Глава 10

— Вот, собственно, мы и в Москве, Федор Николаевич, — сказала я. — Да еще сегодня как раз вторник. Может, заправимся? А то у нас бензин кончается.

— Позже, — пробормотал он. — Не надо. Сначала надо… В общем, потом.

— Как угодно. Тем более что у меня все равно рублей нет, вы же изволите платить мне в валюте. А у вас с рублевой наличкой как?

— Плохо. У меня вообще все плохо!..

— Спокойно, Федор Николаевич. Держите себя в руках, самоконтроль вам сегодня ох как может пригодиться. Ну что, наведаемся в кафе «Стрела» или как?

— Все у вас уж больно просто, Женя, — сказал директор поспешно. — И так мы сдернули из Пензы после первого же дня выступлений. А цирку там, в Пензе, между прочим, еще два дня выступать.

— Так ведь мы сдернули не вместе со всем цирком, а сольно, так сказать, — заявила я. — А хорошо, что мы воспользовались автотранспортом министра культуры Пензенской губернии. С такими номерами хоть досматривают не слишком досконально. А то, знаете ли, могли быть проблемы.

Директор цирка содрогнулся:

— Прошу вас, не надо, а то еще напророчите… Не дай бог, не дай бог! Подсудное дело, жуть!

— Ага, особенно если учесть, что судьи тоже разные бывают, — заметила я. — Бывают конституционные, так сказать, государственные, а бывают ведь и неформальные. К примеру, люди, которые контролируют наркобизнес. Сам факт того, что в нашей машине сейчас находится капсула стоимостью в двести тысяч долларов или больше, достаточен для того, чтобы нас в порошок стерли.

— Зачем вам все это надо, Женя? — устало выговорил Нуньес-Гарсиа. — Так рисковать, так… Зачем? Не проще ли было выкинуть груз, избавиться от него?

— Вообще-то я нанималась обеспечивать вашу безопасность. А если выкинуть груз, то может так случиться, что безопасность вашу, Федор Николаевич, не смогу обеспечить даже я. Неизвестно, какие акулы бизнеса ждут ваш товар там, в «Стреле».

— Не мой товар! — рявкнул Нуньес-Гарсиа. — Не мой, не мой!.. Я вообще не хочу иметь никакого отношения ко всему этому.

Раздражение и злобу директора цирка понять было можно.

На следующее утро — после того, как произошли все те феерические события в нашем с директором номере, в то же самое утро, когда мы с Черновым осматривали капсулу со смертоносным грузом, — имел место звонок на мобильный телефон Федора Николаевича. Чей-то чрезвычайно вежливый голос принес свои соболезнования по поводу безвременной кончины Троянова, но выразил уверенность, что товар будет доставлен вовремя в этот же вторник. Федор Николаевич даже ничего толком сказать не смог, потому что ему свело судорогой рот. Он только закрывал и открывал его, как рыба, выброшенная на берег. Вежливый московский голос присовокупил также, что хоть ситуация и представляется сложной, тем не менее события стоит упорядочить. «Такими деньгами не пренебрегают и не рискуют…» — напоследок заявил абонент с легкой угрозой в голосе, и в трубке заплескались короткие гудки.

Директор цирка был в панике. Мало того, что тарасовские бандиты, цепные псы Мандарина — Киврина, едва не покрошили нас в лапшу, так еще и какие-то московские воротилы наркобизнеса, пусть и с очень вежливыми голосами, домогаются его, ни в чем не повинного честного человека, радеющего за цирковое искусство! Мне стоило немалых трудов объяснить своему клиенту, что означает этот звонок.

Параллельно мне подумалось, что, не будь меня при Федоре Николаевиче, он давно бы наглупил и обрек себя на смерть. Так что в этом плане деньги, выплачиваемые им мне, окупались всецело. Непонятно только, почему вдруг такую трогательную заботу о Федоре Николаевиче проявил Троянов… Ведь он, помнится, лично порекомендовал директору цирка нанять меня в качестве охранника.

Я посоветовала Федору Николаевичу позаимствовать у пензенских начальников автотранспорт. Он был в прекрасных личных отношениях с министром культуры губернии, и тот снабдил его служебной машиной, выписав доверенность сроком на два дня. За руль, впрочем, села я.

Капсула была тщательнейшим образом спрятана под задним сиденьем. Риск был громадный: если бы нас задержали с таким грузом, то мало бы нам не показалось… Но я надеялась, что нас даже осматривать не будут, если остановят. Все-таки документы у нас в идеальном порядке, к тому же личная виза мэра Пензы имелась, а если что — можно было бы приплюсовать бумажку с портретом Франклина, которая действует на наших постовых сильнее всего.

Но товар следовало доставить во что бы то ни стало. Не в первый раз в своей карьере мне поневоле приходилось везти крупную партию наркотиков, но этот случай был особенным. К тому же Нуньес-Гарсиа паниковал, и я не раз пожалела, что со мной — он, а не, скажем, совершенно непроницаемый, хладнокровнейший Чернов.

Федор Николаевич со страху выпил и полдороги от Пензы до Москвы — а мы ехали больше шести часов, с полудня до семи вечера! — трендел о том, что он ни при чем, что его вовлекли и… в общем — «не виноватая я, он сам пришел».

— Нет уж, Федор Николаевич, раз вошли в дело, то теперь никуда не денетесь, — холодно сказала я. — В конце концов, не я же предложила вам участвовать в транзите наркотиков.

— Мне никто не предлагал. Если бы! Меня просто поставили перед фактом, и все тут. И попробовал бы я что-нибудь возразить. Да меня тотчас же переработали бы на удобрения! А по меньшей мере — просто убрали бы с поста директора. Как Тлисова.

— А кстати, где сейчас этот пресловутый Тлисов? Кажется, по своему цирковому амплуа он был клоуном, так? — припомнила я слова собственной тетушки, которая, по ее же утверждению, знала Тлисова.

— Да. Клоуном. Мне кажется, — Федор Николаевич поморщился, — что он не только по цирковому амплуа, но и по жизни выходит этаким клоуном. Только шуточки у него смертельно опасные. Особенно последняя — с тиграми.

— Это верно, — покивала головой я. — Федор Николаевич, значит, вы полагаете, что каждый вторник в кафе «Стрела» находится человек, представляющий московских партнеров покойного Троянова?

Нуньес-Гарсиа поежился и, наклонившись к моему уху, хотя мы были в машине одни, произнес:

— И все-таки, Женя… мы так рискуем! Где гарантия, что они нас не убьют?

— Это риторический вопрос, — сказала я. — И вообще: взявшись за гуж, не говори, что не дюж. Вы же везли груз в Москву? Везли. Если бы не смерть Троянова и Павлова, то вы и сейчас продолжали бы спокойно закрывать глаза на транзит наркотиков. Ведь так? Так. И даже не вздумайте спорить. Я знаю, что права.

— А я и не спорю, — пробормотал он.

«Еще бы ты спорил! — усмехнулась я про себя. — Ты в такое дело влез, что если живым из него выберешься, то благодари бога вечно. С другой стороны, ведь действительно никто Федора Николаевича больно-то и не спрашивал, хочет он или не хочет быть в деле, просто поставили перед фактом, и все тут! Здесь он прав. Однако у него самого рыльце немножко в пушку, это определенно. Особенно если учесть, что он с крошками из фирмы „Дива“ кувыркается. Тоже мне, хорош гусь!.. А с наркотой нужно поставить точку. Конечно, с одной стороны, соваться к московским покупателям зелья — рискованно. Но с другой стороны, совсем неблагоразумно их просто кинуть, пользуясь тем, что концы найти сложно, а Троянов и Павлов, на которых эти поставки завязаны, убиты. Пожалуй, лучше всего сделать так: посылку передать, но Федор Николаевич должен сказать, что он уходит от всех этих дел. И по идее ему следует быстренько валить из страны, потому что вляпался он конкретно. Такое уметь надо! Только ведь просто так из подобного бизнеса не уходят. Из такого бизнеса обычно выносят — вперед ногами. Да, скверно, скверно. Так или иначе, а решать с москвичами придется. И придется это делать мне, не иначе…»

— Половина восьмого, — сказала я, припарковывая машину у двухэтажного блочного здания, обнесенного витой оградкой, не столько для реальной пользы, сколько, что называется, для понтов. Над двустворчатой дверью, входом в здание, виднелась двойная неоновая надпись: синим — «Стрела», а чуть ниже, красным, — «кафе-бар». Наиболее помпезным в кафе-баре элементом дизайна, как оказалось, была парадная лестница, выполненная из прозрачного материала: светящиеся ступени образовывали как бы огромную стрелу, указывающую внутрь кафе.

— Да… половина, — поддакнул Федор Николаевич.

— Это то самое кафе, так?

— Да. Мы тут и были с Павловым, когда он… когда я…

— Когда вы пошли за сигаретами, а он ушел, — кивнула я, — я всю эту историю помню. Ну что же, Федор Николаевич, пойдем в кафе.

— А… это… м-м-м… — слегка смутился и сделал неопределенное движение кистью правой руки.

— Капсула? Вы что, хотите взять ее с собой, что ли? Да вы что, Федор Николаевич! Мы оставим ее в машине. Не думаю, что к нам прямо вот так, за столиком, подсядут те, кто с вами по телефону говорил…

Директор тарасовского цирка передернул плечами. Кажется, его начинала бить крупная дрожь.

— Я… я закажу себе водки, чтобы не…

— Закажите, если уж так мандражируете, — согласилась я.

Войдя в кафе, он сразу же направился к стойке бара. Я остановилась позади него и следила, как он рылся по карманам в поисках бумажника, а потом, взяв в руки, но даже не открыв меню, бросил бармену:

— Водки.

— Сколько?

— Сто пятьдесят.

— Какой?

— Да какой угодно! — махнул он рукой, оглядываясь на меня. — А вы еще не за столиком?

— Федор Николаевич, сразу договоримся, что не вы даете мне указания, а все-таки я вам, — тихо произнесла я.

— А, ну да, ну да… Вам — чего-нибудь?

— Соку, если не затруднит. Апельсинового.

— Ага… м-м-м…

Пока бармен наливал, я ощупала взглядом помещение кафе. В принципе это было обычное, в меру уютное, в меру вульгарное заведение средней руки. В дальнем углу стоял столик, накрытый скатертью и сервированный, но — пустой. Я прищурилась. Но мне даже не обязательно было прищуриваться, зрение у меня прекрасное, так что я сразу заметила на нем табличку — «Заказан».

Кажется, пока все сходится.

— Пройдем, Федор Николаевич, — настойчиво проговорила я, беря директора под руку. А почувствовав легкое его сопротивление из серии «а может, не на-адо?», добавила с ударением: — Надо, Федя, надо!

Мы сели за накрытый столик. Директор тарасовского цирка крутил в руках табличку «Заказан». В этот момент приблизился официант и сказал:

— Простите, но столик заказан.

Федор Николаевич мотнул головой, а я сказала:

— А может, мы его и заказывали?

— Нет, не вы, — отрицательно ответил официант.

— Значит, заказан… — Я на мгновение попридержала на губах заготовленную фразу, а потом негромко произнесла: — А заказ тройной или как?

Официант наклонил голову и молча рассматривал меня. Потом проговорил:

— И все-таки столик заказан. Попрошу вас удалиться.

В глазах Федора Николаевича мелькнуло недоумение. Я тоже была разочарована. Быть может, мы что-то делали не так? Или же Нуньес-Гарсиа что-то напутал, и теперь мы просто играем с официантом «в шпионов», а он, между прочим, на работе?

Официант отошел и вернулся с плечистым, среднего роста человеком лет сорока. По тому, как почтительно официант шел чуть позади него, по тому, как уверенно этот хорошо одетый, с внимательным взглядом и характерными чертами лица человек держался, было видно, что он тут, скажем максимально емко, — не просто так. Быть может даже, что он хозяин «Стрелы».

Мужчина приблизился к столику и спросил:

— Вам же сказали, что столик заказан.

— Ну а я поинтересовалась, какой был заказ: одинарный или тройной, — невозмутимо ответила я и сделала глоток сока.

Мужчина присел за свободный стул и перевел взгляд с меня на Федора Николаевича. Потом обратно.

— Водка у нас в баре не очень хорошая, — сказал он. — Зря вы ее…

— Я пью сок.

— А ваш спутник — водку. Стоило ли? Пойдемте со мной.

Он встал и направился к стойке бара. Обогнул ее и, остановившись перед дверью служебного входа, глянул на нас. Я следовала за ним шаг в шаг, так что тоже приостановилась.

— Говорят, что у вас в провинции погода испортилась? — вдруг спросил он.

— Да есть такое дело, — немедленно ответила я, думая, что, верно, он спрашивает и не про погоду вовсе.

— Идем!

Он вывел нас на задний двор. Повернулся и спросил:

— При вас?

— А как же, — кивнула я. — Как только, так сразу. Сходить недалеко.

— Ага, — кивнул он. Затем подошел к железному гаражу, отпер его и минуты с две чем-то там внутри грохотал. Лязгал металл, перекатывались какие-то трубы, один раз гулко выстрелило листовое железо. Когда мужчина показался в проеме гаражной двери, в его руке был небольшой коричневый чемоданчик почти квадратной формы.

— Вот, — сказал он. — Как договаривались. Да… сейчас.

Он вынул из кармана пластиковый пакет и бросил туда чемоданчик.

— Теперь пошли к вам.

Мы прошли тем же путем, вышли из «Стрелы», и я, не доходя до машины метра три, разблокировала сигнализацию. Мужчина, не дожидаясь, пока я его приглашу, открыл заднюю дверь и хотел было сесть, но я покачала головой:

— Садитесь на переднее. А вы постойте снаружи, — кивнула я Федору Николаевичу, а сама полезла на заднее сиденье, подняла его и, покопошившись во внутренностях, извлекла плюшевого мишку.

— Вот.

Москвич недоуменно посмотрел на игрушку, потом принял ее из моих рук и взвесил на ладони:

— Товару два кило?

— Как в аптеке, — коротко ответила я. — А здесь, в чемоданчике?

— Я же сказал — как договаривались, по сто пятьдесят за грамм. Тридцать пачек по десять. Ножа у вас нет, леди?

— Найдется.

Он ловко вспорол брюхо медведя, вынул оттуда капсулу, ловко открыл ее и, взяв немного на кончик ножа, коснулся языком.

— Нормально. А вы решили сохранить правила, что ли? Не в живых, так в плюшевых зверях? Ну ладно. Это не мое дело. Примерные сроки следующей поставки обговорим дополнительно. Вы там у себя разберитесь, а то я слышал, непонятки посыпались. Пора бы уже обходиться без резни, делать дела культурно. Всегда ведь можно договориться.

— Это не ко мне, — холодно ответила я. — Всего наилучшего.

— Не хотите проверить деньги?

— Не хочу.

— И правильно. Главное между партнерами — доверие. Было приятно поработать, леди.

И он, вложив капсулу обратно в испорченную игрушку, бросил медведя в пакет, который достал из кармана, и вышел из машины. Через несколько секунд его место занял Федор Николаевич. Он дрожал с головы до ног и не мог смирить конвульсивной этой дрожи.

— Что… что там? — спросил он. Губы бравого бывшего дрессировщика плясали, зубы постукивали. Я чиркнула по нему взглядом и раскрыла чемоданчик. Открылись аккуратные пачки долларов, уложенные несколькими рядами в два слоя. Я наугад выбрала одну из пачек, просмотрела ее и наконец произнесла:

— В каждой пачке десять тысяч баксов. Насколько я могу судить, не фальшивые. Тут… пять, десять, пятнадцать… ага — тридцать пачек.

— И сколько же…

— В сумме? — Я повернулась к циркачу. Он был так взволнован, что даже не мог умножить тридцать на десять тысяч. — Тут триста тысяч «зеленью». Цена товара, который вы хотели выкинуть. Деньги, которых может хватить на всю жизнь.

— Триста… тысяч? — выдавил он.

— Да.

— Но вы, Женя, говорили… что — двести… и…

— Когда я говорила двести, я приняла стоимость грамма препарата за сто долларов. А тут, видно, даже оптовая закупочная цена при прямой поставке — сто пятьдесят. Остается только гадать, по какой цене он будет реализовываться в Москве и особенно за границей. Долларов пятьсот, не меньше! — Я сама удивилась той яростной решительности, с которой выдохнула эти слова. — Да на месте организаторов всего дела я бы молилась на человека, который придумал, синтезировал и до сих пор получает эту наркоту! Памятник бы ему при жизни поставила… А вы, Федор Николаевич, даже имени его не знаете. Это, прямо скажем, неуважение.

В моем голосе звучал злой сарказм. Но Федор Николаевич, по-моему, не услышал его: настолько он был захвачен громадностью суммы, полученной, казалось бы, ни за что. Он сидел, уставившись на деньги бессмысленным взглядом, и что-то бормотал себе под нос. Выглядел заслуженный деятель искусств, что и говорить, неадекватно.

— Поехали, — хрипло выговорил он.

— Проехали, — сказала я. — Не тряситесь, Федор Николаевич. Самое страшное позади.

Я даже не подозревала, насколько ошибалась, говоря это в порядке успокоения своего клиента…

Трио в составе киллера Мусагирова, бывшего директора цирка, клоуна и негодяя Тлисова, а также некоего Котова, в котором, скажем, лейтенант Голокопытенко, будь он здесь, легко опознал бы того самого хромого старичка, которого он вел от дома Мусы, вошло в кафе «Стрела» без пятнадцати минут восемь. Мусагиров уселся за стойку бара и, нахально сверкая глазами, сказал:

— Мне нужен хозяин.

— Его нет.

— Такого не может быть, чтобы его не было. Если угодно, то я хотел бы присесть вон за тот столик в углу, но как-то недосуг туда идти.

— Да, — подтвердил Тлисов. Бывший директор цирка теперь мог бы выступать на арене и без грима: сейчас у него был красный нос, желтоватое лицо и вьющиеся седеющие волосы.

Бармен недоуменно глянул на посетителей. Он явно ничего не понимал.

— Позови хозяина, чмо, — ласково сказал ему Муса, — а то мы тебя, падлу, по-плохому будем просить.

— Да вы что, ребята… — пробормотал тот. — Сейчас… я сейчас.

Хозяин вышел с суровым лицом и, окинув незваных гостей не особо восторженным взглядом, произнес:

— Чем могу служить?

— Ты типа хозяин, да? — с места в карьер огорошил его Мусагиров.

— Ну а если так?

— Да ты не крути, зема. Скажи «да» или «нет». Если ты хозяин, то все путем. Поговорить надо.

— Я хозяин. А что надо-то?

— Не надо так сурово, мужчина, — отозвался Мусагиров с чуть угрожающей улыбкой. — Мы ж к тебе не воевать, мы ж с тобой работать приехали.

— Работать? Мне не нужны работники. У меня штат кафе полностью укомплектован.

Котов хохотнул, Тлисов скривил губы в длинной кислой улыбке, а Муса отозвался:

— Да ты не понял, кажется Мы ж не в твоей забегаловке работать. Мы ж знаем, что она у тебя только для прикрытия, а сам ты на куда более крутых папаш работаешь. Так что, будем трепаться на людях и всем все расскажем, что ли? Или все-таки отойдем куда-нибудь, где все потише и поскромнее?

— Идем, — коротко сказал хозяин.

Они поднялись на второй этаж в небольшую комнату. Здесь хозяин кафе тщательно запер дверь и произнес:

— Меня зовут Филипп. Это к тому, что ко мне больше не следует обращаться «эй», «типа» и «зема». Не знаю, о чем вы хотите со мной говорить, но только сразу предупреждаю, что тут у меня в ящике стола лежит «тэтэшка» с полной обоймой. Так что не лезьте на рожон, ребята. О чем вы хотели со мной говорить?

— Вот это начал… — удовлетворенно произнес Мусагиров. — Сразу видно, что постанова серьезная. Значит, так, Филипп: теперь ты будешь работать с новыми партнерами. У вас же прямая линия с Тарасовом, так? Значит, есть новости: смена руководства. Теперь будете работать с нашим боссом. Ничего не меняется, только новые люди. А так — схема, технология доставки товара, креатор, то есть тот, кто дурь варит, — это все то же самое.

— Не понимаю, о чем вы говорите, — сказал Филипп.

— Да хорош тебе, брат. Мы ж тебя не на понятия ставить пришли. Хотели договориться. Или ты не слышал, что убили Тройного?

— Допустим.

— Теперь вместо Тройного будет Мандарин. Понятно?

— Мне ваши кликухи совершенно по одному месту. Я работаю чисто, в уголовщине не копаюсь. Так что мне ваши бандитские биографии не интересны. Откуда я знаю, что вы говорите правду? Может, вы из «конторы», кто вас знает? А я — владелец кафе «Стрела», только и всего.

— Значит, тебе нужны доказательства? Андрон Ильясович, скажи ему.

Тлисов выступил вперед.

— Мы с вами незнакомы, Филипп, но я помню ваш голос по паре телефонных разговоров. Я — Тлисов, бывший обеспечитель транзита. Мы работали через Павлова, но, к сожалению, он убит. Дикость, но ничего не поделаешь. А доказательства… самым хорошим доказательством послужила бы партия товара. Ее уже везут, скоро она будет здесь.

Филипп презрительно посмотрел на Тлисова и вынул из ящика стола пистолет.

— Говоришь, что ты в теме, — произнес он, — а сам и того не знаешь, что никакого товара у тебя нет!

Тлисов недоуменно сверкнул глазами:

— То есть как это? Была договоренность, что два килограмма товара идут прямой поставкой в Москву, а вы готовите деньги. Условия несколько изменились, но товар все равно будет доставлен. Да, кстати, вот документы на вывоз оборудования, которое хранится в Москве. Нам нужно забрать его в Тарасов. Специально для него мы пригнали «КамАЗ». Стоит около вашего кафе.

— У вас что-то не сложилось, ребята, — сказал Филипп снисходительно. — Оборудование, документы… Не берите меня на понт. Не выйдет. Ну-ка дайте гляну.

Он взял из рук Тлисова бумаги, и его лицо вдруг отвердело и стало тревожно-недоуменным, суровым.

— Да, все правильно, — сказал он, озираясь. — Откуда это у вас?

— Оттуда! — рявкнул Мусагиров. — Ну что, Филя, поверил? А товар — товар тебе наши ребята сейчас подвезут. Паша, мой младший брат, и вообще… познакомишься, в общем.

— Тут вот что… — медленно начал Филипп. — Не знаю, как это вышло, но только мне уже привезли товар. Тот или не тот, я не знаю… Только сомневаюсь, что за то время, которое истекло со времени последней поставки, можно сделать больше, чем два килограмма порошка.

— Что? — воскликнул Мусагиров. — Привезли? Может, тебе привезли какое-нибудь говно, а ты его принял за настоящий груз? И… кто привез?

— Товар настоящий, — ответил хозяин, бледнея, — я уж отличу подделку. Но так или иначе — все равно я уже отдал деньги.

Теперь побледнел и Тлисов, а Мусагиров закусил губу и, напротив, стал багроветь.

— Деньги? — пролепетал бывший директор цирка. — Вы отдали деньги… за товар?

— Ну да!

Словно потолок обрушился на головы пришедших. И если маленький Котов толком не понял, в чем заключалась жуть этих простых и непоправимых слов, то уж Муса и Тлисов все прекрасно поняли. Мусагиров сделал было резкое движение, но хозяин вскинул пистолет и выговорил:

— А что я мог сделать? Они пришли, сели за нужный столик, назвали условный пароль. Я проводил их за дом, отсчитал деньги, получил товар. В капсуле, все правильно. Я проверил: препарат настоящий. Уж я-то отличу, я в этом смыслю получше многих!

— А кто, кто был-то? — несколько оправившись от потрясения, спросил Муса. — Кому ты отдал деньги? Девке и тощему мужику с писклявым голосом?

— Я не знаю, какой голос у мужика, потому что он, по-моему, вообще ни слова не сказал. Женщина была, это да.

— Молодая, с короткими каштановыми волосами, ростом примерно с… с него? — указал на Тлисова Муса.

— Да. Она.

— Сука! Это она самая, и с ней Федька! — прошипел бывший клоун. — Значит, товар у них остался. Вот почему Павел не отзвонился! Гниды! Сколько же вы дали им денег, Филипп?

— Как договаривались с вашими прежними тарасовскими поставщиками.

— Но все-таки?

— Триста тысяч.

— Триста тысяч — чего? — Голос Тлисова взвился, как у петуха, прокукарекавшего приближение рассвета.

Филипп досадливо пояснил:

— Долларов, чего ж еще. Мне никто не давал указаний, чтобы производить расчет в другой валюте, скажем, в евро или фунтах стерлингов.

— Они взяли не свои деньги, — деревянным голосом сказал Муса. — Это не их деньги. А такой жирной суммой можно и подавиться.

Филипп пожал плечами:

— Это не мое дело. Это — ваше дело и ваша проблема. Я рассчитался за товар, и точка. Кстати, они вышли от меня за три минуты до вас. — Он подошел к окну. — Даже еще не уехали. Вон, смотрите, их машина.

Тлисов вздрогнул всем телом. Мусагиров подскочил к окну:

— Где?

— Черная «Волга» с пензенскими номерами. Они, наверное, не хотят уезжать, пока не убедятся, что сумма в чемоданчике полностью соответствует заявленной. Пересчитывают. Да, кстати, господа, — повысил он голос, — хочу вас предупредить, что вам следует воздержаться от детских выходок типа мордобоя и перестрелки под окнами кафе, то есть непосредственно в общественном месте. Москва давно перестала быть ареной для ваших провинциальных петушиных боев. Я вижу, что эти люди вас обманули, вы можете их наказать как вам будет угодно. Но главное, чтобы не шуметь здесь и не привлекать нездорового внимания. Да, и еще… — он поднял кверху палец, — чтобы не пострадало общее дело! Налаживайте работу, мужчины. Налаживайте работу!