Глава 10

Граф Эрнест Шульгин был сумасшедшим. Шура не сразу это поняла.

С первого взгляда он казался просто увлеченным человеком. У каждого есть хобби, какая-нибудь милая глупость, которая помогает справиться со скукой. Кто-то марки собирает, кто-то прыгает с парашютом. А вот Эрик Шульгин-Гаврюшин в свободное время (то есть всегда) пытался доказать всему миру свое аристократическое происхождение.

Они были знакомы почти неделю, и все равно он упорно говорил Шуре «вы». Он носил старомодные удлиненные пиджаки и лакированные остроносые ботинки – казалось, что идеалом элегантности для него были щеголеватые ветреники из модных парижских журналов начала века. В его кармане всегда можно было найти нюхательный табак в старинной бронзовой табакерке. Наручных часов он не носил – предпочитал карманные часики-луковку на массивной золотой цепочке, как будто бы часы могли быть признаком аристократизма!

А уж когда Шура впервые согласилась прийти к нему в гости, ей показалось, что она ненароком попала в элитный сумасшедший дом. На входной двери не было звонка – только бронзовый колокольчик. Эрнест довольно раздраженно позвонил, и к ним навстречу выбежала запыхавшаяся пожилая женщина с простым испуганным лицом. Она была одета в черное платье и белый кружевной передник.

– Проходите, граф, – сказала она Эрику, причем в голосе ее не было ни капли здорового юмора.

– Дунька, пальто возьми, – он небрежно бросил ей на руки свое тяжелое пальто с массивным каракулевым воротником, – и проводи госпожу в залу.

Шура глупо улыбнулась и попробовала самостоятельно водрузить свою куртку на антикварную вешалку, но «Дунька» ее опередила – буквально вырвала одежду из рук «госпожи».

– Эрнест, это какой-то спектакль? – спросила она, но Эрнеста уже в коридоре не было.

– Скажите, пожалуйста, Дуня, – вежливо обратилась Шура к бессловесной женщине, – что происходит? Почему в этом доме все так странно?

– Пройдите в комнату, госпожа, – мягко улыбнулась она. – Граф Шульгин вам сам все расскажет.

И пришлось «госпоже» пройти в гостиную и усесться в глубокое кожаное кресло, старательно поджимая под себя одну ногу, чтобы спрятать дырку на чулке.

Это была странная комната. Не комната, а настоящий музей. Рассматривая интерьер, можно было получить полное представление о быте дворян девятнадцатого века. Электрического света здесь не было вовсе – только свечи. Нарядные белые свечи, приятно пахнущие корицей и ванилью, установленные в старинные бронзовые канделябры. В углу уютно потрескивал камин – настоящий камин с витиеватой чугунной решеткой. Должно быть, граф Шульгин опустошил не одну антикварную лавку, когда обустраивал интерьер своей квартиры.

– Александра, вы предпочитаете чай или кофий? – Он так и сказал – «кофий» и даже при этом не улыбнулся!

– Чай, – на всякий случай ответила она. – Эрнест, у вас такой интересный дом…

– Благодарю, – он польщенно улыбнулся, – это подарок отца. Мой отец со своей супругой проживает в Европе.

– Вы работаете? – Шура решила поддержать светскую беседу.

– Официально – нет, – улыбнулся граф, – но у меня много дел. Каждую неделю я бываю в Дворянском собрании. Иногда устраиваю домашние балы. Занимаюсь благотворительностью. Иногда выезжаю на охоту в компании своих друзей. В общем, обычная жизнь холостого дворянина. Александра, хотите посмотреть мой альбом?

– Какой альбом?

Вместо ответа он поднялся и достал из шкафа массивный альбом в старинном кожаном чехле.

– Здесь история всей моей семьи, – его голос задрожал. – Я специально нанимал историка. Он несколько лет провел в архивах, разыскивая информацию о Шульгиных.

Шура перелистнула несколько страниц. Пожелтевшие от времени старинные фотографии, на которых были запечатлены красивые строгие лица, какие-то интерьеры, парковые аллеи, красивый особняк.

– Это наше родовое имение, оно давно разрушено, – увлеченно комментировал Эрнест. – Оно находилось недалеко от Царицына.

В комнату вошла Дуня с подносом в руках.

– Ваш чай, господа, – тихо объявила она, – а вам, Эрнест Павлович, пора таблетки принимать.

– Приму, – раздраженно поморщился он.

– Таблетки? Вам нездоровится? – спросила Шура. – Может быть, я тогда пойду?

– Ни в коем случае, – улыбнулся Эрнест. Однако от Шуры не укрылось, что он бросил уничтожающий взгляд на домработницу. – Просто у меня хронический гастрит. Нет, я не хочу, чтобы вы сейчас уходили, милая Александра. Хочу показать вам дом. Вы не против?

Она была не против, и они отправились осматривать его шикарную двухэтажную квартиру, стилизованную под дворянский особняк: декоративные колонны, свечи, картины в тяжелых бронзовых рамах…

– На этой картине моя прапрабабушка, – комментировал Шульгин. – Между прочим, рама покрыта настоящим золотом. Говорят, эта рама когда-то принадлежала царской семье. Я приобрел ее на аукционе, она стоила… впрочем, неважно, главное, что дорого… А вот это пианино стояло в особняке Шульгиных. Вы играете, Александра?

– Немного, – сказала Шура, которая действительно умела «настукивать» одним пальцем собачий вальс.

– Может быть, сыграете для меня? Мне будет приятно.

Шура представила, как вытянется его лицо, и отказалась, сославшись на легкую головную боль. Но ее заявление обеспокоило графа:

– Как, милая Александра, у вас болит голова? Почему же вы не сказали раньше? Ах, какой я дурак. Пойдемте. Вот спальня. Вы можете прилечь.

Он подтолкнул ее к роскошной кровати. Шура обернулась, посмотрела на него и догадалась, что ее головная боль здесь ни при чем. И спальня оказалась на их пути отнюдь не случайно. Она вздохнула. Ей не нравился граф Шульгин. И ей не нравилось, что он называл ее «милой Александрой». Но аукцион…

– С удовольствием прилягу, – улыбнулась она, усаживаясь на кровать.

Он все понял правильно. Он закрыл дверь, подошел к кровати и сел рядом с Шурой, предварительно сняв сюртук.

– Вы так прекрасны, – прошептал он.

И вскарабкался на нее – проворно, точно бродячий пес.

Егор сразу почувствовал: что-то не так. Слишком уж хорошо он знал женщин, чтобы ошибиться. Почти неделю Шура не отвечала на его звонки. Он звонил ей рано утром, несколько раз днем и поздно вечером, когда возвращался с работы. И всегда телефонная трубка отвечала лишь длинными гудками. В конце недели Егор заволновался: не случилось ли чего? Он даже позвонил своей бывшей девушке и Шуриной лучшей подруге Дианке.

Заспанным недовольным голосом (она все еще никак не могла простить «перебежчика») Дианка сообщила:

– Насколько я знаю, Шурик жива, здорова и вполне даже счастлива. Позавчера я встретила ее в ресторане «Максим». При ней был высокий блондин в костюме от «Хуго Босс».

Диана многозначительно помолчала, а потом ядовито поинтересовалась: не кажется ли Егору, что Шура может не брать трубку специально?

Ему ничего не стоило навести справки у общих знакомых. Выяснилось, что «высокий блондин в костюме от «Хуго Босс» – это не кто иной, как эксцентричный и невероятно состоятельный Эрнест Шульгин. Как ни странно, у Егора немного отлегло от сердца. Много он слышал об этом Шульгине – об Эрике не сплетничал только ленивый. Егор знал, что у Шульгина не дом, а антикварный салон, что ничего, кроме русской истории, графа не интересует, что девушки охотно с ним знакомятся, но долго его общества не выдерживают. «Он ни за что не смог бы понравиться такой девчонке, как моя Шура, – подумал Егор. – Скорее всего, их просто связывают какие-то общие дела…»

За день до долгожданного аукциона Шура спохватилась: а как же платье?! Она совершенно забыла о нем. А ведь она будет хозяйкой вечера, она попадет во все газеты и телепрограммы. В чем же она будет встречать знаменитых гостей?

Шура посмотрела на часы – золотые старинные часы, которые ей на днях презентовал Шульгин. Половина восьмого. В девять она обещала навестить Эрнеста – граф становился требовательным: ему, видите ли, срочно понадобилась порция Шуриной ласки. Ну ничего, она успеет. Шура выскочила на улицу, поймала такси и понеслась в центр, на Манежную площадь. Там, в огромном подземном магазине, она непременно найдет что-нибудь подходящее.

Покупка наряда не заняла много времени. Шура задумчиво шла, рассматривая стеклянные витрины, когда в одной из них ярким пятном мелькнуло платье ее мечты. Атласное, алое, струящееся до самого пола, на тоненьких бретельках. Платье-комбинация – подобный фасон украсит только стройную девушку, такую, как Шура. Не задумываясь, Шура вручила надменной продавщице несколько стодолларовых купюр. Платье сняли с манекена и упаковали в нарядный золотистый пакет.

В такси Шура улыбалась. Как правильно она сделала, что не поленилась поехать в магазин. Какой красивой она будет завтра! Самой красивой. Что за чудесное платье она купила! Торжество простоты и роскоши. Катя Лаврова непременно похвалила бы ее. Шура нахмурилась. Катя Лаврова…

Ни Катю, ни Егора на аукцион не пригласили. Шура внесла было их в список гостей, но Шульгин решительно вычеркнул их фамилии.

– Александра, я, конечно, уважаю ваши желания! Но и вы уважайте деньги, которые я вкладываю в это мероприятие. Я хочу, чтобы были только самые сливки. А кто такая ваша Лаврова? В последнее время она вообще нигде не снимается.

И Шура не стала возражать. «Вот когда я стану звездой, настоящей звездой, тогда и буду приглашать кого захочу, – мечтательно подумала она. – А Эрика этого, может быть, вообще не позову».

…Она ворвалась в дом графа – восторженная, веселая, шуршащая фирменными пакетами. И зачем она решила похвастаться платьем Шульгину?

После того как он, по обыкновению, с тихим вздохом отстранился от нее, Шурочка с криком: «Что я тебе сейчас покажу!» – ринулась в ванную. Она выбежала из комнаты узкобедрой девчонкой, немного угловатой и резковатой, а вернулась прекрасной женщиной, женщиной мечты в роковом красном платье.

– Смотрите, Эрик. – Шура покружилась на цыпочках. – Смотрите, разве это не прелесть?

Он повернул голову, и его лицо исказила брезгливая гримаса. Такими некрасивыми вдруг стали эти тонкие черты, что Шура даже испуганно отшатнулась. В чем дело, может быть, ему плохо?

– Что это, Александра? – Он протянул руку и ухватился за подол ее платья. – Это ночная сорочка, да?

– Нет, это вечернее платье. – Ей на минуту показалось, что Эрик шутит, и Шура глуповато заулыбалась. – Это шикарное дорогое вечернее платье, которое я собираюсь надеть на аукцион.

Он брезгливо помял между пальцами тускло переливающийся атлас и сразу отдернул руку – так быстро, словно это было не платье, а ядовитая змея, к которой его угораздило случайно прикоснуться.

– Вы шутите, я надеюсь?

– Отчего же? Неужели вам не нравится? Но оно стоит почти четыреста долларов, это действительно классная вещь…

– Действительно классная вещь не может стоить четыреста долларов. – Голос Эрика зазвенел. – Она должна стоить четыре тысячи. Александра, об этом платье не может быть и речи. Это наряд для танцовщицы из дешевого кабаре. Я закажу вам другое платье. У меня есть знакомая модистка, она за ночь справится.

– Модистка, – передразнила его Шура, – еще сказали бы «белошвейка»! Сейчас таких нет! Есть только кутюрье. – Она даже кулаки сжала от злости.

Как этот сумасшедший смеет ею командовать?! Он сам давно превратился в посмешище – только ленивый его не передразнивает. А теперь вот решил опозорить и ее. Ей хотелось закричать, расцарапать его лицо, перебить всю находящуюся в комнате фарфоровую старинную посуду! Но она сдержалась. «Я неделю целую терпела, – подумала она. – Целую неделю в постели с анемичным чудовищем. Неужели испорчу все в последний же вечер?»

– Что вы сказали? – похолодел Эрнест.

– Ничего, – буркнула Шура.

– Александра, – он вдруг мягко улыбнулся, и Шура с надеждой вскинула на него глаза. На минуту ей показалось, что сейчас Эрнест скажет, что пошутил. Что она может надеть на аукцион все, что пожелает, хоть рваный плащ из мешковины, если это доставит ей удовольствие. – Александра, не надо капризничать. Вы же моя протеже. Моя протеже не может выглядеть как вульгарная купчиха…

Платье действительно принесли ей на следующее утро. Оно было упаковано в круглую картонную коробку, перевязанную широкой шелковой лентой. Коробку доставила улыбчивая темноволосая женщина в длинном плаще, назвавшаяся Ольгой.

– Я модистка. – Шуре показалось, что эта странная особа присела перед нею в глубоком реверансе.

«Что они все, с ума посходили?! – раздраженно подумала она. – Или это я перенеслась в другое столетие?!» А раскрыв с нетерпением коробку, Шура едва не разрыдалась от досады. Что это было за платье – белоснежное, пышное, из дорогой струящейся ткани. Иллюстрация из учебника истории!

– Хотите примерить? – предложила улыбчивая женщина. – Если что, я прямо по вашему силуэту подгоню.

– Ладно, – обреченно согласилась Шура, – деваться-то некуда.

– Тогда возьмите и это, – брюнетка протянула ей еще одну круглую коробку, поменьше.

– Что это?

– Корсет, – словоохотливо объяснила модистка, – данное платье не будет смотреться без корсета. Не волнуйтесь, я заказывала его на корсетной фабрике в Лондоне. Повезло, что он у меня оказался.

Шура извлекла из коробки нечто, сильно напоминающее застывший гипс. Подозрительно уставилась на странный предмет, недоверчиво повертела его в руках. Разве что на зуб не попробовала.

– Как, вы никогда не носили корсет? – жеманно изумилась модистка. Словно ни разу не надеть корсет значило для современной москвички то же самое, что ни разу не спуститься в метро. – Тогда я помогу вам. Раздевайтесь.

Шура вздохнула. Похоже, выбора у нее не было. И как ее угораздило связаться с Эрнестом и его компанией? Все они немного не в себе.

Через голову она стянула платье, расстегнула бюстгальтер и выжидательно уставилась на женщину. Модистка ловко запихнула Шуру в «гипс».

– А теперь вы обопритесь обо что-нибудь руками, – скомандовала она, – а я буду его зашнуровывать. Да, и не забудьте глубоко вдохнуть и втянуть живот.

Не ожидавшая подвоха Шура так и сделала. И в следующую секунду словно стальные обручи безжалостно сжали ее тело. Она попыталась выдохнуть, но не смогла – ей показалось, что живот ее намертво прилип к спине, а желудок медленно подкрался к горлу. В глазах потемнело, в висках надрывались тамтамы.

– Я умираю, – из последних сил прошептала она.

Но модистка Ольга только добродушно рассмеялась, и смех ее показался Шуре демоническим.

– Все так говорят, – объяснила она. – На самом деле сейчас все будет в порядке. Привыкнете. Зато вы окажетесь самой эффектной женщиной на аукционе.

Шура недоверчиво повернулась к огромному зеркалу. Оказывается, пока она умирала, проворная Ольга умудрилась напялить на нее платье. Да уж, фурор был обеспечен. Можно не сомневаться – завтра Шурины фотографии украсят первые полосы столичных газет. Журналисты ведь любят белых ворон, городских сумасшедших. А здесь – такая удача. Хозяйка светского аукциона выглядит так, словно только что вышла из знаменитого и всеми любимого телесериала «Тайны дворцовых переворотов».

В комнату влетел Эрнест, в его руках был огромный букет белых роз – свежих, с капельками влаги на лепестках, словно он только что оборвал центральную городскую клумбу. Увидев Шуру, он замер в восхищении.

– Александра… Шарман, ма шер. У меня просто нет слов. – Он припал на одно колено и порывисто поцеловал ее руку. – Теперь вы выглядите мне под стать.

Шура покраснела и покосилась на Ольгу. В какой-то момент ей показалось, что модистка наблюдает за этой сценой с садистским удовольствием.

– Эрнест Павлович, еще бы прическу сделать, – услужливо подсказала она. – Накрутить на папильотки, как на фотографии вашей прабабушки, графини Шульгиной.

Они возопили хором.

Эрнест (радостно):

– Да, да!

Шура (с ужасом):

– Нет! Только не это!

…Шура лежала на полу, раскинув руки в стороны. Она была совершенно голая. Пальцы Егора танцевали на ее впалом животе.

– Что это был за аукцион, Егор! – восторженно рассказывала Шура. – Если бы ты только знал.

– Я бы непременно узнал. Если бы ты меня пригласила, – укоризненно съязвил он. – Но, судя по тому, что я видел в газетах, ты выглядела эффектно. Кто тебя надоумил так накрутиться?

Шура вздохнула. Егор был прав – выглядела она ужасно. В бальном нелепом платье, с мелкими кудряшками на голове, она выглядела как победительница конкурса-смотра декоративных пуделей. К тому же от нее ни на шаг не отходил Эрнест Шульгин, облаченный в жемчужно-серый сюртук и шляпу-котелок. Его русые усы были лихо подкручены вверх.

– Ну как ты не понимаешь, – ныла Шура, – я не могла тебя позвать. Я вообще не занималась списком гостей… Егор, у меня брали интервью. Меня фотографировали… Знаешь, когда тебя фотографируют для журнала, когда тобой интересуются, это совершенно особенное чувство. Наверное, это как раз то, о чем я всегда мечтала.

– Шур, она мне позвонила, – вдруг сказал Егор.

– Кто? – рассеянно полюбопытствовала Шура.

– Катя. Екатерина Павловна Лаврова.

– Зачем?.. Ой, Егор, пока не забыла… Я ведь в апреле в Лондон улетаю, на переговоры, – важно сообщила она. – Представляешь, один лондонский галерист заинтересовался моей картиной. Той, в стиле Климта. Я ее рисовала для забавы, между прочим, и серьезно к ней вообще не относилась. Но раз уж такое дело… Он предлагает мне написать еще несколько картин в таком же стиле. Мне это будет легко, за месяц справлюсь. И тогда можно будет устроить презентацию в Лондоне. Здорово, да?

– Она хотела встретиться.

– А-а… Крамцева говорит, что поедет в Лондон вместе со мною. Что поможет мне пробить место в той галерее. И организует кое-какую рекламу на местном телевидении.

– Я пригласил ее в кино.

– Молодец. Как ты думаешь, Егор, что мне надеть на интервью? Завтра с утра ко мне придет фотограф из «Домового». Фотография любит яркие веши, а я такие вообще-то не ношу… Может быть, розовый свитер?

– Она согласилась. Ты не сердишься?

– Ты о чем?

– Я – о Кате Лавровой. Я сказал, что пригласил ее в кино.

– А почему я должна сердиться? – удивилась Шура. – Конечно, сходите. Я в последнее время так занята, мы с тобой нигде не бываем. Хоть развеешься.

Егор вздохнул. Шура, Шура… Аккуратно постриженная, с коротенькой, гладкой, как у японки, челкой. Щебечет о каких-то обновках, презентациях, интервью… Совсем не та Шура, с которой он познакомился почти год назад. Совсем не та Шура, к которой он сбежал от соблазнительной Камиллочки. С которой гулял под дождем по Арбату.

– Ты, наверное, просто взрослеешь.

– Что?

– Да так. Думаю вслух.

Егор был зол. Он быстро шел по улице – руки в карманах, за капюшоном почти не видно лица. Дура! Вот дура! Все женщины – дуры, и Шура не исключение.

Зачем она так поступила? Сначала прикарманила его сердце, а потом вышвырнула вон, как старые колготки.

У нее кто-то есть. Любовник. Он должен был раньше об этом догадаться. Неспроста весь этот ее успех, признание, интервью, ох неспроста. Не бывает у молоденьких милашек бесплатной славы. То есть бывает, но так редко, что Егор едва ли мог в это поверить. Скорее всего, это тот самый Шульгин – блондин в дурацкой шляпе, который появлялся рядом с Шурой на газетных фотографиях. Не понравился этот блондин Егору, очень не понравился. Неужели Шура не замечает, что у него абсолютно ненормальные глаза?!

И что ему теперь делать? Сделать вид, что ничего не произошло? По-прежнему пару раз в неделю навещать подлую обманщицу, целовать ее худенькие плечи, предварительно покрытые неизвестно чьими жадными поцелуями? Егор передернулся от отвращения. Нет! Он не будет ни с кем ее делить. Он с ней серьезно поговорит. Пусть она выбирает.

Но что ему делать сейчас? Когда так тошно, что хочется завыть на луну? Разбить магазинную витрину, ударить в лицо первого попавшегося прохожего – больно ударить, чтобы из носа пошла густая бурая кровь! Егор нервно пощелкал кнопками мобильного телефона. Он набрал номер Камиллы – вечно ждущей его, вечно влюбленной Камиллы. Сейчас ему не помешает разрядка.

– Алло, – томно пропела Камиллочка. Конечно, эта сексуальная интонация была предназначена исключительно для него, ведь в ее мобильнике есть определитель номера.

– Камилла, привет, солнышко, – он старался казаться беспечным.

Она растерялась:

– Да… Привет. Как дела?

– Без тебя – плохо, – глухо рассмеялся Егор. – Соскучился. А ты?

– Я тоже, – без особого энтузиазма сказала она. – А можно я попозже перезвоню? Я сейчас занята.

– Можно, конечно… но вообще-то я хотел тебя навестить.

– О, как мило! – она ненатурально изобразила высшую степень восторга. – Дорогая, обсудим это в другой раз. Хорошо?

– Хорошо.

Только когда Егор повесил трубку, до него дошло: она сказала ему «дорогая»! Она была с ним холодна. Значит, рядом с нею мужчина. Может быть, тот самый продюсер или поэт-песенник, про которого она рассказывала ему в ресторане. А он тогда рассеянно слушал ее и думал о Шуре. О Шуре, черт возьми!

Да уж, беда не приходит одна. Если не везет – так обязательно во всем. Подумав, Егор набрал номер другой женщины. Он был почти уверен, что и она откажет ему. И все-таки позвонил.

– Привет, – она явно удивилась.

– Привет… Я соскучился, – соврал он.

– Да? – удивилась она.

Она не сказала, что тоже соскучилась. Она вообще ничего не сказала. Просто молчала в трубку. И он тоже молчал, прислушиваясь к ее ровному тихому дыханию. Мама-шлюха. Егор подумал: «А зачем церемониться?» И без обиняков спросил:

– Можно я приеду?

– Приезжай, – ответила она, – когда?

– Через полчаса.

Они так обыденно договорились о свидании, словно были старыми любовниками. Он усмехнулся, поймал машину и поехал на Тверскую. Там купил в ларьке розу, но, дойдя до ее дома, выбросил колючую красавицу в снег.

Катя встретила его в красивом шелковом пеньюаре. Она сразу поняла, что ему было нужно. Никаких предисловий. Никаких спектаклей.

Никаких «дам – не дам». От нее пахло дорогими духами и фруктовым мылом. Он опрокинул ее на ковер и впился губами в ее сочную грудь. Женщина тихонько застонала и помогла ему избавиться от свитера и брюк.

– Егор, – прошептала она.

Он расслабился. Он понял, что ей с ним хорошо, и почти беззвучно отозвался:

– Катя…

Так начался их странный роман. Егору он казался лишним, Кате – каким-то ущербным. Собственно, никакой не роман это был, а просто секс.

Почти каждый день он приезжал в ее роскошную квартиру – злой, изголодавшийся, молчаливый. Скоро его запомнили охранники внизу, с ним начали здороваться Катины соседи. Она всегда встречала его с легким макияжем, в красивом белье. От нее пахло водой и мылом, ее волосы были мягкими и влажными. Он говорил: «Привет», она улыбалась и кивала. А потом они занимались любовью, и Егор уходил. Несколько раз она пробовала предложить ему чаю, но он неизменно отказывался.

Катя знала, что он по-прежнему встречается с Шурой. Что стоит Шуре позвонить, как Егор вприпрыжку несется на Арбат, прихватив в знаменитом Смоленском гастрономе бутылочку белого полусухого вина, которое Шура любит больше всего.

Зачем она это делала? Она, сорокапятилетняя женщина, крепкая и пряная, как дорогой коньяк? Она, суперзвезда? (Пускай сейчас о ней почти никто не вспоминает, но Катя все еще надеялась сниматься.) Да и Егор не понимал, зачем так стремится в эту шикарно обставленную квартиру, почему его тянет к этой молчаливой женщине, податливой и мягкой. Он в нее не влюблен, она совсем не в его вкусе, она ему в матери годится, но никуда не мог он деться от странного, болезненного к ней влечения.

Они почти не разговаривали. Они оба чувствовали себя обманутыми, оба целовали словно других людей. Закрывая глаза, Катя представляла себя молоденькой и беззаботной, сладко стонущей в Сашиных гостеприимных объятиях. А Егор… Однажды он рассказал ей о маме. Катя слушала молча, не перебивая. Егору показалось, что она потрясена. И на минутку ему, как тогда, на Патриарших, захотелось уронить голову на ее колени. И чтобы пахло от нее не новомодными «Кензо», а сладко-терпкой «Красной Москвой», и чтобы ее мягкие пальцы перебирали его волосы – может быть, он даже расслабится и уснет.

Но ничего подобного не произошло, Катя выслушала его, потом поцеловала в щеку и сказала что-то вроде:

– Бедный мальчик. Это на всю жизнь.

Он потянулся к ней, но она только мягко потрепала его по щеке. И начала откровенничать в ответ:

– Знаешь, а меня хотели убить…

– Неужели? – заинтересовался Егор.

И Катя рассказала ему об угрозах и звонках. Сначала Егор слушал ее с некоторой досадой, он внутренне ругал себя за откровенность. Но потом Катин рассказ настолько его увлек, что он даже легкомысленно позабыл о своей проблеме.

– И тогда, на Патриарших, – упомянув Патриаршие, Катя покраснела, – тогда я как раз об этом и думала. Я думала, что что-то не сходится. Какая же я дура, да?

– И ты говоришь, что звонки прекратились несколько месяцев назад? – переспросил Егор.

– Да. Совершенно неожиданно. Все прекратилось – и звонки, и публикации.

– А началось?

– Когда появилась моя книга. А почему ты спрашиваешь?

– Знаешь, мне кажется, я что-то начинаю понимать…

– Что? – жадно спросила Катя, но Егор разочаровал ее:

– Не сейчас. Я должен кое-что проверить.