Глава 12
Я села в машину и вздохнула облегченно. Все! Диск у следователя, сегодня он наверняка посмотрит его – не сможет не посмотреть, надпись-то на конверте интригующая! – и… А что «и»? Вот интересно, что последует за этим? Я сильно сомневаюсь в том, что полиция тотчас кинется арестовывать Виссариона Кинделию, но какие-то действия они должны предпринять! Например, раз и навсегда отстать от Грини Буйковского. Да и потом, почему бы им все-таки не заняться настоящим преступником? Ну и что, что папа – гибэдэдэшный начальник, а если факт убийства налицо? Неужели сделают вид, что ничего не случилось?
Впрочем, от нашей доблестной полиции можно ожидать всего. Когда погибли мои мама и папа, я, помнится, дала свидетельские показания. Я честно, хотя и несколько сбивчиво, рассказала следователю, что на них наехала большая черная машина, но мои показания в дело даже не вошли. Мало того, нам с дедом стали угрожать, и с тех пор я совсем не удивляюсь, если сталкиваюсь с такой ситуацией, когда какой-то начальник либо, вот как сейчас, его родственник избегают ответственности за свои грязные делишки.
Я ехала и размышляла про себя таким образом, когда вдруг заметила, что проезжаю мимо здания администрации города. А вон и Доска почета, или как там она теперь называется? Кажется, «Лучшие люди города». Помнится, Ярцев говорил мне, что наш Кинделия-старший тоже «висит» здесь. Пожалуй, стоит остановиться и посмотреть на этого красавца.
Я поставила машину на небольшой стоянке возле здания администрации и подошла к Доске. На ней висело десятка два больших цветных фотографий, на которых красовались мужчины и женщины разных возрастов и профессий. «Врач-отоларинголог Серенко Ольга Юрьевна, завотделением ЛОР в такой-то больнице», «Заболотнев Петр Ильич, заслуженный учитель такой-то средней школы»… «Заслуженный строитель»… «Заведующая детским садом»… Я читала надписи под фотографиями и рассматривала добрые, умные, открытые лица людей. Но вот я дошла до широкой смуглой физиономии Кинделии-старшего. Да, эта смурная «пачка» сюда явно не вписывалась, хотя гордый взгляд горца явно косил под взгляд «отца народов», даже усы были на месте. Вот только курительной трубки ему не хватало! «Кинделия Иосиф Виссарионович, зав. таким-то отделом районного ГИБДД, подполковник», – прочитала я под портретом. Значит, вот так, да? «Лучшие люди города»? А Кинделия у нас – лучший человек города. Ну-ну…
Я вернулась к машине, села в нее и задумалась, глядя на цветной портрет. А неплохо было бы приклеить рядом с этой фотографией какую-нибудь другую, где Иосиф Виссарионович предстает совершенно в другом облике. Например, когда он орет на подчиненных или бьет свою жену. А то, что он ее бьет, сказал мне дядя Сережа, а у него сведения всегда – как в аптеке. По его словам, первые три жены нашего гибэдэдэшного подполковника сбежали от него, не выдержав издевательств: у Иосифа Виссарионовича был очень уж крутой нрав. И если в семье он просто тиран и деспот и даже поднимает руку на свою жену, то это легко установить. Надо только последить за ним какое-то время. Как там сказал дядя Сережа? «Первая жена несколько раз попадала в больницу с травмами, вторая ушла из дома в чем была после того, как муж чуть не задушил ее…»
Да… Теперь понятно, в кого сынок такой горячий. Стоит ли удивляться, что этот тоже дубасил свою девушку и ее отца! И если папаша чуть не задушил одну из жен, то сынуля не останавливается на достигнутом, а идет все дальше и дальше. Вот он уже убил одну девушку, тут же принялся терроризировать другую, а в душе мечтает заняться третьей, пятнадцатилетней сестрой убитой им Полины Зайцевой… Нет, одной жертвой здесь не обойдется. Остановить! Остановить этого зверя во что бы то ни стало! И начать надо с папаши-урода. Ариша правильно сказал: разделить их, развести по разные стороны баррикад, сделать врагами. И для начала пусть люди узнают истинное лицо одного из «лучших людей города»!
Я развернула машину и поехала к зданию ГИБДД.
Здесь, по счастью, мне пришлось сидеть совсем недолго. Вскоре из широких дверей инспекции показалась не менее широкая фигура Кинделии-старшего, и я взялась за ключ в замке зажигания. Подполковник вразвалочку подошел к своему шикарному черному «Мицубиси Аут-Лендеру», стоявшему практически у самого крыльца, и сел на водительское сиденье. Машина выехала задом на проезжую часть и, развернувшись, помчалась в сторону центра. Я прочно «села ей на хвост». И где же мы решили завершить наш трудовой день?
Кинделия остановился у супермаркета, и это был один из самых дорогих супермаркетов нашего города. Значит, вот так, да? На себе, любимом, не экономим? Что ж, оно и правильно, тем более когда средства позволяют. Через четверть часа подполковник вышел оттуда с большим пакетом и снова сел в машину. На этот раз путь его лежал в сторону выезда из города…
Иосиф Виссарионович остановился возле своих ворот, вышел из машины, а мне пришлось проехать дальше на уже освоенную мной стоянку на «пятачке» среди кустов черноплодной рябины. Он не обратил на меня никакого внимания, как если бы я вовсе не проезжала мимо. Я заметила, что Кинделия начал отпирать замок на воротах. Поставив свой коралловый «Форд» на любимом «пятачке», я вышла из машины и, осторожно выглянув из-за кустов, посмотрела на дорогу. «Мицубиси Аут-Лендер» медленно вполз в зеленые ворота, после чего они закрылись. Теперь, пожалуй, мне стоит смотаться домой и переодеться во что-нибудь спортивное, а то лазать на забор в мини-юбке и босоножках на высоченной платформе как-то не очень сподручно. Я снова прыгнула в коралловый «Форд» и, развернувшись, рванула в город.
Ровно через час я снова стояла на той же самой площадке среди кустов черноплодки. Приехала я как раз вовремя: мне уже не придется ждать темноты, густые сумерки легли на дачный поселок «Сады Семирамиды». Я вышла из машины, выглянула на дорогу и, не увидев никого, с камерой направилась к забору Кинделии. На мне были кроссовки и старый спортивный костюм.
Чурбачка, на который я взбиралась в прошлый раз, на месте не оказалось. Скорее всего, Виссарион куда-то выбросил его, не желая, чтобы местные деревенские мальчишки наведывались на дачу за яблоками. Пришлось отправиться на поиски замены чурбачку.
Заменой оказалась небольшая старая лестница, в которой не хватало половины ступенек. Да и остальные держались на ржавых гвоздях еле-еле. Я нашла эту лестницу возле одной дачи. Наверное, хозяевам лень было оттащить ее куда-нибудь подальше, на свалку, и они бросили пришедшую в негодность такую нужную в хозяйстве вещь прямо за своим участком. Я дотащила ценную для меня находку до забора Кинделии, прислонила к нему и начала осторожно взбираться. Ногу приходилось ставить высоко, так как отсутствие ступенек делало прогал между ними очень большим. Но у меня, как оказалось, неплохая растяжка, и вскоре я кое-как взобралась по скрипучей лестнице, грозящей развалиться подо мной в любой момент, на кинделиевский забор.
Вот и дача. Окно на втором этаже, как и в прошлый раз, было открыто, и в комнате горел свет. Только теперь здесь были другие действующие лица. Точнее, другим было лишь одно лицо. Длинноногая и пышногрудая Илона присутствовала и в этот раз, но сейчас она красовалась не в серебристом мини-бикини, а в полупрозрачной короткой распашонке-марлевке, под которой виднелось ее загорелое роскошное тело без нижнего белья. Вторым действующим лицом был Иосиф Виссарионович. Он развалился на диване в одних плавках и, должно быть, смотрел телевизор, потому что до меня доносился монолог Лелика из фильма «Бриллиантовая рука»: «Как говорит наш любимый шеф, за чужой счет пьют даже трезвенники и язвенники…» Большой живот хозяина дачи лежал поверх его плавок. Перед Кинделией на сервировочном столике стояли запотевшая бутылка холодного пива, высокий стакан и на бумажном полотенце лежала какая-то большая рыбина. Иосиф Виссарионович чистил ее, откусывал от нее куски и запивал пивом из стакана. Девушка достала откуда-то пачку сигарет и закурила, сев рядом с мужем.
– Сколько раз просил не курить в доме! – рявкнул Кинделия, недовольно покосившись на жену.
Илона выпустила изо рта струю дыма в сторону окна.
– Ой, ну хватит тебе! Ты же сам куришь…
– Я курю на улице, разницу улавливаешь? А ты тут все продымила, вонь стоит, как в кабаке!
– Иосиф, ну, какая вонь? Окно открыто, сейчас все выветрится…
– А я говорю: не кури в доме, мать твою!
Зачем она дразнит его, если знает, что муж у нее такой несдержанный, подумала я и расчехлила камеру. Сидеть на заборе было не слишком-то комфортно, но деваться было некуда: сломанная мной в прошлый раз ветка, по которой я ползла к окну, осталась на земле. Правда, рядом была другая, но она находилась от забора на некотором расстоянии, и залезть на нее было довольно проблематично. Во всяком случае, мне вовсе не хотелось рисковать, один раз я уже упала на землю с высоты более трех метров, с меня достаточно! Ничего, посижу и здесь и попробую сделать запись отсюда. Я направила объектив камеры на окно.
Супруги между тем продолжали развивать тему о вреде курения в помещении. Кинделия-старший со всем своим кавказским темпераментом кричал на жену:
– Женщина! Ты будешь слушаться меня или будешь гнуть свою кривую линию?!.
Он добавил несколько нецензурных слов.
– Блин! Как все это надоело! – вскричала длинноногая красавица и нервно вскочила с дивана.
А она тоже не забитая тихоня, подумала я.
– Что, что тебе надоело, а? – еще громче закричал Кинделия. – Что кормлю тебя, что шмотки тебе покупаю, это надоело, да?
– Господи, да не ори ты!
– Что?! Как ты с мужем разговариваешь, женщина? Я тебе брюлики покупаю, я тебе шубки-юбки, я…
– Да ты ведь не просто так мне все это покупаешь! Как синяк мне под глазом поставишь, так на другой день и покупаешь! Надо же как-то со мной мириться. Что вылупился, что, не так, скажешь?
– Ты дура! Ты знаешь кто? Ты – тварь! Тебе не синяк под глазом надо ставить, тебе морду надо набить! – Кинделия отхлебнул пива и снова гаркнул на жену: – Хлеба принеси, идиотка! Знаешь ведь, что я рыбу с ржаным хлебом ем!
– Не ори! – закричала на Кинделию супруга. – Ща принесу…
Она вышла из комнаты.
– Сама не ори, дура!.. И колбасы захвати! Муж голодный с работы пришел, а она здесь выделывается… Сука! Курилка чертова… Мало мне на работе всякие уроды нервы мотают, так еще и эта зараза…
Иосиф Виссарионович продолжал ворчать, хотя жены уже и след простыл. Да, теплые отношения в этой семейке, ничего не скажешь! Похоже, они вообще только так и разговаривают друг с другом – на повышенных, мягко говоря, тонах. Или они оба – глухие?
В этот момент Илона принесла супругу нарезанные колбасу и хлеб на тарелке и шмякнула все это на сервировочный столик.
– Чего швыряешься? – взревел Кинделия. – Собаке даешь, да? Где уважение к мужу?!
Я почувствовала, что дело сейчас может зайти достаточно далеко, и на всякий случай включила камеру. И, как оказалось, вовремя! Через пару минут выяснения отношений Иосиф Виссарионович перешел от словесных баталий к физическим. Он подскочил к спорящей с ним Илоне и схватил ее за волосы.
– Тварь, тварь!
Супруга завизжала и обматерила мужа. Да, не робкого десятка девушка.
– Что ты сказала, сука?! – взревел оскорбленный в лучших чувствах муж и дал ей звонкую пощечину.
Илона закричала, но продолжила оскорблять супруга, за что получила еще пару хороших пощечин. Однако ей удалось вырваться и отбежать к стене. Я увидела в ее руках неизвестно откуда появившийся бюст Сталина. Она замахнулась им на мужа.
– Что? – закричал разъяренный Кинделия. – Ты на меня?.. Моим тезкой?!. Ты на что посягнула, тварь?! Сталин – это святое! Ты меня – Сталиным?! Да я за такое… Убью!
Эта схватка продолжалась несколько минут. Кинделия таскал супругу за волосы, дал еще несколько пощечин, та пыталась ударить мужа бюстом, не своим, разумеется, а Сталина. Супруг вырвал у нее из рук тезку и швырнул в сердцах в окно. Бюст пролетел возле моей головы и шмякнулся за забором на дорогу. Я решила, что на сегодня подвигов с меня хватит, а то еще прибьют здесь ненароком! Я выключила камеру, убрала ее в чехол и стала осторожно спускаться по ветхой лестнице на землю. Но тут одна ступенька предательски сломалась, я полетела вниз, правда, упала на ноги, но все равно приятного было мало. Переведя дух и оправившись от испуга, я начала искать на дороге товарища Сталина. Ага, вот он, отец народов! Лежит себе вниз лицом прямо на асфальте. Я подняла вождя, сунула его под мышку и пошла к своей машине.
Здесь я вздохнула облегченно. Кажется, на этот раз пронесло. Бюстом не прибили, с забора не свалилась, с дерева тоже. А с лестницы… так это ведь совсем невысоко. Все, еду домой! Сейчас попью чаю, перекушу купленной в супермаркете булкой и лягу в постель. И буду спать, спать в своей уютной постели, наслаждаясь тишиной и покоем…
Этим утром я проснулась сама. Не было никакого телефонного звонка, лишь птицы за окном щебетали, и светило солнышко, и вообще было так хорошо! Я встала не спеша, время было почти девять. Как я замечательно выспалась, подумала я и отправилась в ванную. Я долго с наслаждением стояла под теплыми струями воды, потом, не спеша, высушила голову феном и убрала постель. Теперь можно спуститься в кухню к завтраку. Сейчас мы сядем с Аришей и Светой за стол и будем пить кофе с тостами, и я расскажу им, что мне удалось вчера увидеть и заснять на даче Кинделии. Я покажу этот семейный боевик, а потом поеду к Вите Шило и сделаю копию записи…
В кухне никого не оказалось. Я включила кофеварку и порезала хлеб для тостов, достала из холодильника масло и сыр. Будить старика не буду, почувствует запах, сам проснется. Когда я уже доставала из тостера хлеб, в дверях кухни появилась заспанная физиономия Ариши.
– Bon matin, Pollett! Что, уже и завтрак готов?
– Готов, дедуля, и тебя дожидается. А где у нас Света? Может, ее разбудить?
– Ты опоздала. Она давно проснулась без тебя и ушла.
– Как?! Куда? – опешила я. – Я ведь сказала ей не выходить из дома ни под каким предлогом…
– Полетт! Кажется, не так уж много лет прошло, как ты вышла из студенческого возраста, а уже забыла. Сегодня – первое сентября, День знаний. Все ученики и студенты города пошли на занятия в свои учебные заведения.
– Вот черт! Дед, я действительно упустила этот момент – начало занятий… Но зачем же Света пошла в институт?
Ариша пожал плечами, намазывая масло на хлеб:
– Очевидно, за тем, за чем туда ходят все студенты – за знаниями…
Я налила себе и деду кофе.
– Нет, дедуль, ей появляться в институте нельзя: ее назойливый ухажер может там ее выследить. Ведь она обманула его, сказав, что поехала к тете в Москву! Если он увидит ее здесь, в городе, он может страшно разозлиться. Его бешеный характер…
– А ведь ты права, Полетт. Но что же теперь делать? Может, ты позвонишь ей и предупредишь?..
– О чем? Она и сама знает все про своего дружка-самодура. Или она забыла, что он сделал с Полиной Зайцевой?
Я быстро допила кофе и встала из-за стола.
– Ты куда? – встревожился дед.
– Поеду, пожалуй, встречу ее возле института, посажу в машину и привезу к нам. Заодно заверну к Вите Шило в интернет-кафе: у меня к нему дело. В общем, дед, остаешься тут за старшего! Всех впускать, никого не выпускать!.. На кухне потом уберусь… Пока!
Я чмокнула старика в щеку и побежала в свою комнату одеваться. В этот раз я не стала ничего выдумывать, надела строгие летние брюки и простую блузку.
– Ну, давай показывай, что там у тебя?
Шило взял камеру из моих рук и включил запись.
– Что это такое?! – вскричал он возмущенно через минуту.
– Семейные разборки. Муж и жена выясняют отношения, – прокомментировала я.
– Я тебя спрашиваю, почему такая плохая запись?
– Я сидела далеко. И потом, мне было неудобно. Я сидела на вершине кирпичного забора…
– Да какая разница, где ты сидела? Почему не навела резкость? – продолжал возмущаться Шило.
– Я навела, – попробовала я оправдаться.
– Где ты навела? Смотри, какая нечеткая видимость.
Я посмотрела. Запись действительно была не очень четкой.
– Послушай, Витя, мне не нужна вся запись потасовки. Можешь найти хоть пару более или менее четких кадров? Мне нужны фотографии.
Витя вздохнул тяжело, словно я заставляла его разгружать пару вагонов с мешками сахара. Он с видимой неохотой приступил к священнодействию. Руки его порхали над клавиатурой, а глаза неотрывно смотрели в экран монитора. Вот там появилась живая картинка – Кинделия-старший лупил свою супругу по лицу. Шило просмотрел все до конца, потом стал смотреть по второму разу.
– Витя, а нельзя все это как-то побыстрее? – осторожно осведомилась я.
– Что побыстрее? – Шило уставился на меня как на идиотку.
– Побыстрее напечатать мне пару снимков, и я удалюсь…
– А я, по-твоему, что делаю?! – Он снова вперился взглядом в экран. – В таком виде распечатывать нельзя: видишь же, как все нечетко! Сейчас немного подкорректирую…
Я постаралась набраться терпения.
Через некоторое время Шило объявил торжественно:
– Вот теперь смотри!
Я тоже уставилась в экран. Витя щелкал кнопками, и передо мной проходили кадры из снятого мной боевика.
– Какие будем распечатывать?
Я выбрала три наиболее удачных, на мой взгляд, снимка. Витя вынул из гнезда на системном блоке флешку.
– Сейчас я распечатаю их на принтере.
Он ушел, но вскоре вернулся и положил передо мной три листа бумаги, на которых было запечатлено, как Кинделия таскает жену за волосы, бьет ее по лицу и сидит за столом с бутылкой (не видно, чего) и стаканом. Огромный живот получился просто великолепно, а впившиеся в рыбину толстые губы лоснились от жира.
– Здорово! – не сдержала я своего восхищения.
– А что это вообще, если не секрет? – спросил Витя.
– Культурный отдых одного из лучших людей города!
Я положила портретики в пластиковый конверт, конверт – в сумку, расплатилась с Витей и вышла из интернет-кафе.
Возле Института культуры и искусств практически не было народа. Я сидела на лавочке и наблюдала за входом. Рядом со мной сидели парень с девушкой и оживленно болтали. Я посмотрела на часы: по времени вот-вот должна была закончиться вторая пара. Я еще раз набрала Светин номер, но мне в очередной раз сообщили, что ее аппарат выключен. Придется ждать. От нечего делать я разглядывала двор института, цветы на клумбах, подстриженные кустики и начавшие желтеть листья на деревьях. Как это так незаметно подкралась осень?
Визг стираемых об асфальт покрышек прервал мои размышления. Я повернула голову и увидела машину Виссариона, подъехавшую к воротам института. Он вышел из своей золотистой «Хонды Цивик», снял солнечные очки и окинул взглядом институтский двор. Я отвернулась от него, сделав вид, что парень с девушкой, сидящие на одной скамейке со мной, мои друзья и я очень внимательно их слушаю. Одновременно я осторожно достала из сумочки зеркальце и направила на Виссариона. Я видела, как он сел обратно в машину, должно быть, решил дождаться Светлану в ней. А он не так прост! И, главное, все рассчитал правильно: если девушка просто скрывается от него, а не уехала в Москву к тетке, как ему сообщили, то на занятия в институт она обязательно придет.
В это время в стенах института раздался звонок, вторая пара закончилась. Я достала телефон и снова набрала номер Светы. Приятный женский голос снова сообщил мне, что «телефон абонента выключен или находится вне зоны действия Сети». Вот черт! Света, Света, зачем ты это сделала? Разве можно в твоем положении выключать телефон? Как теперь предупредить ее, что Виссарион поджидает ее у ворот? Чтобы хоть что-то предпринять, я встала и направилась к дверям института. Пожалуй, встречу ее в фойе.
В него я зашла как раз в тот момент, когда сюда из коридора высыпала огромная толпа студентов. Их было много – десятки, если не сотни молодых людей и девушек. Все такие ослепительно молодые и счастливые. Они шагали к выходу, довольные тем, что занятия на сегодняшний день уже закончились. Они шумели, кто-то даже пел, кто-то выкрикивал громко: «Лена, Лена, ты где? Я тебя потерял!» Я вертела головой, высматривая Свету. Сзади из коридора вливалась новая порция ребят и девчонок, их стало так много, что я пожалела, что зашла сюда. Надо было все-таки ждать девушку на улице, стоя напротив двери: там все просачиваются сквозь нее по одному-двое и видны как на ладони. А может, мне тоже начать кричать: «Света, Света, ты где? Я тебя потеряла! Не выходи за двери!..»
Когда толпа немного поредела, я решила выйти на улицу и посмотреть Свету там.
И я действительно увидела ее. Она стояла возле машины Виссариона. Вот черт! Все-таки я ее пропустила!..
Света стояла, опустив голову, а Виссарион что-то говорил ей. Я направилась к ним, чтобы быть рядом, так, на всякий случай. Конечно, я ничего не смогла бы сделать с почти взрослым мужчиной, который к тому же несколько лет занимался боксом. И я была сейчас совершенно без грима, в своем естественном виде, ведь я совсем не планировала встречу с Кинделия-младшим. Я медленно приближалась к ним и лихорадочно придумывала, что я буду делать, если он начнет заталкивать ее в машину? Кричать и звать на помощь? А может, кинуться на него? Врезать ему кулаком я, разумеется, не смогу, но оцарапать его наглую физиономию, может, и получится. Но поможет ли это Свете?
И тут меня осенило. Я сделала очень строгое лицо, какое, помню, было у нашей преподавательницы римского права в институте, нацепила на нос дымчатые очки без диоптрий, оказавшиеся у меня в сумке, и деловой походкой направилась прямо к Светлане. В этот момент я заметила, как Виссарион грубо схватил девушку за руку и что-то сказал ей. До меня долетел только конец его фразы:
– …Одна такая попробовала скрыться – теперь в могиле гниет…
Я подошла к молодым людям решительно и, обратившись к Виссариону, небрежно бросила несколько измененным грудным голосом:
– Извините, молодой человек…
Потом я сказала уже непосредственно Свете:
– Девушка, я знаю, что вы из первой группы, но я забыла вашу фамилию…
– Охотникова, – автоматически ответила она, глядя на меня удивленно.
– Да, да, Охотникова! – «вспомнила» я. – Так вот что, Охотникова, вы зайдите сейчас в деканат, там рассматривается вопрос о назначении вас старостой группы.
Света сразу смекнула, для чего я разыграла этот спектакль, и обрадованно кивнула:
– Хорошо, Марь Петровна, обязательно зайду!
– Сейчас, сейчас зайдите! – строго сказала я. – Аристарх Владиленович ждет вас!
В этот момент я заметила через открытую дверцу «Хонды» сидящего на пассажирском сиденье Басмача. К счастью, ни один из парней меня не узнал.
– Ага, уже иду, – кивнула девушка и высвободила руку из захвата Виссариона. – Слышал: мне надо идти…
– Но я тебя дождусь! – многообещающе крикнул он. – Мы еще встретимся.
– Встретитесь, встретитесь, – с легким сарказмом бросила я и пошла вслед за Светой к дверям института.
Кинделия бросил на меня недовольный взгляд.
Когда входная дверь за нами закрылась, я накинулась на девушку, схватив ее за локоть:
– Светка! Зачем ты приехала сюда? – Я смотрела на нее гневно.
– Как же, Полин, первый день занятий…
– Да, Кинделия твой все правильно рассчитал: уж на занятия ты точно явишься, отличница! Что он тебе сказал?
– Спрашивал, когда я из Москвы приехала.
– А ты ему что сказала?
– Что приехала сегодня ночным поездом…
– Поверил?
– Не знаю, наверное, нет. Он очень ругался, грозил… Сказал: еще раз, мол, попытаешься скрыться – найду и на этот раз просто убью. Ты – моя вещь, что хочу, то с тобой и сделаю. Одна такая, мол, попробовала скрыться – теперь в могиле гниет…
– Ну, это мы слышали… Веселенькое дельце! Так, что же нам с тобой теперь делать? Надо же как-то выбираться отсюда, ночевать в институте – перспектива невеселая.
– А может, поискать другой выход?
– Все запасные выходы, как правило, держат закрытыми.
– А может, он уже уехал? – Света подошла к двери и осторожно приоткрыла ее.
Она едва высунула нос в щель, как тут же закрыла дверь и повернулась ко мне:
– Полин, он все еще там…
– Не было печали, – проворчала я.
Мы ходили по просторному фойе института взад и вперед и ломали голову, как нам выбраться отсюда. Наконец я поняла, что выход у нас только один. Я взяла мобильник и набрала номер Нечаевой:
– Алина, привет. Ты знаешь, я попала в такую историю…
И я подробно рассказала подруге все. Нечаева ахнула:
– Поль, и что ты теперь будешь делать?
– Спасти нас можешь только ты. Поезжай ко мне домой, Ариша должен быть там, забери тот пакет с париками и тряпками, ну, ты знаешь… Он лежит в моей комнате в платяном шкафу. Прихвати еще что-нибудь из одежды. А мы со Светой будем ждать тебя в фойе института…
Когда через час открылась входная дверь и в нее заглянула Алина, мы со Светой обрадовались так, как, наверное, в детстве радовались приходу Деда Мороза.
– Алина, ты не видела, у ворот стоит золотистая «Хонда Цивик»? – спросила я, забирая у подруги пакет.
– Да, какая-то навороченная машина стоит, – кивнула Алина, – там сидят два таких урода…
– Виссарион с Басмачом, – вздохнула Света и посмотрела на меня виновато.
– Ладно. Где тут у вас женский туалет? – спросила я ее.
Вскоре мы втроем в женском туалете в одной кабинке, в страшной тесноте гримировали нашу подругу. Я надела на Свету иссиня-черный парик, накрасила ее губы яркой красной помадой, надела на нее красную майку. Она сняла свои брюки и надела мою черную юбку, привезенную Алиной из дома. Я оценивающе окинула Свету взглядом:
– Супер! А тебе идет быть брюнеткой. Никогда не думала поменять имидж?
Потом я дала Свете в руки свою сумку, а сумку Светы повесила на свое плечо, затолкав себе за спину, чтобы не бросалась в глаза.
– Вы выйдете вдвоем, – поучала я подруг, – я пойду после вас. Главное, чтобы вы прошли. Весело болтайте… Нет, болтать будет только Алина, ты, Света, даже рот не открывай: голос изменить ты вряд ли сможешь, а по голосу он тебя тут же узнает. Так что ты только кивай головой и… О! Очки не забудь…
Через пять минут из института вышли две девушки – блондинка Алина и жгучая брюнетка Света. Они шли под ручку, Алина весело болтала, называя Свету Настей, та старательно кивала головой. Они прошествовали мимо машины Виссариона, не удостоив его взглядом, но сами получили комплимент в виде особого его внимания. Я в тот момент уже вышла из дверей института и видела, как Кинделия-младший проводил девушек долгим взглядом. Правда, пялился Виссарион, скорее всего, на Алину, поскольку испытывал слабость к блондинкам. Подруги прошли мимо его машины, пересекли проезжую часть и скрылись за углом ближайшего дома. Здесь они остановились и дождались меня. Потом мы со Светой пошли к моему «Мини-Куперу», а Нечаева – к своей машине. Вскоре мы уже мчались домой.
– Полина, – всхлипнула девушка, – как я тебе благодарна! Если бы не ты…
– А если бы не ты, то не пришлось бы разыгрывать этот спектакль! – огрызнулась я.
– Прости, прости, я теперь буду тебя слушаться, правда!
– Ладно, – миролюбиво сказала я, – так и быть: на первый раз прощаю! Но чтобы больше таких сюрпризов не было. Ты пойми: ты рискуешь жизнью! На руках твоего Виссариона кровь одного человека, а на совести – двоих.
– Как это? – опешила Света, снимая с головы иссиня-черный парик.
– А так, – терпеливо объяснила я, – когда мама убитой им Полины Зайцевой узнала о смерти дочери, она тоже умерла. От повторного инфаркта.
Света вся как-то сжалась в комок и до самого дома молчала.
В прихожей нас радостно встретил Ариша.
– Ага, вернула беглянку в заточение! – засмеялся он.
– Дед, поручаю тебе следить за нашей тянущейся к знаниям пленнице, – кивнула я на Свету.
– Буду бдеть денно и нощно! – шутливо-строго сказал Ариша и подмигнул гостье.
– Да я и сама теперь никуда не пойду, – заверила нас Света.
– В том числе в институт, – подсказала я.
– Полина, а как же учеба?
– Никуда твой институт не денется. Потом догонишь! Ты ведь способная. А так ты рискуешь попасть в лапы Виссариона, и еще неизвестно, что он с тобой сделает. Поняла?
Девушка кивнула. Мы вымыли руки, переоделись в своих комнатах и прошли на кухню.
– Ну, что, по кофейку? – спросила я.
Никто не возражал, и я принялась заваривать этот бодрящий напиток.
– Слушай, Полина, а здорово ты меня переодела!
– Здорово-то здорово, но не забывай: мы страшно рисковали!
– А если он будет донимать моих родителей звонками?
– У вас дома телефон с определителем?
– Нет.
– Плохо. Я думаю так: если этот урод будет доставать твоих предков, им надо будет написать заявление в полицию, что кто-то терроризирует их, вымогает огромные деньги, грозит взорвать весь дом… ну, и еще что-нибудь пострашнее. Одним словом, пусть они напишут как можно больше гадостей про твоего бойфренда, тогда, возможно, полиция его все-таки «потрясет». А ты сиди пока у меня, книжки вон читай, можешь даже в саду погулять, но не более того.
Света была бледна и смотрела затравленно.
– Я, конечно, согласна, но… Сколько мне так сидеть? Неделю? Две? Месяц?
– Сколько надо, столько и будешь сидеть! – Я поставила перед девушкой чашку с кофе.
– Полина, а что будешь делать ты?
– Вытаскивать тебя из этого де… дела. Бери тост и сыр. Дед, тебе кофе наливать?
– Как?! А ты все еще не налила?
Я взяла чашку деда.
– Полина, а что мне делать? Я могу как-то помочь… себе? – Света смотрела на меня с надеждой.
– Хороший вопрос. Тогда я тоже спрошу тебя: ты готова бороться или будешь безропотно подчиняться ему и ждать, когда Виссарион со своим уголовным дружком Басмачом закопают тебя где-нибудь в лесу? А может, так же, на машине, однажды ночью…
– Нет, нет! Я хочу жить… Я буду бороться!.. А если они что-то сделают моим родителям? Я имею в виду Виссариона и этого его уголовного корефана. Я боюсь за маму и папу!
– Да, твой возлюбленный не обладает избытком благородства. Возможно, он даже примется за твоих родителей, и им придется изворачиваться, лгать… Слушай, Свет, ты потерпи, мы обязательно найдем на него управу.
– Когда найдем? И как ты собираешься расправляться с ним?
– Для начала поссорим его с отцом, ведь именно папаша прикрывает своего дорогого сынулю, а если они поссорятся… крепко так, хорошо поссорятся, то папочка не будет защищать свое ненаглядное чадо, и вот тогда…
– Ничего себе! А как их поссорить?
– У меня ведь есть запись с камеры, как Виссарион «ублажает» свою новую мамочку. Подкинем это папочке…
– Ты шутишь, Полина? Как подкинем?
– Есть способ, – загадочно сказала я.
– Так я не поняла, а мне-то пока что делать?
– Пока ничего. Ждать.
– Тогда я хоть ужин вам приготовлю. Настоящий, домашний…
