ГЛАВА 4
Обещанный ужин оказался отменным. Основное блюдо мы вкусили в маленьком и безумно дорогом ресторанчике — Симбирцев заказал места по телефону. А десерт был перенесен к нему домой.
Одноэтажный уютный домик босса примостился между типографией и загсом в самом центре города. Он был выстроен на редкость удачно — не бросался в глаза, вписывался в общий архитектурный фон конца девятнадцатого века и с улицы походил на дом какого-нибудь купца, приспособленный городскими властями для своих нужд, и разве что вывеска на здании отсутствовала.
Устроившись в глубоком кресле с ногами, босс напоминал «усталого, но довольного» брокера с Уолл-стрит. Шеф позволил себе расслабиться и за легкой закуской порассуждать на общие темы.
— А ведь раньше, Женя, — говорил Леонид Борисович, любовно поддевая серебряной вилкой ломтик семги, — есть вместе было крайне неприличным. Вообще культура справилась со многими телесными причиндалами. Еда, секс… Ведь, в сущности, когда люди едят вместе — это очень смешно, не правда ли?
В знак согласия я только молча кивнула, так как мой рот в этот момент был занят тщательным пережевыванием французского батона, намазанного канадским маслом и норвежской черной икрой.
— Я вам не очень противен? — спросил вдруг Леонид Борисович.
— Почему вы задаете мне этот вопрос? — улыбнулась я боссу.
— Ну, — пожал он плечами, — я не пылкий молодой юноша, опять же не культурист. Тем паче ваш начальник. Немного пошловато, правда?
— Мой непосредственный начальник — господин Сидорчук, отвечающий за вашу охрану, — уточнила я, нацеливаясь на новый бутерброд. — Вот он-то как раз не вызывает у меня сильного сексуального желания.
Симбирцев расхохотался.
— Сидорчук!.. Да уж, это на любителя. Впрочем, кажется, у него есть жена. Даже две, если быть точным. Нет-нет, он не мусульманин и не мормон. Одна — прежняя, другая — теперешняя. И, знаете, — решил посплетничать Леонид Борисович, — он живет как бы на две семьи. По выходным регулярно навещает старую супругу, приносит детям подарки, дает деньги. Большие деньги, между прочим. Так что та рада-радехонька, готовится к уик-эндам, как к празднику. Даже хахаля себе не заводит, а уж о втором замужестве вообще думать себе запрещает. К чему это я?..
— Насчет сексуальной привлекательности, — напомнила я шефу. — Если вы хотите выслушать мой откровенный ответ, — а по-моему вы не такой глупый человек, чтобы выпрашивать комплименты, — то слушайте.
Симбирцев быстро вытер губы салфеткой и уставился на меня, подперев голову рукой.
— От вас исходит некая энергия, — серьезно сказала я. — Это определенная мужская энергия, которую женщины чуют безошибочно. Вы, наверное, обращали внимание, что есть мужчины, которые не то что на супермена, но и на роль узника Дахау не годятся. И, однако, женщины виснут на них, как будто перед ними Казанова.
— Да, такое бывает, — с готовностью подтвердил Леонид Борисович.
— Обычно люди вокруг такого человека недоумевают. Казалось бы, говорят они себе, я такой-растакой, а они все липнут к этому хлюпику, — продолжала я. — В чем секрет? Вот в этих невидимых флюидах.
— И что же это за флюиды?
— Как ни странно, — ответила я, — они не связаны напрямую именно с сексом. Такой счастливчик может вовсе не быть сексуальным гигантом. Просто это такая органика, вот и все. А что касается ваших флюидов, дорогой босс, то смею вас заверить, что они не связаны с вашими деньгами или общественным положением.
— Вот как? — приятно удивился Симбирцев. — Что ж, один-ноль в вашу пользу.
Я была искренна лишь наполовину. Симбирцев действительно был довольно непрезентабелен, но я сейчас действовала как запущенный механизм — механизм для охраны объекта. А для наилучшего функционирования этого механизма следовало как можно доскональнее изучить объект. Секс в данном случае стоял едва ли не на первом месте.
Спальня Симбирцева оказалась довольно скромной по сравнению с гостиной его особняка.
Если в огромной пятиугольной комнате стоял круглый обеденный стол, маленький — журнальный и еще один — письменный, по стенам и в центре были расставлены кресла из одного гарнитура, но разной величины, короче, если в комнате было всего много, то в спальне — одна кровать и больше ровным счетом ничего.
Зато она занимала собой всю комнату. На ложе вполне могли бы уместиться человек десять поперек. Я представила себе Симбирцева на этом громадном четвероногом матрасе, и он сразу же показался мне взрослым ребенком, нуждающимся в ласке и заботе.
Надо сказать, что босс был в этот вечер очень предупредителен.
Он вошел в роль джентльмена и ухаживал за мной вполне искренне. Так что в его объятиях я оказалась вполне закономерно. Как и следовало ожидать, Леня оказался не Бог весть каким профессионалом в постели, но на четверку вполне тянул. Опять же не могу не отметить тот факт, что к партнеру — в данном случае ко мне — он был очень внимателен и не думал только о себе, как, увы, большинство мужчин в подобных ситуациях: еще один плюс в его пользу.
Я получила то, что хотела, — узнала Симбирцева поближе. Не могу сказать, что можно логически вербализовать эту информацию, скорее нет, чем да. И тем не менее какой-то мой внутренний аналитик уже вовсю обрабатывал мои ощущения и выдавал мне блок вычлененной информации.
— Прямо как в первый раз, — проговорил Леонид, целуя меня в губы, перед тем как рухнуть в сон. — Это было волшебно…
Он повернулся на бок и тут же засопел, прижав колени к груди.
В первый раз…
Интересно, как это было в первый раз у человека, который сейчас лежит рядом?
Что касается моего «первого раза», то я помню это как сейчас.
* * *
Первый раз меня трахнули на выпускном вечере в 1987 году.
Несмотря на бешеную антиалкогольную пропаганду, вчерашние десятиклассники просто не могли не отметить такое замечательное событие и запасались горючим загодя, всеми правдами и неправдами — покупкой водки с рук, использованием чужих талонов на спиртное, визитами к тщательно законспирированным самогонщикам.
Что касается неизбежного и дефицитного шампанского, то эту тяжелейшую обузу взяли на себя родители, и, напрягая сановных и влиятельных знакомых, ящик шипучего напитка с черными этикетками был обеспечен. Но надолго его, само собой, не хватило, и уже через два часа после начала все дружно выставили на столы затаренные запасы и пир начал набирать все новые и новые обороты.
Когда все, включая и родителей, изрядно поднабрались еще во время официальной части, которая плавно перешла от речей и докладов к тостам за здоровье всего состава школы поименно, виновники торжества покинули застолье и оттягивались на танцах.
Атмосфера, что и говорить, была возбуждающей. Полутемный зал, освещаемый яркими вспышками цветомузыки, кровь, бьющаяся в такт партии ударника или плавно перетекающая по жилам во время медленных танцев…
Этот вечер обещал многое. Так получилось, что к нам присоединились и некоторые преподаватели, из тех, что помоложе. Было особенно приятно теперь ощущать себя с ними на равных — и нам и им.
Я танцевала уже третий танец с учителем физкультуры — молодым парнем, два года назад закончившим педагогический. Юрий Владимирович («Можно просто Юра», — тихо шепнул он мне на ухо) сегодня был невероятно красив и казался героем американского боевика.
В то время эпоха видео была в самом расцвете и мы жадно смотрели все подряд, усваивая за месяцы многолетний путь мирового кино.
Понятно, что девять десятых потребляемой кинопродукции было американского производства. Девушки из нашего класса даже разделились на своеобразные группки, предпочитавшие того или иного кумира. Наибольшей популярностью пользовались Шварценеггер, Сталлоне и Ван Дамм. Я запала на Жан-Клода и сейчас не без удовольствия обнаружила, что «просто Юра» чем-то напоминает грустного силача. Или в этом было виновато мерцающее освещение?
Самое интересное, что «просто Юра «почти не говорил. Мы плыли в танце, мягко качаясь на волнах музыки. Наверное, я в тот момент была похожа на мечтательную рыбу — рот полуоткрыт, глаза удивленно моргают.
Все решилось само собой, без слов. Когда напор сладких звуков оказался тягучим, чересчур томительным, мы тихо скользнули за дверь и, держась за руки, быстро спустились по лестнице.
Цокольный этаж встретил нас теплым ласковым сумраком. Юра лишь на мгновение выпустил мою руку и, быстро нашарив в кармане ключ от гимнастического зала, отпер единственную в этом крыле здания дверь.
Теперь перед нами простиралось огромное пространство, освещенное лишь полной луной и желтоватым фонарем, свет которого бил в дальнее окно. Издалека сверху доносились звуки музыки, как будто сквозь плотную толщу воды в подводное царство.
Вспоминая об этих минутах впоследствии, я не раз удивлялась: как мне не бросилась в глаза явная пошловатость ситуации?
Терять невинность с помощью физрука на матах в гимнастическом зале! В изрядном подпитии! Во время выпускного вечера!
Но реальность была столь пленительной, что заглушала все аргументы «против».
Кожаные маты оказались удобными и теплыми, мягкими и податливыми, тело Юры ловким и нежным, а музыка, доносившаяся с верхнего этажа, ненавязчиво задавала нам нужный ритм. Кажется, это был «Modern Talking». И с тех пор я не могу слышать эти песни без улыбки…
Тот вечер сохранил для меня удушающий аромат сирени и запах чего-то еще — вязкого и сладкого. Этот запах ни разу не попадался мне в дальнейшем, а тогда мне пришло в голову сравнение с лунной пыльцой. Смешно, конечно, что и говорить. Но странно было бы ожидать рассудительности от романтической особы шестнадцати лет от роду.
* * *
Немного отодвинувшись и поправив волосы, я улеглась повыше. Рука, опустившись на пол, нашарила что-то твердое и ребристое.
Я подняла этот предмет, оказавшийся книгой, и, поднеся к глазам, раскрыла наугад.
«Волшебники — это видящие. Что значит для них „видеть“? Это значит видеть реальность в целом, а не во множестве отдельных ее частей.
— Ты всегда был волшебником? — спросил мальчик Артур.
— Как я мог им быть всегда? — ответил Мерлин. — Когда-то я бродил, подобно тебе, и все, что я видел, глядя на человека, это была форма из плоти и костей.
Но со временем я начал замечать, что человек живет в доме, который служит продолжением его тела, — несчастные люди с беспорядочными эмоциями живут в грязных домах, счастливые и довольные живут в опрятных домах.
Это было просто наблюдением, но после того, как я немного подумал над этим, я, глядя на дом, уже многое знал о живущем в нем человеке.
Потом моя способность видеть расширилась. Когда я смотрел на человека, я не мог не видеть его семьи и друзей. Они тоже служат продолжением человека, и оно многое говорит мне о том, кто этот человек на самом деле.
Потом я стал видеть еще больше. Я начал видеть то, что находится под маской внешнего вида. Я видел эмоции, желания, страхи и мечты. Конечно, все они тоже являются частью человека, если у вас есть глаза, чтобы их увидеть…»
«Немаловажное добавление», — усмехнулась я про себя и, захлопнув книжку, поднесла томик поближе к ночнику, чтобы прочесть заглавие.
«Путь волшебника».
Я зевнула и вернула запылившуюся брошюрку на место под кровать.
Забавно, что многие вещи, которые мы проходили на теоретических занятиях в разведгруппе, теперь печатаются массовым тиражом в эзотерических книжечках для продвинутых домохозяек.
Вот только идет ли это знание впрок? Тому же Леониду Борисовичу, к примеру?
Как там говорилось? «Если у вас есть глаза, чтобы увидеть…»
Да, это и есть самое главное. А уж как называть это — волшебством, опытностью, проницательностью — без разницы. Суть от этого не меняется.
Я положила руку под щеку, повернулась спиной к спине Леонида и медленно, не торопясь, заснула — так, как нас учили, вплывая в сон, как река в своей дельте впадает в огромный разумный океан…
Разбудили меня звуки выстрелов. Половина пятого утра — очень удобное время для неожиданных визитов, это прекрасно знали оперативники НКВД в тридцатые годы. Тогда многие граждане предпочитали отсыпаться днем, чем быть застигнутыми врасплох под утро.
Стреляли в наши окна.
Я услышала звон разбитого стекла, доносившийся из гостиной и соседней с ней комнаты. Спальня была без окон и представляла собой глухое помещение с вентиляционной трубой сверху, так что снаружи нас не достанут. Но дверь была самой обыкновенной дубовой и защитить, разумеется, не могла. Если нападающие уже проникли внутрь, то через несколько секунд они уже будут здесь.
— А? Что? — рванулся на постели босс. — Господи, да что же это?
— Покушение, — коротко ответила я, набрасывая халат своего босса.
Симбирцев выглядел абсолютно ошарашенным и беззащитным. Он даже не встал с постели, только присел, зачем-то прикрывшись одеялом.
— Оружие в доме есть? — быстро спросила я, подходя к двери и пытаясь вычислить по звукам шагов местонахождение непрошеных гостей.
— Ружье… в кабинете, в сейфе. Это через две комнаты, — растерянно ответил Симбирцев. — Ключ в правом ящике письменного стола.
— Да хоть в левом, — беззлобно съязвила я. — Значит, так. Я сейчас попробую с ними разобраться, а ты забываешь про свою мужскую гордость, быстро лезешь под кровать и оттуда вызываешь по мобильнику подкрепление. Предупреди их, что подходы к дому могут быть под контролем, пусть хорошо экипируются.
— А как же… — начал было босс, но я так посмотрела на него, что Леонид покорно кивнул и, схватив с пола брюки с телефоном, без лишних слов и возражений полез выполнять мое приказание.
Я действовала быстро и решительно. В такие минуты лучше не думать — пусть это делает за тебя твой внутренний воин — так меня учили, так я жила все эти годы в разведгруппе. Главное — вырастить это невидимое, но всемогущее существо внутри себя и никогда не пытаться противоречить ему во время боя.
Я выхватила брошюру из-под кровати, проверила обложку на прочность. Должна выдержать. Жаль, что картон, а не твердый переплет, но тоже ничего.
Судя по осторожным шагам в глубине коридора, эти трое уже проникли в дом.
Странно, зачем тогда им нужно было привлекать к себе внимание, паля по окнам в гостиной? Если человек решил войти в чужой дом без спроса и убить хозяина, то он делает это или нахрапом, или очень тихо.
Сначала мне казалось, что нападавшие избрали первый вариант. Теперь по всему выходило, что они остановились на втором.
Что же им могло помешать? Но у меня не было времени на размышления.
— Я на входе, вы двое — внутрь. Пошарьте по комнатам и сделайте все как надо, — раздался приглушенный голос из холла.
«Ага, значит, они решили разделиться, — сообразила я. — Что ж, это очень даже неплохо. Разделяй и властвуй, так говорили древние. А тут и разделять ничего не надо, сами справились».
Один парень, вооруженный автоматом, рванул на кухню. Там он сможет бродить довольно долго — помещение было с переходами и многочисленными подсобками типа чуланов перед черным ходом.
Второй направился в гостиную. Я быстро шмыгнула за кресло с самой высокой спинкой и, подобрав полу халата, затаилась.
Дождавшись, пока этот тип пройдет мимо моего кресла, я подскочила к нему сзади и быстро и твердо провела обложкой брошюры ему по горлу.
Вы когда-нибудь ненароком резали себе пальцы бумагой? Это довольно-таки больно в первые секунды, и если при этом закрыть глаза, то может показаться, что тебя полоснули по подушечке указательного, скажем, пальца очень острым лезвием ножа.
Вот так этому парню и показалось. Я даже не уверена, что он не видел то, что у меня было в руках в ту секунду. И чисто по-человечески это понятно. Чем же тебя еще сзади могут полоснуть по горлу? Прямо по сонной артерии? Во время нападения?
Правильно, ножом.
И даже если у меня в руках будет микрокалькулятор «Ситизен», все равно в первую долю секунды ты подумаешь, что это нож.
Что обычно происходит в таких случаях? Сонная артерия — это всегда очень серьезно. Поэтому инстинктивно человек хочет на ощупь проверить, чего ему повредили. Дурацкая, кстати сказать, привычка — ковыряться пальцем в ране. Кровь таким образом все равно не остановишь, а инфекцию запросто можно занести.
А уж если убили — так уж тем более нечего себя в последний раз ощупывать. Когда умираешь, полезнее сконцентрироваться на других вещах.
И этот парень, натурально, поднес руки к своему драгоценному горлу.
Автомат, висевший у него на груди, на какое-то время остался бесхозным, а я именно этого и ждала. Развернув его дулом к владельцу, я направила ствол в живот парню. И тут он снова повел себя некорректно. Никогда не надо толкать человека, который тычет тебе в солнечное сплетение стволом «калашникова».
Но таким простым вещам его тоже не учили. Он рванулся вперед и задел мой локоть. Так что, можно сказать, я его даже и не убивала.
Тем паче что курок у автомата был довольно разболтан и на него не надо было даже сильно давить. В общем, сам виноват, надо лучше следить за своим оружием. Я думаю, вряд ли этот парень выехал бы на трассу в автомобиле, у которого отказывают тормоза. А с автоматом, значит, можно? Вот и получай, раз так.
Судя по его удивленному взгляду, умирающий так и не понял, что с ним произошло.
На звук выстрелов уже спешил второй боевик. Похоже, он был обеспокоен, хотя я не могла понять почему. Ведь если он услышал очередь, которую дал автомат его приятеля, то явно, что дело уже сделано. Или они не знают звук оружия своих напарников?
Второго я подсекла, когда он появился в дверном проеме. Он попытался выстрелить первым, но тут, как это всем хорошо известно из скучных вестернов, побеждает более прыткий. Я всего-навсего попала ему в плечо, и если бы он не дернулся при втором выстреле, то не упал бы на паркет гостиной с дыркой в легком.
Итак, оставался еще один. Этот, стоявший за входной дверью, уже просек, что произошло что-то неладное и пора вмешаться.
Я рванула в сторону кабинета и на бегу зашвырнула маленькое кресло в сторону спальни, полагая, что третий налетчик пойдет в направлении шума. Так все и получилось. Приятно, когда люди ведут себя предсказуемо и ты знаешь, чего от них ожидать.
Молодой дылда в кожаной куртке медленно прошел через всю квартиру и направился прямиком в спальню, оставив дверь открытой.
Проверив углы, парень с автоматом осторожно продвигался к шкафу, держа оружие перед собой. Как только он подошел к дверце, я скользнула в спальню, быстро погасив свет и захлопнув дверь.
Оказавшись в полной темноте — окон в спальне не было, — автоматчик стал стрелять довольно беспорядочно. Вместо того чтобы просеивать пространство хотя бы по диагонали, от угла к углу, он предпочел дать две длинные очереди в горизонтальной плоскости.
Впрочем, больше этот переросток в кожанке все равно не успел ничего сделать.
Я за эти секунды уже перекатилась подальше от двери и, вскинув автомат, всадила одну очередь из положения лежа прямо ему в грудь.
Парень оказался крепким.
Он не сразу рухнул навзничь, а выпустил автомат из рук и, прижав их к груди, на ощупь побрел к выходу, пачкая кровью покрывало постели и обои. Нашарив ручку двери, он открыл ее и, сделав еще два шага, упал сначала на колени, а потом лицом вперед. На его спине зияла дыра выходного отверстия довольно внушительных размеров. От таких ран не выживают.
«Вот вроде и все, — констатировала я. — Теперь мы выглянем наружу и тихо посмотрим, кто там у нас остался пасти подходы к дому».
Я взяла автомат и проконтролировала вход в особняк, но там, как ни странно, не было никакого прикрытия. Несказанно удивленная таким неожиданным поворотом дела, я вернулась в дом и прошла в спальню.
Босс, уже покинувший свое убежище под кроватью, стоял возле кровати, сжимая в кулаке миниатюрный сотовый телефончик.
— Ваша жизнь спасена, — мрачно доложила я. — Оцените работу, шеф.
На негнущихся ногах Симбирцев проследовал за мной в гостиную и остановился, прислонившись к косяку. Его нижняя челюсть отвисла, когда он увидел следы бойни. Казалось, он ожидал увидеть совсем другое.
Между тем подоспела охрана. Сидорчук с братками ворвался в помещение и громко выматерился, глядя на трупы. Потом он поднял глаза на шефа, до боли сжал губы и стал чего-то ждать.
Глядя на побледневшие лица присутствующих, я запахнулась в халат и спокойно спросила:
— Что-то не так? Может быть, мне кто-нибудь потрудится объяснить, что именно?
— Это был… экзамен, — еле шевеля губами, произнес Леонид Борисович, с ужасом глядя на трупы, распростертые по паркету его особняка.
— Вообще-то у нас все застрахованы, босс, — быстро заговорил Сидорчук, желая как-то снять напряжение. — Выделим из фонда вдовам, все как полагается. Что поделаешь, работа. Издержки, так сказать, производства. А Федька так вообще холостой был…
На Симбирцева было страшно смотреть. Во-первых, погибли его люди. Во-вторых, он чувствовал себя виноватым передо мной.
И правда, если подумать, как бы мог закончиться такой «экзамен»?
Если я сплоховала бы, то «охрана первого уровня» доказала бы свою полную компетентность и незаменяемость. Этого не произошло.
А что же он думал, я буду гладить по головке людей, которые врываются в дом моего босса ни свет ни заря и крушат окна автоматными очередями?
— Кажется, вы принимали меня за кого-то другого, Леонид Борисович, — сказала я, впрочем, вполне дружелюбно, — если согласились с идеей Сидорчука устроить мне испытание. Но теперь вы знаете, с кем имеете дело. Экзамен я сдала успешно, а вы во мне ошиблись. А за ошибки надо платить. Вот вы и заплатили. Правда, чужими жизнями, но парни тоже должны были соображать.
— Да-да, конечно, — провел ладонью по лицу Симбирцев. — Только как мы теперь…
Он раздраженно посмотрел на Сидорчука, как будто задавая ему безмолвный вопрос.
— Как вы будете объяснять все милиции? — закончила я за него. — Ведь начальник вашей службы безопасности предложил вам убить сразу двух зайцев. Покушение — хороший козырь в предвыборной кампании, не так ли? Пойдут слухи, поднимется рейтинг…
— Ну, все не так примитивно… — пожал плечами раздраженный Сидорчук.
— Но верно, — оборвала я его. — Можете оставить все как есть. Но тогда вам придется выдвинуть версию, что вас хотели прикончить свои же. Скажем, кто-то их перекупил. Намекните на всесильных врагов, дайте понять, что вас не хотят видеть в думе. Довольно цинично, но иного выхода я, признаться, не вижу.
— Хорошо, — решительно произнес Симбирцев. — Сидорчук, у нас есть минут десять, чтобы это обмозговать. Поговори с ментами, чтобы допрашивали Женю не больше часа. Потом дадим ей отгул до обеда, а к двум заедешь за ней и отвезешь на дачу. Усек?
Леонид Борисович окончательно пришел в себя. Теперь он рассуждал как человек, допустивший оплошность и пытающийся обратить свою ошибку себе же на пользу. Они с Сидорчуком быстро устроили короткий мозговой штурм, договорились об официальной версии и закончили совещание как раз в тот момент, когда вдалеке раздался рев приближающейся милицейской сирены.
К приезду милиции я успела переодеться и привести себя в порядок.
Разговор действительно оказался в меру пристрастным и достаточно коротким. Я рассказала все, как было, продемонстрировала траектории своего движения и проверила, правильно ли записано с моих слов.
Неразговорчивый майор посматривал на меня с недоверием. Наверняка ему очень хотелось бы побеседовать со мной по душам, а то и выставить против меня своих бойцов, чтобы посмотреть, кто одолеет. Я думаю, что он так бы и поступил, не будь я на службе у Симбирцева.
Наконец меня отпустили, на всякий случай предупредив, что вызовут еще раз повесткой, если понадобятся уточнения. Но я знала, что это вряд ли произойдет — у Симбирцева был в органах явный прихват, а мусолить эту историю вдоль и поперек было не в его интересах.
В образовавшееся семичасовое «окно» я решила навестить тетушку. Ведь она еще не знает, что у меня новая работа — творческая, интенсивная и перспективная, так сказать. Скучать, в общем, не приходится.
Приблизительно так я и выложила все своей тетушке, сидя на краю ее койки в госпитале. В подробности, понятное дело, не вдавалась.
— Ну что ж, — с пониманием кивнула тетя Мила, — главное, чтобы тебе нравилось. А то ты, смотрю, совсем зачахла со своими студентами. Ты принесла мне чего-нибудь почитать? А то в библиотеке здесь только майор Пронин да Лев Шейнин. Разве это жизнь?
— Унылое прозябание, — искренне подтвердила я. — Вот тебе очередной том Макбейна. Там три повести, так что до послезавтра должно хватить.
Тетушка раскрыла книгу и попыталась немедленно углубиться в ее содержание.
— Я же еще не ушла, — рассмеялась я. — Скажи-ка мне лучше, не приходилось ли тебе сталкиваться вот с какими людьми.
И я перечислила знакомых Симбирцева в последовательности нашей вчерашней трассы.
— Ну как же! — всплеснула руками тетя Мила. — Приходилось. Лично, правда, только с генералом, ну а насчет остальных наслышана.
Я внимательно выслушала тетю, тщательно запоминая все характеристики. Информация для размышления была более чем исчерпывающая.
— Честно говоря, военных я всегда недолюбливала, — призналась мне тетя Мила. — Были, разумеется, и среди них достойные люди. Но в целом…
Она пожала плечами и улыбнулась. Я видела у нее в альбоме старую фотографию стройного капитана с какой-то нежной надписью с орфографическими ошибками и решила, что это один из ее ухажеров. Даже, может быть, потенциальный жених… Так что отношение тети Милы к военным может быть замешано на личной почве.
— А что касается генерала Гольдштейна, то могу сказать, что частенько его фамилия упоминалась в связи с учебным заведением, начальником которого он является. Была там одна история…
Тетушка задумалась, уставя глаза в потолок с начинавшей желтеть побелкой.
— Да, три года назад. Понимаешь, Женя, многим молодым ребятам не хочется служить. Их можно понять, особенно сейчас. Ну да ладно, дело не в эмоциях. Так вот, Гольдштейн мог принять в училище парня, которого должны вот-вот загрести по призыву. Понимаешь?
Я кивнула.
— Юноша кантуется там какое-то время, может быть, и все два года целиком, а потом его отчисляют. Почти идеальный вариант, если учесть, что училище находится в городе и по выходным можно жить дома.
— А в чем же история?
— Так это же не за бесплатно делается, — улыбнулась тетушка. — Не знаю, с чего в тот раз возник сыр-бор, только было возбуждено уголовное дело. Даже в прессе что-то такое начало появляться.
— Дело против генерала?
— Нет, — поправила меня тетя Мила. — По факту взяток, если я не ошибаюсь. Конечно, метили в Гольдштейна, потому что он принимал решения. Но внезапно дело прикрыли. Комиссия приехала, поработала, уволили, кажется, начальника кадрового отдела — и все.
— Вот как? А что говорили насчет людей, которые помогли генералу?
— Намекали, что не обошлось без лапы на самом верху местного руководства. Если не ошибаюсь, за него хлопотал один обкомовский деятель.
— А фамилию не припомните? — с надеждой спросила я. — Или хотя бы должность.
— Сейчас-сейчас… Ну да, конечно. Тот самый второй зам по культуре, который теперь курирует фирму, в которой ты работаешь.
— Любопытно, — сделала я пометку в своей памяти. — А что насчет Бахха?
— Бахха?
— Иннокентия Далматова, — быстро поправилась я, поняв, что тетушка Мила не в курсе псевдонима местной знаменитости.
— У меня на лекциях была его двоюродная тетка. Такая надменная грассирующая дама. Далматовы, кстати сказать, из дворян… Она защищалась в экономическом по основам конституционного строя. Тогда еще, помнится, законы менялись чуть ли не ежедневно, и надо было быстро протолкнуть ее диссертацию. Мы часто встречались у меня дома, и она, пока мы чаевничали, рассказывала про родню. Что же там такое было про Иннокентия?
Я представила себе Бахха с точки зрения его родственницы дворянских кровей. Картина получилась не очень привлекательная…
— Ах да! — всплеснула руками тетушка. — У ее племянника тогда были проблемы, как выражалась Далматова. По мне, проблемы — это когда каблук отвалился и надо новую обувь покупать. А вот для потомков Рюрика, моя дорогая, проблемами оказывается то, что на нормальном языке называется криминал.
— Даже так? — приподняла я брови, готовясь услышать что-нибудь интересное.
— Видишь ли, дорогая, Иннокентий Далматов влип в одно очень неприятное дело. Речь шла о наркотиках. Ты ведь знаешь, дорогая, что среди музыкантов этот порок, увы, очень распространен.
— Так он наркоман?
— Нет, что ты! — замахала руками тетушка. — Просто у кого-то на пирушке после концерта нашли героин. Кстати, все произошло на редкость банально — музыканты очень шумели, и соседи вызвали милицию. Так что это была досадная случайность.
— Так героин нашли у Кеши Далматова? — уточнила я. — И его отмазали?
— Можно сказать и так, — согласилась Мила. — Я посоветовала тетке Иннокентия обратиться к одному адвокату, который работал в одном спортивном фонде, но иногда помогал по знакомству и на стороне, используя свои связи. Кстати, в том самом фонде, который опекает фирму, куда ты устроилась.
— Солидные у меня, выходит, покровители, — констатировала я.
— О да! — покачала головой тетушка. — Если уж им удалось в свое время продвинуть во власть этого Бурденко, то о чем уж говорить!
— И ему оказывал поддержку «Налим»? Ну, не сам «Налим», а те, кто за ним стоит?
— Конечно, моя дорогая! — горячо подтвердила тетушка. — Был такой промежуток, когда э-э… бандиты, будем говорить прямо, могли быстро легализоваться. Это происходило в тех случаях, когда они находили общий язык с местными властями.
— И Бурденко оказался из таких, из прытких и не связанных воровской клятвой?
— Не знаю, как там с клятвами, но он быстро возглавил какой-то демократический фронт и стал вести себя так, словно он ни разу финки в руках не держал. Впрочем, — добавила тетя, — кажется, он сидел за то, что называлось при советской власти «экономическими преступлениями». Потом, в перестройку, само собой, был оправдан подчистую. Даже компенсацию получил.
— Мне подсказывает инстинкт, что и четвертый человек, о котором я спрашивала вас, тоже не миновал «Налим» в своей биографии.
— Пономарев? — даже удивилась тетушка. — Разумеется. Ведь он является одним из попечителей того самого спортивного фонда, который и учредил «Налим». Разве я тебе об этом не говорила?..
Дома я приняла контрастный душ и, немного подумав, не стала обновлять свой гардероб. Хотя, что и скрывать, очень хотелось…
За мной заехали в половине второго. Я была уже готова к поездке и сидела на кухне, докуривая немецкую ментоловую сигарету.
В машине меня ждал строгий и подтянутый Симбирцев. Он выглядел как-то особенно торжественно, хотя и с оттенком мрачности.
— Евгения Максимовна… хм… Женя, — медленно начал Леонид Борисович, откашлявшись и покосившись на бесстрастную морду охранника, сидевшего слева от него. — Я хочу сказать, что поступил неразумно. Но вы… но ты оказалась выше всяких похвал. Я хочу, чтобы ты знала — я верю тебе и я верю в тебя. Теперь я готов вместе с тобой зайти хоть в клетку с тигром.
— Хорошо, — согласилась я. — Завтра направимся в зоопарк.
Симбирцев рассмеялся, довольный тем, что я не сержусь. Наверное, он подумал, что после того, что произошло сегодня утром, ему будет гораздо интереснее заниматься со мной любовью.
— Неужели вас там учили… всему этому? — спросил он, не скрывая любопытства. — Кого же из вас воспитывали? Коммандос?
— Воинов, — коротко ответила я. — Можете направить благодарность моему тамошнему начальству. Они будут приятно удивлены.
Симбирцев вряд ли понял, что я имею в виду. На самом деле тот командир, который был бы рад получить обо мне весточку, давно уже гнил в земле. И пал он вовсе не на поле боя. А тот, что служил сейчас, только бы смачно плюнул на плац и растер сапогом.
А учили нас действительно многому. И, как оказалось, не напрасно…
* * *
Наш тренировочный лагерь располагался в Подмосковье в двух часах езды от Кольцевой автомобильной дороги. Мы выезжали туда летом и проводили на природе время с середины мая до середины сентября.
Не могу сказать, чтобы я с детства была физически развитым ребенком.
Впрочем, недостаток обычных оздоровительных упражнений с лихвой восполнялся моей бешеной активностью, и, наверное, если посчитать, сколько километров я пробегала за день, то этот результат перекрыл бы необходимый минимум для детей моего возраста.
Лагерь занимал огромную территорию в нежилом районе — на несколько километров вокруг было только два захиревших колхоза да одна птицеферма, которая обеспечивала наш летний рацион.
Если занятия в городе носили преимущественно интеллектуальный характер, то здесь, на природе, нас муштровали прежде всего физически. И, как вскоре я поняла, еще и морально.
Упражнения были настолько сложны, что, казалось, не столько развивали нас физически, сколько были тестом на выносливость и силу духа.
Например, помимо традиционного бега, плавания, движений при стрельбе и боевых искусств, здесь предлагалось еще и нечто экзотическое.
Каким-то хитрым образом (наверняка путем анализа все тех же навороченных тестов) каждой из нас предлагалось совершить то, чего она боялась больше всего на свете. Совершить с полным осознанием того, что ты делаешь, в присутствии всего учебного коллектива.
Я многое узнала о себе и других за то время, пока наблюдала, как выполняются эти задания, а вернее, как воплощаются самые кошмарные сны.
Например, моя соседка по комнате Регина была вынуждена, превозмогая отвращение, позволять скорпионам ползать по своему обнаженному телу. Регине перед этим ввели специальную сыворотку, на случай, если бы какая-нибудь из тварей ее все же куснула.
А вторая девушка, с который мы с Региной делили помещение, Наталья, с воплем прыгала в канаву, где безмятежно грелись на солнышке толстые гадюки. Напуганные ее появлением, змеи грозно шипели и медленно проползали у нее между ног. Это только потом я узнала, что у всех змей были предварительно вырваны зубы — Наталья, естественно, не была об этом осведомлена.
Это была хорошая психотерапия, хотя кое-какие упражнения «на самое страшное» казались мне переходящими грань дозволенного.
Вот, скажем, одна девушка, дочь полковника из Алма-Аты, попавшая в «ворошиловку» по великому блату и теперь оказавшаяся в нашем подразделении, панически боялась трупов. И что же вы думаете? В одно прекрасное утро к нашим палаткам подъезжает грузовик, из которого двое дюжих братков вытаскивают тело какого-то бомжа.
Наверное, труп выдали в одном из городских моргов, не знаю уж, на каких основаниях. Впрочем, с каждым днем пребывания в отряде я убеждалась, что нашему начальству никаких оснований для исполнения их требований не приходилось подыскивать. Таков был статус этого ведомства в существовавшей в те времена социальной пирамиде.
И вот страдающая трупобоязнью девушка со скальпелем в дрожащих руках должна была разделывать этого покойника-бродягу как заправский мясник. Рядом с ней стоял спокойный, ничему не удивляющийся патологоанатом и тихо советовал ей, как следует разрезать кожу, как раскрывать грудную клетку и извлекать внутренности.
Мне тоже пришлось пройти через ЭТО. Как ни странно, сама для себя я не могла определить собственную фобию. Я честно старалась доискаться в глубинах подсознания до того, что же все-таки является для меня самым ужасным. Но все мои попытки оканчивались безрезультатно.
И вот как-то после обеда ко мне подошел инструктор и спокойным голосом сказал:
— Женя, сейчас вы пойдете в хозяйственную часть и почините электропроводку.
Я согласно кивнула, и мы направились к хозблоку. По пути инструктор продолжал:
— Мы не знаем, было ли отключено электропитание в момент аварии. Так что, когда вы отсоедините друг от друга проводки, чтобы потом отключить рубильник и произвести ремонтные работы, вас может ударить током. Будьте к этому готовы.
— А нельзя ли сначала отключить рубильник? — удивленно спросила я.
Мой куратор улыбнулся и отрицательно покачал головой. И только тогда я поняла, зачем все это делается. Да, вот оно…
Сразу же всплыло напрочь забытое впечатление детства — когда я лезу со штепселем утюга к розетке и меня, трехлетнюю девочку, вдруг начинает изо всех сил трясти изнутри. Я ощущаю себя деревом, а свои органы — яблоками или грушами, которые какой-то злой демон хочет сорвать. Потом я нахожу себя плачущей и напуганной на полу, ко мне бросается мать и прижимает к себе, а отец, осматривая вилку, удрученно качает головой и ищет изоленту.
Тогда я не сразу пришла в себя, долго хныкала, жаловалась на головную боль и не могла понять, что же со мной произошло. Объяснения насчет электрического тока, бегущего по проводкам, на меня не произвели впечатления — вечно эти взрослые пытаются находить самым таинственным вещам самое дурацкое объяснение…
И вот теперь я должна снова пройти через этот кошмар. Ну да, конечно же…
С тех самых пор каждый раз, когда мне приходилось втыкать штепсель в розетку, я испытывала минутный ужас, который, разумеется, быстро преодолевался. Я, понятное дело, не могла осмыслить это ощущение, так как детское потрясение оказалось настолько сильным, а ассоциации, связанные с ним, — настолько потрясающими, что все это немедленно глубоко ушло в подсознание.
Материализованный кошмар выглядел на редкость будничным: два еле касающихся друг друга оголенных проводка, которые мне предстояло расцепить.
— Да, вот еще что, — как бы невзначай добавил инструктор, — вы, Женя, разумеется, понимаете, что должны выполнить это упражнение с полным осознанием того, что и зачем вы делаете, и проанализировать свои ощущения. Если этого внутреннего освобождения не произойдет, мы будем повторять этот опыт столько раз, сколько понадобится для достижения желаемого результата.
Я кивнула, собралась с силами и, подойдя к проводам, взялась за один из них левой рукой. Меня, само собой, здорово шарахнуло, но, поскольку я была достаточно собранна, мне все же удалось отвести провод в сторону и контакт был прерван.
Что же касается меня, то, оправившись через секунду после мгновенного шока, я вдруг поняла, что стою перед инструктором и глупо улыбаюсь во весь рот, словно девчонка, которой подарили огромную куклу.
Убедившись, что я все сделала правильно, мой инструктор лишь удовлетворенно кивнул и поставил галочку в своем блокноте…
* * *
Дача Леонида Борисовича Симбирцева была расположена на обочине соснового леска. Если только эту громадину можно назвать дачей.
Как ни странно, по сравнению с дачей городская квартира босса выглядела очень скромно — как дурнушка-переросток рядом со зрелой женщиной.
Уж и не знаю, почему Симбирцев так редко бывал здесь. Казалось бы, дача — а на самом деле загородный дом — была более приспособлена к комфортному существованию, чем его особняк в центре города.
То ли босс был, что называется, сугубо городским человеком, то ли его дела требовали постоянного присутствия в деловых кварталах…
Как бы там ни было, перед каждым визитом босса на дачу — а он наезжал сюда исключительно в шумной компании — в район Сосенок перебрасывалась бригада домработниц, тщательно очищающих дачу от пыли, накопившейся со времени прошлого приезда.
Дача стояла в небольшом отдалении от прочих строений, занимавших огромную территорию некогда колхозного поля, отданного на откуп дачному новострою. Но если дома, стоявшие столь плотно, что между ними с трудом умещалась узенькая полоска мавританского газона с редкими цветочками да чахлый абрикос, были похожи друг на друга как две капли воды и строились, очевидно, наскоро, то летняя резиденция Леонида Борисовича выделялась на этом унылом фоне не только своим оригинальным архитектурным решением, но и довольно обширной территорией садово-паркового ансамбля, прихватившего от соседнего леска пару сосенок.
Перед подъездом уже были припаркованы два автомобиля. Ворота распахнулись, и наш лимузин, шурша щебенкой, въехал за ограду.
На широкой террасе, вынесенной на первом этаже далеко вперед от дома, под лимонным деревцем с крохотными плодами сидела в шезлонге Елизавета Пономарева. Глядя на нас, шествующих к входу, из-под руки козырьком, она закричала, не оборачиваясь:
— Сережа! Хозяева прибыли!
Однако Пономарев так и не вышел на ее зов. Слегка раздраженная, Елизавета поднялась нам навстречу и, лениво шагнув с крыльца, подала руку хозяину. Меня она тоже удостоила приветствием:
— Да-да, милочка, я вас вчера запомнила. На вас очень хорошо сидит этот костюмчик.
Что в переводе означало: «Бедняга, у тебя всего один хороший костюм, который ты надеваешь каждый день. Или Леня оказался жмотом?»
— Очень рада, — ответила я, пожимая ее руку. — Вы мне тоже сразу понравились.
— А мой благоверный солнца не любит, — пожаловалась Елизавета. — Засел у тебя на втором этаже и парламентские дебаты в прямой трансляции слушает. И как вам, мужикам, все это не надоедает?
— Закон о земле приняли? — тут же оживился Симбирцев. — Уже известно, как наши местные голосовали? Прямое было или тайное?
— Не знаю и знать не хочу, — проговорила Елизавета, хватая босса за локоть. — Я сюда не законы обсуждать приехала. И вообще мозги у женщин по-другому устроены, правда, Женечка?
— А где генерал? — спросил босс, кивая на автомобиль Гольдштейна.
— В бильярдной употребляет, — ответила Елизавета. — Хлещет сухое как квас. Крепкие, однако, желудки у наших военных…
Мы вошли в дом — босс с Елизаветой впереди, я следом за ними.
Конечно, это было явное нарушение правил, которые я сама же внушила боссу, но сейчас я просто не могла оттолкнуть Пономареву и пройти первой.
Обстановка для действий, которые подсказывало мне мое профессиональное чутье, была весьма неподходящей. Тем паче меня сковывало одно особое обстоятельство — для окружающих я была всего лишь референтом.
То есть, если называть вещи своими именами, я должна была держаться возле Симбирцева, но не вызывая подозрений относительно истинной цели нашего совместного пребывания. А в момент «икс», если он, конечно, наступит, сделать то, что от меня требуется.
И тут меня пронзила одна мысль. Простая, как вареное яйцо, и тем не менее очень важная. Можно сказать, самая главная, какими обычно и бывают самые что ни на есть простые мысли.
Почему именно сейчас моему шефу потребовалась охрана второго уровня? Только лишь потому, что он идет на выборы? Или есть более серьезная причина, о которой я ничего покамест не знаю?
Был ли какой-то прецедент, который нес угрозу жизни боссу? Или это лишь игры службы безопасности, которая хочет доказать свою полезность боссу разработкой и внедрением новой методики охраны его персоны? Не предназначена ли мне кем-то стоящим в тени особая роль в игре, правила которой я не знаю?
Поток этих мыслей пронесся в моей голове за секунду. Больше я не хотела сейчас об этом думать, да и было уже некогда.
Как только мы вошли в дом, шеф с Елизаветой остановились на самом пороге. Посреди холла стоял Пономарев с пистолетом в руке.
Дуло «вальтера» было направлено прямо в грудь господина Симбирцева.