. Я обиделся на весь свет и, разумеется, запил. За мной потянулись долги, скандалы и неприятности с властями. Не знаю, имела ли власть отношение к моим неприятностям, но тогда мне казалось, что дело обстоит именно так, и я крыл наш государственный строй на чем свет стоит. В конце концов мне дали возможность уехать на Запад. Как ни странно, но там я взял себя в руки, и поначалу мне даже удалось кое-чего добиться. Но, видно, мне на роду написано… В общем, я влип в неприятную историю, и мне грозил американский суд и, в лучшем случае, высылка из страны. Я был в панике. И тогда ко мне неожиданно явилась фея. Фея говорила по-русски, имела два метра росту, пшеничные усы и служила в наших родимых органах.

Мне была предложена серьезная поддержка в обмен на некоторые услуги. У меня не было выхода, и я легко согласился. А через полгода я уже так увяз в этой паутине, что оставил всякие надежды выбраться из нее.

Так продолжалось до перестройки. Потом началась вся эта неразбериха, пертурбации, весь это джаз, одним словом, и обо мне как будто забыли. Но в один прекрасный день за мной пришли и увезли на родину.

Я не стану излагать тебе подробности. Многознание умножает печали, не так ли? В наше смутное время все перемешалось. Кто есть кто — об этом лучше не думать. Короче, я работал на ребят, у которых были повадки разведчиков, а интересы… Интересы сейчас, по-моему, у всех схожи — доллары и власть. Единственное, что я чувствовал отчетливо — что работаю уже не на государственную машину. Или не совсем на нее. Мои работодатели, видимо, тоже не сразу нашли свою нишу после перестройки. Не сразу, но нашли. А я был при них чем-то вроде подсадной утки.

Знаешь, как это бывает… типаж… есть актеры, которые всю жизнь играют директоров, генералов. Им и в обыденной жизни хочется отдать честь… стереотип… Вот и я работал стереотипом. Открытый взгляд, белозубая улыбка, крепкое рукопожатие, обаятельный деловой мужчина… Под этой маской мне удавалось по липовым документам заключать самые невероятные сделки, иной раз многомиллионные. Потом все, конечно, лопалось как мыльный пузырь. Ищи ветра в поле! С такими гастролями я объездил пол-Европы. Под солидным прикрытием, конечно. Но все равно такая игра не может продолжаться бесконечно. Я выработался. Моя физиономия примелькалась. По-моему, мной заинтересовался Интерпол. Последнее, что мне удалось — я вовремя почуял запах жареного и смылся. Но, как видишь, удачи на этом закончились.

Я покосилась на его понурую фигуру и заметила:

— Ты забыл упомянуть еще об одной удаче… Обо мне.

Овалов, не поворачивая головы, покорно произнес:

— Ты вправе упрекать меня. Мне нет оправдания.

Видеть великолепного Берта таким смиренным да еще и с окровавленными затычками в носу было забавно. Я усмехнулась и покачала головой:

— Не упрекаю, просто вношу уточнения. Значит, ты уверен, что твои хозяева решили разделаться с тобой? И для этого подсыпали в ресторане какую-то отраву в твой бокал?

— Никаких сомнений. Это в их духе. Они предпочитают действовать без шума. У меня не было, в сущности, никаких шансов — они контролировали ситуацию, а я был в стельку пьян. Если бы не этот идиот, вино выпил бы я. Я уже собирался это сделать.

— А если обратиться в милицию?

Овалов горько усмехнулся.

— Скажи уж лучше в Интерпол. Впрочем, плевать им на все милиции-полиции. Сама понимаешь, какие у них связи. Они достанут меня везде. Сейчас они тихо-мирно выследят нас до квартиры…

— Квартиру они наверняка уже вычислили, — возразила я. — По номеру телефона. Им его дал Цаплин.

— Тем более, — сказал Овалов. — Значит, мне уже некуда деваться. Они будут пасти нас, пока не кончится бензин, а потом…

Ну что ж, подумала я, одна лазейка у нас пока остается. Она надежна, но она — одна.

— Значит, так, — сказала я. — Слушай меня внимательно. Пока я буду искать выход из создавшейся ситуации, ты поживешь несколько дней у нашей общей знакомой. Знакомство, конечно, шапочное, но выбора у нас, кажется, нет.

— Кого ты имеешь в виду? — озадаченно спросил Овалов.

— Анну, конечно. Даму в черном. Она мечтает познакомиться с тобой поближе. А тут как раз представился такой удобный случай.

— Но как мы ее найдем? Мы ведь даже не запомнили ее номер телефона! — воскликнул Овалов.

— Это ты не запомнил, — поправила я. — Что, в общем-то, странно для международного авантюриста. Но теперь у тебя есть возможность запомнить адрес. Улица Тихонова, семнадцать-дробь-девятнадцать, квартира двадцать четыре. Я высажу тебя поблизости, ты немедленно пойдешь к ней и заляжешь на дно. Из дома — ни шагу и никаких звонков. Я найду тебя сама.

Овалов мрачно задумался. Он долго не решался заговорить и только неуверенно поглядывал в мою сторону. Потом все-таки набрался смелости и буркнул:

— Без порошка я долго не выдержу. Ты должна мне его вернуть. Он спрятан у тебя дома, в…

— Он спрятан уже в другом месте, — перебила я. — Не нервничай. Привезу я тебе отраву. Только наберись терпения. Сейчас у тебя такой период… дискомфортный. Нужно зажать себя в кулак. И не делать глупостей. Иначе ты погубишь не только себя!

Овалов посмотрел на меня взглядом обиженного ребенка, но не рискнул возразить.

— И вытащи эти дурацкие затычки из носа! — раздраженно бросила я. — Кровь давно остановилась.

Овалов покраснел и, опустив голову, быстро извлек из ноздрей окровавленные салфетки.

— Теперь одна проблема, — озабоченно пробормотала я. — Как оторваться от твоих кредиторов?

Я неожиданно и нагло крутанула руль, направив «Фольксваген» на запрещающий знак. Мы выехали на улицу с односторонним движением и, прижимаясь к тротуару, двинулись «против шерсти». Водители встречных автомобилей реагировали на мой жест свободной воли по-разному: некоторые крутили пальцем у виска, но я заметила и уважительные взгляды — это вдохновляло.

Однако вдохновляло недолго. Преследователи без рассуждений свернули вслед за нами. Лица их выражали бесконечное терпение и легкую печаль. Они как бы говорили — конечно, мы вынуждены подыгрывать этим глупостям, но ведь по-другому с психами нельзя.

Я попыталась повторить трюк, но следующая улица была так забита транспортом, что пришлось отбросить эту мысль. Я отмахала еще квартал, чудесным образом избежав столкновений и свернула направо, погнав «Фольксваген» подальше от центра города, в районы трущоб. Улочки были кривые, застроенные деревянными хибарами. Асфальт здесь уже кончался. Кучи мусора громоздились в придорожных канавах. Я выжимала из своей колымаги все, что возможно, но на этих кочках «УАЗ» имел неоспоримое преимущество. Кроме того, в любую минуту здесь можно было поймать под колесо осколок бутылки или обломок доски с десятидюймовым гвоздем. Момент был пиковым.

Овалов тоже так думал. Лицо его сделалось напряженным и бледным. Он то и дело оглядывался назад и инстинктивно сжимал кулаки, так что белели пальцы. После моего высокомерного замечания он замкнулся и не проронил ни слова. Я поняла, что это был весьма чувствительный щелчок по его самолюбию. Я не догадывалась об одном — Овалов может смириться с унижением, Берт — никогда. А Берт все-таки был его второй натурой — он всегда сидел у него внутри и, оживая, постоянно толкал на амбразуры.

Близкая опасность и мое пренебрежение сработали как катализаторы — Берт взбунтовался и потребовал сатисфакции. Овалов оглянулся на малиновый «УАЗ» и подчинился. В тот момент, когда я, вцепившись в руль, пыталась одолеть особенно коварную кочку, Овалов внезапным вороватым движением схватил мою сумочку и извлек оттуда револьвер.

Я не могла помешать ему, иначе заглох бы мотор. В глубине души я и не хотела мешать — внутренний голос не советовал этого делать, а в таких ситуациях он разбирается лучше. Овалов высунулся по пояс в окошко и, вскинув «магнум», без колебаний выстрелил в «УАЗ», который был уже в паре метров от нас. В зеркало заднего вида я увидела, как рассыпалось ветровое стекло у наших преследователей и какими сурово-деловитыми сделались их побледневшие лица. В руках у мужчины, сидевшего рядом с водителем, сверкнула сталь. Я не успела рассмотреть, что это такое, потому что «Фольксваген», словно испугавшись, вдруг одолел проклятую кочку и резко прыгнул вперед, отплевываясь голубоватым дымом.

Овалова тряхнуло, и он чуть не вывалился в окно, но удержался и оружия из рук не выпустил. Едва вернув себе равновесие, он не раздумывая выстрелил еще дважды.

С оглушительным хлопком лопнула простреленная камера. «УАЗ» швырнуло в сторону. Водитель ударил по тормозам и с беспокойством оглянулся на своего спутника — по правому рукаву у того расползалось кровавое пятно. С исказившимся лицом он что-то кричал водителю. Я поняла, что сейчас в нас тоже будут стрелять, и, нажав на газ, скомандовала Овалову:

— На пол!

Он чуть покосился на меня с высокомерной усмешкой и расстрелял оставшиеся в барабане патроны один за другим. Слава богу, он больше ни в кого не попал, зато помешал водителю «УАЗа» прицелиться, и наш «Фольксваген», завывая и подпрыгивая на неровной колее, домчался до крайнего дома и благополучно свернул в проулок.

Овалов упал на сиденье и, тяжело дыша, откинулся на спинку. На губах его блуждала удовлетворенная и слегка безумная усмешка. Из дула «магнума», который он все еще сжимал в руке, вытекала струйка вонючего серого дыма.

Я мельком взглянула на него и негромко сказала сквозь зубы:

— Достань платок и как следует протри оружие.

Он непонимающими глазами посмотрел на меня, на револьвер, потом очнулся и полез в карман за платком.

Мы выехали наконец на асфальт и, остановившись у первой телефонной будки, перевели дух. Я отобрала у Овалова револьвер, завернутый в платок, и бросила в сумочку. Потом я добежала до телефона и набрала номер. Анна, как мне и обещала, находилась дома.

— Сейчас мой друг будет у вас, — быстро проговорила я. — Он в опасности. Все очень серьезно. Вы можете сразу отказаться. Но, если хотите, чтобы он остался в живых, приютите его на несколько дней. И убедительная просьба — не выпускайте его ни на шаг из дома. Ни одна душа не должна знать, что он у вас, понимаете?

— Понимаю, — серьезно ответила Анна. — Как он сейчас?

Я оглянулась на «Фольксваген» и невольно улыбнулась.

— По-моему, выглядит он неплохо, — ответила я. — И даже с гвоздикой в петлице.

— Я буду ждать, — пообещала она. — Мне очень нравятся гвоздики.

Я повесила трубку и села за руль. Покружив по улицам, я убедилась, что хвоста нет, и через проходной двор выехала к улице Тихонова. Здесь я на секунду притормозила.

— Выкатывайся! — распорядилась я. — Адрес не забыл? Немедленно туда и сиди тихо, как мышь! Гуд бай!

Он выскочил из машины. Еще не успела хлопнуть дверца, как я тронулась с места. На мгновение в зеркале мелькнула его одинокая фигура и тут же исчезла. Я выехала со двора и покатила в сторону железнодорожного вокзала.

Перестрелка на окраине меня не очень беспокоила. Жители таких районов не спешат оповещать власти о подобных инцидентах — они просто наблюдают, как эти богатенькие в сверкающих машинах лупцуют друг друга из всех видов оружия. Зрители даже получают от этого бескорыстное удовлетворение.

Однако от воняющего гарью револьвера следовало немедленно избавиться, отправив его куда-нибудь за тридевять земель. И еще одну цель преследовала моя поездка на вокзал — у тех, кто следит за нами, должно создаться впечатление, что именно на вокзал нам и нужно.

Машину я оставила за квартал от вокзала на маленькой боковой улочке. Перекинув через плечо сумочку с тяжелой и опасной уликой внутри, я неторопливо направилась к зданию вокзала. Погуляв немного у входа, я вошла внутрь и, пройдя через зал, выбралась на перрон. Шагая вдоль рельсов, я присматривалась к многочисленным составам, занимавшим железнодорожные пути.

Мне повезло. Медленно вращая стальными колесами, лениво постукивая на стыках, со станции только что тронулся длиннющий, тяжело груженный товарняк. Пока я шла вдоль путей, постепенно удаляясь от здания вокзала, товарный состав все больше набирал скорость.

Я вышла к переезду и, балансируя на острой щебенке, пробралась к тому пути, по которому шел состав. Я оглянулась — никто не следил за мной. Ухватив ствол револьвера носовым платком, я легким отточенным движением метнула его в сторону проносящегося мимо товарняка. «Магнум», описав в воздухе дугу, упал на платформу, груженную углем, и, зарывшись в черную массу, поехал прочь из нашего города.

Я выпустила из рук грязный платок, и ветер, бьющий из-под колес поезда, тут же подхватил его, всосал под вагоны и погнал куда-то по шпалам — все дальше и дальше.

Я возвратилась на вокзал и некоторое время побродила по залам ожидания, потолкалась у касс и постояла с озабоченным видом у расписания поездов. Я даже зашла в вокзальный ресторан и съела невкусный обед из трех блюд. Засветившись таким образом, я вернулась к автомобилю и поехала домой.

Судя по моим меткам, квартиру в мое отсутствие еще никто не навестил. Или они не успели вычислить адрес, или пока в этом просто не было необходимости. На всякий случай я все-таки проверила телефонный аппарат, но никаких следов подслушивающих устройств не обнаружила.

Тогда я занялась оваловским чемоданом. Я собрала и уложила все его вещи, бритвенные принадлежности и одеколоны, стоявшие в ванной комнате. Я заглянула в карман чемодана, застегнутый на «молнию», и нашла там пакет с деньгами. Сумма была не так уж мала — почти сто тысяч долларов в валюте и двести пятьдесят тысяч в пятисотрублевых купюрах.

«Оказывается, белозубая улыбка неплохо оплачивается, — подумала я. — Тем более что эта сумма была, по-видимому, лишь остатками былой роскоши».

Я не стала особенно суетиться вокруг чемодана, рассудив, что эта компания слишком серьезна, чтобы интересоваться носильными вещами, — их интересуют категории высшего порядка — жизнь, смерть, информация. Я просто вынесла чемодан на балкон.

Спать я легла, не раздеваясь, на диване в тетушкиной комнате, сунув под подушку револьвер, на который у меня имелась лицензия. Оставшись в темноте, я вдруг представила себе Овалова в объятиях Анны и, к собственному удивлению, не ощутила при этом никакой ревности.

— Что тут поделаешь, — пробормотала я, засыпая, — если кино принадлежит народу?