20
Джаспер
Ана проснулась в огромном темном ангаре. Она устремила взгляд в потолок. Он был на высоте как минимум трех этажей. Она постепенно почувствовала, что под ней — жесткий матрас, а сверху ее тело укрыто колким пледом. Ею владели сонливость и спокойствие. Какой-то далекий уголок сознания говорил ей, что дело в лекарстве, что ей надо встать и найти Джаспера, но у нее не было желания прислушиваться к этим словам. Повернув голову, она увидела, что киностудию переделали в спальню. На полу лежали десятки матрасов. Никакой мебели не было. Серый дневной свет полосой лился через приоткрытую раздвижную дверь, такую огромную, что через нее легко проехал бы грузовик.
Рядом кто-то шмыгал носом. Кто-то другой что-то напевал. Черные мягкие стены поглощали звуки, не позволяя понять, сколько еще человек лежат вместе с ней в старой киностудии. Десяток спальных мест поблизости пустовал. Из-за двери доносился несмолкаемый шум голосов.
В воздухе висел противный запах блевотины. Напоминание о том, что все отнюдь не хорошо. «Вставай!» — приказала она себе. Кто знает, сколько она уже тут лежит, сколько времени уже потеряла?
Ана приподнялась на локтях. Голова у нее закружилась, но мозги быстро пришли в порядок, неуверенно паря внутри черепа. Определив, что есть ей не хочется, она почувствовала некоторое облегчение. Хорошо, что ей ввели всего лишь легкое успокоительное, отключившее ее примерно на час, а не на целый день.
Она похлопала себя по ногам, определяя их чувствительность. От легких ударов бедрам стало горячо. Она скатилась с матраса на цементный пол и с трудом привстала на колени. Потом подогнула правую ногу и с силой на нее оперлась. При сокращении мышцы бедра задрожали. Сосредоточившись, она подняла вторую ногу. Когда обе стопы твердо встали на пол, она медленно выпрямила тело. Ноги у нее тряслись. Для того чтобы просто встать, от нее потребовалось чудовищное усилие. На секунду ее решимость дрогнула. Ей хотелось снова лечь и уплыть в туманные дали собственного разума.
Но тут она посмотрела на себя. Бесформенный халат с длинными рукавами заканчивался у голых коленей. У нее забрали одежду! Ей не оставили ни обуви, ни носков. Ей необходимо действовать. Неизвестно, когда ее поведут на тестирование. Это могут сделать в любой момент первых суток госпитализации. Сначала ей нужно отыскать Джаспера.
Она прошаркала к двери, прижимая руки к груди в тщетной попытке сохранять тепло тела. От холода руки и ноги у нее начали деревенеть. В голове как будто весь мир потоптался в грязных сапогах.
Она прошла в громадные двери и оказалась на внутреннем дворе, похожем на школьную игровую площадку. Вот только дети тут были слишком взрослыми, их одежда рассчитана только на больничные кровати, а фигуры были дергаными и скрюченными.
Ане стало боязно при виде такого скопища неуравновешенных молодых людей. Ее дрожащие ноги подломились. Она привалилась к синей двери студии. К счастью, на нее никто не обращал ни малейшего внимания. Она набрала в легкие побольше воздуха и постаралась освоиться с тем, что ее окружает.
Широкий двор окружали ангары с плоскими крышами. Одна из синих дверей на другой стороне двора была закрыта, и на ней видна был поблекшая белая цифра «5», обведенная двумя кругами, словно мишень. Длина двора составляла примерно двадцать метров. По ее левую руку оказалась кирпичная стена, по сторонам которой было два узких прохода. Справа другую сторону перекрывало серое здание и стены, отходящие от него в обе стороны. Ее взгляд скользнул по пациентам, которых оказалось около шестидесяти. Десяток парнишек, с виду даже моложе нее, бросали кости и ставили на кон разноцветные кусочки пластика. Еще одна группа, в которую входили парни и девушки, теснилась на невысокой стене. Остальные группки состояли исключительно из девушек.
Глубоко вздохнув, Ана поплелась к проходам. Они должны были куда-то вести. Остальные двери во дворе, похоже, вели в ангары вроде того, из которого она сама вышла. И она не собиралась обыскивать их темные внутренности — по крайней мере, до тех пор, пока немного не придет в себя и не поймет, как психиатры всех контролируют. Пока она не видела ни врачей, ни медсестер, ни санитаров.
Она уже почти дошла до высокой стены и собиралась свернуть в один из проходов, когда какая-то девушки крикнула:
— Эй ты! Вернись сюда!
Ана вздрогнула и развернулась. Стоявшие неподалеку группкой девушки наблюдали за ней. Одна из них, с вытатуированной на шее виноградной лозой, шагнула вперед и злобно посмотрела на Ану из-под спутанных волос. Ана тут же отвела взгляд и неуверенно поплелась от стены в ту сторону, откуда пришла. Она не смогла бы справиться с несколькими накачанными лекарствами враждебными Психами.
Когда она оказалась около очереди, стоявшей в серое здание, которое, судя по запаху, было туалетом, слева стал виден еще один двор, меньшего размера. В его конце оказалась лестница, которая вела к какой-то закрытой двери. Справа от двора находились еще две двери, причем дальняя была приоткрыта. Ана заковыляла в направлении исходившего оттуда громкого шипения.
В светлой комнате с потолком высотой десять метров и четырьмя арочными окнами вокруг карточных столов толпились пациенты. Самые удачливые сидели, играя в домино, настольные игры и шахматы. Остальные стояли и смотрели. По всей комнате шло яростное перешептывание. Судя по тому, что голос понижали все без исключения, разговаривать здесь запрещалось.
Она обвела взглядом помещение, пытаясь понять, как санитары за ним следят, и заметила высоко наверху две камеры наблюдения, двигавшиеся по старым подвескам. Обеспокоенная наличием камер, Ана прошлепала в зал. Пружинящий дощатый пол оказался более теплым, чем цемент в студии или асфальт во дворе. Ее ноги закололо от возобновившегося кровообращения. Она чуть расслабила плечи, начав согреваться. В отличие от темного ангара, в котором она проснулась, солнечный свет, падавший в высокие окна, нагревал помещение, не позволяя ему охладиться.
Она бессистемно прошлась по игровой комнате. Взволнованные группки, толпящиеся вокруг столов, наблюдающие за игрой и ждущие своей очереди, заслоняли от нее тех немногих пациентов, которые были на тот момент игроками. Пару раз пройдя по комнате, Ана убедилась в том, что среди стоявших Джаспера нет, и стала задерживаться у столов, чтобы увидеть сидящих. Она терпеливо дожидалась, чтобы кто-то качнул головой, почесался или протолкался ближе, открывая игроков.
Она уже обошла одну сторону игрового зала и изучала стол около круглого дистилляционного бака, оставшегося от промышленного периода мельниц, когда наконец заметила Джаспера. Она чуть не вскрикнула от изумления. Эмоции захлестнули ее, слишком мощные и стремительные, чтобы с ними справиться. Ей оставалось только ждать, чтобы волна схлынула, и надеяться, что после этого она по-прежнему останется на ногах.
Стараясь успокоиться, она устремила взгляд на странный медный бак слева от Джаспера, с верхом, похожим на дымовую трубу. До нее смутно долетали обрывки ребяческого переругивания.
— Моя очередь!
— Ты жульничаешь!
— Это нечестно!
Они все были похожи на детей-переростков. Она задумалась над тем, почему всем на вид не больше двадцати. Наверное, психиатры разделяют пациентов по возрастам и помещают более старших в другой части больницы.
Эмоции и адреналин наконец ушли, оставив после себя одну-единственную четкую мысль: ей нужно привлечь внимание Джаспера, не ошеломив его. Она шагнула назад и, вытянув шею, стала смотреть поверх голов других пациентов, чтобы лучше увидеть его лицо. Оно преображалось прямо у нее на глазах: воспоминания и реальность совершенно не совпадали.
Кожа у него стала серой, глаза были обведены темными кругами. Неаккуратная щетина и следы порезов при бритье тупой бритвой покрывали его подбородок. Волосы песочного цвета безжизненно висели. В последние пять дней ему явно пришлось нелегко.
Ана протиснулась между группой девушек и встала за стулом подростка, игравшего с Джаспером. Паренек тряхнул кости, со свистом втягивая воздух сквозь стиснутые зубы. Он все тряс и тряс их. Кости стучали в жестком кожаном мешочке. Положив ногу на ногу, Джаспер подался вперед, прикрывая рот ладонью и еле слышно ведя счет.
— Он наводит на них сглаз! — возмутился парнишка.
Джаспер гадко улыбнулся и продолжил считать.
— Да бросай уже кости! — проныл кто-то.
Кости упали. Собравшиеся у стола замолчали, глядя, как они катятся и останавливаются. А потом на лице у Джаспера появилась довольная ухмылка. Паренек застучал серебряной собачкой по клеткам доски, отсчитывая четыре, а потом шесть. Собачка завалилась на лиловую полоску, едва видную под массой больших красных домов.
Джаспер помахал перед противником пачкой пестрых игровых купюр.
— Шесть, умноженное на четыреста восемьдесят, — это три тысячи восемьдесят, — неспешно проговорил он. — Пора платить.
— Ты сжульничал! — прошипел паренек.
— А вот и нет.
— Ты передал костям мысли!
— Что за глупости! — возразил Джаспер.
— Ты считал!
— Плати, или ты проиграл!
Горячий разговор завел зрителей. Они придвинулись ближе. Уголком глаза Ана заметила, что одна из постоянно движущихся камер наблюдения остановилась и теперь направлена на них. Если Джаспер станет источником каких-то беспорядков, его могут утащить отсюда. Ей необходимо привлечь его внимание и не дать ему устроить сцену.
— У тебя здесь слишком много домов! — заявила она. Джаспер быстро поднял взгляд, чтобы проверить, кто это говорит. Он смотрел на нее без малейшего проблеска узнавания. — Это против правил, — добавила она, тушуясь. Либо он научился удивительно хорошо блефовать, либо он не понял, кто она. — И потом, — сказала она, — шесть раз по четыреста восемьдесят — это две тысячи восемьсот восемьдесят. Ты запросил с него слишком много.
— А ты кто? — спросил он.
Ана судорожно сглотнула и едва смогла выдавить из себя:
— Эмили.
Подросток вскочил на стол и ногой сбил доску на пол. Крошечные красные и зеленые дома разлетелись во все стороны.
— Ах ты жулик! — заорал он, кидаясь на Джаспера.
В следующую секунду взвыла сирена. Ана зажала уши руками, но звук все равно сотрясал ей череп. В зале воцарился хаос. Пациенты бросились к двери, отталкивая друг друга и наступая на упавших или повалившихся на пол от страха. Джаспер сунул игровые деньги в карман халата и, хромая, побежал через толпу. Она кинулась за ним, несмотря на то, что от шума у нее так заболела голова, что в глазах стало темно. Джаспер направился к Пятой студии — ангару напротив того, в котором очнулась Ана. Вокруг них пациенты разбегались во все стороны.
На дворе она схватила его за руку.
— Джаспер! — крикнула она.
Он испуганно обернулся. При виде нее его мутноватые глаза наполнились раздражением. Он попытался высвободиться. Она подалась к нему.
— Где мы можем поговорить? — крикнула она.
Он резко отвел плечо назад, выдернув у нее из рук рукав своего халата, и уже собрался ковылять прочь, когда на его лице внезапно промелькнуло смятение.
— Мы знакомы? — крикнул он.
У Аны больно сжалось сердце.
— А разве нет?
— «Разве нет?» — передразнил он ее.
Секунду они смотрели друг на друга, а потом она ощутила усилившуюся отчаянную суматоху. На фоне продолжающегося завывания сирены послышался топот ног. Санитары, держащие дубинки, словно ружья, заходили на двор из узких проходов у дальней кирпичной стены.
Ана влетела в ту студию, где проснулась, и плюхнулась на единственное свободное место в дверях. На этот раз у нее не было одеяла: его кто-то забрал. Большинство девушек лежали, закрыв головы руками, стараясь заглушить рыдания, стоны или посторонние звуки.
Сирена внезапно стихла. У Аны продолжало звенеть в ушах. Топали ботинки. Она стиснула руки, пытаясь унять их дрожь. Она не могла поверить, что это происходит на самом деле. Это просто кошмарный сон! Здесь сумасшедшие поручены другим сумасшедшим, и никто, даже Джаспер, не знает, кто она. Может, психиатры уже умеют уничтожать у людей мысли? Может, ее отец стер Джасперу многие годы воспоминаний, чтобы защитить себя?
В студию вошли две санитарки. Они встали по обе стороны от синей двери, словно тюремные охранники, презрительно морщась на запах. После улицы вонь от блевотины била в нос. Хорошо, что ее место у двери, решила Ана.
За дверями по асфальту что-то прогромыхало. Появилась медсестра, толкая перед собой каталку из досок на металлическом каркасе. На двух полках каталки лежали сотни крошечных пластиковых контейнеров в форме глаза. Их цветные бусины со стуком ударялись по прозрачным футлярам. Сестра завезла свое неуклюжее сооружение в начало ангара. С леденящим душу ужасом Ана поняла, почему остальные девушки лежат на животах. На их синие халаты были нашиты большие белые номера, и сестра подбирала к цифрам от единицы до восьмерки восемь разных видов и количеств пилюль, лежавших в прозрачных контейнерах-глазах.
Никто не высказывал никаких возражений против лекарств, хотя некоторые девушки хлюпали носом и плакали, глотая свои капсулы. Медсестра прошла мимо Аны, не задерживаясь. Но как только все получили свои лекарства, она вернулась к Ане с креслом-каталкой. Опустив голову, она даже не посмотрела на Ану и ничего не говорила — только ждала, чтобы Ана встала. Ана взглянула на санитарок, стоящих у дверей. Она узнала ту, которая забирала ее из кабинета доктора Дэннарда. Этот шрам нельзя было не узнать. Санитарка уставилась на нее.
Ана тут же передумала возражать и, поспешно встав с матраса, опустилась в кресло. Медсестра, раздававшая лекарства, достала шприц. Ана съежилась. Похоже, успокоительное неизменно применялось при перемещении пациента по больнице, но в таком месте это почему-то мало успокаивало. Перспектива оказаться без сознания тогда, когда всем распоряжаются Дэннард и украшенная шрамом санитарка, заставила Ану заледенеть от страха. Ее единственным утешением была мысль о том, что, скорее всего, ее везут на первое тестирование. Возможно, ей даже не придется проводить в «Трех мельницах» ночь. Она протяжно выдохнула и подставила руку.
* * *
Громадные деревья тянулись к небу. Капли дождя стекали по листьям размером со старомодные бумажные веера и зонтики. Как только Ана открыла глаза и с изумлением увидела то, что ее окружает, то сразу же поняла, что что-то не так. У нее галлюцинации — или ей снится сон. Ей необходимо прийти в себя. Холодные капли превратились в стремительный поток воды, который погружался в ее кожу, душил ее.
Она тряхнула головой и заморгала. В метре перед ней возникла сероватая кафельная стена. В спину ей впивалось что-то твердое. Вода лилась по-прежнему, едва позволяя ей дышать. Дезориентированная Ана утерла лицо.
Она лежала на полу в душевой кабинке, в которую влезло бы человек семь-восемь. И она была обнажена.
— Ну вот! — произнес чей-то голос.
Она попыталась подтянуть ноги к груди. Они тряслись и со стуком падали, словно дохлые зверьки. Хорошо хоть, что руки ее слушались. Она скрестила их на груди, щурясь сквозь воду и туман, стоявший у нее в голове, стараясь разглядеть, кто там стоит в нескольких шагах от открытой кабинки и наблюдает за ней.
— Привет, я доктор Кашер, — сказала женщина. — Как ты сегодня?
— У нее низкая самооценка, — сказал мужчина.
«Это доктор Дэннард! Очнись! — мысленно прикрикнула она на себя. — Пора прийти в себя!»
Она с силой соединила губы. Щеки ощущались так, словно в них набили ваты.
— Боже правый! — сказала женщина. — А нельзя отключить воду? Тут даже собственных слов не услышишь!
Душ превратился в слабую капель. Ана почувствовала прилив благодарности. Слава богу, здесь не один только Дэннард! Тут есть кто-то в здравом уме.
— Итак, — начала женщина-психиатр, — ты уже лежала в больнице. Но в твоем досье об этом не говорится. Тебе должно было быть… Так, посмотрим. Эмили Томас, восемнадцати лет. Восемь лет назад все было сведено в единую систему, так что тебе, по всей видимости, было максимум десять. Детская травма, — сказала она кивая. — Умер кто-то из родных?
Ану начало неудержимо трясти.
— П-полотенце… п-пожалуйста! — сказала она.
Зубы у нее стучали так сильно, что она чуть язык себе не откусила.
Психиатры совещались над своими записями. В дальней части душевой в нише стояли привезшие Ану санитарки: они курили и болтали.
— Она стрижет и красит волосы, — сказал Дэннард.
— Проблемы с самоидентификацией, — откликнулась Кашер, что-то записывая.
— И низкая самооценка, — добавил Дэннард.
— Недостаточно упитанная, — отметила Кашер. — Булимия?
— Скажу сестрам, чтобы присмотрелись.
— Да, хорошо. Порезы, ссадины?
— Нет, — ответила одна из медсестер, выдыхая облако дыма и разгоняя его ладонью.
— Почему ты сюда пришла, Эмили? — спросила Кашер, изобразив на лице полную беспристрастность. — Судя по виду, тебя что-то тревожит. Почему бы тебе не рассказать нам, что тебя беспокоит?
Последняя надежда на то, что Кашер не окажется такой же сумасшедшей, как и Дэннард, улетучилась.
— З-з-замерзла, — с трудом выговорила она.
— А еще что-то есть?
Ана воззрилась на женщину из-под прядей мокрых волос, с которых капало. Ее заторможенный разум мог регистрировать только холод, стыд из-за наготы и безумие врачебной беседы в душевой кабине.
— Когда будет т-тес-ст? — спросила она.
— Что ты сказала?
— Она хочет знать, когда будет тест, — сказал доктор Дэннард. — Она одержима мыслью о тесте Диагностики личности.
— А! — Доктор Кашер кивнула. — Боишься нашего тестика, да? Расскажи мне об этом.
— Я просто хочу пройти тест, — сказала Ана.
— Расскажи мне об этом, — повторила Кашер. Ану охватило сильнейшее раздражение. — Что этот тест расскажет о тебе такого, чего ты не могла бы рассказать нам сама? Ты не любишь людей, да, Эмили? Ты им не доверяешь.
— Я просто хочу пройти гребаный тест.
— Вспыльчивая, — сказала Кашер Дэннарду.
Ана вдруг вспомнила Золотые правила, которые внушал ей отец. В разговоре с психиатром не выказывай никаких эмоций, кроме вежливой внимательности. Никогда не импровизируй. Никогда не прибегай к сарказму. Никогда не шути. Никогда не признавай, что испытываешь чувство вины. Она поспешно стиснула зубы, но было уже слишком поздно.
Кашер сделала пометку. Дэннард заглянул ей через плечо и кивнул.
— Как обычно, — сказала Кашер. — Два миллиграмма диопаксила и четыре бензидокса с постепенным увеличением до шести и восьми до повторной оценки через неделю.
Ану затопила паника.
— Нет!
Она рванулась вперед, чтобы схватить Кашер, волоча за собой свои бесполезные ноги. Кашер с силой ударила ее ботинком. Ана вскрикнула.
— Бога ради! — проворчала Кашер.
Ожидавшие санитарки затушили сигареты и бросились к ним. Что-то теплое затекло Ане в левый глаз, мешая видеть. В последней попытке что-то сделать она вскинула руки и крепко ухватилась за ногу Кашер, обтянутую черными брюками.
— П-пожа-алуйста, тес-ст!
Удар по спине заставил ее задохнуться. Она рухнула лицом вниз на грязный кафель. Пока она хватала ртом воздух, на нее обрушился новый удар. Череп взорвался болью. Потоки обжигающего льда. Такие яркие, что сероватая комната вдруг вспыхнула белоснежным светом.
