Глава 5
– Какими судьбами, Дмитрий Анатольевич? – тряс щеками, напоминающими бульдожьи брылы, Ильясов, удивленный неожиданным приездом босса.
Мы отправились в офис, бывший бакинским филиалом «Экспресс-Лайф», сразу после того, как отнесли вещи в известную мне по предыдущему визиту гостиницу «Азербайджан».
– Хочу разобраться, при каких обстоятельствах погибла моя жена.
Мамед Расулович вскинул брови:
– Вроде все ясно!
– Мы с Евгенией Максимовной провели кое-какое расследование, и стало ясно, что на самом деле ни черта не ясно, – буркнул Степанов.
– В смысле?
– Мне горько это сознавать и говорить, но, очевидно, Елену убили.
Мамед Расулович нахмурился и повторил:
– В смысле?
– В смысле, в смысле, – раздраженно передразнил Степанов. – Долго объяснять. Поверь уж на слово. Мы намерены узнать, с кем, помимо вас и Севиль, общалась в Баку Елена. Может, ты что знаешь?
Ильясов покачал головой и проговорил:
– Вы, Дмитрий Анатольевич, лучше, правда, к Севиль поезжайте. Елена Руслановна с ней куда больше, чем с нами, делилась. Подругами были, как-никак. Может, Севиль что и скажет полезное. А что все-таки случилось?
В этот момент в кабинет ворвался Кулиев в сопровождении Чумакова и Берцмана. Черные глазки Алика Алиевича метали молнии.
– Я же тебя просил, Мамед, договориться с поставщиками! – Кулиев явно намеревался закатить скандал. Однако выражение лица и интонации Алика Алиевича резко переменились, как только он заметил Степанова: – Здравствуйте, Дмитрий Анатольевич! Что же вы нас не предупредили, что приедете? Мы бы подготовились соответствующим образом!
– Здравствуйте, Дмитрий Анатольевич! – словно очнулся Чумаков. – Евгения Максимовна, мое почтение!
Иван Васильевич поклонился.
– Здрасте! – коротко отдал дань этикету Берцман.
– А что это вы приехали? – настороженно прищурившись, поинтересовался Кулиев.
– Расследовать убийство жены.
– Убийство?! – почти в унисон переспросили все трое.
– Да. Только не просите меня что-либо объяснять. И без того тошно.
– А мы тут пока дела делаем, – заискивающе поведал Алик Алиевич. – Со дня на день выгодный контракт с нефтяной компанией подпишем. Тут нам как раз с вами, Дмитрий Анатольевич, посоветоваться не помешало бы.
– Прекрасно. Значит, дела потихоньку без моего ведома творите?
– Да что вы, Дмитрий Анатольевич! Все, что мы здесь решаем, входит в нашу компетенцию. Варианты беспроигрышные, компании не повредят. Да и не такого это масштаба дела, чтобы вас тревожить. Что зря по пустякам-то…
– С конкурентами обращаемся гуманно, – вставил свое слово Берцман.
– Да ладно, это я так, хотя вникнуть во все мне, конечно, следует. А вы, товарищи, кстати, не знаете, с кем Елена, помимо вас и Севиль, перед смертью в Баку общалась?
Чумаков почесал затылок и пробормотал:
– Нет, я лично не знаю.
То же самое мы услышали и от Эрика Иосифовича, и от Кулиева.
– Мой вам совет: поговорите с Севиль, – откликнулся Ильясов.
– Ладно, поеду-ка к ней, – согласился Дмитрий Анатольевич. – Глядишь, действительно прольет свет на эту тайну. А с вами, друзья, мы после побеседуем. Счастливо!
Степанов повернулся к выходу.
– Вас подвезти? – осведомился Чумаков.
– Спасибо, мы как-нибудь сами. Я прогуляться хочу.
С этими словами Дмитрий Анатольевич покинул офис.
– Знаете, что мне показалось странным? – сказала я. – Статус Кулиева в компании куда ниже, чем у Ильясова. А со стороны, в тот момент, когда Кулиев вошел в кабинет, могло показаться совсем наоборот. Да и Чумаков этот с Берцманом… Вели они себя довольно непринужденно. Совсем не ощущалось, что Ильясов – ваш зам, а они – просто мелкие сошки.
– Ильясов и Кулиев давно знакомы, – ответил Степанов. – По-видимому, они являются старыми друзьями. Это ведь Ильясов Кулиева в компанию привел. А уж Кулиев захватил Чумакова с Берцманом. Между этой четверкой отношения неформальные. Служебная иерархия для них – дело последнее. Ничего удивительного я в этом во всем не вижу.
Я пожала плечами и сказала:
– Вам виднее.
– И как же это я раньше не додумался поговорить с Севиль? – недоумевал Дмитрий Анатольевич.
– Вас убедили в том, что ваша жена – наркоманка. Зачем вам было общаться с ее подругой, когда и так все было ясно. Да и виновники, как вы считали, не в Баку, а в Тарасове.
– Логично. Давайте, Евгения Максимовна, возьмем такси.
* * *
– А вы, как я поняла, с этой Севилью знакомы? – задала я Дмитрию Анатольевичу вопрос уже в такси.
– Знаком, конечно. Это подружка Елены со школы.
– Елена из Баку? – изумилась я.
– Да. Здесь мы и познакомились, еще когда были студентами. Хорошее было время…
– Севиль… – произнесла я. – Интересное имя.
– Это означает «любовь», – пояснил Степанов. – Советую обращаться к ней «Севиль-ханум».
Мы проезжали по улице с оживленным двусторонним движением.
– Высадите нас здесь, – попросил Дмитрий Анатольевич у таксиста.
Машина проехала еще несколько метров и остановилась. Степанов расплатился с таксистом, и мы выбрались наружу.
– Хочу пройтись по тропкам детства, – сообщил Степанов, – а потому решил высадиться не у дома Севиль, а здесь. Нам надо перебраться на ту сторону.
– А где же светофор? – удивилась я.
– Светофор отсюда далеко. В Баку почти все светофоры вышли из строя еще во времена перестройки. Менять их, по-видимому, никто не собирается.
– И как же переходить улицу? Машин много, и скорость у них довольно-таки высокая.
Дмитрий Анатольевич рассмеялся и пояснил:
– Надо ждать, пока автомобильный поток станет пореже. Это обязательно случится, так как несколькими кварталами выше светофор все же имеется. А потом потихоньку, оглядываясь по сторонам, перебежим на ту сторону.
Автомобильный поток и не думал ослабевать.
– А вообще, – продолжал Степанов, – в Баку при пересечении улиц обычно смотрят не прямо, туда, где должен находиться светофор, а в ту сторону, откуда едут машины. Когда я переехал в Тарасов, я долго не мог избавиться от этой привычки. Настроения автомобилистов казались мне красноречивее любого светофора. Потом я адаптировался. Кстати, нам пора переходить.
Поток машин уменьшился, но ненамного. Мы то бежали, то, напротив, тормозили, и в конце концов «сложная» улица была пересечена.
– Это улица Губанова, она переходит в трассу Ростов – Баку, – сообщил Дмитрий Анатольевич. – Сейчас мы прогуляемся по так называемой Кубинке.
– По Кубинке?
Степанов кивнул:
– В былые времена этот район пользовался дурной репутацией и считался самым криминальным в городе. Большинство блатных проживали тут. Здесь могли подойти к человеку средь бела дня, приставить нож к горлу и потребовать денег. Пацаны прикрепляли к ногтям лезвия, чтобы при случае, растопырив пальцы, вонзить их кому-нибудь в глаза. Сейчас этот район в Баку один из самых тихих.
Лицо Степанова осветилось улыбкой. Похоже, он на каждом шагу встречал одному ему ведомые признаки прошлого, связанные с приятными воспоминаниями.
– А вот это – Кемерчи-базар, – рассказывал он. – То есть базар, где продавался уголь, один из самых старых и знаменитых базаров в Баку. А вот это купол городского цирка.
Кубинка оказалась сплетением узеньких грязных улочек с одно– или двухэтажными домиками. Улочки были кривые, дороги ухабистые. Асфальт образовывал то бугры, то угрожающего вида впадины. Улочки поднимались в гору, затем переходили на резкий спуск. У строений были плоские крыши, на их стенах известка лежала таким толстым слоем, что каждое здание казалось построенным из цельного куска мела. В воздухе пахло помойкой, керосином и черт знает чем еще. Повсюду – мусор, наваленный прямо посреди тротуаров.
Мы свернули на улочку, вдоль которой ручьем текла вода из канализации.
– Кубинка-река! – прокомментировал Степанов. – Никогда не пересыхает! А порой, когда идут дожди или прорывает трубу где-нибудь еще, эта река становится глубокой и непроходимой. Видели бы вы, на какие ухищрения идут люди, чтобы переправиться с одного берега на другой! В это время тут любят плескаться цыганские дети.
Я сморщила нос:
– И им не противно?
Степанов покачал головой.
– Самое интересное, – молвил он, – что это место – практически центр города. Вам может показаться странным, но я влюблен в Кубинку.
– Почему же? Если вы здесь родились, это вполне объяснимо. К тому же это весьма экзотично.
Мы миновали несколько лавок, в которых продавались, судя по надписям на кусках картона, хлор, ацетон, кислота и керосин.
– У нас в Тарасове такого не встретишь, – заметила я.
– В сорока километрах от Баку есть город химической промышленности – Сумгаит, – сказал Степанов. – Кулиев, кстати, оттуда родом. Там воздух кислый на вкус от паров хлорводорода. Вместо зарплаты людям там зачастую выдают готовую продукцию. Вот они ее и продают. Они еще по дворам, бывает, ходят, кричат, что у них там из химикалиев имеется. Может, и сами услышите.
Все, что открывалось моему взору, разительно отличалось от реалий Тарасова.
Мы повернули за угол, и я увидела двух мальчишек, играющих с самодельным самокатом довольно необычной конструкции – плоским и широким, сколоченным из деревянных реек, на подшипниках, с торчащей спереди палкой, выполнявшей функцию руля. Один мальчишка усаживался на самокат, другой толкал средство передвижения под откос. Игра сопровождалась восторженными криками.
– Дети на «тачке» катаются, – улыбнулся Дмитрий Анатольевич. – Кстати, мы пришли.
Мы прошли во дворик через какой-то мрачный туннель, заставленный мусорными ящиками. Путь нам торопливо пересекли несколько жирных крыс. Двухэтажный дом имел форму четырехугольника, разомкнутого в том месте, где располагался выход из дворика. Через блоки, прикрепленные у противоположных окон, словно мосты, были перекинуты веревки с сохнущим бельем. Мы поднялись на второй этаж по деревянной лестнице, заставленной горшками и ведрами с цветами.
– Это цветы Севиль, – поведал Степанов. – Она всегда выносит их на свежий воздух в теплый сезон, очень любит флору.
Мы постучали в деревянную дверь, покрытую облупившейся голубой краской.
– Как вам типичный дворик старого Баку? – осведомился Степанов. – Такого вы нигде больше не увидите. Эти дома были построены еще в сталинское время.
Дверь открыла красивая женщина лет тридцати пяти.
– Дима! – обрадовалась она. – Давно тебя не видела! Проходите!
– Евгения, – кивнула я.
– Севиль-ханум.
Женщина провела нас в уютную комнату, стены которой украшали пестрые ковры. Мне невольно вспомнилась квартира Капкана.
– Пойду приготовлю чай, – сказала Севиль.
– Первым делом азербайджанцы угощают гостей, – улыбнулся Степанов. – Не предложить гостю чаю у них считается предельно дурным тоном.
Севиль, помимо чая, подала на стол большую тарелку с восточными сладостями.
– Мои соболезнования, – сказала она Дмитрию Анатольевичу.
– Севиль, – начал Степанов, – в последние дни жизни Елена общалась с тобой… Не уловила ли ты в ее поведении чего-нибудь странного?
– Лена очень нервничала, но не говорила, с чем связаны ее переживания. Что-то явно тяготило ее, – ответила хозяйка.
– Говорят, она отправилась в город за покупками, хотела пойти с тобой… И не вернулась. Мы, конечно, слышали эту историю, но неплохо было бы услышать ее и от тебя – в подробностях.
– Вообще-то, мы предполагали прошвырнуться с ней по магазинам восьмого числа, – задумчиво произнесла Севиль. – У меня как раз в тот день намечалась куча свободного времени. Но Лена почему-то позвонила пятого, выразила желание остаться у меня ночевать, а когда приехала, посидела очень недолго и сказала, что ее планы поменялись, и была такова. Возможно, у нее действительно к тому моменту наметились какие-то нарушения психики.
– Севиль, у нас имеются серьезные подозрения, что причина смерти Елены – не наркомания. Мы думаем, это было убийство.
– Убийство?!
– Да, но не проси меня ничего объяснять. Это слишком долго, а я сейчас не могу себе позволить терять время… Лучше скажи, контактировала ли Елена в Баку с кем-нибудь еще, помимо тебя и моих компаньонов?
– Мне об этом ничего не известно. Хотя… Постой! Ты можешь расспросить моего сына Джейхуна. Не забыл его?
– Нет. А Елена с ним общалась?
– Да. Я не могла уделять ей достаточно внимания. Как-то раз Лена попросила Джейхуна сопроводить ее в прогулке по городу. Мой сын, как истинный джентльмен, не отказался. Он и впоследствии не раз составлял ей компанию. Понимаете, одно дело – пройтись по магазинам, и совсем другое – какие-то культурные мероприятия, занимающие более длительное время. Поговорите с ним.
– Но как мы его найдем?
– Я дам адрес.
Ничего нового, что могло поспособствовать расследованию, Севиль не сообщила. Дмитрий Анатольевич и подруга его покойной жены обменялись друг с другом последними новостями, после чего мы распрощались.
На улице бушевал сильный ветер.
– Похоже, будет шторм, – заметила я.
Дмитрий Анатольевич махнул рукой.
– Подобные шторма здесь чуть ли не каждый день. Апшеронский полуостров продувается с трех сторон морскими ветрами. Вы не видели настоящего урагана. Баку – «город ветров». Сейчас – обычный бакинский ветер. Пойдемте, Евгения Максимовна.
Мне потребовалось пройти всего лишь десяток метров, чтобы понять, что такое «обычный бакинский ветер». Он налетел остервенелым порывом, поднимая тучи пыли. Чтобы просто идти ему навстречу, необходимо было приложить значительные усилия. Пыль забивалась в глаза. Мне пришлось зажмуриться.
– Неужели подобное здесь творится почти каждый день?
– Да.
И тут к нам подошла группа из четырех здоровенных кавказцев. Все они выглядели на одно лицо.
– Ты с какого района? – обратился один из них к Степанову с ужасным акцентом, безжалостно коверкая слова.
Это мне подозрительно напомнило то, что не раз случалось наблюдать в Тарасове.
– Я из Тарасова, – спокойно ответил Степанов. – Но вырос здесь.
– Из Тарасова, а с нашей девушкой гуляешь? – в глазах кавказца сверкнул нехороший огонек.
– Я тоже из Тарасова, – включилась в разговор я.
– А тебя не спрашивают! Женщина! – последнее слово кавказец произнес с особым презрением. – Ты наверняка – дырка! Все русские женщины – дырки! Дырки с мясом!
Мне отчетливо вспомнился мрачный дворик в Заводском районе и семеро бритоголовых юнцов. Похоже, отморозки во всех концах света мыслят и выражаются одинаково.
Кавказец вновь перевел взгляд на Степанова.
– Значит, в чужом городе с девушкой гуляешь? Нехорошо, да… Хочешь в реанимацию отправиться?
Степанов молчал.
Движением фокусника кавказец материализовал в своей руке нож-бабочку. Подобные ножи появились и у его приятелей.
– Урус-кукуруз! – гневно воскликнул главарь, и рука его дернулась в сторону Дмитрия Анатольевича.
Я хотела выбить нож из рук негодяя, но другой кавказец со всей силы двинул мне в живот. Этого я никак не ожидала. Казалось, они заранее знали о моих способностях и были готовы к сопротивлению, которое я могла оказать. Это меня очень насторожило.
Дмитрий Анатольевич ловко увернулся. Я подумала, что, возможно, ему и раньше случалось оказываться в подобных переделках.
Я быстро пришла в себя после удара, подпрыгнула и выдала один из моих любимейших приемов – «вертушку». Два придурка свалились наземь. Ситуация с «гоблинами» из Заводского района удивительным образом повторялась. Я отобрала у одного из нахалов нож и зажала его в левой руке, очень надеясь, что мне не придется его использовать. А обращаться с ножами подобной конструкции я умела не хуже любого из этих молодцов.
Тем временем тип, инициировавший драку, наступал на Степанова. Я с ужасом отметила, что они успели удалиться от меня на порядочное расстояние. Казалось, меня намеренно пытаются отделить от Дмитрия Анатольевича.
Степанов пятился. Нападающий с довольной ухмылочкой на лице непринужденно вертел «бабочкой». Двое противников вышли из строя. Я хотела броситься на помощь Дмитрию Анатольевичу, но дорогу преградил парень, обескураживший меня в самом начале ударом в живот. Я нанесла ему несколько последовательных «ударов-молний» в лицо. Подобный напор привел его в замешательство, он не успел отреагировать, отпрянул назад и получил «довесок» ногой в нос. Бедолага зашатался, получил последний боковой удар правой рукой в челюсть – и рухнул, подобно двум своим товарищам, на асфальт. Краем глаза я засекла тонкую струйку крови, сочащуюся из-под его затылка. Вполне возможно, что я его убила, но в данный момент это не особо меня волновало. Я побежала к Дмитрию Анатольевичу.
Мерзавец, наступавший на Степанова, словно почувствовал мое приближение. Его нога дернулась назад, и я вновь согнулась от удара в живот. Подонок уже собирался покончить со Степановым. Боевая позиция нашего противника была безупречной, но тут я подскочила к этому гаду сбоку и нанесла ему «маваши-гири» в висок, тем самым лишив возможности совершить роковой выпад.
Возник тот редкий случай, когда исход схватки предрешен, если, конечно, человек, занимающий выгодную позицию, не является полным дураком. А ситуация сложилась явно не в нашу пользу, кавказец же на дурака, по крайней мере в вопросе ведения боя, никак не походил. Короче, ему требовалось совершить круговое движение рукой, которым он сначала перерезал бы горло мне, а потом спокойно разделался с Дмитрием Анатольевичем. И никто ничего не смог бы изменить. Иначе нападающий сам стал бы жертвой: поступи он как-то иначе, мне ничего не оставалось бы, кроме как перерезать ему горло. А в том, что я не беспомощная дурочка, впадающая в истерику при виде капельки крови из пальца, думаю, он уже убедился – и не раз. Чтобы осознать все это, мне понадобилось одно мгновение, и я приготовилась к неизбежной смерти.
Я заглянула в глаза убийце и в глубине их узрела нечто очень похожее на отчаяние. Похоже, он понимал все не хуже меня. И тем не менее поступил по-другому: резко дернулся, направляя руку, стискивающую нож, в сторону Степанова. Это движение поражало очевидной бессмысленностью и… безысходностью. Нападающий попробовал нагнуться, отклониться в сторону, чтобы избежать моего удара, но его попытки заранее были обречены на провал. Я должна была защищать клиента…
Нож легко вошел в горло. Я услышала звук, напоминающий бульканье молока, переливаемого в кружку, и отпрянула. Кровь веселым фонтанчиком била из-под кадыка убитого.
И тут я наконец-то все поняла. То, что с нами произошло, не было случайной стычкой с местным населением. Это было спланированным покушением на моего клиента, причем парни были заранее предупреждены о моих бойцовских способностях, и им строго-настрого было приказано оставить меня в живых. Возможно, даже под страхом смерти. А отсюда и тот отчаянный, бессмысленный поступок главаря, стоивший ему жизни. Однако ситуация требовала дальнейшего разрешения, и я выкинула все эти мысли из головы до более подходящего момента.
Между тем выведенные на время из строя ребятки пришли в себя. Тот, что ударился затылком об асфальт, оказался живучим. Покачиваясь из стороны в сторону, словно пьяные, «горячие азербайджанские парни», угрожающе оскалившись, вновь двинулись на нас.
– Бежим! – схватил меня за руку Степанов. – Я хорошо знаю этот район! Мы оторвемся.
Дмитрий Анатольевич потащил меня через бесконечные подворотни и улочки, способные завести в глухой тупик, если, конечно, не знать, в какую спасительную дверь повернуть. Район Кубинки, а я не сомневалась, что это все еще был именно он, казался безбрежным. Вскоре я окончательно потеряла ориентацию. Думаю, никто не догнал бы нас в любом случае. В тот момент, когда я бросила на лихих пареньков последний взгляд, чувствовали они себя неважно.
Кубинка внезапно оборвалась широкой оживленной улицей, переходящей в дорожное кольцо со сложным движением, в центре которого располагался газон с памятником. Здесь даже был светофор.
– А вот об этом светофоре я вам и говорил, – сообщил Степанов. – Мы снова на улице Губанова.
Он приготовился ловить такси. Я никак не могла разобрать, что изображает скульптура в центре газона.
– Что это за монумент? – поинтересовалась я.
– Памятник восточной женщине, сбросившей чадру, – коротко бросил Дмитрий Анатольевич. Рядом затормозило такси.
Мы попросили водителя доставить нас к гостинице.
* * *
– Я и не думал, что такое может произойти на Кубинке в наше время, – рассуждал Дмитрий Анатольевич уже в номере. – В окрестностях улицы Советской подобное случается. Местные очень сурово относятся к тем, кто рискнет встречаться с девушкой из их района. Но на Кубинке… Я за всю свою жизнь ничего в этом роде не видел.
– Дмитрий Анатольевич, я как раз собиралась вам объяснить! Это не было случайным столкновением с местными! Это было заранее спланированное покушение на вашу жизнь! Причем заказчики точно знали, куда вы направляетесь. А знать об этом, кроме нас, мог только кто-нибудь из ваших компаньонов.
– Покушение? – переспросил он.
– Да! С самого начала у меня возникли подозрения, что эти типы знают о моем владении боевыми искусствами. Это впечатление усилилось, когда они методично начали отделять меня от вас. И потом, у одного из них была прекрасная возможность разделаться сначала со мной, а потом с вами. Но я ему была не нужна. Ему были нужны вы! Возможно, ему под страхом смерти приказали не трогать меня. Вот он и…
– Может, он не стал вас убивать из-за инстинктивного убеждения азербайджанцев, что женщин трогать нельзя? Тот, кто планировал операцию, вряд ли стал бы ставить условия, соблюдение которых способно свести успех предприятия на нет.
– Может, конечно, и так.
– Скорее всего, так. Только что теперь делать?..
– Я думаю, стоит присмотреться получше ко всем, кто общался с вашей женой в последнее время: к Севили, к ее сыну, к вашим компаньонам, наконец.
– Ладно, Евгения Максимовна. Я еще подумаю над этим. Вот только кому могла понадобиться моя смерть? Ильясову, который после моего ухода возглавит компанию? Мамед Расулович страшный трус! На убийство он никогда не решится. Моему партнеру в Тарасове, Магерамову? В нем я уверен, он мой друг с незапамятных времен. Если друзей подозревать, тогда, я думаю, и жить не стоит! Кулиеву? Ему до власти далеко. Ильясов денежки и власть любит, своего не упустит… Если даже предположить, что Кулиев намеревается сначала устранить меня, а потом Мамеда, все равно получается неувязка. Сложно это все провернуть. И слишком очевидно в плане мотивов. Не пойдет Кулиев на такое. Чумаков и Берцман – и вовсе мелкие сошки. О Севили и ее сыне я и говорить не буду. Да и какое отношение имеет ко всему этому, черт возьми, моя жена?! Пойду-ка я к себе в комнату, подумаю.
– Постойте! Вы упомянули Магерамова. А ведь он на момент смерти Елены Руслановны находился в Баку, а потом в срочном порядке покинул город по каким-то делам.
Дмитрий Анатольевич почесал затылок.
– А ведь правда… Нет, этого не может быть!
– Нельзя оставлять без внимания ни одну версию, – настаивала я. – К тому же он любил вашу жену. Вы не забыли об этом?
– Евгения Максимовна, я все же пойду отдохну. Иначе у меня сейчас просто треснет голова.
С этими словами Дмитрий Анатольевич оставил меня теряться в догадках.
* * *
К четырем часам вечера нас соизволил навестить Чумаков. На лице его сияла блаженная улыбка. В руках он держал пышный букет голландских роз.
– А это, Евгения Максимовна, вам!
Я приняла букет со словами:
– Благодарю вас!
– Я вот что подумал, – сказал Иван Васильевич. – Хочу пригласить вас, Евгения Максимовна, и вас, Дмитрий Анатольевич, в зоопарк. А что? Надо ведь время от времени отдыхать!
Степанов пожал плечами и посмотрел на меня:
– А почему нет?
– Зоопарк – это любопытно, – молвила я.
– Прекрасно! Моя машина стоит у входа в гостиницу. Собирайтесь!
Чумаков уселся за руль, мы разместились на заднем сиденье.
– А вы, Иван Васильевич, я вижу, большой любитель зоопарка, – заметила я.
– Он проработал там несколько лет, – пояснил Дмитрий Анатольевич. – Вот его туда все и тянет.
– А кем вы там работали?
– Ухаживал за животными.
– За какими именно?
– За тиграми, – ответил Иван Васильевич и загадочно улыбнулся.
– Как же это вы туда устроились?
– Иван закончил биофак Бакинского госуниверситета, – вновь разъяснил за Чумакова Степанов. – И он очень любит рассказывать, как присматривал за тиграми.
– И как вам… тигры?
– Кушать хотят! А с мясом в Баку тяжело. Да и пока до зоопарка что-нибудь дойдет, половину разворуют. Оттого тигры у нас в зоопарке голодные ходят, еле на ногах держатся. Скоро передохнут все.
Перед входом в зоопарк Иван Васильевич купил нам по мороженому.
– Люблю пломбир, – усмехнулся он.
Зоопарк начинался с террариума. Мы полюбовались удавами и ядовитыми змеями, после чего оказались у застекленного помещения с крокодилами.
– А ведь встретишь такого на дикой природе, исход может оказаться весьма трагическим, – задумчиво произнес Степанов.
Навстречу нам шел мальчишка в белом халате, в наушниках, подключенных к плейеру, болтающемуся у пояса. В руке у него был пинцет, которым парень держал за хвостик белую мышку. Увидев нас, он остановился.
– Здравствуйте, Иван Васильевич!
– Помнишь, сорванец? – усмехнулся Чумаков. – Давно ты сюда устроился? Вот такусеньким тебя помню! – и он обозначил ладонью рост мальчишки в незапамятные времена.
Через наушники пробивал мужской, срывающийся на хрип голос, орущий: «Мы уйдем отсюда прочь, мы уйдем отсюда в ночь, мы уйдем из зоопарка-а-а! О-о-о! А-а-а! Мы уйдем из зоопарка-а-а!..»
– Это что же ты, только в зоопарк пришел, а уже уходить надумал?
– Это не я надумал, это Егор Летов надумал, – ответил парнишка.
– А мышку-то куда несешь?
– Это для эфы.
Мне припомнилось, что эфа – одна из самых ядовитых змей бывшего Советского Союза.
– И не жалко мышку? – спросила я.
– А что их жалеть! Они у нас в виварии пачками плодятся!
– Ну, ладно, Леша, беги! Корми свою эфу! – похлопал парня по плечу Чумаков.
Мы покинули помещение террариума и вышли во дворик. Прошлись мимо вольеры с павианами, бесстыдно демонстрировавшими нам свои вызывающе красные зады. В вольере густо росли деревья, но обезьянам, похоже, больше нравилось разгуливать по барьеру вдоль решетки и кривляться. Потом мы остановились полюбоваться на пеликанов и других водоплавающих птиц, потом смотрели на горных козлов, на кондоров… Этим животным были созданы условия, имитировавшие природные, что мне очень понравилось. А вот белые медведи плавали в унылом котловане с бетонными стенами и зеленой водой. Посетители кидали им хлеб, несмотря на предупреждающее объявление: «Животных не кормить!» Белые медведи в замкнутом пространстве, на испепеляющей бакинской жаре вместо привычных арктических просторов… Мне стало их жаль.
Большинство посетителей Бакинского зоопарка оказались молодыми парами, которые не столько смотрели на животных, сколько ели мороженое на лавочках и восторженно улыбались друг другу.
По всей видимости, зоопарк действительно переживал не лучшие времена. Существо в клетке с надписью: «Волк обыкновенный. Canis lupus» – больше походило на избитую дворняжку средних размеров, но никак не на «грозу леса». А у льва, царя зверей, так отчетливо проступали под кожей ребра, что, казалось, со дня на день ему суждено подохнуть от голода. Бурые медведи спали, вероятно, не желая разменивать драгоценную энергию на такую мелочь, как бодрствование ради публики.
– Мясо нынче дорогое, – заметил Иван Васильевич. – Тяжело сейчас хищникам…
– Это смотря каким хищникам, – отвечал Степанов. – Тем, которые здесь, тяжело, а тем, которые о двух ногах за пределами зоопарка разгуливают, им – самое то.
Последними мы увидели верблюдов.
– А я вообще не понимаю, зачем их сюда поместили, – заявил Чумаков. – Они и в городе есть. Я вот лично не раз встречал их у парка Дзержинского, где когда-то детская железная дорога функционировала, в зоопарк детишек возила.
– А что сейчас происходит с этой детской железной дорогой? – поинтересовалась я. – Почему она не функционирует?
– С железной дорогой-то? Да то же, что и с остальным! После перестройки у нас ничего не работает.
Мы уже посмотрели на всех имевшихся в Бакинском зоопарке зверей и покинули это заведение, имеющее, видимо, огромное образовательное и воспитательное значение для молодежи.
Иван Васильевич отвез нас домой.
