Глава 8
Он быстрым и подозрительным взглядом осмотрел вестибюль, снял с головы кепку и, деловито похлопав об колено, стряхнул с нее снег. Потом он приблизился к стойке и поздоровался — невнятно и нетерпеливо. У него были неприятные, глубоко посаженные глаза и заурядное лицо. Одет он был как-то серо и обыкновенно. В левой руке он держал объемистый портфель с потускневшими застежками — вытертый и порыжевший от времени. В таком портфеле на первый взгляд ничего более ценного, чем мочалка и кальсоны, быть не могло.
Наклонившись над стойкой, мужчина негромко и буднично задал вопрос, которого я давно ждала. Его интересовало, не проживает ли в гостинице господин Капустин из Тарасова.
— Проживает, — уверенно сказала я. — Он вас ждет. Пойдемте, я провожу.
Взгляд курьера опять сделался подозрительным.
— Спасибо. Вы скажите номер — я сам его разыщу.
— У меня инструкции, — непреклонно сказала я. — Никому не сообщать номер господина Капустина.
Мужчина немного подумал.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Пойдемте.
Он предусмотрительно пропустил меня вперед, а правую руку сунул в карман своего черного, плохо пошитого плаща. Мысленно я похвалила его за предусмотрительность.
В дверь шестнадцатого номера я постучалась тем же стуком, каким мы пользовались еще в поезде. Мне открыл Чижов. Из глубины комнаты уже шел Капустин, взволнованный, но повеселевший.
— Прошу! — произнес он и, заметив, что гость озабоченно косится в мою сторону, успокаивающе добавил: — Не волнуйтесь, это все наши люди!
— Здравствуйте! — тускло произнес курьер и осведомился: — Мама здорова?
— Еще не совсем! — торопливо отозвался Капустин. — Почки еще беспокоят.
— Попробуйте бром! — заключил этот бессмысленный диалог гость и тем же тоном добавил: — Зовите меня Стасом.
Оказывается, у них был предусмотрен и пароль. Бдительный Капустин не сообщил мне об этом — каков конспиратор!
— Итак, приступим! — сказал он. — Время у нас крайне ограничено.
Стас кивнул и, поставив на стол портфель, открыл его. Из недр портфеля он достал металлическую коробку и вдвоем с Капустиным отошел в сторону, чтобы показать драгоценный товар.
Я деликатно отвернулась. В конце концов, мне совсем не обязательно было созерцать предмет многих вожделений. На любом допросе я с чистой совестью смогу заявить, что и в глаза не видела никаких алмазов.
— Ну, что? — шепнул мне Чижов.
— Наш с вами крестник вернулся, — тоже шепотом ответила я. — Уложила его в двадцать пятом номере отдыхать.
Чижов с веселым изумлением поднял брови.
— Отлично! — послышался бодрый голос Капустина.
Он с треском закрыл металлическую коробку и, крепко сжимая ее в руках, в каком-то лихорадочном возбуждении прошелся по комнате. На лице его появилось нездоровое отсутствующее выражение.
— Время! — напомнил ему курьер.
— Ах да! — сказал Капустин и, бережно положив коробку на койку, поставил на стол стальной чемоданчик.
Широким жестом он открыл его и обернулся к Стасу. На лице у того не дрогнул ни один мускул. Он равнодушно заглянул в чемоданчик, удовлетворенно кивнул и стал перекладывать пачки денег, одну за другой, в свой видавший виды баул. Покончив с этим, он прикрыл деньги куском мешковины и захлопнул портфель.
— Все в порядке, — объявил он и, впившись в партнера колючим взглядом, спросил: — У вас есть какие-то вопросы?
— Меня просили передать, — с видимым сожалением произнес Капустин, — что ввиду некоторых обстоятельств мы будем вынуждены прервать наши с вами контакты на неопределенный срок…
— Мы примем это к сведению, — безо всякого выражения сказал курьер.
Он взял портфель и, кивнув нам на прощанье, быстрыми шагами направился к выходу.
— Провожать не надо, — бросил он на ходу. — Я уйду один.
Едва за ним закрылась дверь, Капустин подскочил к заветной коробочке и с величайшей бережностью поместил ее в стальной чемоданчик. Он был так увлечен, что, позабыв про бдительность, позволил мне без труда запомнить секретный шифр, который он набирал.
Ему очень не хотелось выпускать из рук чемоданчик, но благоразумие все-таки взяло верх, и он отправил свое сокровище на дно моего чемодана, с которым и сел, чуть ли не в обнимку, на кровать.
— Нам нужно уходить, — напомнила я.
Капустин, спохватившись, вскочил, посмотрел на часы и принялся собираться.
— Евгения Максимовна, — попросил он. — Вот вам деньги, расплатитесь, пожалуйста, за гостиницу! Мне как-то не хочется вступать сейчас ни в какие контакты!
— Хорошо! — сказала я. — Жду вас в вестибюле. Только не позабудьте Пряжкина!
Дежурная уже проснулась и опять заняла свой пост. Со мной она поздоровалась, как родная, и выразила сожаление по поводу нашего скорого отъезда.
— Только приехали, а уже назад, — сказала она. — Странные теперь командированные пошли. Чего, спрашивается, приезжали-то?
— А кто его знает, — туманно пояснила я. — Начальству виднее. Вот, кстати, ключик от двадцать пятого. Ребята погулять вышли, а ключик, значит, мне сдали…
— Господи, — вздохнула дежурная. — Погулять! В эдакий час, в эдакую погоду! Сколько я здесь работаю, а у командированных вечно все не как у людей!
Я хотела ей ответить, но тут же прикусила язык. Пальцы мои инстинктивно стиснули рукоятку зонта, а мышцы напряглись. С улицы донесся негодующий рев мотора, и слепящий свет галогенных ламп полоснул по стеклу. Красный джип, на разгоряченном капоте которого таял снежок, с визгом затормозил у крыльца. Из него выскочили два крепких парня в кожанках, ворвались в гостиницу и опрометью бросились по лестнице на второй этаж.
Одновременно с ними из-за поворота коридора наконец появились Капустин, Чижов и Пряжкин. Я сделала страшное лицо и, не говоря ни слова, пошла к выходу. Мужчины растерянно посмотрели мне вслед, но затем, что-то сообразив, бросились догонять.
Холодный колючий ветер ударил мне в лицо и запорошил глаза снежной крупой. Я оглянулась на своих спутников. Времени у нас было в обрез — ровно столько, сколько будет длиться диалог между подозрительным Вадимом и запертым в номере главарем. Надо было уносить ноги.
Рассчитывать на городской транспорт в такой час и в таком захолустье было неосмотрительно. Тем более имея на хвосте такую чудо-машину, как джип. И я решила рискнуть, совместив приятное с полезным.
В качестве привычного раздражителя я отправила вперед многострадального Пряжкина. Он должен был отвлечь водителя стандартной просьбой о табаке.
Лицо водителя спозаранку казалось особенно неприветливым и даже угрожающим. Он был погружен в невеселые думы и не сразу заметил появившегося рядом Пряжкина. Тому пришлось даже робко постучать по стеклу.
Узрев Пряжкина, трофимовский боец превзошел все мои ожидания. Он оживился, рывком распахнул дверцу и мгновенно соскочил на запорошенный первым снегом асфальт.
— Это опять ты! — торжествующе прорычал он, хватая Пряжкина за грудки и на полметра отрывая от земли.
Он был в том состоянии, когда человек, устав копить в себе отрицательные эмоции, пытается разрядиться в интенсивных физических упражнениях. Лицо Пряжкина исказилось от ужаса.
Я шагнула вперед и, взмахнув рукой, ударила водителя ребром ладони по сонной артерии. Он захрипел и разжал руки. Тут как тут перед ним явился великолепный Чижов, без замаха и смачно исполнивший свой коронный удар правой. Раздался глухой шлепок, и водила лениво отвалился, точно насосавшийся крови клещ.
Дальше мы действовали не сговариваясь. Капустин, швырнув чемодан на заднее сиденье, прыгнул за руль. Чижов подхватил оторопевшего Пряжкина и втолкнул в машину. Мы расселись и стартовали.
Мы еще успели заметить суматоху, возникшую в вестибюле, и, чуть позже — в зеркале заднего вида — фигуру Вадима, выбежавшего на крыльцо. Он размахивал руками и, наверное, слал нам проклятья, но мы их уже не слышали.
Мы выехали на центральные улицы. Город, оказывается, уже просыпался — к автобусным остановкам подтягивался народ, снег на асфальте был испещрен цепочками свежих следов, первые автомобили выбрасывали в чистый морозный воздух облачка сизого дыма, вспыхнувшие окна в домах источали ленивый желтый свет. Небо побледнело и сделалось жемчужно-серого цвета.
— Интересно, — прервал молчание Чижов. — У нас дома тоже снег?
— Ну! — неодобрительно откликнулся Капустин. — У нас — рано. Да и этот-то наверняка растает!
— Не скажи! — глубокомысленно заметил Чижов.
Их рассуждения о погоде были лишь прикрытием того беспокойства, что терзало нас всех, — успеем ли? Я решила перевести разговор с отвлеченных тем на более конкретные:
— На какой поезд у нас билеты, Анатолий Витальич, и во сколько отправление?
— На челябинский, в семь пятнадцать, — нахмурившись, ответил он.
Как все мужчины, он не любил, когда ему напоминали о проблеме, требующей неотложного решения. Но мне нужно было выяснить все обстоятельства.
— Нашим конкурентам известно, что мы отбываем этим поездом?
— Вряд ли, — неохотно ответил Капустин. — Но сейчас это будет легче выяснить.
— А конечная точка маршрута известна?
— Вот это уж точно нет! — с гордостью сказал Капустин. — Об этом знаем только мы с братом. Да вот теперь вы.
— Все полегче, — заключила я. — И все-таки не будем расслабляться.
— Я уже забыл, что это слово вообще означает, — хмуро заметил Капустин. — И когда последний раз ел — тоже забыл.
— Да, пожрать бы не мешало, — поддержал Чижов и виновато прибавил: — Хотя мне, честно говоря, что-то и не очень хочется… Похоже, температурка у меня… И рука ноет — сил нет!
Я сочувственно посмотрела на него.
— Да, скверно. К хирургу вам надо…
Он улыбнулся:
— Да ладно! Переживу. И не такое случалось.
Впереди показалось старенькое здание вокзала. Небольшая привокзальная площадь была почти пуста — два-три легковых автомобиля, припаркованных в сторонке, да милицейский «УАЗ», медленно выписывающий круги по белоснежной поверхности. Я предложила остановиться за квартал до вокзала и спрятать джип в каком-нибудь дворе. Чижов меня поддержал.
— Чтобы не мозолить глаза! — сказал он.
— И вообще, предлагаю на вокзале разделиться, — сказала я. — Вид у нас, когда мы все вместе… как бы это сказать… слишком броский! Я возьму чемодан и сяду на поезд первой.
— Почему это вы возьмете чемодан?! — ревниво спросил Капустин.
— Потому что я лучше всех сохранилась, — невозмутимо ответила я. — Железнодорожная милиция в таких городках особенно бдительна по отношению к бомжам. Что вы будете объяснять, если вас попросят открыть чемодан?
Капустин зло посмотрел на меня, но ничего не сказал. Мы загнали джип под арку пятиэтажного дома и пешком отправились на вокзал. Капустин все-таки расстался с чемоданом, но посматривал на меня с таким подозрением, будто ожидал моего скорого и неминуемого бегства.
До отхода челябинского поезда оставалось десять минут. Он уже стоял на первом пути. Проводники в форменных шинелях весело топтались на перроне, с удовлетворением разглядывая лежащий повсюду снег.
Я взяла у Капустина билет и отправилась на посадку в двенадцатый вагон. Кроме обычной предосторожности, у меня имелась и еще одна причина попасть в купе первой. Но об этом мне не хотелось распространяться.
Вскоре ко мне присоединились и остальные. Сначала появился Капустин, которому я тут же сообщила, что стальной чемоданчик теперь в полном его распоряжении и находится под нижней полкой. У него наверняка возникло искушение проверить, не взяла ли я каким-нибудь образом пару камушков на память, но он ограничился тем, что приподнял полку и убедился, что чемоданчик действительно находится там.
Потом появились Пряжкин с Чижовым, и первый, незамедлительно вскарабкавшись на верхнюю полку, спрятался там и затих. Чижов сел рядом со мной и, положив на колени больную руку, с надеждой спросил:
— Неужели ушли?
Капустин сплюнул через плечо. Я выглянула в окно. Уже совсем рассвело. Начиналось холодное серое утро. Редкие провожающие махали с перрона руками.
Поезд тронулся незаметно. Слегка качнулся вагон, и чуть сдвинулось здание вокзала. Провожающие отступили и медленно потянулись вслед за поездом, вглядываясь в окна.
Капустин ожил и радостно потер ладони. Я пожала плечами.
— Может быть, все и позади, но все-таки призываю вас быть осторожнее, — сказала я. — В купе вагона должен кто-то оставаться. Когда я говорю «кто-то», то не имею в виду Пряжкина. Кто-то из нас. И стучаться будем условным стуком. Мало ли что…
— Нет уж, — категорически заявил Капустин, — с меня хватит!
Чижов обернулся ко мне и недоверчиво спросил:
— Вы думаете, они могут нас каким-то образом догнать?
Я опять пожала плечами:
— Почему бы и нет?
