21
Коул

Достопочтенный доктор Питер Рид еще не опаздывал, но нехорошее ощущение уже успело появиться. Коул еще раз направил инфракрасный бинокль на контрольно-пропускной пункт «Госпел-оук». Будки КПП находились в пятидесяти метрах за входом на станцию метро «Госпел-оук», там, где Гордон-хаус-роуд превращалась в Мэнсфилд. Обычно в это вечернее время по улице регулярно проезжали закрытые автомобили с шоферами, один или два каждые несколько минут.

Коул уже четверть часа вел наблюдение из-под железнодорожного моста, но через КПП никто не въезжал и не выезжал. Он перевел бинокль на мужчину, сидевшего в будке по правую сторону улицы. Охранник подъедал из картонки согретый в микроволновке ужин. На стене будки мерцали кадры телешоу в жанре реалити. Охранника из левой будки Коулу видно не было.

Он передернул плечами под дутой курткой, чтобы не замерзнуть. Его мысли переключились на Ану. Она сильная и находчивая, но он о ней беспокоился. Учреждение, находящееся под началом Коллегии, будь то тюрьма, детский приют или психушка, было опасным местом. Цели Коллегии всегда оставались одними и теми же: создать тихое покорное население, на которое можно тратить минимум усилий и времени. Методы Коллегии неизменно основывались на успокаивающих и психотропных средствах и сокрушающих дух условиях жизни. А когда этого оказывалось недостаточно, в ход пускались жестокие наказания.

Коул спрятал бинокль и подышал на застывшие пальцы. Все складывалось не так, как он себе представлял. Теперь ему стало понятно, насколько мало на самом деле ему показал его Взгляд и насколько его многолетние усилия, направленные на то, чтобы ничего не забыть, только размыли его воспоминания. Теперь у него сохранилось только туманное впечатление от событий и те слова, которыми он снова и снова пытался описать самому себе тот момент.

«Я целую ее — и вся вселенная становится на место. У меня в голове звучит музыка. Такая прекрасная музыка, что мне кажется, будто я слышу, как поют звезды».

Сразу после того, как шаман покинул «просветителей», Коул написал мелодию «Ясновидения». Но сколько раз он ни пытался, ему не удавалось завершить композицию — до того момента, как пару месяцев назад он увидел Ану, выходящую из Академии музыки, и что-то в нем встало на место. Он попытался пойти за ней, но не смог из-за того, что она села в машину с шофером. Потрясенный и обескураженный тем, что она оказалась Чистой, он гадал, как может получиться, что их пути пересекутся. Он расспрашивал про нее в Академии, но казалось, будто никто не понимает, о ком идет речь. А потом он пошел на концерт, чтобы помочь Джасперу Тореллу… Он столкнулся с Аной лицом к лицу, и те мощные чувства, которые он испытывал к девушке в своем видении, стремительно вернулись. Он ни на секунду не усомнился в том, что девушка, чья рука связана с рукой Джаспера, это та самая девушка. Восемь лет назад, когда он пришел в себя после Взгляда, он чувствовал себя наэлектризованным, словно все отрицательные заряды от потерь и боли, которыми было наполнено его детство, были с него содраны. Когда в лифте «Барбикана» он встретился взглядом с Аной, то ощутил такое же чувство электромагнетизма, словно он получил возможность начать все сначала.

Коул старался припомнить как можно больше деталей, относившихся к самому концу его Взгляда. Именно об этой части ему никогда не нравилось думать. Они с Аной находились вблизи от контрольно-пропускного пункта какой-то Общины в окружении людей, которые хотели, чтобы она там осталась. Она чего-то боялась — и убедила его уйти и оставить ее.

«Взгляд — это не что-то неизменяемое», — напомнил он себе. Когда настанет время, и если Ана выберет его, он ни при каких обстоятельствах ее не оставит.

В центре улицы за КПП возникло какое-то движение. Коул достал бинокль и подстроил фокусировку. Какой-то мужчина неуклюже шел по улице, сильнее припадая на одну ногу. Массивный хромой мужчина. У Коула участился пульс. Он осторожно вышел из тени, отбрасываемой мостом.

Министр оставил свой автомобиль и отступил от того плана, который они так тщательно прорабатывали несколько месяцев. Если не считать, что государственный министр торговли и промышленности просто запаниковал и потерял голову, то у него была на это веская причина. Либо его машину вывели из строя, либо ему пришлось спешно убегать.

Коул наблюдал за движением старика в бинокль. Если министр попал сюда из своего дома, он должен был пробежать почти два километра. Коула это впечатлило бы, не будь вся ситуация настолько тревожной.

В сотне метров от КПП министр пошатнулся и остановился.

«Иди, — мысленно приказал ему Коул. — Не дай охранникам времени задуматься о том, что происходит. Двигайся!»

В голубоватом освещении светодиодных ламп КПП лицо министра горело лилово-розовым светом и было искажено болью. Охранник встал. Министр проковылял к будке, отцепляя от лацкана свое удостоверение личности.

Коул смотрел, как охранник проверяет удостоверение. Данные о министре вспыхнули на белой стене будки.

— Ну же! — пробормотал Коул. — Ты ведь не собираешься проверять по тревожным спискам самого государственного министра?

Охранник неуверенно улыбнулся. Питер что-то сказал, и охранник расхохотался.

Коул сжал кулаки и шумно втянул в себя воздух.

— Правильно, — пробормотал он. — Скажи ему, что поссорился с женой. Семейная склока с дракой… А теперь двигай оттуда!

Охранник протянул руку с удостоверением, и Питер забрал его, продолжая тяжело дышать.

«Еще совсем немного!»

Коул боролся с соблазном шагнуть вперед и призывно помахать министру. Питер примерно представляет себе, где прячется Коул. Если бы министр приехал на машине, как они договаривались, он проехал бы под мостом мимо Коула, и они встретились бы в находящихся поблизости развалинах плавательного бассейна. Оттуда они планировали проехать на мотоцикле Коула около семисот метров вдоль границы пустоши, пока не встретились бы с сопровождением, высланным от «просветителей», которые и провели бы их за стену.

Министр похромал от КПП по центру дороги. Коул навел свой бинокль на того охранника, который его пропустил. Мужчина был занят тем, что доливал из бутылки воду в чайник. Успокоившись, Коул снова стал смотреть в сторону того места, где впервые показался бегущий Питер, выискивая признаки каких-либо неприятностей, какого-нибудь шевеления в тенях.

Негромкое урчание гибридного мотора начало приближаться сзади. Попятившись, Коул прижался к опоре моста. Через долю секунды выгнутое подбрюшье моста вспыхнуло в лучах света от автомобильных фар. Машина летела вперед. Слишком быстро. Слишком громко. Это остро контрастировало со странным затишьем последних двенадцати минут. Все было не так, как надо. Когда машина пронеслась мимо Коула, мир вспыхнул белизной, а потом почернел.

Коул повернулся, чтобы проверить, как дела у Питера. Министру оставалось еще метров сто — и он отшатнулся вправо, стараясь уйти на тротуар.

— Питер! — закричал Коул, бросаясь вперед.

Свет автомобильных фар скользнул поперек пути министра, на секунду выхватив его из темноты. А потом Питер исчез. Воздух сухо треснул.

У Коула подогнулась ноги. Он потрясенно смотрел на ослепительные столбы света. Машина медленно дала задний ход, открывая расколовшуюся голову министра. Мозги и кровь заляпали асфальт.

Коул прижал ладони к животу. Он был на грани бурной рвоты или потери сознания.

Дверь со щелчком открылась. Массивный человек вышел из машины и спокойно двинулся к телу министра.

— Мертв? — осведомился голос из салона, звучно разнесшийся в ночном воздухе.

— Еще бы нет, черт побери! — ответил второй голос. В вытянутой руке мужчины блеснул металл. — Тут мозги повсюду, — добавил он, толкнув Питера ногой.

— Его точно не надо пристрелить? — спросил голос из автомобиля.

Коул шатко отступил к парапету. Его шумно вырвало. Глаза у него слезились, руки неудержимо тряслись.

— У моста! — крикнул чей-то голос.

Секунду Коул летел сквозь облака: все было мягким, приглушенным, серым… А потом выстрел заставил его очнуться. Мужчина в очках ночного видения бежал прямо на него. Гибридная машина снова включила скорость и стала разворачиваться. Вдалеке взвыла сирена. Руки и ноги Коула залил адреналин.

Он стремительно преодолел тридцать метров, отделявших его от мотоцикла, повернул ключ зажигания и нажал педаль сцепления. Мотоцикл рванулся вперед — и в этот момент темноту разорвал еще один выстрел. Осколки кирпича посыпались вниз, покрыв его тучей пыли. Он прибавил скорость и понесся по пустынной дороге.

Низко пригибаясь под встречным потоком воздуха, он разогнал свой мотоцикл до небывалой скорости. Древний мотор надсадно ревел и трясся, захлебываясь разбавленным спиртовым топливом. Кожа Коула горела. Ночной ветер охлаждал его лицо, покрытое потом, вызывая дрожь.

За станцией «Госпел-роуд» уличные фонари закончились. Дорога спряталась в безлунной ночи. Пешеходов не было. Велосипедов не было. Не было ни навесов, ни костров. В эту сторону ездили только Чистые.

Коул миновал станцию и отключил фару. Темнота охватила его со всех сторон. Съезд с магистрали к развалинам бассейна лежал всего в двухстах метрах дальше.

Сирена психпатруля завывала где-то далеко, а две полицейские сирены приближались. Бледно-желтый свет подползал сзади: машина, переехавшая министра, нагоняла Коула. Еще несколько секунд — и они смогут в него целиться.

Ударив по тормозам, Коул резко свернул налево. Заднее колесо юзом проехало по асфальту. Запах жженной резины ударил ему в нос. Мотоцикл резко вылетел на тротуар, который в бледном свете автомобильных фар казался туманной серой полосой. Спустя еще секунду асфальт закончился. Мотоцикл рухнул ниже, на неровную землю, и исчез в темноте, запрыгав по высокой траве и кустам. Коул прикрыл лицо рукой, чтобы защититься от колючих плетей ежевики.

Позади выли сирены и вспыхивали мигалки. Он продолжал ехать вперед в направлении съезда. Фары залили папоротники чуть правее: машина преследователей его нагнала. Все ярко вспыхнуло и тут же погрузилось в темноту.

Коул отпустил рычаг газа. Мотоцикл резко остановился в густых зарослях кустарника. Выдвинуть подрагивавшей ногой опоры ему удалось далеко не с первой попытки. Адреналин схлынул, оставляя после себя шок. Коул задыхался. Ноги и руки плохо его слушались. Его снова вырвало в кусты. Фургон психпатруля с его орущей сиреной заглушил этот звук. Полицейские сирены отдалялись.

Коул с трудом включил фару и медленно поехал по неровной земле к развалинам. Один.

Они убили Питера. Государственного министра! И виноват в этом Коул. Министр не оказался бы замешан во всей этой истории, если бы Коул эмоционально не надавил на него, убеждая передать обличающую правительство запись.

Ана лежала на матрасе в Восьмой студии, свернувшись в клубок. Боль в голове не давала думать. Тело у нее было покрыто ссадинами и синяками. Открываться мог только левый глаз, узкой щелочкой впуская дневной свет. Она смотрела, как день меркнет и к ней подползают сумерки. Другие девушки пришли и тихо улеглись на свои постели. Время от времени до нее доносились всхлипы и стоны. Один раз ей показалось, что похожий звук издала и она сама.

По ее субъективному ощущению прошло несколько часов (хотя, возможно, это были всего лишь минуты), когда далекий бой колоколов нарушил сонные чары, наведенные наступлением ночи. Девушки зашевелились на своих постелях.

Какая-то худенькая девушка подошла и присела около нее на корточки.

— На, выпей, — сказала она, заталкивая Ане между губ что-то небольшое и округлое. — Это просто аспирин, от боли.

Ана открыла рот. Язык обожгло горечью. Она разжевала таблетку, и от этого голова у нее заболела еще сильнее.

— Похоже, твое обследование прошло не слишком хорошо, — сказала девушка.

— Мне не дали тест со всеми вопросами.

Девушка покачала головой:

— Никогда не слышала, чтобы кому-то давали пройти тест, — сказала она. — Пошли, тебе надо поесть.

Она обхватила Ану за талию и рывком помогла сесть. Он резкого движения у Аны закружилась голова, но она не стала протестовать. Есть хотелось до смерти. В последний раз она ела в комнате в Форест-хилл. Этим утром?

— Сколько сейчас времени? — спросила она.

Девушка тихо засмеялась.

— Это не имеет никакого значения. Мы здесь всегда в Сумеречной зоне.

Девушка помогла Ане пройти через двор к двери в конце меньшего двора, которая теперь была открыта. Они на ощупь пробрались внутрь, прошли по лабиринту тускло освещенных коридоров, поднялись по небольшой лестнице и оказались в переполненной столовой. Привалившись к стене и низко опустив голову, Ана ждала, пока девушка брала им ужин.

Скудная трапеза состояла из супа с хлебом. Ана ела медленно, сгорбившись и закрыв глаза. Она содрогалась от звяканья приборов и скрежета переставляемых стульев. Голова пульсировала болью. Она сосредоточила все силы на том, чтобы отправить в желудок хотя бы несколько ложек пищи так, чтобы ее не вывернуло. От супа пахло ряской, а на вкус он отдавал плесенью. Неудивительно, что половина пациентов напоминали скелеты в синих халатах. И теперь на Ане тоже был синий халат, а не белый. Видимо, санитарки переодели ее после осмотра Кашер. Она решила, что на спине у халата есть цифра, показывающая, какие лекарства ей следует давать.

Через двадцать минут она уже вернулась в Восьмую студию. Девушке удалось где-то раздобыть для нее новое одеяло. Она помогла Ане улечься на матрас неподалеку от двери, но не на сквозняке. Спустя какое-то время к ней пришел сон. Глубокий и пустой. Проснулась Ана от скрежета открывающихся гигантских дверей.

В темное помещение вползло утро. Девушки, окружавшие Ану, вернулись к жизни, перешептываясь и оправляя постели и халаты. Из студии никто не выходил. Все явно чего-то ждали. Ана едва могла двигаться. Сочетание успокоительного и побоев заставило ее тело одеревенеть и болеть так, что даже пытаться шевелиться не хотелось. Она хрипела: из-за травмированной спины дышать приходилось поверхностно и часто. Хорошо хоть, что сегодня Коул будет ждать ее в той квартире на станции «Форест-хилл» и, когда она там не появится, свяжется с ее отцом. У нее будет выход. Но все остальные юноши и девушки застряли в «Трех мельницах» на многие месяцы, а может, и годы. Как они это выдерживают?

Мысли о Коуле пробились сквозь защиту Аны. На несколько коротких секунд она ощутила тепло его присутствия, надежного и сильного. Она представила себе, как он обнимает ее — так, как он это сделал у квартиры своей матери. А потом по двору прогрохотал десяток тележек, заставив ее резко вернуться к реальности. Девушки поспешно вернулись к своим постелям и легли лицами вниз, повернувшись номерами к потолку.

Тележки шумно разъехались в разные стороны. Ана слушала, как колеса переваливаются через металлические направляющие двери и вкатываются в спальню. Она уловила запах сигаретного дыма и заподозрила, что ненавистная ей санитарка опять поставлена охранять выход.

Медсестра начала раздавать лекарства. Тележка со скрипом и лязганьем сновала между матрасами. Когда медсестра дошла до Аны, она остановилась, вручила ей маленькую зубную щетку, тюбик зубной пасты, крошечный кусок мыла и пластиковый контейнер. Ана приподняла свое распластанное тело так, чтобы высвободить одну руку. Она взяла выданные вещи, положив пасту, зубную щетку и мыло себе под щеку, и сжала похожий на глаз контейнер. Он раскрылся. Она высыпала его содержимое себе в рот и сглотнула.

Сделав последнее усилие, она вытянула руку, чтобы вернуть пластиковую коробочку. Ничего не происходило. У нее сжалось сердце. Она подняла голову и скосила глаза на медсестру. Сестра не смотрела на нее и не двигалась с места. Уголком не до конца заплывшего глаза Ана заметила движение у входа. Она дрогнула. Они же не могут знать, что она запихнула таблетки под верхнюю губу! Она поймала на себе взгляд девушки, которая помогала ей накануне вечером. Девушка смотрела на нее немигающим взглядом, но за ее бесстрастным выражением лица пряталось предостережение.

— Воды, пожалуйста! — каркнула Ана.

Медсестра дала ей наперсток воды. На этот раз Ана отправила ее в рот и проглотила пилюли. Медсестра направилась дальше.

Как только все пациентки получили лекарства, ударил колокол. Медсестра и санитарки удалились. Девушки выбежали на холодный утренний воздух.

Ана с трудом поднялась на ноги. От малейшего движения болели мышцы, но ей срочно нужно было в туалет. Ей надо вызвать рвоту!

Согнувшись в три погибели и кутая плечи в одеяло, она проковыляла во двор. При виде очереди в туалет у нее оборвалось сердце. Очередь загибалась два раза: в ней стояло не меньше шестидесяти девушек. Очередь парней была короче, но это ничего не меняло.

Ана покосилась в другую сторону. У дальней стены слева, где куда-то уходили два прохода, присело, высоко задрав халаты, несколько девушек. Между ног у них лились струйки мочи. Держась ближе к стенам студии, Ана поплелась к проходам, собираясь нырнуть в левый проулок на то короткое время, которое ей потребуется для того, чтобы сунуть себе в горло два пальца.

Дойдя до края двора, она привалилась к стене и быстро осмотрелась, проверяя присутствие медсестер, санитарок или камер наблюдения. У нее в черепе нарастало давление. Она прижала ладони к вискам. Очень скоро лекарственные препараты всосутся через крохотные капилляры, и кровь перенесет их ей в мозг. Она набрала в грудь воздуха, отлепилась от стены и ринулась в проход.

— Стоп! — На середине движения крепкие руки поймали ее за плечи. — А ну-ка, спокойнее!

Этот голос был Ане хорошо знаком, пусть даже все остальное в этой девушке изменилось до неузнаваемости. Потрясенная Ана могла только растерянно моргать. Подросток с вытатуированной виноградной лозой втащила ее обратно на двор.

— С первого раза не понимаешь, а?

Ана прищурила свой наполовину видящий глаз, всматриваясь в тощую девицу. Черная челка зубцами спускалась на ее высокий лоб. Темные глаза были опушены длинными ресницами. На правой впалой щеке была родинка. Накануне Ана была слишком сильно накачана успокоительным и дезориентирована, чтобы узнать девушку с виноградной лозой. Сегодня при виде знакомых черт своей прежней лучшей подруги Ана мыслями унеслась в прошлое. Она вспомнила, как Тэмсин передразнивала их учительницу домоводства в тот день, когда Ану вызвали в директорский кабинет, вспомнила, как Тэмсин требовала, чтобы никто из их одноклассниц не дразнил Ану после того, как выяснилось, что у нее спящая Большая Тройка, вспомнила, как Тэмсин вкладывала всю душу в монолог Порции из «Венецианского купца» на школьном концерте, который они давали в десятом классе.

Ана с силой прикусила губу, пытаясь вернуться в настоящее. Кровь потекла ей в рот. Она не могла понять, узнала ли ее Тэмсин, несмотря на ссадины, подстриженные волосы и карие линзы, которые постепенно рассасывались и вскоре должны были исчезнуть окончательно.

Они стояли у дальней стены там, где их прекрасно было видно со двора. От едкого запаха блевотины и мочи, вкуса собственной крови и смятения у Аны закружилась голова.

— Снимай штаны и садись на корточки, как все остальные! — приказала Тэмсин. Ана послушалась. Ее бедра задрожали от нагрузки, грудь бурно вздымалась, но она никак не могла оторвать взгляда от татуировки. — Погоди… погоди…

Ана с трудом сдерживала позывы рвоты.

— Давай.

Возможно, Тэмсин имела в виду, что Ане можно сходить в туалет прямо здесь и сейчас, но Ана повернулась боком, и ее вырвало. Две таблетки сползли по кирпичной стене, покрытой коричневой жидкостью. В следующую секунду Тэмсин смыла рвоту водой из пластиковой бутылки. Жидкость стекла на землю, соединившись с мерзкого вида желтым ручейком, бежавшим вдоль стены. Почувствовав огромное облегчение, Ана опорожнила и мочевой пузырь.

— Не знаю, зачем надо надевать на новичков белые халаты и притворяться, будто они проводят первичное обследование, — сказала Тэмсин. — На следующий день все получают синий халат с цифрой. Не бывает, чтобы кого-то признали здоровым. Как можно доказать свою нормальность ненормальным?

Ана натянула трусы и встала. Чуть дальше в проулке шло какое-то движение. Неясно различимый паренек дергался туда и обратно, полускрытый другим пареньком, который стоял спиной ко двору, сгибаясь под каким-то большим весом. Ана попыталась расшифровать увиденное, но она все еще не опомнилась от встречи с Тэмсин. Она заметила кусок белой кожи. Потом — прядь длинных волос. Лишнюю руку.

Она чуть не задохнулась. Тяжелой ношей была девушка — почти потерявшая сознание девушка. А парни… они ее насиловали! Эта картина запечатлелась на сетчатке Аны, словно выжженная. Она вскинула руку, пытаясь не упасть. Ее обхватили за талию.

— Они…

Ей хотелось сказать Тэмсин о том, что она увидела в проходе, но у нее не получалось выговорить нужные слова.

Тэмсин оттащила ее от стены.

— Шевелись, — сказала она, отводя Ану к толпе, собравшейся у края меньшего двора. — Завтрак дают в порядке живой очереди.

Зазвонил колокол. Толпа подалась вперед. Увлекаемая общим движением, Ана позволила слезам ярости и отчаяния свободно течь по щекам. Она не знала, сколько этого безумия сможет выдержать. Как Тэмсин оказалась здесь, в «Трех мельницах»? Как Джаспер мог ее не узнать? Как парни могут творить подобное здесь, где девушки считаются пациентками? Предполагается, что девушки здесь в безопасности! У этого кошмара не было границ: он оказался таким же бездонным и черным, как межзвездное пространство.

После завтрака санитары загнали пациентов в громадную сводчатую комнату, обитую белым войлоком. Потолок перерезали три горизонтальные конструкционные балки. С балок свисали металлические штыри, на которых был закреплен десяток плоских экранов. Ана прошаркала к группе пациентов, собравшейся под одним из экранов, и обнаружила, что сопровождающий изображение звук становится слышен лишь с расстояния в полтора метра. В противном случае звук поглощали обитые стены, превращая его в тихое жужжание.

Длинное окно на уровне глаз шло вдоль левой стены старой репетиционной. Ана инстинктивно подошла к нему и выглянула наружу. Прямо под ним тянулась вымощенная булыжником улица. Прижавшись носом к стеклу, она смогла увидеть охраняемые ворота, через которые попала в больницу. Дэннард оказался прав. Внутри «Трех мельниц» реальный мир исчезал. Те голубые ворота с тем же успехом могли быть порталом, соединяющим два разных измерения.

Ана всматривалась в исхудавшие, нездоровые лица пареньков и девушек, входящих в комнату из столовой. Если Джаспер встал в очередь, чтобы принять утренний душ, он может появиться еще не скоро. Она отошла от окна, оказавшись в радиусе звука ближайшего экрана. Новостное сообщение постепенно пробилось в ее сознание.

— Достопочтенный доктор Питер Рид, — говорил ведущий, — государственный министр торговли и промышленности, бывший министр здравоохранения, был убит вчера вечером неподалеку от своего дома у южной границы Хэмпстедской общины.

Ана замерла и повернула голову к изображению министра, которому было явно за семьдесят.

— Смотрители разыскивают Коула Уинтера с целью получения показаний относительно этого убийства.

На экране возникла крупная фотография Коула, сделанная пару лет назад в полиции при аресте. Волосы длиной до плеч висели спутанными прядями. Из-за темной щетины его лицо казалось худым и зловещим.

Ана смотрела в его загнанные глаза. Ее руки бессильно повисли. Она почувствовала, что у нее от головы отхлынула кровь. Она стремительно скатывалась в неуправляемую панику.

— Коула Уинтера, — продолжил репортер, — ученика Ричарда Кокса, вдохновителя взрыва Тауэрского моста, произведенного в 2036 году, видели покидающим место преступления. У мистера Уинтера были личные связи с доктором Ридом. Следует считать его опасным. К нему не следует приближаться. Если вам что-то известно относительно места его пребывания, просьба сообщить об этом по «горячей» линии смотрителей.

Изображение на экране сменилось горой дымящихся развалин.

— Срыв мирных переговоров между США и Ближним Востоком привел к очередной ночи массированных бомбардировок восточного побережья Соединенных Штатов.

Ана не могла пошевелиться, не могла даже отвернуться от экрана. Слова репортера бессмысленно клубились вокруг нее.

— По оценкам, убито 20 тысяч человек, а еще 140 тысяч считаются пропавшими без вести. Это третий воздушный налет после срыва мирного урегулирования, произошедшего на прошлой неделе…

Она втянула в себя воздух.

«Найдутся люди, которые его укроют», — сказала она себе.

Насколько она может судить, Психи в Городе ненавидят смотрителей и не станут звонить по «горячей» линии. Коул просто где-нибудь спрячется, пока все не уляжется, а потом отправится к «просветителям». Когда она немного успокоилась, направление ее мыслей изменилось. Если его разыскивают все смотрители Лондона, он не сможет рисковать и возвращаться в комнату в Форест-хилл. Он там сегодня вечером не появится. Он не узнает, что ей не удалось выбраться из «Трех мельниц».

Она согнулась, зажимая голову коленями, и заставила себя дышать ровно. Ее лицо лихорадочно горело. Как ей отсюда выбраться?

Через несколько мгновений она проковыляла обратно к окну. Ей надо попытаться еще раз поговорить с Джаспером и заставить его вспомнить ее и себя, чтобы они вместе смогли придумать, что можно сделать.

Минуты ползли мучительно медленно, пока Ана дожидалась, когда он вернется с завтрака. Наконец, когда санитары уже разделили пациентов на группы, чтобы развести обратно по студиям, Джаспер появился. Увидев, что она направляется к нему, он поспешно наложил на себя отвращающее зло крестное знамение. Она поняла: какие бы решения ей ни предстояло принять — признаться психиатрам в том, кто она такая на самом деле или искать какой-то другой выход, — на Джаспера ей рассчитывать нельзя. Она осталась одна.