Глава 9
Лейтенант Голокопытенко покупал кефир.
Он покупал его уже в третий раз и чувствовал, что кефир уже плещется в желудке. А в мозгу… а в мозгу словно что-то заклинило. И осушив одну упаковку, лейтенант Голокопытенко покупал следующую. И выпивал кефир, что называется, прямо не отходя от кассы. Продавщица смотрела на него с откровенным удивлением.
Голокопытенко пил кефир не потому, что являлся большим его любителем. Нет, оно, конечно, приятно с утра выпить стакан этого холодного молочного продукта и заесть его ароматной булочкой. Но в данной ситуации ничего похожего на утро и на ароматную булочку на горизонте лейтенанта Голокопытенко не наблюдалось.
Что же заставило доблестного разыскивателя украденных тигров стоять в мини-маркете и, насупившись, сосредоточенно поглощать кефир? А вот что.
В этот день лейтенант Голокопытенко выехал по месту прописки киллера Мусагирова. Конечно, он не лелеял иллюзий, что тот откроет ему дверь и пригласит на теплую беседу с горячим чаем. Отнюдь нет, лейтенант Голокопытенко был совсем не наивен. Просто он предположил, что объявленному в розыск преступнику может зачем-то понадобиться проникнуть в свою квартиру — например, что вполне вероятно, взять оттуда какие-либо вещи, документы или деньги. Мало ли что случается на свете. Никогда не следует выключать из списка вероятных поступков преступника даже самые прямолинейные варианты. Зачастую срабатывают именно они. Так рассуждал лейтенант Голокопытенко. И надо же такому случиться, что его предположение сработало!
Слегка подкорректировав свою внешность, одевшись, как серая мышь, и прицепив усы, он стоял и курил в подъезде Мусагирова, как вдруг увидел выходящего из его квартиры старичка, который кряхтел и вертел головой.
Первым побуждением лейтенанта было его задержать. Быть может, это и есть сам киллер, ведь тот проявил удивительные способности к перевоплощению. Но, оглядев старичка попристальнее, подумал, что это никак не может быть Мусагиров, потому что примерно на голову ниже ростом и к тому же имеет одну ногу короче другой. Совершенно очевидное увечье. И Голокопытенко решил поступить мудрее — просто проследить, куда направится старичок.
А старичок от пятиэтажного дома, в котором жил Мусагиров, направился через проезжую часть, миновал старый парк, довольно-таки лихо для своего возраста пролез через дыру в заборе и оказался на небольшом пустыре, с одной стороны которого находилась безлюдная в данный момент новостройка, а с другой — виднелся новенький, только что открывшийся мини-маркет. Голокопытенко тоже пронырнул в дыру в заборе и чуть не столкнулся нос к носу с тем, кого искал.
Мусагиров!
Голокопытенко едва успел вильнуть в кусты. Впрочем, он быстро сориентировался и нашел более удачное место дислокации, а именно упомянутый мини-маркет, через боковую витрину которого прекрасно обозревался пустырь.
Мысленно он крепко обругал сейчас себя за то, что до сих пор не удосужился вооружиться мобильным телефоном. Торговая точка тоже явно не была укомплектована средствами связи.
— Что вам, мужчина? — спросила толстая продавщица, накрашенная как любимая скво Чингачгука на тропе войны.
— Кефир, — машинально выговорил Голокопытенко, не переставая краем глаза наблюдать за старичком и киллером Мусагировым.
А понаблюдать было за чем. На краю пустыря, примерно в четырех метрах от упомянутого ларька, стоял серый «Мицубиси», унылый окрас которого усугубляла максимальная замызганность: номера забрызганы, стекла давно не мыты, на колесах целые шматы засыхающей грязи. В машине, насколько мог понять Голокопытенко, сидели два человека плюс Мусагиров плюс «старичок». Итого четверо. Глупо было бы при таком численном перевесе неприятеля, как звучно определил для себя тех, за кем наблюдал лейтенант, — даже очень глупо! — лезть на рожон.
И потому Голокопытенко лихорадочно пил кефир и наблюдал.
Наконец «Мицубиси» тронулся и, набирая ход, направился вдоль забора, обносящего новостройку, к выезду с пустыря. Голокопытенко подпрыгнул на месте, как горный козел, рассеянно уронил упаковку недопитого кефира на пол и, не слыша гневных воплей продавщицы, выскочил на вольный воздух. Лейтенант приехал в Покровск на собственной машине, которая стояла как раз на улице Тельмана, туда и направлялся грязный «Мицубиси». Так случилось, что он проследовал как раз мимо голокопытенковской «шестерки». Лейтенант, задыхаясь, пробежал по тротуару, чувствуя, как булькает, пузырится у него в животе кефир. Прохожие — встречные и поперечные — отскакивали в стороны. Голокопытенко запрыгнул в машину, вставил ключ в зажигание и стал заводить мотор. Стартер оказался в полудохлом состоянии. Издаваемые им звуки напоминали кудахтанье заботливой курицы-несушки: старается, а с места не двигается.
Лейтенант, не сводя взгляда с набравшего скорость «Мицубиси», головокружительно выматерился. И это сработало. Недаром говорят, что лучший инструментарий в отладке российских машин — мат, монтировка и пол-литра. Правда, в тот момент обошлось без двух последних, хватило первого — машина завелась и поехала. Голокопытенко удачно пристроился за «Мицубиси», в котором сидел киллер Муса, между ним и теми, кого он преследовал, оказалось всего два автомобиля.
Как ни старался он разглядеть номера серого «Мицубиси» — это ему упорно не удавалось. Впрочем, лейтенант надеялся на успех.
«Мицубиси» преодолел четырехкилометровый тарасовский мост через Волгу, соединяющий Тарасов, раскинувшийся на правом берегу, и Покровск, соответственно, на левом.
«Интересно, что за веселая команда там собралась и с какой целью они едут в Тарасов? — думал Голокопытенко. — Впрочем, что гадать? Надо хватать всю эту шатию-братию за жабры и волочь в отделение. А там их мигом уму-разуму научат, тем более что на Мусагирове „мокруха“. Какая наглая скотина!.. Его в розыск объявили, а он среди бела дня рисуется в городе, на свою квартиру посылает всяких старичков. Наверняка нужно было срочно что-то важное забрать, раз он туда своего человечка подослал. Иначе бы рисковать не стал…»
И лейтенант Голокопытенко подумал, что задержание этих типов ему очень помогло бы в плане продвижения по службе. И капитан Овечкин, начальник их отдела, который Голокопытенко не очень жаловал, будет вынужден подать представление о повышении лейтенанта в звании и соответствующей денежной прибавке. А куда он денется!.. Выследить и задержать опаснейшего преступника, наемного убийцу, только что совершившего громкое заказное убийство, — это вам не тигра разыскивать. Вот он какой, лейтенант Голокопытенко!
Он уже представил себе выражение лица капитана Овечкина, раздосадованное и немного пристыженное, с которым он будет сообщать своему подчиненному о всех тех приятных новостях, которые… О черт! Голокопытенко так замечтался, что едва не выпустил из виду «Мицубиси». А тот меж тем резко свернул в арку проходного двора, и, домысли лейтенант дополнительные подробности виртуальной встречи с капитаном Овечкиным, он неминуемо потерял бы из виду Мусагирова и его людей.
Голокопытенко пробормотал еще одно ругательство, некстати помянул не слишком добрым словом производителей кефира и вывернул руль, норовя заехать вслед за «Мицубиси» в арку. Но вовремя остановился, раздумав это делать, и решил выйти из салона. Он ясно видел: забрызганный грязью «Мицубиси» остановился возле забора, обтянутого сеткой-рабицей. Дверца автомобиля распахнулась, и вышел старичок.
Накрапывал, и довольно внушительно, дождь, поэтому он раскрыл над головой зонт. Потом продефилировал вдоль забора, закурил, время от времени поглядывая на часы. Голокопытенко пощупал под курткой пистолет. Потом натянул свою шапку так, что она налезла почти до переносицы, и, стиснув зубы, пошел мимо «Мицубиси».
Во дворе имелось жалкое подобие детской площадки — тут стояла бревенчатая избушка на «курьих ножках» с горкой. Правда, в избушке сейчас никого не было и с горки никто из детей не скатывался: матери заблаговременно увели своих чад от непогоды.
Голокопытенко осторожно прошел мимо старичка, оглянулся через плечо и, убедившись, что за ним никто не следит, влез в избушку. Тут он скорчился и замер: избушка не только давала укрытие от все усиливающегося дождя, но и представляла собой неплохое убежище, из которого можно было наблюдать за Мусагировым и его людьми.
А они явно чего-то ждали. Чего-то или кого-то. Два или три раза старичок закуривал новую папиросу, скверный их запах долетал даже до Голокопытенко, скорчившегося в избушке в десяти шагах от него. Всякий раз он не прикуривал сам, а просил огонька у случайных прохожих. Причем всякий раз извлечение новой сигареты совпадало с появлением очередного прохожего.
«Самое время вызвать подмогу, — лихорадочно размышлял Голокопытенко, — я тут ничего не высижу. Впрочем, почему не высижу? Если дождь смоет грязь с номеров, то можно будет дать ориентировку на машину. Или попробовать взять Мусагирова самому? У меня полная обойма, если что, патронов хватит».
Правда, тут же в голову Голокопытенко пришла несвоевременная или, напротив, очень своевременная мысль, что, когда последний раз ему приходилось стрелять из пистолета на тренировочных стрельбах, капитан Овечкин влепил ему выговор за плохие результаты. Голокопытенко оказался тогда самым плохим стрелком в отделе.
А Мусагиров, наверное, стреляет хорошо. Еще бы!.. Тогда он стрелял из окна черт знает какого этажа, и если бы не Женя Охотникова, кто знает, что бы с ним сейчас было. Быть может, мирно лежал бы, сложив ручки на груди и старательно глядя в потолок морга.
Голокопытенко оживился: старичок окликнул третьего или четвертого прохожего. Прохожий этот был невысок ростом, достаточно плотен, в очках и мягкой серой шляпе. На нем был синий полуплащ и мятые черные брюки. На вопрос старичка, есть ли у него прикурить, мужчина ответил довольно неприятным резким голосом:
— Н-не курю!
А потом добавил дидактично:
— И вам не советую.
Старичок что-то заскрипел, приближаясь к очкарику. Тот остановился, вопросительно глядя на него, и тут из «Мицубиси» вылез здоровяк. Прохожий его не видел, он слушал старичка. Последний взял его под руку, с другой стороны вынырнул здоровяк и подхватил прохожего под другую руку. Тот взбрыкнул, и тут Голокопытенко увидел, что верзила нанес ему быстрый, точный удар под ребра. Прохожего скрутило, он наклонился вперед, и с его мокрой переносицы соскользнули очки. Каблук верзилы тотчас же с хрустом вмялся в оправу. На пару с хромым старичком, проявившим вдруг молодую стать и прыть, они подтащили неподвижного мужчину к «Мицубиси» и швырнули в салон.
Голокопытенко не выдержал. На его глазах похищали человека, и он, представитель власти, должен такое безобразие пресечь! Голокопытенко по складу характера был наивным идеалистом, хотя тщательно скрывал это от всех, включая себя самого. Он вспомнил о том, что является представителем законности, в ситуации, когда другой, быть может, предпочел бы не афишировать это свое представительство и немножко свои мысли о законности.
Нет, лейтенант Голокопытенко отнюдь не был героем и храбрецом, он просто поддался первому порыву — порыву честного человека.
Он выскочил из избушки в тот самый момент, когда старичок пинками заталкивал в машину торчащие ноги похищаемого. На ходу выхватывая пистолет, Голокопытенко неожиданно писклявым голосом крикнул:
— Всем стоять! Милиция!
Как может предположить любой здравомыслящий человек, ничего хорошего из его порыва не получилось. Старичок даже не перестал запихивать обездвиженного мужчину в машину — он просто присел и продолжал делать то же самое уже в позиции сидя. Зато передняя дверь распахнулась, и оттуда хлестнула короткая автоматная очередь.
— О-о-о! — простонал Голокопытенко, падая на землю. Он упал, потому что под ногу ему подвернулся какой-то коварный сучок. А быть может, если бы этот сучок не подвернулся ему под ноги, он не упал бы сразу и попал под пули. То есть упал бы чуть позже, с той только разницей, что уже вряд ли поднялся бы.
Впрочем, лейтенанту еще хватило духу и координации движений, чтобы вскинуть пистолет и прямо с земли произвести три или четыре выстрела. Сколько точно, он не считал. Но недаром лейтенант Голокопытенко получил нагоняй от капитана Овечкина на стрельбах: все пули ушли в «молоко», ни одна из них даже в «Мицубиси» не попала, не говоря уж о более мелких, к тому же движущихся, потенциальных целях.
Старичок закончил запихивать в салон пленника и сам повалился на него сверху. Машина тронулась, когда еще не были захлопнуты дверцы: все-таки Голокопытенко удалось смутить бандитов.
«Мицубиси» выехал в арку, а Голокопытенко вскочил с земли и, отчаянно хромая, бросился следом за преступниками. Удача решительно сопутствовала ему в этот день: не попав под пули, он успел добежать до своей машины в тот момент, когда преследуемые им бандиты еще не скрылись из виду. Он видел, как «Мицубиси» свернул на боковую улочку. Лейтенант, хорошо знавший город, с облегчением выдохнул: по этой улочке им придется ехать до конца — свернуть-то некуда.
На сей раз мотор завелся сразу, и Голокопытенко решительно вывернул на дорогу и взял след…
Его всецело захватил азарт преследования. Лейтенанту даже в голову не приходило, какой опасности подвергается он сам: преступники ведь вполне могли засечь его машину.
* * *
«Так, они едут за город, — прикидывал Голокопытенко. — Главное, следует установить, куда именно едут, а остальное — дело техники. Хорошо бы они задержались подольше в одном, только в одном месте… Зачем им нужен этот человек? Ведь если бы они хотели его убить, то убили бы прямо во дворе, гражданин Мусагиров доказал, что для него убрать клиента прямо по месту жительства — не проблема. Ну, Мусагиров… — Повторив про себя фамилию киллера, Голокопытенко почувствовал, что по телу растекается волна холодного бешенства. — Я тебя закрою, сволочь, как минимум на пятнаху! Не будь я лейтенант Голокопытенко, без пяти минут старший лейтенант!»
Он преследовал «Мицубиси» с упорством и ловкостью, которым позавидовал бы иной раллийный гонщик. Плохо стреляя из пистолета, Голокопытенко очень хорошо водил автомобиль, так что один его недостаток — неумение стрелять — всецело перекрывался достоинством — умением обращаться с машиной ну если не как Михаэль Шумахер, то по крайней мере очень прилично для сотрудника милиции.
Лейтенант заметил, что «Мицубиси» один раз притормозил и из него вышел хромой старичок, тот самый, что так ловко разобрался с человеком в очках. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить. Следовательно, в машине остались трое злоумышленников. Это никоим образом не меняло ситуацию, потому что и трое — да что и говорить, даже двое — были орешком не по зубам Голокопытенко, особенно если учесть, что они вооружены автоматическим оружием.
«Мицубиси» свернул с основной трассы на боковую, довольно-таки раздолбанную, но тем не менее асфальтированную дорогу, что в условиях российской сельской местности все равно удобство. Голокопытенко машинально повернул следом, мельком взглянув на указатель.
— Ясно, — сказал он почему-то вслух, — едут к дачному поселку, который за деревней Синенькие. По этой дороге больше никуда не уедешь. Та-ак, время для посещения дачи они выбрали, прямо скажем, не самое удачное. Дождик-то какой…
Голокопытенко преследовал «Мицубиси» достаточно профессионально. Если бы он болтался у него на хвосте как приклеенный, то, быть может, его давно бы уже рассекретили. Но сейчас бандиты скорее всего не находили связи между человеком, который стрелял в них в городском дворе, и бледно-синими «Жигулями» шестой модели, которые довольно лихо шли по шоссе, то отставая от «Мицубиси», то снова приближаясь.
Проехали Синенькие. Приближались Волга и дачный поселок. Показалась здоровенная металлическая труба, стоящая вертикально, но никак не работающая: верно, она торчала тут как реликт, свидетельство былой индустриальной мощи. У трубы дорога разветвлялась: основная ее ветка шла вперед, а боковая, грунтовка, поворачивала под углом в девяносто градусов. «Мицубиси» вписался в поворот и въехал во двор здоровенной дачи, сплошь облепленной пристройками. Ворота были заблаговременно открыты — видно, находившиеся в машине предупредили о своем приближении по мобильному телефону.
Голокопытенко не стал сворачивать там, где «Мицубиси». Он проехал еще сто метров и остановил свои «Жигули» в весьма укромном месте, под сенью мощных дубов. Тут шумел источник, вздымался крутой склон, и Голокопытенко, выйдя из машины, почувствовал надобность ненадолго задержаться в этом живописном месте, перевести дух, успокоить нервы. И уже с холодной головой попытаться довести свою миссию до конца.
Темнело. Голокопытенко прошел по дороге в сторону большой дачи, во двор которой зарулил «Мицубиси», и с чувством нескрываемого удовлетворения убедился, что ворота заперты, а машина, которую он выследил от Покровска через весь Тарасов, а потом до Синеньких, стоит во дворе. По всей видимости, Мусагиров и те, кто были с ним, не собирались никуда уезжать.
Помимо «Мицубиси» во дворе стоял «КамАЗ». Кроме того, невдалеке от ворот — гараж, и можно было предположить, что легковушка и грузовик — не единственный автотранспорт на даче.
Голокопытенко прокрался к забору и пристально осмотрел его. На его памяти были такие случаи, когда нувориши, хозяева роскошных вилл, пропускали через ограду ток высокого напряжения. Бывали даже человеческие жертвы — гибли бомжи, любящие на зимний период расквартироваться в пустующих дачах, или же воры. Правда, дача, куда приехал Мусагиров со товарищи, не очень-то сильно походила на виллу, никаких особых элементов роскоши — по крайней мере, снаружи — не было заметно.
Забор оказался не под напряжением.
Голокопытенко перелез через него и крадучись направился через двор к дому. Двор представлял собой прямоугольник примерно сорок на двадцать пять метров, с одной стороны ограниченный домом и пристройками, с прочих — забором. Ничего похожего на живые насаждения в нем не было, только торчало несколько фонарных столбов черт знает зачем и имелась громадная груда белого кирпича, сваленного прямо так, беспорядочно. Кирпича было очень много, хватило бы, верно, на постройку еще одного дома.
Приткнувшись кабиной к этому кирпичному холму, стоял «КамАЗ». Створка прицепа была приоткрыта. Около «КамАЗа» валялось невероятное количество какого-то хлама: бумаг, фольги, распущенной на полосы, деревяшек, больших и малых, а венчал все это великолепие внушительных размеров ящик, состряпанный из сосновых брусков и нескольких древесно-волокнистых плит. На гладкой поверхности одной из плит стояло грязное расплывчатое клеймо, похожее на прихотливое и непомерно разросшееся родимое пятно.
«Мицубиси» стоял тут же, в пяти метрах. Водитель, кажется, не очень ценил свое авто, потому что, выруливая, зацепил крылом фонарный столб. Да так и бросил машину — вплотную к столбу. К тому же не потрудился выключить фары. Быть может, потому, что фары были практически единственным источником света в этом большом захламленном дворе. Да еще светились окна на первом и втором этажах.
— Та-ак, — пробормотал Голокопытенко. — Свиньи, кажется, редкостные. Попробуем…
Что лейтенант будет пробовать, он пока что и сам не знал, но тут его взгляд упал на длинную веранду, единственную часть строения, идущую перпендикулярно главному корпусу. Сквозь волнистое стекло веранды мутнели контуры распахнутой внутренней двери, ведущей внутрь дома. Голокопытенко присел на корточки возле колеса «КамАЗа» и несколько раз в раздумье потыкал кулаком в покрышку. Соваться внутрь дома было неизмеримо опасно, но, увидев раз, лейтенант был заворожен видом этой открытой двери. Несмотря на некоторую прекраснодушность, которая, впрочем, быстро сбивается временем, он обладал неплохим чутьем. Что-то подсказывало ему, что он имеет дело с не совсем заурядными преступниками и с совсем уж незаурядным преступлением.
Вдруг из дома, прорвавшись сквозь шелест дождя и спазматическое завывание ветра, донесся дикий вопль. Голокопытенко вздрогнул и нащупал пистолет, который уже использовал сегодня. Неужели пытают того, похищенного? Что же тогда он тут лежит? Нужно бы вызвать подмогу! Только как?
Голокопытенко решился. Встал и, преодолев пространство двора, достиг веранды. Она не была заперта, как и следовало предполагать. Голокопытенко вынул пистолет. Он медлил.
В этот момент ему показалось, что все затихло. Даже дождь, словно мошкара, вьющаяся над волжскими заводями, будто бы замер размытым серым туманом в стынущем вечернем воздухе. Даже беспокойный бродяга ветер, запутавшийся в верхушках деревьев, в печных трубах и кривых разлапистых кустах по обе стороны забора, застыл и не пытался вырваться. Лейтенант судорожно сглотнул. Отовсюду вырастала ночь. Ее еще не было, но она угадывалась везде, как тревожащие предчувствия, как упорно ускользающий сон. Внезапно Голокопытенко стало страшно. Он обернулся и бросил взгляд на пространство двора, разрезанное светом невыключенных фар «Мицубиси», на молчаливую громаду грузовика, на белую груду кирпичей. Бледные, заторможенные тени, казалось, таились за каждой преградой, за столбами, за оградой или же там, на серой ленте дороги. Лишь время от времени замершая предночная мгла издавала сдавленное бормотание, легкий вздох или быстрый тихий всплеск доносились со стороны реки.
Бесшумно войдя на веранду, Голокопытенко заглянул за приоткрытую дверь в глубине веранды и замер. Там, на столике невдалеке от двери, он увидел то, что требовалось ему сейчас больше всего, — брошенный кем-то мобильный телефон.
«Срочно позвонить… — настойчиво билась в мозгу мысль. — Если он работает, если не разряжен, позвонить… Всего один звонок!»
Из глубины дома донесся еще один вопль. Голокопытенко вздрогнул и на цыпочках направился к заветной цели.
* * *
Ему повезло — телефон работал. Он взял его в руку и уже хотел было скрыться тем же путем, которым пришел сюда, но тут его внимание привлекла фраза, сказанная кем-то из хозяев дачи:
— Ну что, надо нашего академика потыкать в работу. А то на него уже столько бабок угрохано, а он только глазками ворочает да охает.
Акустика в доме была своеобразная. Видно, межэтажное перекрытие и пол второго этажа были выполнены из звукопроницаемых материалов, потому что лейтенант Голокопытенко, находясь на первом этаже, прекрасно слышал каждое слово, которое произносилось на этаже втором.
— Мандарин сказал, что если он будет упираться, то отрезать ему уши. Сначала одно, потом другое. Ушами все равно не думают. И наоборот, может, у него ума прибавится, если он их лишится.
— Ну ты скажешь, Муса!
— Это не я так сказал, а Мандарин.
— Кстати, Муса, а что это сегодня за козел нас чуть не попалил? Кто-то нас сдал, что ли?
— Да ладно тебе! Это мент из Волжского РОВД. Я его узнал. — Услышав такое, Голокопытенко вздрогнул и едва не выронил телефон. — Это он меня у дрессировщика чуть не заластал. Хорошо еще, что подвезло.
— Все равно ты зря светишься! Ты в розыске, а сегодня в Покровск поперся. А ведь на хате могла быть засада.
— Так на моей хате, в тайнике, документы лежали. Ксива там, на оборудование, еще накладные… мутные, конечно. В общем, надо было забрать. Все равно ведь не я ходил, а Котов. А он у нас артист, его не запалят.
— Но ведь выследил же нас твой мент! Кстати, откуда ты знаешь, что этот тип мент?
— Так он сам кричал, что, мол, милиция.
— А, ну да. Только я думал, что ты того мусорка еще тогда срисовал. Ты по нему, что ли, пробивал сведения?
— А ты бы, Андрон, не стал пробивать сведения по лихачу, который чуть было не запоганил всю работу? К тому же еще та телка подвернулась… Я бы его точно снял выстрелом, а как она среагировать умудрилась, ума не приложу.
— С какого перепугу она вообще там нарисовалась-то, а, Муса? Твое какое мнение?
— Пока непонятно. Трется с этим мусором, может. Хотя не похоже, — сказал Мусагиров. — Не того полета она. Этому ментяре таких девчонок не потянуть, зарплата не позволяет. — Голокопытенко злобно сжал кулаки, едва не раздавив при этом вожделенный телефон. — Ее бы к нам подогнать. Мы бы ее повеселили.
— Успеешь еще. Шлюх тебе мало, что ли?
— Их всегда мало. А хочется постоянную женщину. Да только… Постоянная баба — она как квартира; съемная требует денег, своя — на раз вроде денег не надо, зато долгосрочное пользование столько бабок сжирает, что подумаешь, не лучше ли съемными пользоваться. И квартирами, и женщинами.
— Да ты философ, Муса.
— Человек, который близко ходит к смерти, всегда философ.
— Да уж… — Голос собеседника Мусагирова заметно дрогнул. — Ну что, ведем сюда нашего умника?
— Надо бы.
— Пусть посмотрит оборудование. Ведь только сегодня привезли, надо взглянуть, не побилось ли что в пути. А то как бы не пришлось фуру в Москву гнать, за добавкой, так сказать.
— Да ничего страшного. Сгоняют. Денег-то дают немерено, лишь бы отладить дело. Все-таки на кону не хило навалено. Ты, Андрон, учти. И чтобы без фокусов.
— Да что ты, Муса, разве ж я не понимаю?
— Вот и отлично. Теперь можно и с очкариком перекинуться. Гена, давай его сюда!
Муса так гаркнул, что Голокопытенко, в напряжении ловивший каждое слово, выронил-таки телефон. Он сам не понял, как это случилось, потому что еще секунду назад злополучный аппаратик был крепко сжат в его пальцах, а тут вдруг предательски выскользнул… Но это было еще не все. Аппарат не просто упал — он упал не на пол, а в жестяную миску, стоявшую на полу, по всей видимости — кормушку кота.
Грохот получился внушительный. Конечно, при нормальной акустике в доме никто бы ничего и не услышал. Но точно так же, как Голокопытенко мог слышать каждое слово, произносившееся на втором этаже, так и те, что находились наверху, могли уловить любой шум, идущий с этажа первого.
Голокопытенко схватился за голову, а потом быстро наклонился, поднял из миски телефон и, убедившись, что тот не разбился, попятился к выходу. Наверху вскинулись голоса:
— Че там за кипеж?
— Да это кот, наверное, буянит. Сволочь. Он иногда беситься начинает. В прошлый раз свалил этажерку и вышиб стекло. Здоровенный, скотина, килограммов шесть весит.
— Кот? Да вот он лежит!
— Значит, он не…
В этот момент пятящийся Голокопытенко наткнулся на порожек и, не устояв на ногах, рухнул на пол. Трубка сотового выскользнула из руки лейтенанта и закатилась под стол на другой стороне комнаты. Сверху обрушилось:
— Ну-ка быстро посмотри, что там такое!
— Ничего себе кот! Там кто-то шерудит! Сейчас мы этому коту хвост-то пооборвем!!
Загремели шаги — кто-то сбегал с лестницы. Прокляв все на свете, а свою неосторожность и неуклюжесть в особенности, Голокопытенко, уже не стесняясь, опрометью бросился прочь с веранды. Он выбежал на двор, и тут загремели выстрелы. Жгучая боль в плече дала понять, что его зацепили. Лейтенант выбежал из полосы света, образуемой зажженными фарами «Мицубиси», и, тяжело дыша, нырнул за «КамАЗ».
— Где он?
— Куда-то туда побежал… Толян, пройдись-ка по периметру!
— Понял! Он воо-он туда рванул! Сейчас нащупаем…
Голокопытенко тяжело сел на землю и, корчась, попытался дотянуться до места, откуда толчками, пульсируя, растекалась по телу боль. Намокала рубаха и куртка. Он попытался доковылять до забора, но с ужасом сообразил, что, наверное, если и сможет залезть на него — а слабость накатывала! — то станет очень хорошей мишенью для преследователей, четко проецируясь на фоне рассеянного лунного света.
Голоса приближались:
— Вот тут кровь, смотри-ка! Кажись, он соскочил! Быстро бежал, гнида…
— Ты не каркай, а ищи лучше. Сдается мне, что не к добру этот тип тут нашумел.
— Да уж конечно…
Ночная тьма, на которую накинули легкую сеточку света и в которой растворили изрядную толику промозглой сырости, была пронизана голосами. Они тянулись к лейтенанту, как щупальца. Он почти воочию видел эти щупальца, они набрякли тяжелым, багрово-красным, сочились сукровицей… Голокопытенко понял, что еще немного, и он вырубится. И тогда конец.
Он встал и, шатаясь, нащупал руками холодный металл. Леденящее это прикосновение несколько вернуло его к жизни. Лейтенант потянулся всем телом, перевалился и ухнул куда-то в темноту. Он упал лицом во что-то теплое и мягкое и пополз по нему. А потом, очутившись в совершенной темноте, вдруг понял, что не слышит никаких голосов. Их словно отрезало ножом. Он поднял голову, и слепящая чернота пролилась в глаза.
Голокопытенко потерял сознание.
…Он очнулся от толчков и зудящей, раздражающей слабости во всем теле. Открыв глаза, увидел, что лежит на куче клочковатой ваты. Ваты было много, с одного краю она была прикрыта рваным брезентом, с другого лежал он, Голокопытенко.
Лейтенант покрутил головой и понял, что накануне, уже теряя сознание, он заполз в тот самый «КамАЗ», который стоял во дворе. Ему повезло и в том, что он упал в кучу ваты, вероятно, наряду с валявшимися на земле фольгой, фанерой и бумагой входившей в упаковку того самого оборудования, о котором говорил Мусагиров и его собеседник. Вата залепила рану и остановила кровотечение.
А сейчас Голокопытенко куда-то ехал. Точнее, его куда-то везли. Куда — он и сам не знал.
Он попытался подняться на ноги, но то ли качнуло грузовик, то ли не выдержали нагрузки ноги, снова упал, на сей раз на пол. Ваты на месте падения не оказалось, так что приземление оказалось довольно чувствительным. Но именно оно встряхнуло Голокопытенко и окончательно привело его в чувство. Лейтенант осторожно приблизился к закрытым дверцам прицепа и приложился к щели, сквозь которую сочился серый свет. Он увидел мелькающую дорогу и указатели. Один из указателей привлек его внимание. На нем было нарисовано три стрелки, и одна из надписей гласила: «Тарасов — 1200».
Лейтенант Голокопытенко очнулся более чем в тысяче километров от родного города.
