Глава 17

Слухи о том, что Шлейко не то отдал, не то продал свои акции питерскому бизнесмену, облетели весь город уже на следующий после игры день. Дядя Миша был настоящим профессионалом. Наверное, он действительно загипнотизировал Шлейко: тот без малейших сомнений спустился в подвал, с радостью, как старого знакомого, приветствовал партнера по игре, легко выиграл у него несколько первых партий и в эйфории проиграл почти все, что у него было. Думаю, если бы ему представилась возможность притащить на игру вклады в банках и драгоценности жены, он сделал бы это не раздумывая. Слишком велико было его желание получить все и за одну ночь, а в возможностях своих он сомневаться не привык.

Думаю, что если бы за его спиной стояли влиятельные люди, то он мог бы попытаться как-то побороться за возврат акций, но в последнее время в городке от него шарахались как от чумного. Многим свойственно считать, что неудачи прилипают, как зараза. К тому же его и раньше недолюбливали.

Узнав о неприятностях мужа, с дачи примчалась его жена. Оказалось, что кроме завода, ее муженек потерял и обожаемую дочь. Буря, последовавшая за этим его признанием, бушевала всю ночь. К этому времени я уже решила, что Лика достаточно потрудилась на благо текстильной промышленности, и дала номер телефона Бекджигита Кречетову – пусть едет выручать бедняжку.

Когда мамаша Лики узнала, где на самом деле скрывается ее дочь, она чуть не лишилась разума. Нет, ну было бы понятно, если бы девушку похитили для элитного борделя или продали в гарем султана, но чтобы ее, красавицу, не вымывшую за всю жизнь ни одной вилки, отправили на сбор хлопка? Такое ей не могло присниться даже в страшном сне. Она немедленно начала переговоры с Бекджигитом:

– Сколько ты хочешь за мою девочку, негодяй?

– Зачем так говоришь? Я не негодяй, я хороший. Ты обидел меня, недобрый женщин, – надулся Бекджигит.

– Я тебя спрашиваю, какой ты требуешь выкуп за мою деточку, за мою Лику! – негодовала ее мать.

– Зачем выкуп? Не надо выкуп, забирай быстрее свой Лика.

– Как не надо выкуп? – еще больше злилась мадам Шлейко. – Ты, свинья такая, хочешь сказать, что моя звездочка ничего не стоит? Что она не дороже дерьма собачьего?

– Зачем так говоришь? – обижался Бекджигит, – твой звездочек дороже дерьма, мамой клянусь, в много раз дороже. Только, пожалуйста, не надо денег, мы ее не похищать, она сама в самолет влезла, забери ее скорее, пожалуйста, очень тут плохо с ней стало, хоть родина меняй!

Переговоры с бригадиром сборщиков хлопка продолжались бы скорее всего до тех пор, пока в чьем-нибудь мобильнике не села батарейка. Но трубку взял профи – Кречетов и быстро договорился о передаче Лики в нежные родительские руки.

– Сегодня же перечислим деньги ей на билет, там ее посадят в самолет, а вы встретите в аэропорту, – успокоил он мадам Шлейко.

– И все? И эти негодяи не будут наказаны? – не соглашалась та. – Нет уж, я не согласна! Я настаиваю, чтобы в этот Таджикистан...

– Узбекистан, – поправил ее Кречетов.

– Неважно куда. Так вот, я настаиваю, чтобы на эту плантацию вылетел отряд ОМОНа, захватил всех, кто заставлял работать мою дочь, и вывез их в Россию для расправы.

– Но пока соберут основания для подобной операции, пока переговорят с посольством, пока получат «добро» властей Узбекистана, пока подготовят операцию, пройдет много времени. Может, вашей дочери придется ждать несколько месяцев. А по нашему варианту, она вернется домой не позднее, чем через неделю. Соглашайтесь, а потом уже и снаряжайте операцию для захвата хлопкового поля и всех, кто там работает.

Не скоро, но ему удалось убедить родителей Лики забрать дочь домой без проволочек. Все эти сведения давал мне сам Кречетов. Естественно, он прекрасно понимал, что говорит не с Ликой, но для парня важен был не результат работы, а заработок, который рос пропорционально моей помощи, поэтому он ничего не имел против того, чтобы я координировала его работу.

Оказалось, что в процессе переговоров отчаявшиеся плантаторы даже сами стали предлагать приплатить за девушку местной валютой или хлопком. Не понимаю, чего Кречетов не согласился? Мог бы сделать себе такую рекламу! Бедняжка Лика стремительно падала в цене. На моей памяти подобный случай был описан лишь однажды, и то классиком мировой литературы.

Спустя время мне удалось узнать кое-что о жизни Лики на хлопковой плантации.

Скандалить она начала уже в самолете. Забираться в него ей пришлось по скрипучей лесенке в хвостовой части. Галантные гастарбайтеры, летевшие с ней, конечно, помогали кто чем может: одни волокли чемоданы, теряя на ходу колесики и обдирая дорогие бока, другие заталкивали в люк саму Лику, хотя по габаритам она туда вполне вписывалась, да и физической формой обладала весьма неплохой. Скорее всего именно поэтому они так участливо и подталкивали ее за все удобные части тела.

Пассажирские места совсем не напоминали кресла бизнес-класса – какие-то жесткие скамеечки вдоль стен, узенькие, будто предназначенные для воспитанников детского сада. Впрочем, узкие они были лишь для Лики, остальные пассажиры обслуживанием и удобствами были весьма довольны. Чтобы не сидеть в напряжении весь полет, Лика заставила соорудить ей что-то вроде кресла из ее чемоданов и сумок ее попутчиков, она устала, хотела спать, и ей совершенно не светило попасть в объятия Олега невыспавшейся и потрепанной.

Она рассчитала, что поспит немного, потом приведет себя в порядок и к посадке будет во всеоружии. Плохо было то, что в полете не предусматривалось кормление пассажиров, но и из этого можно было извлечь плюс: все женщины считают, что мужчины просто млеют от изголодавшихся глаз, впалых щек, прилипших к позвоночнику животов. Лика не составляла исключения, ее круглые яркие щеки всегда были предметом ее страданий и комплексов. Особенно сильно они контрастировали с аристократической бледностью Ольги.

Планы ее рухнули на высоте, когда в салоне стало невыносимо жарко. Поджарым, сухощавым жителям солнечной страны жара была только в радость, Лика же моментально взмокла. И как в таком виде можно показываться Олегу? Противный, липкий пот струился по шее, затекал во все складки тела, становился вязким. Лика встала, прошла к кабине пилотов и стала кулаками колошматить в дверь:

– Вы там чего? Печку топите? Быстро кондиционер включите!

– Зачем кондиционер? – пытался урезонить ее Бекджигит. – Хорошо, тепло, как дома. Спи себе.

Лика не унималась. Как так? Она заплатила за билет, а ей не то что шампанского не принесли, так еще и соляную мумию из нее пытаются сделать? От нее уже несет, как от собаки бездомной, никакой парфюм не поможет!

Она продолжала пинать дверь кабины, пилоты, естественно, не собирались открывать, пассажиры начали волноваться. Для их мирного темперамента было в диковинку видеть, как беснуется эта прекрасная белокожая девушка с огромными, по их представлению, глазами. Урезонивать ее рискнул только Бекджигит: еще бы, ведь я поручила ему проследить за тем, чтобы с этой девушкой ничего плохого не случилось, и заплатила за это очень приличные, по их представлениям, деньги.

Возможно, из него вышла бы неплохая нянька, а вот укротитель самолетных дебоширов – никакой. Уже от первого Ликиного удара он отлетел к хвосту самолета, где и остался под сочувственными взглядами соплеменников. Даже когда температура в салоне стабилизировалась, Лика не могла успокоиться. Она попыталась открыть запасной выход, от чего испуганные парни сбились в одну кучку и прикрылись своей поклажей: никому не хотелось эффектно вылететь в открытый люк и парить над родными просторами без парашюта. Остановить Лику никому не пришло в голову: не бить же женщину! А то, что по-хорошему она не понимала, было заметно по здоровому синяку, расплывающемуся под глазом у Бекджигита.

С подозрением осматривала Лика красоты запасного аэродрома, куда сел их самолетик. Не так представляла она себе прекрасную страну, куда решили убежать они с Олегом от пошлости и мелочности бытия. Но то, что она прилетела отнюдь не в Анталию, девушка поняла только в бараке, когда Бекджигит указал ей на ее топчанчик. Даже поняв, что она должна работать, а не отдыхать, Лика так и не смогла до конца осмыслить, в чем заключались ее обязанности.

К счастью, из основной части работников плантации русским языком владели немногие, поэтому постоянно кричащая и кидающаяся всякими предметами русская девушка вызывала не раздражение, а интерес: они же не слышали, какими словами она их крыла, а уворачиваться от летящих предметов они научились быстро. Первое время другие сборщики хлопка даже были благодарны своему богу, пославшему им такое развлечение: ни театров, ни кино, ни даже какой-нибудь завалящей консерватории рядом не было, поэтому наблюдать за Ликой по вечерам собиралось несколько бригад.

Все было бы хорошо, если бы не страдала бригада Бекджигита. Лика, естественно, не работала, соответственно, план не выполнялся. Поголодав пару дней, она научилась есть незамысловатое угощение, которое ей предлагали, и научилась очень хорошо: часто остальным членам бригады оставался лишь котел с остатками риса на стенках. Лика не выходила в поле, а бригада не успевала быстро прибежать после удара в пустой котел, означающий окончание рабочего дня. Лика всегда оказывалась на месте первой. Повар пробовал прятать от нее долю их бригады, но сдался после первого же требования Лики, подкрепленного физическим воздействием.

Кажется, она уже забыла, что ее ждут в Анталии, что ей хочется домой, что Олег где-то развлекается, пока она отстаивает свое право на бесплатную миску плова. Самым важным для нее в последнее время стала битва с товарищами по бригаде.

Сборщики хлопка были неприхотливы и выносливы, но после третьего дня голодовки зароптали: им не улыбалось погибнуть голодной смертью. За полчаса до удара гонга они подослали к полевой кухне своего гонца, и он успел из-под носа Лики утянуть котел. Конечно, девушка не осталась голодной, ведь были еще другие бригады, которые не торопились на обед и ужин, но с этого момента противодействие своим товарищам стало для нее делом чести. На следующий день Лика явилась на час раньше и терпеливо ждала. Стоило рису в котле набухнуть, как она спокойно увела обед всей бригады из-под носа подосланного курьера.

В общем-то ей не требовалось столько еды, пакостила она больше из-за вредности, чем из-за нужды, но и сборщики хлопка были не так уж просты, как могло показаться на первый взгляд. Они вступили в сговор с поваром, и в течение нескольких последующих дней Лика никак не могла уследить, когда он успевает готовить для их бригады и куда исчезает котел. Конечно, она могла опять применить силу, но после предыдущего инцидента тщедушного мальчишку-повара сменила огромная бабища с недобрым взглядом. Готовила она отвратительно, но еду защищать умела.

Окончательно расстроило Лику общее собрание, произошедшее в конце недели. На нем подвели итоги декады и наградили девушку, собравшую больше всех белых пушистых коробочек, шоколадкой. Такого позора Лика снести не смогла. Они что, не понимают, что лучшая здесь не эта тощая невзрачная девчонка, а она, Лика? Да и шоколада очень хотелось. Она могла бы отобрать шоколадку у победительницы, но та, поймав недобрый взгляд Лики, прямо на собрании развернула плитку и, быстро работая мелкими зубками, съела ее на глазах у всех. Не нападать же на нее при людях!

На следующий день Лика вышла в поле. В первый раз за все время, что провела на плантации. Упорства было ей не занимать, но и труд этот был не так легок, как казалось со стороны: жара, тяжесть фартука, в который собирали коробочки хлопка, план, выполнить который было просто нереально, разозлили девушку. Но сдаваться она не привыкла. Она вернулась в барак, порылась в чемоданах и скоро стояла на хирмане перед учетчицей, которая на школьной доске записывала мелом результаты каждого сборщика. Девушка, глядя на божественной красоты парео, принятое ею за платок, сломалась и приписала Лике недостающие для нормы килограммы. В этот день Лика была в рядах хорошистов, но при вечернем взвешивании обнаружилось-таки недостающее, учетчица расплакалась, призналась в фальсификации, и все смотрели на Лику с презрением и укором.

Впрочем, этот инцидент не смутил девушку. Она все равно будет лучшая, что бы ей ни пришлось для этого сделать. Раз интригами и подкупом не получается, она поступит так, как от нее никто не ожидает. Утром Лика опять вышла на работу. Она старалась, как могла, но маленькие выносливые соседки все равно работали быстрее, чище, аккуратнее. Лика стала думать, почему у них получается лучше, чем у нее, и решила, что они хитрят. Девушка стала внимательно наблюдать за сборщицами и заметила, что одна из них уронила несколько коробочек мимо фартука. Чем это могло помочь в выполнении плана, Лика не поняла, но крик на всякий случай подняла.

Так как немногие знали русский язык, понять ее смогли не сразу, но в скандал вступили с удовольствием, план планом, а немножко отдохнуть никогда не помешает. Лика, злая из-за того, что ее не понимают, очень эмоционально стала показывать, как коробочки хлопка выпали из фартука соседки. Для того чтобы окружающие наконец-то поняли, что она имеет в виду, ей пришлось выбросить из фартука девушки почти все содержимое. Ту это расстроило, и она вцепилась Лике в волосы. Рабочий день был сорван.

На вечернем совещании бригадиров те уже были близки к тому, чтобы отправить девушку попутным транспортом в столицу, авось затеряется, не сможет найти дорогу обратно. Но случай с подкупом учетчицы не давал им покоя: что, если она всем расскажет, как смогла за платок купить должностное лицо? Доказывай потом, что это единичный случай и что на их стане не занимаются приписками. Уголовное дело!

И бригадиры приняли трудное, но единственно верное решение: поставить Лику на хирман. До появления Лики на стане должность учетчицы доставалась только дочкам директоров совхозов и женам бригадиров, но сейчас был не тот случай, при котором можно было бы позволить себе заниматься коррупцией и разводить семейственность, Лику требовалось как-то обезопасить.

На следующее утро возбуждение, царившее в стане после вчерашней драки, несколько поутихло. Лика быстро сообразила, что взвешивать и записывать количество хлопка, собранное каждым, не так уж и сложно, зато оторваться можно в полную силу. Сборщики поняли, что зря они вчера с таким азартом пританцовывали возле сцепившейся парочки и болели, в глубине души, за свою соотечественницу. Учетчица – это власть, это сила, это план, это премия. Если у тебя плохие отношения с учетчицей, она вообще может не принять принесенную партию.

Их опасения оказались верными.

– Насолили? – голосила Лика. – Опять землю в фартук насыпали? Не приму!

Хотя она мало поработала собственно на сборе, но успела подметить, что для увеличения веса некоторые, особо ушлые, равномерно подсыпают в хлопок землицы.

Прежняя учетчица была девушкой романтической, доверчивой, по сторонам не глазела, Лика же в первый день заметила, что кое-кто из сборщиков время от времени прошмыгивает к хирману с пустым фартуком, а возвращается – с наполовину заполненным.

– Не шмыгать! Не шмыгать к хирману! – звонко кричала девушка, едва кто-то пытался направиться в ту сторону. – Я все вижу!

И хотя не все понимали, что она говорит, ее жесты были довольно убедительными. Сборщики падали духом, показатели медленно, но верно снижались. Человеку трудно работать, если он не знает, что к его труду будет приплюсована хоть малая толика халявы. Трудно, значит, скучно. Скучно, значит, без энтузиазма. Без энтузиазма, значит, медленно и вяло. Бригадирам пришлось опять собирать внеочередную планерку. Но больше ничего гениального в голову им не приходило, поэтому с этого дня жизнь на стане становилась все страшнее и страшнее. На какую работу ни ставили Лику, везде она умудрялась наводить свой порядок, который странным образом перерастал в полную его противоположность.

Апофеозом ее трудовой карьеры явилась карьера посудомойки: в первый же день девушка потребовала, чтобы из города ей привезли всевозможных моющих средств. Ни у кого и мысли не возникло, что ее приказ можно оставить невыполненным, поэтому уже на следующий день ей доставили несколько пластиковых бутылочек яркой расцветки. Вообще-то раньше никто не утруждал себя тщательным мытьем посуды: с водой была напряженка, брали ее из небольшого мутного котлована рядом со станом, посуду чистили песком. Но цивилизованной девочке Лике такая дикость претила, поэтому она щедро залила миски в корыте едким гелем, слегка ополоснула, полюбовалась на результат своего труда и отправилась загорать в одном из своих бикини.

Утром на работу никто не вышел. Желудки сельских тружеников, переваривающих гвозди и в пыль крошившие кишечные бактерии, не справились с современной химией. Сборщики хлопка жалобно стонали на своих топчанах, ежеминутно с перекошенными лицами бегали в поле и взывали к своему богу, едва на глаза им попадалась Лика – единственная, кого не сразила странная инфекция. Хорошо, что вину за массовое заболевание они приписали демонической силе, которой обладала эта белая девушка. Поэтому они ее боялись и не причиняли ей вреда.

Лике и самой не понравился вкус еды, отдающий хлором, щавелевой кислотой и прочей гадостью, и она, полная трудового энтузиазма, решила хорошенько прополоскать посуду. Загрузила в корыто и, вместо того, чтобы с каждой мисочкой ходить на глубину котлована, погнала корыто, подобно лодке, на середину. Корыто – не судно, оно не приспособлено к плаванию. Ровно посредине котлована оно опрокинулось, потонуло само и утопило всю посуду.

Именно в этот день и позвонил Кречетов с жестким требованием вернуть Лику, обещанием выслать денег на билет и предложением заплатить за нее выкуп. Хворающие сборщики хлопка тихо ликовали на своих нарах, Бекджигит срочно выехал оформлять вылет этой страшной женщины.

Когда Лика узнала, что едет домой, она сначала обрадовалась: оказалось, она очень соскучилась по цивилизации. Но потом вспомнила, как сложно жить в том мире. Для того чтобы заявить о себе, приходилось прилагать столько усилий, усилия пропадали даром, и единственное, что не смогли у нее отнять, это деньги ее папочки, которые все равно не приносили власти, славы и уважения лично ей. А тут... любят не любят, но боятся – точно. И уважают, наверное, вон глаза какие испуганные.

Скорее всего она просто не могла позволить распоряжаться собой, как безвольным животным, в жизни Лика совершила много ошибок, но совершила их сама. И никто не имел права помогать ей в этом. Девушка закатила очередной грандиозный скандал с разбрасыванием предметов и подробным описанием мук, которые грозят тем, кто посмеет прикоснуться к ней хоть пальцем или затолкать ее в самолет. Сборщики хлопка смотрели на нее со своих нар с ужасом: отравление еще не прошло, им было очень плохо. Какие еще несчастья насылала на них эта красивая девушка? Они даже не могли убежать, слишком были слабы.

Бекджигит понимал, что это его легкомыслие и алчность виноваты во всем, и мужественно взял хлопоты по депортации Лики с территории республики на себя. Какие только усилия не применял он для того, чтобы смягчить ее сердце, как только не уговаривал – девушка была непреклонна. Естественно, поразмыслив немного, она уже и сама согласилась ехать домой, но не могла же она так легко сдаться!

– Хорошо, – наконец смилостивилась она, – я уеду. Но ты сначала скажешь мне, дрянь паршивая, кто продал меня на плантации. Это русский мужчина, которого зовут Олег?

– Скажу, скажу, – обрадовался Бекджигит, – не мужчин, девушка такой, просто девушка, волосы красные, глаза черные, рот тоже красный. Деньги мне давал, я не взял деньги, я тебя взял. Больше никогда девушка брать не буду. Не надо мне девушка!

– Гомиком, что ли, с перепугу заделался? – пожала плечами Лика.

Меня она, конечно, вспомнила и сразу догадалась, что я – ее менее удачливая соперница, которая затеяла эту аферу для того, чтобы увести Олега. Так что теперь у нее появилась новая цель в жизни – найти девицу в махагоновом парике. Ничего, пусть ищет, думаю, шансов у нее нет. Я даже билет в поезд брала на липовый паспорт – сделала как-то себе ради простого любопытства и теперь пользовалась иногда – прости, родная милиция, я больше так не буду.

Провожать Лику вышел весь полевой стан. Кто не смог идти, тому помогали более сильные, но в бараке никто не остался. И хотя не все поняли горячие слова, которыми она простилась со своими коллегами, страшно стало всем, особенно когда после ее отъезда над станом разразилась страшная гроза, ведь гроз здесь обычно в это время года не бывает. Впрочем, после грозы опять засияло яркое солнце, земля высохла, белоснежные коробочки хлопка красиво белели на поле, кишечное расстройство быстро сошло на нет, а ближайшим рейсом на стан завезли новую посуду – красивую пластиковую, разноцветную, а не алюминиевую, как было раньше.

– Но ведь получается, мон ами, что ты не достигла желаемого, – заметил Ариша после того, как я рассказала ему подробности этой эпопеи, – она не стала лучше ни на йоту.

– А почему ты считаешь, что я ставила своей целью перевоспитание Лики? Думаю, это под силу только очень властному и опытному психологу. Только в старых книжках строптивые дуры превращаются в сусальных умниц, в жизни такого, как правило, не происходит.

– Так в чем же смысл продажи бедняги на плантацию?

– Я уже говорила, что мне просто необходимо было изолировать ее на период операции и реабилитации Ольги. Ты же понимаешь, что Лика сначала делает, потом соображает. Это первое. Второе, я хотела, чтобы ее отец понял, что испытываешь, когда теряешь дочь. Этот пункт мне не совсем удался, кажется, в семействе Шлейко время прошло довольно безмятежно. Но это уже не моя вина, так уж любят они друг друга. И третье: мне было необходимо дать ей почувствовать, что испытывает человек, которым манипулируют. Они с папашей формировали жизненные события вокруг Ольги, я сформировала одно для Лики. Мелочь, а приятно.

– А ты не боишься, что теперь, когда она вернется, все закрутится с новой силой?

– Не боюсь. Думаю, Ольга теперь узнает, кто действительно предан ей всем сердцем, а кто только прикидывался мягким и пушистым. Если девушка встанет на ноги, она позволит Олегу любить себя и уедет с ним из Горовска. В Москве Лике их не достать. А если нет, то и Лике она будет неинтересна. Лика выполнила свою задачу, нейтрализовала подругу, теперь у нее новая цель – найти девицу с красными волосами и восточным макияжем, то есть меня. Вот пусть и ищет.

– А если найдет?

– И прекрасно! Такое развлечение.

– А Олег? – не успокаивался Ариша. – Лика приедет, увидит Олега, начнет предъявлять ему претензии.

– Для Олега у меня подготовлена целая стопка алиби. К тому же кому, как не ей, знать, до чего легко воспользоваться чужой электронной почтой и ввести человека в заблуждение. Сам Олег ни разу не дал ей понять, что он в курсе событий, все переговоры велись по телефону или по почте. Олег же, по моему совету, сразу после того, как отдал мне свою симку, подал заявление о краже телефона, так что теперь у него есть все доказательства непричастности к этому делу.

– Браво, Полетт, – зааплодировал Ариша, – к тебе не придерешься! На все мои претензии у тебя есть ответы. Растешь, девочка, на бабушку становишься похожа.

– Кстати, а где Инесса? – вспомнила вдруг я. – Вы случайно не поссорились?

Я уже привыкла, что дома у нас появилась эта яркая и, одновременно, мягкая женщина с удивительным умением использовать кухню по назначению.

– Нет, что ты, – испугался Ариша, – просто ее дети вернулись из отпуска, и она боится признаться им, что у нее появился сердешный друг.

– Кто? – не удержалась я. – Какой друг?

– Сердешный, – невозмутимо ответил дед, – не могу же я это прекрасное понятие выражать вашими пошлыми словечками: бойфренд, сожитель, любовник. Эти слова могут испортить все очарование отношений.

– Сердешный друг, – попробовала я на вкус выражение. – А знаешь, мне нравится! Если бы у меня был выбор, я тоже отдала бы предпочтение не сожителю, а сердешному другу.