19
«Три мельницы»

Спустя несколько часов Ана внезапно проснулась и обнаружила, что чувство отрешенности исчезло, сменившись острой болью. Она скатилась с края кровати и прокралась к окну. В беспросветной темноте все казалось неподвижным.

На ней по-прежнему были надеты джинсы и одолженная Лайлой футболка. Она сунула ноги в туфли, натянула через голову коричневый свитер Коула и прихватила его дутую куртку. После этого зажгла свечу и на цыпочках прошла к двери.

Коридоры между их комнатой и ступеньками крыльца были выстывшими и зловещими. Она нащупала засовы и оставила обе двери приоткрытыми, чтобы можно было вернуться в дом. Когда она выскользнула в ночь, морозный воздух ожег ей горло.

Встав на крыльце, Ана устремила взгляд на звезды. Когда-то в Лондоне световое загрязнение было настолько сильным, что звезд нельзя было увидеть даже безоблачной ночью. А вот теперь сотни мерцающих серебристых огоньков усыпали небо.

По ее телу пробежала дрожь, и она крепко обхватила себя руками. Холод прогнал остатки ее прежнего отупения и безволия. Она села на ступеньки в форме полукруга и принялась растирать кисти рук.

Из дома до нее донеслось шарканье. Она обернулась на шум и увидела в дверях высокую фигуру Коула.

— Привет! — шепотом поздоровался он.

— Привет! — прошептала она в ответ.

Он подошел и сел рядом с ней.

— Не спится?

— Да, — ответила она. — Извини, я взяла твою куртку. Вернуть?

— Нет-нет… Оставь себе.

— Спасибо.

Ана туго обернула куртку вокруг талии и спрятала подбородок в воротник.

— Не хочешь поговорить о том, что случилось? — спросил он.

Тугой обруч, сжимавший ей голову, опустился ниже, захватив и плечи тоже. Она тихо кашлянула.

— Отец, — проговорила она, — внушил мне мысль, что союз с Джаспером Тореллом будет для меня единственным способом жить спокойно и счастливо, а потом он… он узнал, что Джаспер собирается разоблачить его нечестные исследования, и избавился от него. Засадил в психушку под чужим именем. А потом имел наглость пообещать мне, что, если я не буду дергаться, Джаспера нам вернут.

— Мне очень жаль.

— Все, что я думала, было неправдой. Все, что я ценила…

— Ты в этом не виновата.

— Я просто принимала на веру все, что мне говорили. После того как поняла, что случается, когда задаешь вопросы…

Она вспомнила то ужасное утро в кабинете директора школы, когда она впервые столкнулась с Коллегией. Ей казалось, что это было миллион лет тому назад. Как она жалела о том, что написала в Регистрационный отдел Гилдфорда запрос относительно свидетельства о смерти матери!

Коул вздохнул.

— Так все специально устроено, — сказал он. — Задавать вопросы опасно. Вместо этого у нас Коллегия, чудодейственная пилюля и бесконечный водопад новых отвлекающих моментов. В Городе все точно так же. Это как цирковой фокус. Наше внимание направляют в одну сторону, а тем временем ловкость рук прячет то, что происходит на самом деле.

Ана притянула коленки к груди и начала раскачиваться взад и вперед.

— И все эти годы я внимательно наблюдала за собой, с ужасом думая о том, когда, где или как я сорвусь. А теперь мне трудно поверить в то, что на самом деле со мной ничего такого нет.

Коул переплел свои пальцы и подышал на них.

— Ты не единственная, — проговорил он. — Смотри, сколько людей вокруг уверены в том, что больны. Большинство людей прислушиваются и питают доверие к тем, кто стоит у власти. Нас к этому приучают еще детьми, и мы не ждем, что нам будут лгать.

Ана шумно выдохнула, глядя, как облачко пара образуется у нее перед глазами.

— На следующий день после того, как моя мать сдалась и снова начала принимать бензидокс, — призналась она, — я проснулась очень рано утром с каким-то ужасным чувством.

У нее пересохло во рту. Она никогда никому все это не рассказывала. Многие годы воспоминание о случившемся было туманным и фрагментарным, зарытым глубоко под той ложью, которую она говорила Коллегии. Но при встрече с матерью Коула то утро вернулось к ней со всеми невыносимо болезненными подробностями.

— Я пошла искать мать, но в спальне ее не оказалось. Я прошла мимо отцовского кабинета и увидела, что из-под двери выбивается свет. Он всегда полночи читал и засыпал на диване. Я поискала мать внизу, а потом вышла из дома. Я услышала, что двигатель машины включен, и поэтому прошла по заросшему газону к сараю и остановилась рядом. Мой отец строго следил за расходом бензина. Когда он уезжал в Лондон на рабочую неделю, то в запасной машине оставлял бензина ровно столько, сколько хватило бы на то, чтобы в случае какой-то непредвиденной ситуации проехать километра три, до ближайших соседей. Вот почему работающий двигатель — это было не просто странно, это ощущалось как пугающее отклонение. И я почувствовала запах выхлопа. Он просачивался из-под двери. Я попыталась открыть створки, но не смогла. Я бегом вернулась в дом и позвала папу. Он велел девушке, которая в то время с нами жила, оставить меня в доме, пока он пойдет смотреть, что происходит. Я услышала, как он рубит дверь топором.

Из окна кухни я увидела, как он несет мою мать, с обвисшими руками и ногами, к своей машине, припаркованной у дома. Я вырвалась от девушки и бросилась к ним. Он положил маму на заднее сиденье и закрыл дверцу машины. Он сказал мне, что с ней все в порядке. «С ней произошел несчастный случай, Ариана. Не беспокойся. Я отвезу ее в больницу». Я больше никогда ее не видела, даже не попрощалась с ней.

Горе придавило Ану, словно ноющая боль, словно грипп.

Коул взял кисть ее руки и зажал между своими ладонями. Его руки были теплыми. Ей была приятна их чуть шершавая кожа: благодаря этому они казались надежными и сильными. Она почувствовала на себе его взгляд. Глядя сквозь темноту на его руки, она провела пальцем по его запястью.

У нее оформился план. Это был единственный вариант. Единственный путь, который был ей открыт.

— Мне нужно доказательство того, что Джаспер на самом деле госпитализирован в «Три мельницы» как Скотт Резерфорд, — сказала она. — Я собираюсь туда лечь. Если он там, я выясню, что он сделал с теми фактами об исследовании, и я его оттуда вытащу.

— Ничего более безумного я в жизни не слышал, — заявил Коул. Она почувствовала в его голосе недоверчивую улыбку. — К тому же у него никаких доказательств уже не будет. Если их не забрал твой отец, то его наверняка обыскали санитары.

— Джаспер знал, что за ним следят. Он мог спрятать диск.

— Послушай! — Коул крепче сжал ее руку. — Даже если ему удалось его спрятать, он находится на лечении уже почти неделю. У них есть способы вытягивать информацию.

— Мой отец не работает в «Трех мельницах». Он не смог бы вернуться туда и вмешаться в лечение Джаспера. Возможно, он решил: неважно, где именно Джаспер спрятал свой диск, не имеет значения. Потому что об этом знает только сам Джаспер, а кому он мог бы об этом рассказать? Кто ему поверил бы? — Излагая аргументы, Ана почувствовала, что ее уверенность в собственном плане растет. Ей стоит рискнуть и притвориться больной. — И потом, как еще нам узнать, действительно ли это Джаспер?

— Есть и другие способы. Кроме того, Джасперу явно не удалось выбраться из больницы, а как же ты собираешься сбежать?

— После госпитализации в течение суток положено провести стандартное обследование: беседа с одним из психиатров-стажеров и проверка нормальности психики в виде теста из ста вопросов. Если ты их прошел, тебя выписывают.

Коул убрал руку.

— А если нет, тебя оставляют на месяц принудительного лечения до следующего обследования.

— Я его пройду, — уверенно пообещала она.

— Их никто не проходит. Если ты слишком нормальный, то это тоже считают отклонением. Если с виду все в порядке, то, значит, болезнь скрыта глубоко, а это еще хуже.

— Я сдаю этот тест с пятнадцати лет, — сказала Ана. — Меня к нему подготовил отец. Я точно знаю, как именно надо отвечать. Я не могу его не пройти.

— Но кроме этого еще много чего может пойти не так. Риск слишком велик.

— А как насчет тебя? — она повернулась к Коулу. — Тот министр, которому ты помогаешь, владеет сведениями, которые подтверждают информацию Джаспера, так ведь? Чем-то таким, что доказывает: правительство и «Новастра» придумали этот план даже раньше, чем мой отец начал свои исследования. Что случится, если смотрители узнают про этого министра? Ты рискуешь не меньше, чем я. Я видела, как ты прощался со своей мамой.

Коул пристально взглянул на нее. Она опять смотрела на улицу. На противоположной стороне светодиодный уличный фонарь мягко высвечивал чугунную решетку какого-то парка.

— Ты еще не оправилась от шока, — проговорил он наконец.

Она покачала головой:

— Но ты согласен, что я со всем этим связана. И я должна разоблачить анализ на Чистоту.

— Но только не сев в психушку!

— А как тогда?

Коул сузил глаза. Его лицо напряглось.

— Что ты видел? — спросила она.

Он покачал головой:

— Не знаю, как объяснить.

— Постарайся.

Он отвернулся, словно ему было больно на нее смотреть.

— Я видел нас.

— И что мы делали?

— Целовались, — ответил он.

У Аны перевернулось сердце и до звона натянулись все нервы. Секунду ей казалось, что она расхохочется. Она стиснула пальцы и постаралась дышать ровно.

— То есть — там было и это тоже, — сказал Коул.

Она кивнула.

— Это была лучшая часть, — добавил он.

У нее затряслись руки. Она понятия не имела, как на это отвечать. Ей казалось, что сердце у нее сейчас начнет биться так сильно, что вырвется из груди. Она посмотрела на него и увидела на его лице широкую улыбку.

— Ты смеешься? — спросила она.

— Я никогда не стал бы смеяться над твоим поцелуем.

У нее загорелись щеки. Хорошо хоть, что он не может толком ее увидеть! Дрожа, она вскочила на ноги.

— Я никогда ни с кем по-настоящему не целовалась! — выпалила она и моментально пожалела, что не оставила эту информацию при себе.

«Идиотка!» — мысленно отругала она себя, поспешно возвращаясь в дом. В спальне она скинула туфли и улеглась рядом с Лайлой. Коул вернулся минуту спустя. Она услышала, как он вытягивается на кровати по другую сторону от Лайлы. Ей представилось, будто в темноте она видит его улыбку.

Больница «Три мельницы» раньше была частью строений приливных мельниц на острове, который тоже назывался «Три мельницы». Транспорт мог подъезжать к психушке по Шугар-хаус-лейн — длинной пустынной дороге в северной части. Пешеходы попадали туда по улице к западу от нее, которая была закрыта для проезда. За первым мостом, левее, ряд зданий из бурого песчаника доходил до ворот голубого цвета, сохранившихся с того времени, когда мельницы были переоборудованы в киностудию. Справа стояло красивое промышленное здание с часовой башней.

— В это же время завтра утром, — сказал Коул, взяв Ану за плечи и глядя ей прямо в глаза, — ты на подземке доедешь из «Бромли-бай-Боу» до «Уайтчепела». Там ты сядешь на поезд до станции «Форест-хилл». Вернешься прямо в эту комнату. Будешь меня ждать, пока я за тобой не приду. Комната оплачена.

Ана кивнула. Вот только каждый раз, когда она смотрела на Коула, то думала об их поцелуе.

Они стояли рядом с заколоченным продуктовым магазином «Теско» в конце длинной пешеходной улицы.

— Настоящее безумие! — Лайла произнесла эти слова в сотый раз.

— Если в больнице тебе не вернут деньги, перепрыгни через барьер и поезжай на метро без билета. Никто тебя не станет останавливать.

Может быть, он просто дразнил ее насчет того Взгляда?

— Ана, сосредоточься. То, что я тебе говорю, важно.

— Надо ехать на метро без билета, — послушно повторила она.

Ее сердце начало бешено колотиться, как только она представила себе, как будет перепрыгивать через барьер и ехать по Лондону в одиночку. Ей следовало бы думать о ночи в психушке, а не о Взгляде Коула или о поездке зайцем, но главная часть ее предприятия казалась ей слишком чуждой, отвлеченной, чтобы над ней размышлять.

— Лайла возвращается к «просветителям», — сказал Коул, — но я завтра вечером за тобой приду.

Ана отцепила свой интерфейс от серебряной цепочки, надетой на шею, и отдала его Коулу вместе со своим подлинным удостоверением личности.

— Если я не выберусь, — сказала она, — то прошу тебя отправить это моему отцу и сказать ему, где я.

Коул неуверенно взял ее удостоверение и интерфейс. Ана понимала, о чем он думает: если ее отец оказался способен отправить Джаспера в «Три мельницы», чтобы спасти свою репутацию, то, наверное, он вполне способен оставить там и Ану. Однако Ана была уверена, что Эшби Барбер не допустит, чтобы его дочь сгноили в психушке. Он за ней явится. Этого потребует хотя бы его гордость.

— Значит, увидимся завтра вечером, — проговорила она тоном, в котором явственно прозвучала ее неуверенность.

— Завтра вечером, — повторил Коул.

Он удерживал ее взгляд.

Ане безумно хотелось его обнять, но она только улыбнулась.

— И потом, — сказала она, — ты же видел будущее. А мы ведь не… ну, ты понимаешь.

Коул улыбнулся в ответ и, подняв руку, бережно прикоснулся кончиками пальцев к ежику у нее на затылке. Она закрыла глаза, стараясь запечатлеть это ощущение в памяти: легкое покалывание там, где соприкасается их кожа, ток, который возникает между ними, заставляя ее тело пылать.

Лайла тряхнула головой.

— Сумасшествие! — заявила она, поддевая ногой банку из-под газировки.

Отойдя, она стала рассматривать плакат на щите, закрывавшем витрину заколоченного «Теско».

— Мне хотелось бы понять, — тихо проговорила Ана, — откуда у тебя такая уверенность в том, что этот Взгляд — не обманка?

Руки Коула на секунду легли ей на плечи, скользнули вниз по ее рукам.

— А у тебя не бывает так, что ты просто в чем-то уверена? — спросил он.

Ана всмотрелась в его глаза. «Нет, — подумала она, — в общем-то не бывает». С тех самых пор, как ей сказали, что у нее Большая Тройка, она сомневалась во всем, и в первую очередь в себе.

— Но это же было так давно!

— Угу. Мне только-только исполнилось шестнадцать.

— Я почти не помню, что происходило до того, как мы переехали в Общину. Иногда мне кажется, что, если бы у меня не было фотографии, я не вспомнила бы, как выглядела моя мама. Почему ты считаешь, что я — именно та девушка?

Коул засунул руки в карман и глубоко вздохнул. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, пока Лайла не подошла и не встала между ними.

— Прошу учесть, — заявила Лайла, — если кто-то вообще меня слушает: по моему мнению, добровольная явка Аны в психушку — это очень неудачная идея.

Ана оторвала взгляд от Коула и тепло обняла Лайлу. С момента исчезновения Тэмсин она впервые добровольно выразила свою симпатию к кому-то на физическом уровне. Она тут же смущенно отстранилась, но Лайла крепче притянула ее к себе.

Разомкнув объятия, Ана в последний раз впитала в себя присутствие Коула, запоминая льдисто-синий цвет его глаз. А потом, имея при себе только поддельное удостоверение личности и сорок фунтов наличными, она с опущенной головой зашагала к «Трем мельницам».

Когда она шла по пешеходному мостику к часовой башне, у нее дрожали коленки. У ворот она остановилась. Охранник возник словно из-под земли.

— Тебе назначено? — спросил он.

Ана позволила своему страху выразиться в общей нервозности. Она заскребла ногтями кожу затылка.

— Э-э… меня направили из Центра психического мониторинга. — Она вспомнила подписи того врача, который госпитализировал пациента с неустановленной личностью в ту ночь, когда исчез Джаспер. Кажется, Каллен или, может, Колен. Сказали спросить доктора Каллена.

— Ты хочешь сказать — Гаддена, — сказал охранник.

— Ох!

Она кивнула и вжала голову в плечи.

Охранник попятился к последнему строению напротив часовой башни: видимо, когда-то тут жил какой-то начальник цеха или заводской чиновник. Он нырнул в дом и вновь возник в зарешеченном окне, держа у лица аппарат внутренней связи. Спустя несколько мгновений голубые ворота открылись. Ана поплелась внутрь. Пока ворота закрывались, она оглянулась и успела увидеть Коула и Лайлу. Они были так далеко, что их лиц она разглядеть уже не могла. Однако их фигуры застыли неподвижно, и она поняла, что они оба наблюдают за ней.

Оказавшись на территории «Трех мельниц», она побрела по вымощенной булыжником улице с железнодорожными рельсами в центре, тревожно ловя знаки, которые позволили бы ей понять, насколько тут все плохо. Справа от нее большой заасфальтированный участок, расчерченный поблекшими белыми линиями на прямоугольники, пустовал. Слева оказалось длинное утилитарное здание весьма неприветливого вида. Хорошо хоть, что у него были окна.

Она проследовала за стрелками, нарисованными на земле, быстро проковыляла по ступенькам в приемную и с нервным и запыхавшимся видом вошла, решив, что в данных обстоятельствах это даже кстати. Какая-то дама посмотрела на нее из-за круглого стола и кивком указала на один из придвинутых к стене стульев. Как только Ана села, пришел мужчина в длинном врачебном халате.

— Доброе утро, — сказал он. — Я доктор Дэннард. Боюсь, что доктора Гаддена сегодня нет.

Он протянул Ане руку для рукопожатия.

— Эмили, — представилась Ана именем, которое ей подобрал знакомый Нэта.

— Можно?

Он протянул руку и снял с нее цепочку, к которой теперь было подвешено ее поддельное удостоверение личности. Его бесцеремонность заставила ее насторожиться.

— Милая цепочка, — отметил он. — Иди за мной.

Дверь распознала их приближение и с шорохом разъехалась. Ана прошла за врачом по ярко освещенному коридору. Доктор Дэннард открыл вторую по порядку дверь и шагнул в сторону, пропуская Ану перед собой. Она прошаркала в комнату. Спазмы у нее в животе грозились выйти из-под контроля.

Он жестом пригласил ее сесть в низкое кресло перед деревянным столом — на место, предназначенное для пациентов. После этого он устроился на рабочем кресле с высокой кожаной спинкой напротив нее и ввел стержень ее удостоверения в планшет своего интерфейса.

— Ты покрасила волосы, — сказал он.

У Аны от страха сжалось сердце. Неужели он ее узнал?

— Ты подстриглась под мальчишку и перекрасилась, потому что не хочешь, чтобы тебя считали хорошенькой.

Она успокоилась, поняв, что это — часть ритуала «проницательной» оценки. Похоже, доктор Дэннард с удовольствием взял весь разговор на себя, так что она не дала себе труд отвечать.

— Парень есть? — осведомился он.

— Не то чтобы да, — ответила она.

— Бросил тебя, верно? — Он кивнул, соглашаясь с самим собой. — Заниженная самооценка. И еще нервничаешь, да?

Это опять не было вопросом. Он открыл верхний ящик своего стола и вытащил какие-то бумаги.

— Тебе нужен отдых, — проговорил он, складывая руки перед собой поверх бумаг. — Нужно какое-то время на то, чтобы расслабиться, успокоиться. Позволить другим заботиться о тебе.

Похоже, по его мнению, пребывание в психушке можно сравнить с роскошным отдыхом на курорте.

— Хочешь забыть обо всех стрессах и проблемах, которые останутся за стенами?

Его глаза горели. Он произнес слова «за стенами» с оттенком отвращения и при этом взмахнул рукой так, словно отгонял реальность прочь. Ана кивнула, пытаясь понять, действительно ли здесь могут так легко отмахнуться от внешнего мира.

— Отлично! — сказал он.

Он встал, ударившись животом о крышку стола, и вышел из кабинета. Ана задумалась о том, что было бы, если бы она ушла прямо сейчас: выпустил бы охранник ее за ворота? Дэннард был явно не в себе. Психические заболевания он распознал, разглядывая стрижку девушки! Он не может быть нормальным.

Он вернулся в сопровождении второго, более молодого врача, у которого был раздраженный вид.

— Ее бросил парень, — заявил Дэннард вместо традиционного представления, — и она не слишком хорошо это восприняла. Так?

— Суицидальные настроения? — рявкнул его коллега.

— Нет, — ответила Ана.

Ей определенно не хотелось получить в своей истории болезни такую запись.

— Проблемы с самооценкой, — продолжил Дэннард. — И нервозность.

Он подался к своему коллеге и произнес что-то, чего Ана не расслышала. Наверное, делился впечатлением от ее прически.

— Хорошо, — сказал второй врач.

Он шагнул к столу, взял бланк и нацарапал в поле «предварительный диагноз при поступлении» нечто неразборчивое. Поставив внизу подпись, он поспешно ушел.

Она в больнице!

Теперь она по-настоящему осознала, почему отец заставил ее выучить ответы на тест наизусть, заставил поклясться, что она никогда не станет импровизировать или пытаться отвечать на вопросы Коллегии правдиво.

Дэннард откинулся на спинку кресла. Блеснув горящими зрачками своих маленьких глазок, он подписал бланки.

— Ну, вот и все, — сказал он, вручая ей ручку, — тебе просто надо подписаться вот тут. — Ана взяла «Бик». У нее дрожала рука. — Если не можешь писать, — добавил он, — просто поставь крестик.

— А когда будет полное обследование?

Бусинки глаз на крупной голове Дэннарда моргнули.

— Так ты уже бывала в Центре психиатрической реабилитации? Этого по твоему удостоверению не видно. Несколько лет назад, да? Ну, теперь ты в надежных руках!

— Я слышала, есть какой-то большой тест. Сто вопросов.

— А, ну да, этот. Можешь не беспокоиться. А теперь оставь свою подпись на бланке, и я скажу, чтобы за тобой пришли.

Он взялся за телефон.

Пальцы Аны застыла над местом, где нужно было поставить подпись. Она приставила ручку к листку бумаги, но не шевельнула рукой.

Дэннард закончил разговор. Бряканье трубки заставило ее вздрогнуть. Она с силой провела ручкой, ставя косой крест.

— Вот и хорошо, — сказал он.

Достав портативный сканер, он ввел документ в свой интерфейс. Ана подумала, что, возможно, по закону в больнице положено иметь бумажные копии всех документов — на тот случай, если из-за вируса или отключения электричества больничная система рухнет.

Она старалась сидеть неподвижно. Страх паучьими лапками полз по ее коже.

Явились две женщины с креслом-каталкой. На той, что его везла, были просторные зеленые брюки и простая зеленая куртка. Широкий неровный шрам шел от угла ее рта к подбородку. На поясе у нее висела дубинка. На другой женщине поверх обычной одежды был застегнут недлинный голубой халат.

— Доброе утро, доктор Дэннард! — громко поздоровались они.

Он ответил им кивком, а потом сделал вид, будто очень занят какими-то бумагами. Ане показалось, будто он пытается от них спрятаться.

— Садись! — приказала санитарка.

Ана поспешно подошла к креслу.

— Закатай рукав, — потребовала медсестра, извлекая из кармана халата коробочку со шприцем. Подняв его, она выпустила из иглы немного прозрачной жидкости.

Спазмы у Аны в животе превратились в жесткий кулак. «Наверное, это просто успокоительное», — сказала она себе. Но кто знает, стерилизуют ли они иголки как следует.

— Я, э-э… — она нервно сглотнула, — я…

Санитарка потянулась за дубинкой.

— Ты у нас бунтарка? — поинтересовалась она.

Ана качнула головой, закатала рукав и протянула руку.