33. Тобиас
— Смотрите, кто у нас, — ерничает Питер. — Предатель пришел.
На его кровати и прямо на полу разбросаны географические карты. Они белые, бледно-голубые и зеленые. Они притягивают мой взгляд. На каждой из них Питер нарисовал неровный кружок вокруг нашего города — Чикаго. Он отметил единственное место, где до сих пор побывал. Я смотрю на круги, пока они не превращаются в моей голове в красные пятна, похожие на капли крови. Не выдерживаю и отворачиваюсь. Значит, и я такой же маленький в этом мире.
— Если ты думаешь, что достиг небывалых моральных высот, по сравнению со мной, то сильно ошибаешься, — холодно говорю я Питеру. — Зачем тебе карты?
— У меня возникли проблемы с восприятием действительности, — фыркает он. — Люди из Бюро помогают мне узнать обо всем побольше. Океаны, планеты, звезды…
Несмотря на его небрежный тон и судя по безумной мазне, мне ясно, что у него не обычный интерес, а настоящая одержимость. Я его понимаю — я сам был точно так же одержим своими страхами, без конца пытаясь их преодолеть.
— И как? Помогает? — спрашиваю я.
А ведь прежде я никогда не трепался с Питером просто так. Раньше мы лишь орали друг на друга. Наверное, он не заслуживал такого отношения, но факт в том, что я действительно ничего о нем не знаю. Я с трудом вспоминаю его фамилию. Хейс. Питер Хейс.
— Вроде бы, — хмыкает он и берет одну из самых больших карт.
На ней изображен земной шар, похожий на круто замешанное тесто. Я разглядываю ее, и начинаю потихоньку разбираться в том, что вижу. Синим цветом изображены водные пространства, тогда как суша — разноцветная. В одном месте на суше поставлена красная точка. Питер тыкает в нее пальцем:
— Крошечный кружок покрывает все места, в которых мы с тобой когда-либо были. Ты мог бы уничтожить этот микроскопический участок земли, утопить его в океане, и никто ничего не заметит.
— Ты прав. Ну и что? — и я чувствую, как боязнь собственной ничтожности снова просыпается во мне.
— Как ну и что? — восклицает он. — Какое тогда имеет значение все, что я когда-нибудь говорил или делал? Да никакого.
— Нет, — возражаю я. — Неважно, что земля заполнена множеством людей. Мы очень разные, и поэтому то, что вносит каждый из нас, неповторимо.
Он отрицательно мотает головой. Мне становится любопытно, не пытается ли он подобным образом убедить самого себя, что те гадости, которые он совершил, на самом деле не имеют значения. Похоже, гигантские размеры планеты приводят его в восхищение. Он запросто может затеряться и не нести ответственности за свои поступки.
Он наклоняется, чтобы развязать шнурки.
— А твои фанаты подвергли тебя остракизму?
— Ничего подобного, — говорю я автоматически, но затем природная честность берет верх. — Возможно. Только они не мои фанаты.
— Ладно тебе. Они исповедуют культ Четырех.
— Ревнуешь? — не могу удержаться от смеха. — Хочешь основать свой собственный культ психопата?
— Если бы я был психопатом, то давно бы убил тебя, пока ты спишь, — он корчит жуткую рожу.
— И, наверняка, добавил бы мои глазные яблоки к своей коллекции?
Мы с Питером хохочем. Что со мной? Я шучу и праздно болтаю с человеком, выколовшим глаз Эдварду и пытавшимся убить мою подругу. Если я могу ее теперь так называть. С другой стороны, он тот, кто помог нам закончить симуляцию атаки и опять-таки спас Трис от смерти. Может, мне лучше вообще забыть о прошлом и начать все с начала?
— Не хочешь присоединиться к нашей маленькой группе? Правда, нас люто ненавидят остальные, — заявляет Питер. — Пока мы с Калебом являемся единственными ее членами. Но, учитывая, как легко можно стать врагом этой девчонки, уверен, наши ряды будут расти день ото дня.
— Конечно, — зло отвечаю я, — и поэтому ее надо было убить?
Мое сердце сжимается. Я ведь сам чуть не погубил ее. Если бы она оказалась ближе к месту взрыва, то, вероятно, как и Юрайя, лежала бы в коме, опутанная трубочками. Неудивительно, что она сомневается в том, хочет ли со мной остаться.
Легкомысленность, владевшая мной минуту назад, моментально исчезает. Питер нисколько не изменился. Это по-прежнему тот же самый человек, который был готов калечить и уничтожать ради того, чтобы подняться на вершину фракции. Но я не смогу забыть и того, что сделал сам.
Питер прислоняется к стене и барабанит пальцами по животу.
— Короче, если уж она решила, что кто-то — ничтожество, все, прямо как попугаи, повторяют ее речи за ней. Странный талант для того, кто раньше был заурядным лихачом, не так ли? Не слишком ли много власти для обычного человека?
— Она не пользуется своими способностями, чтобы манипулировать другими людьми, — возражаю я, — просто всякий раз оказывается, что она — права.
— Ну-ну, — он прикрывает глаза.
Мне кажется, что я сейчас лопну от раздражения. Я хочу сбежать от Питера с его картами и красными кругами, вот только я не знаю куда.
Я считал, что Трис наделена особым даром, о котором она сама явно не подозревает. Но, в отличие от Питера, я никогда ее не боялся, потому что всегда чувствовал себя сильнее ее. Ее талант не влиял на мои чувства к ней. Теперь я потерял сознание своего превосходства, и меня притягивает к Трис моя собственная обида.
Я захожу в атриум. Солнечные лучи бьют прямо в окна. При дневном свете цветы выглядят дико и прекрасно, как первые Божественные творения, неподвижно застывшие во времени. сюда же вбегает Кара, ее растрепанные волосы падают на лоб.
— Вот ты где. Здесь легко потеряться.
— Что случилось?
— Ты как, Четыре?
— Я в порядке. Что произошло? — до боли закусываю губу.
— У нас будет встреча, ты должен присутствовать.
— У кого это «вас»?
— «ГП» и те, кто нам сочувствует. Те, которые не хотят позволять Бюро делать кое-какие вещи, — объясняет она, наклонив голову. — Но на этот раз соберутся куда лучшие конспираторы, чем те, с которыми ты тогда связался.
Интересно, кто ей разболтал?
— Тебе рассказали о симуляции атаки?
— Ха. Я сама исследовала сыворотку симуляции в микроскоп, когда Трис показала мне ее, — отвечает Кара.
— Понятно. Нет, я не собираюсь снова влезать в эти дела.
— Не будь дураком, Тобиас, — восклицает она. — То, что тебе рассказали, по-прежнему правда. Люди из Бюро несут ответственность за гибель большей части альтруистов, ментальное порабощение лихачей и уничтожение нашего образа жизни.
Я не уверен, что хочу оказаться в одной комнате с Трис. Мы с ней находимся на грани разрыва. Когда ее нет рядом, проще делать вид, что все не так. Но Кара настолько уверена, что я поневоле вынужден с ней согласиться.
Она берет меня за руку и тянет обратно в коридор. Мне становится тревожно. Но я испытываю потребность что-то сделать. Какая-то часть меня довольна новым шансом повлиять на ситуацию, вместо того чтобы погрузиться в пассивное наблюдение за происходящим в нашем городе.
Когда она убеждается, что я никуда не убегу, она выпускает мою руку и заправляет за уши выбившиеся пряди.
— Мне до сих пор дико видеть тебя не в синем, — задумчиво говорю я.
— Настало время принять изменения, — заявляет она. — И я не вернусь назад.
— Разве ты не скучаешь по фракциям?
— Скучаю, конечно, — удивленно смотрит она на меня.
После смерти Уилла прошло уже много времени. И глядя на нее, я не вспоминаю больше ее брата, а вижу саму Кару. Ведь я знаю ее гораздо дольше, чем его. В ней тоже есть нечто от его добродушия: Кару можно поддразнивать без риска оскорбить.
— У эрудитов я чувствовала себя прекрасно. Сообщество людей, посвятивших жизнь изобретениям и открытиям… Но когда я узнала, как велик наш мир… Полагаю, я просто выросла из коротких штанишек моей фракции, — улыбается она. — Скажешь, звучит высокомерно?
— Какая разница?
— Для некоторых людей форма имеет значение. Здорово, что ты не такой.
Не могу удержаться от замечания, что форма некоторых людей производит на нас не самое лучшее впечатление, мягко говоря. Меня, ненавидели и избегали, как сына Эвелин Джонсон, предводительницы бесфракционников. Сейчас это мешает мне даже сильнее, чем прежде, и я не обвиняю их. Как ни крути, но я предал их всех.
— А ты не обращай внимания, — говорит Кара. — Они не способны понять, что значит принимать трудные решения.
— Ты так не поступила бы, я уверен.
— Только потому, что меня учили быть осторожной, если я не обладаю достаточной информацией, а тебе, напротив, вдалбливали, что всякий риск достоин награды, — произносит она.
— Но в данном случае награды не будет.
Она останавливается перед дверью в лабораторию Мэтью и его начальника и стучит. Ей открывает Мэтью, как всегда грызущий яблоко. Мы проходим за ним в ту самую комнату, где мне объяснили, что я не дивергент.
Трис стоит рядом с Кристиной, глядящей на меня так, будто я — какая-то гниль, которую надо немедленно выбросить. В углу притулился Калеб, лицо которого разукрашено шикарными синяками. Я хочу спросить, что с ним приключилось, но замечаю, что костяшки пальцев Трис ободраны и она подчеркнуто отворачивается от него. От меня, кстати, тоже.
— Итак, мы в сборе, — объявляет Мэтью. — Ну… сейчас… Трис, я в этом не секу, если честно.
— Точно, — весело говорит она, и я чувствую укол ревности.
Она откашливается:
— Все мы знаем, что эти люди несут ответственность за нападение на альтруистов и что мы не можем больше доверять им защиту нашего города. Мы уверены, что хотим повлиять на ситуацию, а также в том, что предыдущая попытка была… — ее глаза останавливаются на мне с уничтожающим презрением. — …опрометчивой. Думаю, мы можем сделать лучше, — заканчивает она.
— Что конкретно ты предлагаешь? — осведомляется Кара.
— Я собираюсь вывести их на чистую воду, — продолжает Трис. — Резиденция не может быть в курсе интриг своих руководителей, и мы должны показать остальным их истинное лицо. Надеюсь, тогда они изберут новых лидеров, таких, кто не будет относиться к нам как к расходному материалу. Например, можно использовать сыворотку правды, чтобы заставить их признаться…
Вспоминаю ощущение муторной тяжести, заполнившее меня, мои легкие, желудок, голову… Тогда меня потрясло, что Трис сопротивлялась сыворотке и лгала.
— Не сработает, — выпаливаю я. — Они «ГЧ», не забыла? Генетически чистые могут устоять против химии.
— Не совсем, — вмешивается Мэтью, теребя шнурок на своей шее. — Далеко не каждый дивергент устойчив к сыворотке правды. Насколько я помню, такое удалось одной Трис. Данная способность может быть повышенной у некоторых людей, к примеру, у Тобиаса. Именно поэтому я пригласил тебя, Калеб. Ты участвовал в разработке формулы. Вероятно, вместе мы сумеем разработать идеальный коктейль.
— Но я не хочу этим заниматься, — возражает Калеб.
— Заткнись… — начинает Трис, но Мэтью прерывает ее.
— Пожалуйста, Калеб, — просит он.
Калеб и Трис обмениваются взглядами. Кожа на его лице и ее кулаках почти одинакового цвета, — фиолетово-сине-зеленая, словно раскрашенная чернилами. Чего только не происходит, когда братья и сестры не ладят друг с другом и не могут найти общий язык. Калеб приваливается к столу, припав затылком к металлическому шкафу.
— Хорошо, — бурчит он. — Но только если ты пообещаешь не использовать ее против меня, Беатрис.
— Зачем? — бросает ему Трис.
— Я могу помочь, — поднимает руку Кара. — Я — тоже эрудит и работала над сыворотками.
— Класс, — хлопает в ладоши Мэтью. — А наша Трис будет пока играть в шпионов.
— А я? — спрашивает Кристина.
— Я надеялась, что вы с Тобиасом войдете в контакт с Реджи, — отвечает Трис. — Дэвид не рассказал мне подробно о дополнительных мерах безопасности в Оружейной Лаборатории, но Нита не может быть единственной, кто обладает информацией.
— Ты хочешь, чтобы я общалась с парнем, установившим взрывчатку, из-за которой Юрайя теперь в коме? — возмущается Кристина.
— Я не заставляю тебя подружиться с ним, — возражает Трис, — надо лишь выведать у него кое-что. Тобиас тебе поможет.
— Мне не нужен Четыре, — заявляет Кристина.
Она ерзает на кушетке, разрывая под собой бумажную простыню, и кидает на меня ядовитый взгляд. Подозреваю, что я также напоминаю ей о Юрайе. У меня к горлу подкатывает ком.
— Я тебе пригожусь. Хотя бы потому, что Реджи мне доверяет, — убедительно произношу я. — Люди в Бюро скрытные, необходимо действовать тонко и осторожно.
— Я буду осторожна, — ворчит Кристина.
— У тебя не получится.
— В точку, — примиряюще улыбается Трис.
Кристина пихает ее в плечо.
— Если все решено, то… — начинает Мэтью. — Думаю, мы должны встретиться снова после того, как Трис посетит в пятницу заседание Совета. Сходка ровно в пять.
И он заводит с Карой и Калебом разговор о химических соединениях, то есть о том, в чем я не разбираюсь. Кристина выскакивает наружу, оттолкнув меня от двери. Трис направляется следом за ней.
— Трис, — окликаю ее я.
— Ну, что еще? — огрызается она, но останавливается.
Мы вместе выходим в коридор. Ждем, пока все разойдутся. Трис съежилась, будто пытается стать совсем маленькой и вообще исчезнуть. Пытаюсь вспомнить, когда я в последний раз целовал ее, и не могу.
Наконец, мы одни. Нас обволакивает тишина. Мои руки начинают неметь, пальцы — покалывать. Я в панике.
— Как ты думаешь, ты сможешь меня простить? — спрашиваю я.
— Не знаю, — качает она головой и добавляет: — Мне надо все взвесить.
— Но ты ведь понимаешь, что специально я никогда не стал бы причинять Юрайе зло, — бормочу я. — Ни ему… ни тебе.
Она постукивает ногой по полу, потом кивает.
— Но я должен был действовать.
— Пострадало много людей, — говорит она. — И ты опять мне не поверил. Тобиас… хуже всего то, что ты решил, что мной руководит мелочная ревность. Я, значит, бестолковая шестнадцатилетняя девчонка?
— Нет, Трис, — возмущаюсь я. — Я подумал, что ты слегка пристрастна.
— Такого вполне достаточно, — она задумчиво накручивает на палец прядь волос. — Ты не уважаешь меня вопреки тому, что сам утверждаешь. Когда доходит до дела, ты начинаешь считать, что я не способна думать логически.
— Чушь, — горячо протестую я. — Но мне сейчас интересно, что тебя больше волнует: то, что я сделал глупость, или то, что я не послушал тебя?
— О чем ты?
— Когда ты говорила, что мы должны быть честны друг с другом, ты просто мечтала о том, чтобы я вечно с тобой соглашался.
— Тобиас! Ты поступил неправильно и…
— Да, я идиот, — кричу я и сам себе удивляюсь.
Откуда взялась моя ярость? Не знаю. Наверное, из самой глубокой части моей души — вспыльчивой, неистовой и порочной.
— Я совершил огромную ошибку, — продолжаю я. — Брат моего лучшего друга практически умер. А ты строишь из себя властолюбивую мамочку и наказываешь меня за непослушание. Трис, хватит мне указывать на мои промахи!
— Прекрати на меня орать, — тихо произносит она и, наконец, поднимает на меня взгляд.
Раньше в ее глазах я видел многое: и любовь, и тоску, и любопытство, но сейчас в них пылает гнев.
— Брось, Тобиас…
Ее голос мгновенно прекращает мое словоизлияние, и я прислоняюсь к стене и сую руки в карманы. Не хотел я ни кричать, ни злиться. Я в ужасе смотрю, как по ее щекам текут слезы. Она же сто лет не плакала. А сейчас она всхлипывает, едва сдерживая рыдания.
— Дай мне немного времени, — шепчет она, задыхаясь при каждом слове.
— Хорошо.
Она медленно уходит прочь по коридору. Смотрю на ее белокурую головку, пока Трис не исчезает за поворотом. Я чувствую себя обнаженным, будто на мне нет ничего, что бы могло защитить меня от адского холода. Ее отсутствие леденит мне сердце.
