Глава 13
Горечь
Автобус едет совсем не так плавно, как автомобиль из больницы. Его раскачивает, а в салоне стоит непривычный запах. И нет кнопок, чтобы опускать или поднимать стекла. Как только мы усаживаемся на места, Коуди достает свой телефон, и у меня поднимается настроение. Я воображаю, что он собирается продолжить мое знакомство с Интернетом. Но вместо этого он держит трубку близко к лицу и начинает с невероятным увлечением водить пальцем по дисплею, заставляя перемещаться маленькие фигурки животных.
Я некоторое время смотрю вперед, а потом позволяю себе закрыть глаза.
Но как только я это делаю, он тут как тут. Юноша. Его губы тронуты легкой улыбкой. И он смотрит на меня с нескрываемой мольбой.
Значит, ты все-таки помнишь… По крайней мере, какая-то часть тебя помнит.
Я тут же распахиваю веки. Смотрю на спинку сиденья, расположенного передо мной. Синяя обивка. Откидной столик. Сетчатый кармашек. Я стараюсь отвлечься, подсчитывая число волокон в сетке, но это не помогает.
Мои мысли все еще блуждают. И неизбежно возвращаются к нему, к его звучному спокойному голосу, которым он произносит тревожащие душу и даже пугающие слова. Жаль, что подтвердить или опровергнуть сказанное им нельзя с той же легкостью, с какой я нашла решение проблемы Гольдбаха. Всего лишь набор формул на белой доске. Точность в расчетах, и дело сделано. Итог в овале. Опровергнуто. Можно двигаться дальше.
Но так не получится.
Вот и приходится преодолевать на автобусе 175 миль, чтобы найти кого-то, кто опроверг бы то, что сама я опровергнуть не в состоянии.
Быть может, тогда оно прекратится – это ощущение, возникающее каждый раз, когда перед моим мысленным взором появляется его образ. Оно зарождается где-то внизу моего живота и быстро распространяется. Делается острее с каждой секундой. А если я фокусирую внимание на его глазах, чувство становится просто невыносимым. Это как болезнь. Зуд под всей моей кожей. Спазмы в каждой мышце.
И хуже всего, что я не понимаю природу этого явления. Я не могу подобрать определения для него. Ведь не может все объясняться просто тем фактом, что я девушка, а он парень? Это ведь никак не отнесешь к элементарной биологической, гормональной реакции на представителя противоположного пола, которую мне почему-то не удается контролировать.
В таком случае я бы испытывала те же ощущения, находясь рядом с Коуди. Он тоже юный мужчина. Но когда я поворачиваюсь и смотрю на него, вглядываюсь в подсвеченное дисплеем телефона лицо, чувство полностью пропадает. Я стараюсь вглядываться внимательнее, дольше. Жду, чтобы оно вернулось. Но ничего подобного не происходит.
Наконец Коуди замечает мои попытки и вскидывает недовольный взгляд.
– Тебе что-то от меня нужно?
– Нет, не думаю, – качаю головой я.
– Тогда в чем проблема? Заворожена моей неотразимой красотой?
Меня снова смущает уже знакомая интонация в его голосе.
– Что это?
Коуди переводит взгляд на телефон.
– Всего лишь игра.
– Нет. Я говорю о твоем тоне. Почему ты так странно со мной разговариваешь?
– Как же?
– Ты говоришь то, чего не имеешь в виду.
Он усмехается.
– Это называется сарказмом. Неужели в твоей маленькой умственной энциклопедии нет такой словарной статьи?
– Есть, – признаю я.
– Ну вот это он и есть. – И Коуди снова переключает внимание на игру.
– Я тебе так не нравлюсь?
Он улыбается, но сразу видно, что улыбка неискренняя. Мне уже заметна разница. Причем очень важная разница.
– Вот уж вздор! Ты нравишься мне безумно.
Снова тот же тон.
– Почему ты озлоблен? – спрашиваю я. – Откуда в тебе эта горечь?
– Горечь?
– Да. Сарказм всегда содержит в себе элемент горечи. В нем намек на презрительное отношение к собеседнику, он отчасти даже оскорбителен. Откуда это в тебе?
Коуди вздыхает и кладет телефон на колени.
– Я не озлоблен.
– Тогда откуда намек на пренебрежение?
Он начинает ерзать на сиденье.
– Ладно, допустим. Но я озлоблен не конкретно на тебя, понятно? А скорее… Даже не знаю… Не на тебя, а вообще на таких, как ты. На девушек, которые выглядят как ты.
– Каких же конкретно?
Коуди издал громкий стон и смотрит мне в глаза.
– Ты действительно хочешь, чтобы я произнес это вслух?
Я молчу.
– На красивых девушек, вот на каких! – выпаливает он, густо краснеет и отворачивается к окну. – Поняла? Ты очень красивая. Из таких получаются фотомодели. А быть может, ты уже была фотомоделью. Довольна?
Я ненадолго задумываюсь.
– И тебе это не нравится?
Я вижу отражение его лица в оконном стекле. Коуди качает головой и закрывает глаза.
– Как мне может это не нравиться? Просто хорошенькие девушки обычно не разговаривают с такими парнями, как я. А если и вступают в разговор, то… Скажем так, ничего хорошего от них не услышишь.
– И потому ты сердит на всех красивых девушек подряд, – подвожу итог я.
– Да, наверное. – Он в сердцах бьет кулаком в спинку сиденья перед собой. – Вот только ты совсем не такая, как другие красотки из нашей школы.
Это заявление и радует, и печалит меня одновременно.
– Почему же?
– Начать с того, что ни одна девица с прелестным личиком, которую я знаю, не разберется с проблемой Гольдбаха. Ну и, конечно… В общем, ты нормально со мной общаешься.
– Значит, не стоит так уж злиться на всех красивых девочек подряд?
Коуди смеется.
– Ты начинаешь напоминать мою маму.
– А это хорошо?
– Это… – Он силится подобрать нужное слово. – Это… сложно.
Мне же начинает казаться, что в его жизни сейчас сложно абсолютно все.
– Давай лучше поговорим о тебе. – Он неожиданно поворачивается в мою сторону. Багровые пятна полностью сошли с его лица.
– А что обо мне разговаривать?
Коуди достает из рюкзака бутылочку питьевой воды и вскрывает крышку.
– Думаешь, дома у тебя был парень? Ну, до того как память решила тебя покинуть?
Он делает глоток.
Я обдумываю вопрос, пытаясь найти более точное определение слову «парень» в данном контексте.
– Ты хочешь знать, был ли у меня любовник? – спрашиваю я.
Поперхнувшись водой, Коуди разбрызгивает. Отдельные капли попадают и на меня. Сидящая через проход дама бросает на нас недовольный взгляд.
– Именно это я и хотел узнать, – подтверждает он, когда перестает смеяться. – Любовник! Так был или нет?
Мне вспоминается медальон, лежащий в верхнем ящике туалетного столика.
…Я сам отдал его тебе.
Но я в ответ лишь качаю головой:
– Не помню.
– А я уверен, что их у тебя было сразу несколько, – заявляет Коуди и снова отпивает воды из бутылки, причем на этот раз не расплескав ни капли.
– Сомневаюсь, – отвечаю я, закрываю глаза и откидываюсь на подголовник сиденья.
– Что ж, тем лучше для тебя.
От удивления я даже снова открываю глаза.
– Это еще почему?
Коуди пожимает плечами.
– Не то чтобы я был слишком опытным в таких делах, но, судя по всем рассказам, слышанным, любовь – это сплошная заноза в заднице.
– Что?
– Головная боль, – перефразирует он, видя мое недоумение. – Короче, ничего, кроме мучений. Только всю душу выматывает. То одно, то другое. «О, я люблю его! Нет, я его ненавижу! Все-таки люблю! Но, по-моему, он сам влюблен в Клэр. Пожалуйста, очень тебя прошу, пойди и все узнай у него самого! Потом мне расскажешь». По-моему, все это совершенная чепуха и напрасная трата времени.
– Да, – вполне искренне соглашаюсь я, стараясь не обращать внимания на то, как внезапно теплеет точка у меня между глазами. – Ты абсолютно прав.
