Книга: Взгляд
Назад: 15 Ложь
Дальше: 17 Разоблачения

16
Бензидокс

Много часов спустя Ана проснулась в кубрике. Она сильно проголодалась — и, похоже, кроме нее на «Энкиду» никого не было. На камбузе она нашла кусок хлеба, оставшийся после вечерней трапезы. В холодильнике и шкафчиках оказалось пусто. Она съела чуть зачерствевший багет, а потом приняла душ. Снова надев джинсы и шоколадно-коричневый свитер Коула, она вылезла на палубу и с изумлением обнаружила, что они снова пришвартованы недалеко от Камденского рынка. На другом берегу канала были видны лотки, вокруг которых бурлила толпа: люди присматривались, покупали, продавали. До нее донеслась восточная музыка и далекий ритм какого-то электронного инструмента.
Она вернулась в кубрик и стала искать ключ, чтобы запереть люк в рубке. Она решила выйти на берег и купить себе поздний завтрак, а потом — теплое пальто.
— Привет! — крикнула запыхавшаяся Лайла. Она с шумом спустилась по трапу, неся коробку с пиццей. Ее интерфейс проецировал мультяшных гремлинов. Они разрывали картонную коробку и с чавканьем пожирали пиццу. — Коул предупредил, что ты поздно проснешься, но я боялась тебя не застать. Я принесла ленч!
Ана взяла теплую коробку, и гремлины исчезли. Когда Лайла спрыгнула с последней ступеньки, коробка снова ожила и заиграла веселый мотивчик. Лайла свела у груди два пальца щепоткой, и это движение отключило звук интерфейса.
— Я как раз собиралась уходить, но не нашла ключа от люка, — сказала Ана.
— А! Об этом можешь не беспокоиться. Нас тут знают. — Она подошла к полке и выудила ключ из керамической вазочки в форме совы. — Вообще он здесь, — сказала она, — на будущее.
— По правде говоря, — призналась Ана, — я собиралась поговорить с тобой об этом. Э-э… Как ты считаешь, когда мне надо будет найти себе другое жилье? У меня сложилось впечатление, что тот, кто обычно спит в каюте, должен скоро вернуться.
Лайла рассмеялась.
— А ты не знаешь? — спросила она.
— Не знаю чего?
— Это же каюта Коула. «Энкиду» — его баржа.
— О! — Смутившись и растерявшись, Ана повернулась, чтобы взять стаканы с сушилки рядом с мойкой. — Да, я знала, что это его баржа, но вроде как решила, что они с Рэйчел — пара. Он ничего не сказал насчет постели. Я даже не поняла. Наверное, тогда мне лучше поискать ту молодежную гостиницу… Как она называется? Кажется, на Гринленд-роуд…
— Ни за что! — заявила Лайла.
— Но я же не могу…
— Еще как можешь! Коул будет спать в кубрике на диване.
Ана поежилась. Вчера вечером Коул не только освободил для нее свою каюту: своей игрой она помешала ему лечь на диване. Ей было неловко соглашаться на такое. Она решила, что раз Коул и Рэйчел живут на одной барже, значит они — пара. Мысль о том, что Коул может оказаться свободным, почему-то ее беспокоила.
Лайла плюхнула картонную коробку на кухонный стол и сорвала с нее крышку.
— Вы из-за чего-то поругались? — спросила она.
От пиццы исходил острый запах томатного соуса и консервированных шампиньонов. У Аны забурчало в животе. В Общине никто не ел такие продукты, особенно девушки ее лет, которым надо было думать о цвете своего лица и здоровье своего организма, которому вскоре предстояло вынашивать детей.
— Поругались? — переспросила Ана.
Лайла вынула кусок пиццы и, переложив на тарелку, подала Ане. Ана неуверенно потрогала его.
— Ну, может, это он волнуется насчет завтрашнего вечера, — сказала Лайла.
— А что будет завтра вечером?
— Ну, раз он больше не под арестом, то снова начнет помогать одному Чистому из Общины перебраться к «просветителям». Этот тип хочет исчезнуть.
Ане вспомнились те трое Чистых служащих «Новастры», которые якобы были похищены.
— А почему он хочет исчезнуть?
Лайла пожала плечами, запихивая в рот пиццу.
— Он министр. И у него есть какая-то древняя запись, которая доказывает, что «Новастра», правительство и председатель Коллегии придумали все это дело с Чистыми еще до того, как тот нобелевский лауреат открыл генетическую метку шизофрении. Ты знаешь, что такое Взгляд?
При упоминании об отце Ана покраснела, но, похоже, Лайла этого не заметила.
— Э-э… это когда смотрят на что-то?
— Нет, я имею в виду «Просвещенный взгляд».
— Это то «Просвещение», в котором Коул состоит?
Лайла кивнула, жуя пиццу.
— Но это совсем не то, что ты думаешь.
— Я уже не знаю, что и думать.
— Ну, для начала и это уже хорошо, — с улыбкой сказала Лайла. — Сначала проект «Просвещение» был просто одним из временных лагерей, устроенных правительством после катастрофы с жильем. Но вот только летом по нему прокатился вирус. Журналисты чересчур раздули проблему, и в результате правительство устроило для лагеря шестимесячный карантин. Правительство позаботилось о том, чтобы стены были непреодолимыми. В лагерь никого не впускали, из него никого не выпускали. В итоге спустя девять месяцев лагерь признали полностью здоровым, и правительство объявило, что всех переселят на север. Многие жители лагеря захотели остаться. Начались массовые протесты и так далее, и тому подобное, и в конце концов правительство отступилось и оставило всех в покое. Тебе что-то из этого не кажется знакомым?
Ана покачала головой.
— Ну вот, лагерь работал над тем, чтобы полностью себя обеспечивать. Животные, посевы, собственные энергетические установки для электричества и артезианские скважины. Спустя несколько лет, когда туда приехали документалисты, чтобы снять ролик о последствиях, то оказалось, что жители лагеря ведут идиллическую жизнь по сравнению с безумным хаосом Города. Это все было до референдума по вопросу о генетическом отделении Чистых. В средствах массовой информации лагерь назвали «Проект „Просвещение“». Многое из того, что защищали живущие там люди, шло вразрез с действиями политиков. Когда голос сторонников проекта стал громче и начал политизироваться, официального представителя проекта, Ричарда Кокса, стали обвинять и поносить. Попытались представить дело так, будто он — шарлатан, антиобщественный тип и стремится только к власти.
— Ричард Кокс — это же террорист, устроивший взрыв?
— Если верить тому, что тебе хочет внушить правительство. Он был невиновен. Короче, журналисты разузнали прошлое Ричарда Кокса — что он был биржевым трейдером, что потерял миллионы, бросил жену и детей, — и у него чуть снова не случился нервный срыв. Но тут в лагере появился этот шаман, Нганасан. Взялся неизвестно откуда. То есть речь не о том, что он просто перелез через стену, — к этому времени границы страны уже строго охранялись. Нельзя было просто пересечь их, чтобы отправиться куда-то на отдых или приехать в страну навестить родственников, с которыми ты давно не виделся. И к тому же этот тип явился из Сибири!
Ана поставила на стол свою тарелку с пиццей и скрестила руки на груди. Может, «Просвещение» и не настолько опасно, как это изображают журналисты, но там явно происходит что-то странное.
— Короче, этот шаман умел выходить в духовную сферу. Он излечил Ричарда и показал ему, что есть такой мальчик, о котором Ричард заботится и который, вероятно, может стать частью какого-то очень важного события. Только надо, чтобы Ричард и дальше защищал этого мальчика и оберегал от бед.
— И предполагается, что Коул — именно этот мальчик.
— Ты сама это сказала.
Ана прикусила щеку, досадуя на то, что поспешила прийти к тому выводу, который ей так явно пыталась навязать Лайла.
— Ладно, и что такое тогда этот «Просвещенный взгляд»? — спросила она.
— Это мимолетное видение вероятного будущего.
— А, так лидеры «Просвещения» действительно говорят, будто видят будущее!
«Если они несут такое, то неудивительно, что у них столь странная репутация».
Лайла откинулась на спинку стула.
— Проблема Взгляда в том, — объяснила она, — что он раздроблен. Как будто смотришь в расколотое зеркало, где не хватает кусков.
— По-моему, это мало чем отличается от всех остальных верований, — сказала Ана. — Ты просто должен верить в то, о чем тебе говорят. Тебе ведь не случалось испытать Взгляд?
— Мне — нет, — ответила Лайла.
У Аны по спине пробежали мурашки. То, что она подразумевала, было ясно — и стало настоящим вызовом. Ана прищурилась.
— А Коулу — да! — проговорила она.
И это не было вопросом.
Лайла кивнула.
— Коул видел будущее?.. Как?
— Ну, шаман сумел помочь ему выйти в духовный мир, явившись ему во сне и показав дверь. Когда Коул шагнул за эту дверь, то словно вошел в будущее. В такую же реальность, как та, где мы с тобой здесь сидим.
— Разве ты не говорила, что оно раздроблено?
— Ну, представь себе, будто ты лежишь в своей постели девять лет назад — и вдруг обнаруживаешь себя здесь и сейчас. Ты ничего не будешь знать о том, что происходило для того, чтобы ты сюда попала. Так что ты как будто получаешь кусок мозаики, но понятия не имеешь, как она складывается.
— Это Коул тебе так рассказал?
— Нет. Коул об этом не говорит. Мне рассказывал Ричард.
— Террорист, устроивший взрыв?
— И почему это мне кажется, что ты ходишь по кругу?
— Может, мы попали в петлю времени?
— Ха-ха.
Потолок загудел, как будто кто-то прыгнул на баржу.
— Мне пора возвращаться к лотку, — сказала Лайла. — Если не доешь пиццу, уберешь ее в холодильник?
— Конечно.
— Ладно. Пока-пока.
Она выскочила из кухни в кубрик и подождала у трапа, пока по нему спускался Коул.
— Привет, братец!
Ана встала из-за стола и робко провела рукой по коротким волосам, еще не просохшим после душа. В присутствии Коула она и без того чувствовала себя очень неловко, так он к тому же оказался вроде как провидцем!
«Ты же не веришь этому рассказу!» — напомнила она себе. Психоз мистического опыта — это всего лишь временное нарушение восприятия, которое человек приписывал каким-то высшим силам. Проще говоря, это была галлюцинация.
Только вот теперь все уже не казалось ей простым и ясным.
Коул пронесся по кубрику, словно на гребне волны свежего воздуха и жизнерадостности. Плюхнув на кухонный стол бумажный пакет, он отодвинул коробку с пиццей в сторону.
— Ты ела? — спросил он, выдвигая кухонную доску.
— Лайла принесла пиццу, но вообще-то нет.
Присущий ему запах — лета, стирального порошка и чего-то пряного вроде корицы — обволакивал ее. Ей едва удалось подавить желание шагнуть ближе и жадно принюхаться. Застыв с прижатыми к бокам руками, она вдруг поняла, что он еще не смотрел на нее.
— Собираюсь делать коктейль. Какой хочешь: яблоко с бананом или апельсин с лимоном?
— Яблочно-банановый — это здорово. Спасибо.
Он закатал до локтя рукава свитера, и ей стало видно, как сокращаются мышцы у него на предплечьях. Достал из пакета фрукты и разрезал яблоко на восьмушки. Переложив фрукты в блендер, начал готовить напиток…
— Я… э-э… — Ане пришлось кричать, чтобы он ее услышал. — Я прошу прощения за вчерашнее!
Он отключил ток, и в неожиданной тишине ее голос неестественно срезонировал. Его взгляд наконец-то жадно скользнул по ней. Ей было одновременно приятно и неловко. В этом взгляде было нечто такое, чего она не могла понять.
— Я не догадалась, что ночую в твоей каюте, — добавила она, — и что, не ложась, я оставила тебя без пристанища.
— А, это!
Он пожал плечами и снова включил блендер.
Ей было бы интересно узнать, где он в итоге ночевал. С Рэйчел? Лайла сказала, что они — не пара, но Ана знала, что в Городе все не так строго, как в Общинах. В Общине все было белым или черным. Здесь романтические отношения могли иметь все оттенки серого: они были полны неуверенности, необязательности, нарушенных обещаний.
Краем глаза Ана наблюдала за Коулом, гадая, что им движет, что за ужасные вещи заставили его убежать из приюта и искать убежища у «просветителей».
Он наконец выключил блендер, и они снова смогли разговаривать.
— Где ты научился играть на фортепьяно? — спросила она.
— В приюте. — Коул разлил напиток в два стакана. — Там был старый инструмент. Мне нечего было делать, ни у кого из ребят не было интерфейсов или планшетов или еще чего-то, на чем можно было бы включать музыку. Так что если я слышал что-нибудь по радио или на улице, то шел и пробовал подобрать ноты. К тому времени, как я оттуда сбежал, я уже мог немного играть, а потом Ричард купил мне пианино.
Он махнул рукой в сторону кубрика.
Ана потерла рукой занывшую грудь. Сама она много лет брала уроки. Последний год ее обучал один из самых талантливых педагогов, и все-таки она оставалась простой подражательницей. Она не могла даже дать новую интерпретацию пьесы, не говоря уже о том, чтобы что-то сочинить. Она просто копировала своих предшественников.
— И сколько у тебя оригинальных вещей? — поинтересовалась она.
Коул пожал плечами.
— Понятия не имею, — ответил он. — Наверное, от десяти до пятнадцати часов. Держи. — Он подал ей стакан, а потом вынул из заднего кармана туго свернутую бумагу и расправил ее на кухонном столе. — Вот список поступивших в психушки в ночь после концерта.
В этот момент Ана еще переваривала невероятный факт: то, что у Коула валяются оригинальные сочинения на десять или даже пятнадцать часов исполнения — и потому не сразу справилась с переменой темы разговора.
— Психушки?
— Сумасшедшие дома… Вероятно, он в одном из них.
Она замолчала. Только вчера вечером она обвинила Коула в похищении Джаспера — и вот сейчас он помогает ей его найти!
— Спасибо, — наконец выдавила она из себя.
Она медленно выпила коктейль, заставляя себя сосредоточиться на восприятии его вкуса и аромата и не глядеть на Коула, а потом стала просматривать списки.
— Здесь все психушки в радиусе ста пятидесяти километров от Лондона — допустимое расстояние, если ехать на машине, — пояснил Коул. — Но я считаю, что лучше начать ближе к месту. Я уже все посмотрел и решил, что вот это — два самых вероятных варианта. — Он указал на два обведенных имени. — Оба зарегистрированы как люди с неустановленной личностью в ночь после концерта.
Ана прочла названия. Больница Святого Иосифа в Патни и «Три мельницы» в Ист-Энде.
— Если нам удастся установить точное время госпитализации, — добавил Коул, — то, учтя время на дорогу и вероятность того, что похититель Джаспера отвез его прямо туда, мы могли бы определить, где именно его держат.
Его музыка, его видение, а теперь еще и это! Ана была обескуражена.
— Спасибо. Я…
Коул кивнул и посмотрел на часы.
— Мне пора идти, — сказал он, одним глотком приканчивая свой коктейль.
— Идти?
— Я ненадолго.
Он взял со стола ключи.
— Я могла бы тебе помочь.
Его ярко-синие глаза буквально впились в нее. На секунду она забыла, кто она такая. Или, точнее, она перестала чувствовать себя тем же человеком, которым была всего неделю назад.
— Помочь мне в чем?
— В чем-то. Я не стану мешать.
Она сунула руки в задние карманы джинсов.
Коул прикусил губу. Его взгляд стал оценивающим.
— Ладно, — согласился он наконец.
У нее заколотилось сердце. Возможно, следовало бы держаться подальше от него, но она не желала прислушиваться к голосу разума. У нее возникло странное чувство, инстинктивное, но совершенно ясное: если она с этого момента будет рядом с Коулом, все наладится.
* * *
На потрепанной «Ямахе» Коула они доехали до Арки и припарковались на пешеходной улочке, по обе стороны которой громоздились высотные лабиринты муниципальных многоквартирных домов. Ана поднялась следом за Коулом по вонючей лестнице, которая привела их в длинный коридор с бесчисленными синими дверями. Через пару минут по висячему переходу они прошли в другой коридор.
Коул постучал в дверь, где на порядком облупившейся краске была закреплена серебристая цифра «восемь» и оставался белый след на том месте, с которого отвалилась еще одна цифра. Им пришлось довольно долго ждать, а потом дверь открыла крупная женщина в спортивном костюме. Пробурчав невнятное приветствие, она отступила, впуская их в квартиру. С того момента, как они вошли, она безостановочно чесала опухшее лицо. На ее облысевшей голове беспорядочно росли клочья волос, а ее блекло-голубые глаза были туманными и остекленевшими.
Испытывая отвращение к давящей тесноте и застоявшемуся воздуху, Ана проследовала за Коулом в полумрак. В узкую кухню надо было идти по краю гостиной, которая располагалась справа. Слева мерцал древний телевизор, у которого даже экран был не плоский. Прямо перед ними рядом с кухонной дверью еще одна дверь вела в глубину квартиры. Все занавески, насколько разглядела Ана, были задернуты.
Женщина прошаркала на кухню, поставила чайник, немного потопталась на месте, потом вернулась в гостиную, где у телевизора замерла Ана, и села на диван. Коул, зашедший следом за хозяйкой на кухню, открыл небольшое окошко, выпуская спертый воздух. После этого он снял с плеч свой черный рюкзак и принялся выкладывать макароны, рис, консервированные фрукты и овощи. Он ничего никуда не убирал, оставив все на буфете, и только смахнул пустые банки из-под тушеной фасоли и емкости из-под супа в пластиковый пакет.
Потом вернулся в гостиную и заглянул под одну из задвинутых занавесок. С выходившего на улицу окна он отодрал наклейку «Присмотра за соседями» и приложил ее к куску какой-то ткани, которую достал из кармана куртки. Снова засунув ткань в карман, он осмотрелся, словно проверяя, не забыл ли чего.
Почувствовав, что они сейчас уйдут, Ана облегченно вздохнула и незаметно двинулась к двери.
Однако Коул выключил телевизор и присел на корточки рядом с женщиной, взяв ее за обе руки.
— У тебя есть еда на ближайшие четыре дня, — сказал он, стараясь добиться внимания женщины. Спустя несколько секунд та кивнула. Коул включил свой интерфейс и подставил под проекцию кусок белого пластика. — Смотри, — сказал он, — вот Рафферти, ему скоро исполнится пять.
Женщина снова кивнула. Ее взгляд скользнул по лицу Коула. Он переключил проекцию на следующее изображение.
— Симона через три месяца родит. Смотри, какой у нее большой живот.
— Они придут? — спросила женщина.
— Нэт постарается прийти со всей семьей, когда малыш родится.
— Ладно, — сказала она.
Коул кивнул и встал.
— Я скоро вернусь.
Наклонившись, он поцеловал женщину в щеку. А потом, спустя мгновение, он обхватил ее руками и уткнулся лицом ей в плечо. Она пассивно ждала, пока он попрощается.
В тот момент, когда Коул обнял женщину — свою мать, — Ана вдруг поняла: он думает, что может больше ее не увидеть. Это предприятие, помощь желающему исчезнуть министру, было, по-видимому, крайне опасным.
Они ушли из квартиры, захлопнув за собой дверь, и немного постояли в коридоре с кирпичными стенами, словно оба задохнулись от удара под дых.
— Твоя мама? — спросила Ана.
— Угу. Это бензидокс. Она сидит на нем уже давно.
Бендизокс. Это «чудо-лекарство» появилось на рынке лет пятнадцать назад. Оно якобы оттягивало момент проявления всех поддающихся диагностике психических заболеваний и замедляло развитие Большой Тройки. Бензидокс был таким действенным и имел столь широкий спектр применения, что его принимали чаще, чем все остальные лекарственные препараты и антидепрессанты вместе взятые. А сейчас «Новастра» вела переговоры о миллиардном соглашении с правительством, по которому специальным «Детским бензидоксом» бесплатно обеспечивались бы все лица со скрытой и активной формой Большой Тройки моложе восемнадцати лет.
— Она показалась мне…
Ане хотелось сказать «безучастной», но побоялась обидеть Коула.
— У этого лекарства пик действия от четырех до шести лет, — объяснил он, — а после этого разум часто распадается настолько стремительно, что это похоже на коллапс. Еще вчера она была здесь, а на следующий день ее не стало.
Ану вдруг посетило яркое воспоминание. Зеленая дверь сарая. Автомобильный выхлоп, отравляющий чистый воздух. Неопрятные утренние волосы колтунами свисают ей на лицо. Жидкая грязь пропитывает ее пижамные штаны. Тихое урчанье мотора. Ее сердце больно стучит в ребра.
Ана ахнула и сложилась пополам. Ее руки беспомощно задергались, ища нишу. Едва она успела до нее добраться, как ее бурно вырвало. Ей в лицо ударила вонь мочи и блевотины, вызвав новый приступ тошноты. У нее жгло горло, голова пульсировала болью. Дрожащими пальцами она вытерла уголок рта и на нетвердых ногах вернулась обратно на дневной свет.
В узком коридоре Коул устремил на нее потемневший от тревоги взгляд.
— Что случилось? — спросил он.
— Я… — Ана тряхнула головой и прижала кулак к сердцу, опасаясь нового приступа острой боли. — Моя мать… — с трудом выдавила она. Глаза у нее наполнились слезами. Они покатились по ее щекам. Она вытерла их рукавом, но на их место моментально вытекли новые. — Моя мать была на бензидоксе. Теперь я вспомнила. Она не хотела его принимать. Говорила, что чувствует себя из-за него, как нежить. Но мой отец… он настаивал. Он… — У нее прервался голос. Как она могла все это забыть? — Он подмешивал лекарство ей в еду. Тогда она стала голодать. Несколько дней не ела. Я пыталась тайком приносить ей еду с кухни, но отец запер кухню на ключ и вместо того, чтобы уехать в Лондон, целую неделю работал дома. Дня через четыре она пришла и села с нами обедать. Он был доволен. Он поставил ей отдельную тарелку и смотрел, как она все съедает.
Ане было трудно дышать. Коул шагнул к ней и бережно обнял за плечи. Она прижалась к нему. Он погладил ладонью ежик волос у нее на затылке. Из самой глубины ее груди поднимались мощные рыдания. Они вырывались неудержимыми спазмами. Однако, несмотря на боль, Ане казалось, что она наконец-то свободна.
Назад: 15 Ложь
Дальше: 17 Разоблачения