Глава 20
Тридцать первое марта
Помню, в старших классах рассказывали о девочке, которая поехала в Сиэтл с друзьями, но опоздала на паром и не успевала попасть на остров к десяти часам, когда ее встречали родители. Следующий паром ожидался только через час, а строгий отец наверняка запретил бы ей гулять или еще что похуже. Девчонка запаниковала и когда увидела, что паром отходит от причала, швырнула свою сумку, а потом прыгнула сама. Только вот оказалась она не на палубе, а в воде. Ее отвели в медпункт и отправили домой со сломанным запястьем и синяком на подбородке. Девочку звали Кристалина. Я вспомнила ее имя, услышав паромный гудок. Я как раз подбегала к терминалу, когда паром отчалил. Мое сердце ухнуло вниз.
Большую часть последних тринадцати часов я либо томилась в аэропортах, либо летела; добравшись до пристани и увидев, что я опоздала буквально на считаные секунды, я всерьез подумала, а не прыгнуть ли мне в стиле Кристалины? Правда, потом я посмотрела на неспокойное море и решила, что остров никуда не денется. Джек тоже. Или нет?
Судно причалило в восемь двадцать пять вечера. Никто меня не ждал, кроме одинокого такси.
— Довезете до Хидден-Коув-роуд? — спросила я водителя.
Он кивнул и взял мою сумку.
— Смотрю, вы путешествуете налегке. Ненадолго в наши края?
— Пока не знаю.
Он снова кивнул, словно понял, что я имею в виду.
Я показала дорогу к дому Джека, но когда мы подъехали, ни одно окно не светилось.
— Похоже, никого нет дома, — заметил водитель, констатируя факт.
Меня покоробило, когда он предложил уехать.
— Подождите еще минутку.
В кино обычно за подобным диалогом следует сцена воссоединения — мужчина и женщина бросаются друг другу в объятия, губы сливаются в поцелуе. Я постучала в дверь и подождала пару минут, затем постучала еще раз.
— Эй, кто-нибудь есть дома? — прокричал из машины водитель.
Не обращая на него внимания, я постучала снова. Сердце бешено колотилось, и я слышала его стук. Ну давай же, Джек, открывай!
Спустя еще минуту я поняла, что он не ответит. Или его нет дома. Меня вдруг охватило чувство безысходности. Я села на крыльцо и уткнулась лицом в колени. Что я здесь делаю? Как случилось, что я полюбила этого человека? На ум вдруг пришла строка из «Годов милосердия», которая мне всегда нравилась: «Любовь — не тепличный цветок, неохотно распускающий бутоны, а сорняк, который неожиданно расцветает на обочине».
Я не виновата в том, что люблю. Любовь возникла сама собой, и теперь ее не остановить. От этой мысли у меня потеплело на душе, хотя я по-прежнему сидела одна на холодном крыльце.
— Мисс, у вас все в порядке? — спросил таксист. — Если вам некуда идти, я позвоню жене. Она приготовит постель, переночуете у нас, не бог весть что, но хоть какая-то крыша над головой.
Похоже, у всех жителей острова доброта в крови… Я подняла голову и собралась с силами.
— Спасибо большое, вы очень добры. Здесь недалеко живет моя тетя, я поеду к ней.
Таксист высадил меня у дома Би. Расплатившись, я какое-то время стояла с сумкой в руках, глядела на дом и думала, правильно ли я поступила, что вернулась. Потом подошла к передней двери, убедилась, что в доме горит свет, и вошла.
— Би?
Она все так же сидела на стуле, словно я никуда не уезжала.
— Эмили! — Би встала, чтобы меня обнять. — Какой сюрприз!
— Я должна была вернуться.
— Даже не сомневалась, что так оно и будет. А одна из причин твоего возвращения случайно не Джек?
— Я заезжала к нему, но его нет дома.
Би посерьезнела.
— Это из-за Эллиота.
От того, как тетя произнесла его имя, у меня по рукам побежали мурашки.
— Он заболел. Недавно звонил Джек. Хотел, чтобы я знала… — Голос тети дрогнул, выдавая так долго сдерживаемые чувства. — Он сказал, что Эллиот… в плохом состоянии. При смерти.
Я ахнула.
— Джек поехал в больницу. Вообще-то он торопился на паром. Если ты выедешь прямо сейчас, то, наверное, догонишь.
— Даже не знаю. — Я уставилась на свои ноги. — Думаешь, он будет рад меня видеть?
Би кивнула.
— Поезжай к нему. Она бы хотела, чтобы ты поехала.
Конечно, Би имела в виду Эстер, и только благодаря ее словам я оказалась той ночью на паромном терминале. Тетины слова навсегда поменяли курс моей жизни. Она искупила ими все свои ошибки. Мы обе знали: если бы Эстер была с нами, она бы одобрительно кивнула.
— Я возьму твою машину? — спросила я.
Би бросила мне ключи.
— Поторопись.
У меня участился пульс. Я вспомнила их с Эллиотом историю.
— А как же ты? Разве тебе не хочется его увидеть?
Судя по ее виду, она чуть было не согласилась, но потом покачала головой.
— Мне нет там места.
Глаза Би наполнились слезами.
— Ты по-прежнему его любишь, да?
— Глупости! — сказала она, смахивая слезу.
— Да, кстати, что было в пакете, который передал Эллиот?
Тетя улыбнулась.
— Альбом с фотографиями, тот самый, что он подарил мне, когда вернулся с войны. После того что случилось с твоей бабушкой, я отослала альбом Эллиоту. Он хранил его все эти годы.
Я сжала ее ладонь и схватила свою сумочку.
— Давай, езжай к своему Джеку, — велела тетя.
Я гнала тетин «фольксваген» с такой скоростью, словно от этого зависела моя жизнь. Не думала ни о полиции, ни об авариях. На счету была каждая минута, каждая секунда. Я давила на педаль газа, пока не домчалась до паромной пристани, и когда уже заезжала на парковку, раздался гудок — паром отчаливал. Я выбежала на причал к сходням, решив, что, наверное, придется прыгать, однако судно было уже далеко. Я опоздала. Опоздала к Джеку. Конечно, разве могло быть иначе? Последние годы вся моя жизнь состоит из опозданий и упущенных возможностей.
Я добрела до площадки, где люди обычно ждут из Сиэтла своих друзей и родственников. Отсюда хорошо было видно паром, и я прищурилась, пытаясь разглядеть Джека. Увы, безуспешно.
Сзади послышались шаги. Кто-то бежал к причалу. Я обернулась и увидела Джека, который с встревоженным видом спешил к сходням. Вернее, у него был встревоженный вид, пока он не заметил меня.
— Эмили?
— Джек!
До чего же приятно произносить его имя, подумала я. Джек выронил сумку и подбежал ко мне.
— Поверить не могу!
Он откинул с глаз челку и погладил меня по лицу. Пусть говорит сердце, решила я.
— Получила твое сообщение и захотела тебя удивить.
— Да уж, удивила, — улыбнулся Джек.
Похоже, он хотел что-то добавить, но отвлекся на прозвучавший вдали гудок. Очередной паром входил в гавань, опережая график.
— Я была у тебя дома, — сказала я, вглядываясь в его глаза в поисках ответа.
Джек взял меня за руку, и от его прикосновения по моему телу разлилось тепло.
— Би сказала, что твой дедушка болен. Мне так жаль! Едешь к нему?
— Решил, что останусь с ним на ночь, чтобы он не был один. Утром у него операция.
— Он поправится?
— Мы не знаем. За последние пять лет он перенес два коронарных шунтирования, и врачи говорят, что если эта операция не поможет…
Знает ли Эстер, что сердце ее любимого разрывается на части в буквальном смысле?
— Ты должен ехать. Увидимся завтра, после операции, — сказала я, глядя, как судно высаживает одних пассажиров и готовится принять других. — Поезжай на этом пароме. А я тебя подожду.
Джек покачал головой.
— Оставить такую красивую девушку одну? Дед бы не одобрил. Поедешь со мной?
Я положила голову ему на грудь, как тогда в доме у Би.
— Ладно.
— Я мечтал об этом все утро того дня, когда встретил тебя у Генри.
— О чем?
— Что мы с тобой будем вместе.
Меня охватило незнакомое ранее чувство. Я чувствовала, что меня не просто любят, а боготворят.
Джек достал что-то из кармана, потом взял меня за руку и откашлялся.
— Эмили, вот, возьми. Это тебе.
Он держал маленькую черную коробочку, и я сразу вспомнила коробочку, которую ему отдал Эллиот на похоронах Эвелин. Что там внутри? Дрожащими пальцами я подняла крышку, и в свете фонарей блеснуло кольцо.
— Мой дедушка отдал мне кольцо, которое много лет назад подарил любимой. Я хочу, чтобы оно стало твоим.
Я ахнула. Кольцо с крупным грушевидным бриллиантом между двух рубинов! Я сразу поняла — передо мной обручальное кольцо Эстер. Подчиняясь внутреннему порыву, я надела его на палец.
— Ты знаешь эту историю, да? — спросил Джек.
Я кивнула.
— Откуда?
— Кое-что искала, — туманно ответила я.
— Я тоже. Пытался найти Эстер, ради деда. Хотел, чтобы они напоследок встретились. — Он пнул камешек, что лежал на дорожке. — Но уже поздно.
— С чего ты взял?
Джек обеспокоенно посмотрел на меня.
— Думаю, что она умерла.
У меня сжалось сердце.
— Откуда ты знаешь?
Он потер глаза — наверное, устал, а может, расстроился.
— Ее сиделка сказала. Она ухаживала за Эстер последние пятнадцать лет, а та постепенно слабела. Ты видела меня в городе с этой женщиной, и она же взяла трубку у меня дома.
— Странно. Где ты ее нашел?
— Это она меня нашла. Выполнила предсмертное желание Эстер — найти моего деда.
— Значит, Эстер умерла, — вздохнула я.
— Да, — кивнул Джек.
Я покачала головой.
— Нет! Не может быть!
Мое сердце отказывалось верить, что история любви закончилась таким образом.
— Как, говоришь, звали ту женщину?
— Лана.
— Это все объясняет, — понимающе улыбнулась я.
— Что? — Джек, похоже, растерялся.
— Лана — не сиделка Эстер, она ее дочь. Дочь Эллиота.
Джек потер лоб.
— Зачем ей говорить неправду? Не вижу смысла.
— Тем не менее, это так. И если Лана нашла тебя, но не рассказала о своем родстве с Эстер, возможно, она скрывает, где сейчас ее мать или то, что она жива.
Джек хотел что-то ответить, но я его опередила:
— Погоди, ты сказал, что эта женщина, Лана, заказала картину. Портрет из твоей студии, да? Девушка на берегу моря?
— Да. Она сказала, что этот портрет для ее матери. Я написал его со старой фотографии.
— Джек, а тебе не приходило в голову, что девушка с фотографии и есть Эстер? Может, Лана хотела подарить матери портрет, написанный потомком Эллиота?
На какой-то миг Джек задумался, потом покачал головой.
— По словам Ланы, ее мать с отцом сейчас в доме для престарелых в Аризоне. Если ты права, с чего бы ей выдумывать такую сложную легенду?
— Наверное, оберегает свою маму от новых страданий, — предположила я.
Джек пожал плечами.
— Хотел бы я, чтобы так оно и было, но увы… Помню, как Лана рассказывала о жизни Эстер и о том, как та умерла. Похоже на правду.
Поднялся ветер, и Джек обнял меня, чтобы согреть.
— У них все бы могло закончится по-другому, жаль, что не вышло. Но мы создадим собственную историю, не такую печальную.
Он нежно поцеловал меня в лоб. Снова раздался паромный гудок.
— Подумать только, я чуть было не сбежала от тебя и от своих чувств!
Джек стиснул мою ладонь.
— Я рад, что ты осталась.
Держась за руки, мы поднялись на паром и сели в кабинку лицом к Сиэтлу. Чем ближе становился город, тем отчетливее я ощущала тревогу Джека за деда. Как будет чувствовать себя Эллиот, когда мы приедем в больницу? А если мое присутствие расстроит его еще сильнее, ведь он наверняка прочитал дневник, который я прислала?
Мы приехали в больницу, поднялись на четвертый этаж и спросили о состоянии Эллиота.
— Боюсь, ему хуже, — ответила медсестра почти шепотом. — Стал впадать в беспамятство, плохо понимает, что происходит. Мы делаем все возможное, но, по словам врачей, положение тяжелое. Наверное, вы захотите попрощаться с ним.
Мы подошли к палате Эллиота, и Джек побледнел.
— Не могу идти один.
Я положила руку ему на плечо.
— И не нужно.
Вместе мы вошли в комнату, где в окружении приборов лежал Эллиот, опутанный трубками и проводами. Он едва дышал. Джек опустился на колени рядом с его кроватью.
— Дед, это я, Джек.
Эллиот медленно приоткрыл глаза.
— Она приходила сюда, — прошептал он. — Я ее видел.
— Кого, дедушка?
Эллиот опустил веки, и они слегка затрепетали, словно ему снился сон.
— Эти голубые глаза! Такие же голубые, как когда-то.
— Дед, кто здесь был? — с надеждой спросил Джек.
— Она сказала, что выходит замуж, — отчетливо произнес Эллиот, вновь открыв глаза. Он явно погрузился в прошлое, и я заметила на лице Джека разочарование. — Сказала, что выходит за этого придурка Бобби!.. Зачем? Она его не любит и никогда не любила. Она любит меня. Мы созданы друг для друга.
Внезапно он сел и попытался вытащить из руки капельницу.
— Я должен ее отговорить. Я ей все скажу. Мы с ней убежим. Да, так и сделаем.
— У него галлюцинации, — встревоженно произнес Джек. — Меня предупреждали, что от лекарств такое бывает… Успокойся, дед, никуда ты не пойдешь. — Он повернулся ко мне. — Эмили, вызови медсестру.
Я нажала красную кнопку у кровати, и через минуту в палату вбежали две медсестры. Одна помогла уложить Эллиота в постель, а другая сделала ему укол в левую руку.
— Это вас успокоит, мистер Хартли.
Когда Эллиот уснул, я посмотрела на Джека.
— Пойду принесу что-нибудь попить. Что ты хочешь?
— Кофе, — прошептал он, не сводя глаз с деда.
Я кивнула. Дойдя до кафетерия, к счастью, еще открытого, налила две чашки кофе, сунула в карман пакетик сахара и две маленькие упаковки сливок. Интересно, какой кофе любит Джек? Я подумала об исследовании Аннабель, но торопливо отогнала эту мысль и вытряхнула из кошелька два доллара двадцать пять центов.
В лифте я снова вспомнила Эллиота и то, как он был убежден или, скорее, заблуждался, что видел Эстер. У меня заныло сердце — как же он ее любит, даже под конец жизни! Уже у двери в палату я услышала чьи-то шаги, и меня окликнул женский голос:
— Извините, мэм!
Оглянувшись, я увидела медсестру с листком бумаги.
— Вы случайно не находили дамский шарф в палате у мистера Хартли?
Я покачала головой.
— К сожалению, нет.
— Ну что ж, — пожала она плечами, взглянув на листок. — Недавно звонила какая-то женщина, сказала, что ее мать днем оставила голубой шелковый шарф в палате у мистера Хартли.
У меня округлились глаза.
— Она сказала, как ее зовут? Оставила телефон?
— Так вы ее знаете?
— Возможно, — ответила я, тяжело сглотнув.
Медсестра снова посмотрела на бумажку.
— Странно. С ней разговаривала медсестра из другой смены и, похоже, не записала имя.
Я вздохнула.
— Ладно, если все-таки платок отыщется, принесите его на сестринский пост. Может, та женщина перезвонит. Простите, что побеспокоила.
— Как он? — спросила я Джека, едва войдя в комнату, потом вручила ему кофе и протянула сахар и сливки.
— Спит, — коротко ответил Джек.
Не обращая внимания на сахар, он взял упаковку сливок и вылил в свою чашку. Я сделала то же самое, затем чмокнула его в щеку.
— За что? — удивился он.
— Просто так.
На цыпочках я подошла к постели Эллиота, укрыла его плечи одеялом и вдруг заметила у него в руках шарф. Голубой шарф. Эллиот прижимал его к сердцу.
У меня на глаза навернулись слезы, в это мгновение я все поняла.
— Ты плачешь, — прошептал Джек.
— Да, — улыбнулась я сквозь слезы.
Наконец-то я плачу! Мне так много хотелось ему сказать, но я решила, что это может и подождать. Сейчас я плакала, слезы градом катились по щекам, и с каждой слезинкой на душе становилось легче.
Джек прижал меня к себе.
— Спасибо, что ты со мной.
В комнату заглянула медсестра и прошептала:
— Мэм, я узнала имя той женщины. Она отметилась в регистратуре.
Джек вернулся к постели Эллиота, когда тот заворочался, а я вышла в коридор.
— Лана, — сообщила медсестра, показывая мне планшет с именем. — Ее зовут Лана.
— Ну конечно! Лана.
Я стояла с мокрым от слез лицом, чувствуя, как по рукам побежали мурашки. Никогда мне не узнать, что сказали Эллиот и Эстер друг другу после целой жизни, проведенной порознь. Обнялись ли они? Может, оплакивали потерянные годы? Впрочем, какая разница? Главное, он увидел свою дочь. И Эстер.
— Голубушка, у вас все в порядке? — спросила медсестра, участливо положив руку на мое плечо.
— Да, — кивнула я и улыбнулась. — Все хорошо.
Я села на складной металлический стул в коридоре. Наверху шипели флуоресцентные лампы, пахло застоявшимся кофе и лизолом. Я открыла сумочку и с уверенностью, которую давно не испытывала, достала ноутбук. Долго смотрела на курсор на чистой странице. Теперь я знала, как закончить бабушкину историю. Знала от строчки до строчки.
Но когда цифры на часах в коридоре мигнули и показали полночь, я поняла, что сперва напишу совсем другую книгу. Наступило первое апреля — начало нового дня, нового месяца и новой истории. Моей истории, и я горела нетерпением ее написать.
КОНЕЦ
