9
Я возбужденно кружила по комнате. О сне не могло быть и речи. Мне хотелось дождаться, когда Дэн и Кэти отправятся спать. Тогда я могла бы побродить по их дому. Сев на кровать, я открыла учебник по истории Америки. Раньше при прежних хозяевах мне доводилось читать исторические книги. Однако я не могла привыкнуть к таким сомнительным понятиям, как, например, «антебеллум» — время перед Гражданской войной между штатами. Лично мне оно не казалось столь уж далеким. Я сама жила в ту эпоху. По аналогии со словом «antediluvian», делившим историю на две части — до и после Великого потопа, — этот термин подразумевал размежевание времен. И хотя, если смотреть по дате рождения, мне надлежало оставаться где-то на первых страницах учебника, тело Дженни позволило мне впрыгнуть в нынешний мир.
Наконец дом затих; время от времени раздавались едва различимые скрипы и потрескивания, которые можно услышать лишь ночью, пока люди отдыхают. Я прошла на цыпочках через столовую и тихо проскользнула на кухню. Мне было страшно включать верхний свет, поэтому я использовала маленькую лампочку над газовой плитой. На большой стойке, словно на алтаре, стояла чаша с зелеными грушами. Я надкусила одну из них. Вкус оказался таким опьяняющим, что я тут же съела весь фрукт. Я заглянула в шкаф и нашла пластиковую банку арахисового масла марки «Сельская ярмарка». Открыв и понюхав содержимое, я хихикнула, нашла ложку в одном из ящиков и попробовала это лакомство. Оно было еще чудеснее, чем виноградный пунш.
Я осмотрела холодильник. Понюхав кусок хлеба, завернутый в фольгу, я отогнула уголок обертки. Тонкая, серебристая и почти невесомая, она походила на кожу. Кухня поразила меня своей нарочитой чистотой. Все продукты, кроме груш, были изолированы от мира и запечатаны. Банки с овощами, горшочки с соусами, рис в герметичной прорезиненной коробке. Я с ностальгией подумала о кладовой мистера Брауна, где авокадо хранились в корзинах рядом со связками лука. Затем я вспомнила кухню моего детства. Там все напоминало о еде. Мука и стол казались чем-то неделимым. Горшок в темном зеве печи всегда пахнул супом. Хлопчатобумажные мешочки с бобами и картошкой дышали одним и тем же воздухом. Кухня Кэти относилась к пище с подозрением. Я предпочла бы находиться на неопрятной кухне у Билли, чем в этой странной комнате. По крайней мере, в доме Митча случайно забредшая мышь могла бы продержаться ночь или две.
Отражение в темном стекле на дверце духовки напугало меня. Какое-то время я не узнавала себя, потому что на меня смотрело лицо Дженни. Мне стало жутковато. Я подумала, что где-то поблизости мог находиться ее дух. Ведь Джеймс однажды видел Билли. Могла ли Дженни наблюдать за мной? Я осмотрела каждый угол, но в комнате, кроме меня, никого не оказалось. Почему ни эта девочка, ни Билли не захотели остаться в своих домах, наблюдая за телами, которые они покинули?
Затем я заметила два телефонных справочника: один с желтыми страницами, другой — с белыми. Они лежали на полке под настенным телефоном. Я решила было найти номер Блейков, но потом передумала. Мой поздний звонок мог разбудить Митча.
Я выключила свет на кухне и прошлась по дому, осматривая каждую комнату, кроме родительской спальни. Все помещения выглядели аккуратно прибранными и напоминали церковные молельни. В них, как и в храмах, не было книжных полок. Однако в кабинете, расположенном рядом со спальней Дэна и Кэти, я, к своему облегчению, обнаружила большой книжный шкаф во всю стену. Включив настольную лампу, я начала рассматривать названия книг. Все тома на верхней полке относились к стратегии бизнеса, к договорному законодательству и ведению деловых переговоров. Следующий ряд содержал справочную литературу по увеличению продаж и эффективному влиянию на людей, а также руководства по починке машин и ораторскому мастерству. Чуть ниже размещались аудиокниги: «Шаги к успеху», «Улучшение памяти», «Библейская диета», «Новый завет» и несколько кассет с проповедями, с датами, надписанными на наклейках. Еще один ряд, разбитый на две секции — «мужскую» и «женскую», — содержал книги о гольфе и различных хобби. Две нижние полки были уставлены томами «Новой домашней энциклопедии». Ни одного романа. Ни одного сборника стихов. Еще одно разочарование.
Когда я легла на чистые простыни, мне вспомнилось стихотворение из христианского журнала Кэти. Перед моими глазами возник образ разлившейся от дождя реки: ряды колосьев на длинных узких островах, где раньше было пшеничное поле, и высокое дерево, стоящее в воде. Я знала, что однажды его корни сгниют в размякшей почве, и ствол рухнет. Наконец сон — сладкое тяжелое лекарство — увлек меня во мглу ночного покоя.
* * *
— Вставай и радуйся!
Утром Кэти громко простучала в мою дверь, заставив меня выпрыгнуть из постели. Я так не привыкла ко сну живых людей, что едва смогла открыть глаза.
Будучи Светом, я часто гуляла под дождем и даже как-то раз парила под водопадом. Мне доводилось видеть душевые кабинки и водопроводные краны. Но теперь, когда я повернула вентиль душа и почувствовала на коже Дженни поток холодной, обжигающей, как лед, воды, меня охватил неописуемый испуг. Я отпрыгнула от головки душа и съежилась на маленьком коврике. От звука воды и внезапного холода меня затошнило. С трудом проглотив кислоту, подступившую к горлу, я склонилась над ванной. Мне удалось найти нужный рычаг. Душ отключился. Вода полилась из нижнего крана. Я пугливо подставила руку под струю. Вода была теплой, как грудное молоко. Через миг она стала горячей, как суп. Я подкрутила вентиль и вновь опробовала температуру. Такой же механизм был у мистера Брауна. Мой страх улетучился. Дыхание успокоилось. Я заткнула пробкой сливное отверстие и забралась в ванну. Мне почему-то вспомнился образ высокого дерева со сгнившими корнями. Я решила ограничиться шестью дюймами глубины. Встав на колени и сложив руки ковшиком, я обмыла себя и сделала несколько боязливых нырков.
Мне потребовалась вся моя смекалка, чтобы разобраться с такими вещами, как розовая пластмассовая бритва и электрический фен для волос. В шкафчике с зеркальными дверцами я нашла несколько маленьких пузырьков. На них мелким шрифтом были напечатаны инструкции: «Принимать по одной таблетке три раза в день перед едой». На некоторых значилось: «При болях и высокой температуре», «При депрессии», «При длительной бессоннице». Я еще раз подумала о том, как сильно за последнее столетие изменилась жизнь подростков. Раньше, если взрослые хотели приласкать друг друга, мальчиков и девочек прогоняли из комнаты. Теперь дети ежедневно видели по телевизору ужасные убийства и изнасилования. Вот, наверное, почему Митч искал наркотики в спальне Билли, а в ванной Дженни имелись синие капсулы от депрессии, желтые пилюли от стресса и белые таблетки от бессонницы.
Успешно выполнив все утренние процедуры, я выбрала приемлемую одежду для школы — темно-зеленое платье и светло-коричневый свитер. Во всяком случае, Кэти не выражала недовольства по этому поводу. Но когда я начала заглядывать в кухонные шкафчики, она недоуменно посмотрела на меня и, открыв один из ящиков, сунула мне в руки жестяную банку:
— Где твоя сумка для книг?
Я сбегала в спальню и нашла под столом желтовато-коричневую холщовую сумку. В нее вошли четыре учебника и ридикюль, с которым Дженни была вчера в универсаме. Я вернулась на кухню, села за стол и, отогнув язычок, открыла отверстие в банке. Первый же глоток вызвал улыбку на моем лице. Я почти забыла вкус шоколада. Кэти неодобрительно покачала головой. Она протянула мне пластиковую соломинку, упакованную в белую бумагу. Я удалила обертку и сунула соломинку в напиток.
— В последнее время ты сама не своя, — с укором сказала мать Дженни.
— Неужели я всегда буду иметь такой завтрак? — спросила я, оставив осторожность.
Подобная фраза могла показаться очень странной. К счастью, Кэти поняла меня неправильно:
— Хорошо. В следующий раз я куплю земляничный йогурт.
Я сидела, посасывая шоколадный напиток, и по какой-то причине представляла себя в сосновой роще. Кэти похлопала меня по плечу и поманила за собой.
— Молитвенный уголок, — напомнила она.
Похоже, ее дочь должна была понять, что означала эта фраза. Я опустила банку на стол и последовала за Кэти сначала в коридор, а затем в комнату по соседству с родительской спальней — в ту, где находился большой телевизор с плоским экраном. Заходя сюда вчера вечером в поисках книг, я не обратила внимания на три белых стула, которые стояли в углу. Этим утром их освещала яркая лампа, сиявшая над ними. Стулья были повернуты друг к другу и расставлены на фут или два. На одном стуле лежала Библия в коричневом кожаном переплете. Кэти приподняла ее и села на стул. Когда я замерла в нерешительности, она похлопала по другой коричневой книге.
— Мы же не хотим опоздать, — сказала она.
Я взяла книгу и села. Кэти закрыла глаза, положила ладони на Священное Писание и глубоко вздохнула, словно услышала любимую симфонию, которая звучала только для нее. Я взглянула на книгу, лежавшую на моих коленях. Это был толстый блокнот, подписанный словом «Дневник». Я открыла обложку и фронтиспис, отмеченный надписью: «от 15 мая до…». Конечная дата отсутствовала. Первоначально переплет содержал около сотни страниц. Но я обнаружила, что почти половина листов была вырвана. Не вырезана или аккуратно удалена, а именно вырвана. Я осмотрела вытянутые нити переплета с клочками бумаги. Безобразный рот родительской цензуры. Первая из оставшихся страниц была датирована 7 июля. Вопреки надписи на обложке текст, аккуратно записанный синими чернилами, представлял собой не дневниковые записи, а цитату из Библии:
«Исход, глава 20. И изрек Бог все слова сии, говоря: Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства; да не будет у тебя других богов пред лицем Моим».
Зачем записывать в дневник отрывок из Десяти заповедей? Мелкий и аккуратный почерк Дженни (я уже видела его в школьных тетрадях девушки) выглядел мрачным и угрюмым. Полистав страницы, я нашла фрагмент из Притчей Соломона: «Сын мудрый радует отца, а сын глупый — огорчение для его матери».
Дэн вошел так внезапно, что я захлопнула дневник. Он сел на третий стул и улыбнулся Кэти. Затем они оба закрыли глаза. Я тайком наблюдала за ними. Мы провели несколько минут в молчании. Когда Дэн заговорил, я подскочила от неожиданности, и «мой» дневник упал на пол.
— Отец небесный.
Его голос раскатисто разнесся по комнате. Вряд ли Бог требовал от него такой громкости, подумала я.
— Открой наши уши для слов Твоих. Очисти сердца от греха. Сделай Твою волю нашей волей. Во имя Иисуса Христа. Аминь.
Я быстро нагнулась и подняла дневник с ковра. Прошло мгновение. Родители Дженни открыли глаза. Дэн скрестил ноги, вытащил авторучку из кармана рубашки и протянул ее мне. Он даже не взглянул на меня. Когда я взяла ручку, он ласково, как ребенка, похлопал Кэти по колену, и та передала ему Библию. Отыскав нужную страницу, Дэн начал читать вслух. Я смотрела на его крепкие загорелые пальцы на обложке книги. Интересно, почему на нем не было кольца?
— «Вы видели, что Я сделал Египтянам, и как Я носил вас на орлиных крыльях и принес вас к Себе».
Пока он читал, я наблюдала за туфлями Кэти. Ее скрещенные ноги покачивались, подбивая стопами воздух. Такими тонкими лодыжками могла бы гордиться любая девушка. Черные туфли с плоской подошвой напоминали детские тапочки для воскресной школы.
— «Если вы будете слушаться гласа Моего, — продолжил Дэн, — и соблюдать завет Мой, то будете Моим уделом из всех народов, ибо Моя вся земля».
Закончив чтение, он вернул книгу Кэти:
— Притчи Соломона, глава двадцать вторая, стих третий.
Его жена послушно пролистала страницы до нужного абзаца и повернулась ко мне. Она сделала вдох, приоткрыла рот, но остановилась и хмуро посмотрела на меня.
— Притчи Соломона, глава двадцать вторая, стих третий, — подсказала она.
Дэн приподнял голову. Я наконец поняла, что мне полагалось записывать цитаты в дневник. Я открыла чистую страницу и почувствовала панику. Мое сердце громко застучало. Смогу ли я писать, как Дженни? Я повозилась, открывая авторучку, и вскоре обнаружила, что нужно было повернуть часть ее корпуса.
— Притчи… — снова повторила Кэти.
Я старательно выполняла диктант, записывая слова маленькими буквами и пытаясь как можно точнее воспроизводить почерк Дженни. Теперь Дэн покачивал одной ногой, пока его жена читала.
— «Благоразумный видит беду и укрывается…»
Кэти подождала, пока я не закончила фразу.
Их забава не приносила мне радости, но авторучка была настоящим чудом. Лучшим изобретением после печатного станка.
— «…а неопытные идут вперед и наказываются».
Я закончила диктант и протянула Дэну авторучку. Он взял ее и на этот раз взглянул на меня. Его глаза хищно сузились:
— Встань!
Я нерешительно поднялась. Он вскочил на ноги и, уперев руки в бока и не глядя мне в глаза, осмотрел мое тело и ноги. Он вытащил из кармана металлическую рулетку и передал ее Кэти. Она бросила на него обиженный взгляд:
— Это школьное платье, Дэн. Оно не садится.
Кэти подошла ко мне, склонилась и проверила измерительной лентой расстояние от моего колена до края платья.
— Она выросла, — сказал ее муж.
— Нет, дорогой, — возразила его жена. — Она не стала выше.
— Повернись, — сказал Дэн, забирая у Кэти рулетку.
Я молча смотрела на него. Кэти встревоженно сделала рукой вращательный жест. Я неохотно подчинилась и повернулась на сто восемьдесят градусов. Дэн снова осмотрел мое тело:
— Сними свитер.
Кэти недовольно фыркнула. Очевидно, инспекция моей одежды была ее функцией, и она чувствовала себя отстраненной от должности.
— Ты проверял это платье на прошлой неделе! — с укором сказала она. — Никаких просветов, бретельки спрятаны, ничто не раскачивается.
— Кэтлин!
Его тон предупреждал, что она подошла к опасной черте. Я начала стаскивать свитер, но Дэн отмахнулся от нас рукой:
— Ладно, леди, желаю вам хорошего дня.
* * *
Когда Кэти повезла меня в школу, я вдруг поняла, что ввязалась в ужасную авантюру. По школьным учебникам мне было известно, что Дженни посещала уроки истории, математики, физики и государственного управления. От страха и нервозности у меня кружилась голова. Мне не помогал даже прекрасный аромат вишневого дезодоранта, который Кэти распылила в салоне. Мы проехали мимо двух девушек, спешивших в школу. Одна из них была одета в форму черлидера.
— Что ты думаешь о черлидинге? — спросила я у Кэти.
Я надеялась выведать у нее какие-нибудь сведения о том, что ожидало меня в школе.
— Мы решили этот вопрос еще несколько лет назад. Их форма едва прикрывает грудь и бедра, а хореография вообще не соответствует нормам приличия.
Она подъехала к тротуару перед территорией школы:
— Хорошего дня, дорогая.
Кэти склонила ко мне голову с идеальной прической, и я поцеловала ее в щеку. Выйдя из машины, я пригнулась и посмотрела на нее через открытую дверь:
— У меня нормальный вид?
— Ты выглядишь прекрасно.
— А как насчет спорта? — спросила я.
Она недоуменно приподняла брови:
— Ты хочешь заняться спортом? Но, милая, ты сама отказалась от балетных курсов. Ты же говорила, что тебе нужно больше времени для школьных предметов.
— Ладно, забудь.
Я улыбнулась и закрыла дверь.
Дальше следовало разобраться с предметами. Я старалась не смотреть на других школьников, потому что не знала их имен. И я понятия не имела, какие из девушек были моими подругами. Широкая аллея привела меня к административному зданию. Войдя в приемную, я немного подождала у стойки, пока секретарь, мисс Лопез, болтала с кем-то по телефону. Мистер Браун называл ее Оливией.
— Чем могу помочь, мисс Томпсон? — спросила она.
— Мне нужна копия расписания моих уроков.
Вероятно, эта просьба показалась ей странной:
— И кому понадобилась такая копия?
Я даже удивилась, как гладко ложь скатилась с моего языка:
— Церкви.
— Без проблем.
Оливия подъехала на вращающемся стуле к компьютеру, стоявшему у стены, и напечатала несколько слов. В ее кабинете пахло клеем и пролитыми чернилами. Мое сердце пропустило удар, когда рядом раздался знакомый голос.
— Что-нибудь есть для меня? — спросил мой прошлый хозяин.
Он склонился над стойкой. Оливия подъехала к почтовому стенду и передала ему небольшой бланк из ячейки с надписью «мистер Браун».
— Спасибо, — сказал он.
Я посмотрела на него. Мой милый друг стоял рядом со мной и читал документ. Все тот же портфель и синяя рубашка, которую он часто надевал по понедельникам. Прежде мы тысячи раз стояли на этом месте. Но теперь я могла ощущать теплоту его тела и запах — потертого портфеля и даже мыла с шалфеем, которое он использовал в душе. Меня поразило, каким плотным и прочным он выглядел. И я знала, что он не принес с собой рукопись. Когда он втискивал папку в портфель, замок почти не закрывался. Сегодня саквояж был легким и пустым. Я почувствовала себя виноватой.
По правде говоря, наша близость вызывала во мне сладкий трепет. Я хотела завести с ним беседу. Набрав воздух в грудь, я внезапно вспомнила, что он не знал меня. Возможно, он даже не был знаком с Дженни. Мистер Браун повернулся и, не отрывая взгляда от бланка, вышел из комнаты. Как странно! Обретя материальное тело, я по-прежнему осталась для него невидимой. Оливия снова говорила с кем-то по телефону. Бросив взгляд в окно, я увидела Джеймса. Он стоял у каменной скамьи и осматривал толпу школьников. Кровь прилила к моим щекам.
— Вот, возьмите, — сказала Оливия, передавая мне лист бумаги.
Я выбежала из здания во двор, но Джеймс куда-то ушел, и теперь уже мне пришлось осматривать толпу. Я хорошо знала школу, учителей, расположение и нумерацию комнат. Но что мне было делать с именами одноклассников? Две незнакомые девушки, проходя мимо меня, поздоровались, а я лишь улыбнулась им в ответ. Первый урок прошел в комнате 100 корпуса A, где я выслушала лекцию по осадочным отложениям. Все казалось новым: скрип парт, тихий смех и строгий голос преподавателя. Когда прозвенел звонок, я подпрыгнула и взвизгнула от испуга. Парень, сидевший за мной, рассмеялся.
Направляясь в корпус C, я издалека увидела знакомую голову и взъерошенные темные волосы. Джеймс обернулся, встал на цыпочки и осмотрел весь школьный двор. Меня буквально парализовало. Я возбужденно замерла на месте, ожидая, когда он повернется ко мне. И вот наконец он увидел лицо Дженни. Джеймс влился в толпу и зашагал в моем направлении. Я тоже пошла навстречу, тут же потеряв его из виду — мой рост был недостаточно высоким. Когда он обогнал группу девушек и внезапно оказался в нескольких шагах от меня, я вновь остановилась.
— Элен? — спросил он.
Я кивнула. Какое-то мгновение я не знала, что делать. Нужно ли нам было притворяться, что мы впервые встретились друг с другом? Прошла секунда, и наши сумки упали на землю. Он обнял меня так сильно, что я едва не задохнулась. Меня ошеломили новые впечатления. Я физически чувствовала, как губы Джеймса искали мой рот, как он сжимал меня руками и как сильно билось его сердце. Я вдыхала запах его волос, воспринимала теплоту гладкой кожи, омываемой моими слезами. Некоторые школьники, проходившие мимо нас, издавали некультурные звуки. Одна девушка громко рассмеялась. Джеймс выпустил меня из объятий и, взяв за руку, вытянул из толпы. Мы направились к укромному месту. Мне приходилось бежать, чтобы угнаться за ним. Он отвел меня за ящики и бидоны, где состоялась наша первая беседа. Взяв мое лицо в ладони, Джеймс поцеловал меня. Наверное, ему хотелось проверить реальность моего существования. Он ощупывал мои мышцы и кости, опробовал влагу губ и теплоту нежной кожи.
Когда зазвенел звонок, мы отступили на шаг друг от друга. Я не знала, сколько прошло времени — час или пять минут. Хорошо, что он прижал меня к стене, иначе у меня подкосились бы ноги. Мы оба задыхались от страсти. Джеймс осмотрел аллею в надежде, что за нами никто не наблюдал. Но несколько парней все еще оставались во дворе, не спеша расходиться по классам. Я не сдержалась. Он оказался лучше, чем шоколад или пунш. Вкус его поцелуев пробуждал во мне неимоверный аппетит. Я обвила руками его шею и вновь прижалась к нему.
Меня пронзила молния воспоминаний — мои пальцы в волосах цвета зрелой пшеницы, густые бакенбарды и горло с крохотным полукруглым шрамом. По моей спине пробежал озноб. Я встряхнула головой, отбросила это видение, и рядом со мной остался только Джеймс, с его темной челкой, закрывавшей один глаз. Я просунула руки под его рубашку, лаская гладкую кожу, источающую жар. Мои губы нацелились в ямку на его горле, но он отстранился от меня.
— Подожди, — сказал он. — Какой у тебя сейчас урок?
Мне потребовалось время, чтобы вспомнить:
— Государственное управление.
Он все еще задыхался от возбуждения:
— Что будет потом?
— Библиотечная практика.
— А четвертый урок?
— Внеклассные занятия.
— Тогда встретимся здесь на третьей перемене.
Наши сумки с книгами все еще лежали на земле — там, где мы бросили их. Он поднял мою сумку и помог накинуть ремень на плечо.
— Спасибо, Джеймс, — сказала я.
Мне нравилось произносить его имя.
Он улыбнулся:
— Ты знаешь, где твоя классная комната?
— Я провела в этой школе долгие годы.
— Извини, забыл.
Джеймс быстро осмотрелся по сторонам и снова поцеловал меня. Он льнул ко мне с такой силой, как будто хотел убедиться в моей реальности. Через секунду он повернулся и побежал по аллее. Мне не составило труда найти свой класс. Когда я вошла в кабинет, все посмотрели на меня.
— Прошу прощения за опоздание.
Я присела в небольшом реверансе. Ребята засмеялись. Учительница, не став наказывать меня, сделала пометку в классном журнале. Я села на пустую парту в заднем ряду и замкнулась в себе. Все мои мысли крутились вокруг того, какой нежной была кожа на горле Джеймса под моими страстными поцелуями. И еще мне чудилось, что запах его волос напоминал аромат холодного зимнего леса.
Я открыла блокнот, но объяснения учительницы казались мне такими же путаными, как следы мышей. Глядя на белые промежутки между словами, я заметила, какими детскими выглядели мои запястья и небольшие ладони. Но разве не постыдно для такого юного тела иметь столь плотские желания? Была ли я старше, когда в прошлой жизни почувствовала это томление? Услышав звонок, я побежала в библиотеку. Мне почему-то подумалось, что Джеймс тоже придет туда. Я с яростной тоской выискивала его в проходах между стеллажами. Старания оказались напрасны.
Библиотечная практика состояла в основном из возвращения книг на полки. Я толкала нагруженную тележку по проходам. Некоторые школьники выполняли индивидуальные задания. Они сидели за длинными столами в читальном зале и писали рефераты. Один парень спал. Расставив на полках свою часть книг, я выбрала несколько романов и сборников стихов. Дежурная по библиотеке недоуменно покосилась на стопку, которую я выложила перед ней на стойке.
— Как много книг я могу взять домой?
Когда Джеймс встретился со мной за ящиками и бидонами, моя сумка распухла от книг. Сначала он долго целовал меня, придерживая за плечи — наверное, не хотел, чтобы я прижималась к его телу. Затем он попытался поднять мою сумку:
— Господи! Что там такое?
— Мне сказали, что я могу брать из библиотеки до двадцати книг за один раз.
— Между прочим, сейчас книги делают в мягких обложках!
Он передал мне свою сумку и обеими руками поднял мою:
— Иди за мной.
Я последовала за ним в школьный театр. Пожарный выход был прикрыт лишь деревянным заграждением. Джеймс открыл дверь и убедился, что нас никто не видит. В небольшом коридоре было очень темно. Я прикоснулась к его лицу, но он сказал:
— Подожди.
Сжав мою руку, он повел меня по узкому проходу за сценой. Мы шли мимо лестниц и больших холстов, натянутых на деревянные рамы. Наши шаги создавали гулкое эхо. В воздухе пахло плесенью и древесными стружками.
Когда мы подошли к большой деревянной лестнице, Джеймс сунул наши сумки под стол. Он указал рукой наверх, и я без колебаний поднялась по ступеням. Высоко над сценой располагалась платформа, накрытая толстым черным занавесом. Она походила на постель с бархатным покрывалом. Размеры помоста соответствовали весельной шлюпке. Я могла свободно стоять под перекрещивающимися балками, но Джеймсу приходилось пригибать голову. Платформа напоминала домик на дереве. Будучи призраком, я никогда не посещала это место. Мне захотелось снять туфли и пройтись по черной ткани босыми ногами. Сцена в двадцати футах ниже казалась волшебным озером тьмы.
— Мисс Элен, — сказал Джеймс. — Ты можешь отказаться.
Он стоял, ухватившись одной рукой за верхнюю перекладину.
— Если ты думаешь, что я воспользовался ситуацией…
— Насколько мне известно, мы единственные в своем роде. Других таких нет на всем белом свете. Перед глазами Бога мы естественная пара.
Это было все, что он хотел знать. Не прерывая ласк и поцелуев, мы начали раздевать друг друга. Он пытался снять мое платье через голову, а я сражалась с его штанами, на которых оказалось слишком много пуговиц. Одна из моих туфель слетела с платформы и со звуком, похожим на выстрел, упала на сцену.
Довольно странно, но, раздевая его, я не чувствовала никакого стыда. Прежде меня часто шокировало агрессивное поведение современных женщин, когда они в книгах и фильмах толкали своих партнеров на ложа или останавливали лифты между этажами. Даже миссис Браун пугала меня своими внезапными попытками обольстить возлюбленного. Она так быстро пробуждала желание уравновешенного мистера Брауна, что я едва успевала убегать от них во двор или на крышу. Конечно, я не помнила своих наставниц в прошлой жизни и их слов о правильных манерах юной девушки. Тем не менее я знала этикет: невеста, приукрасив себя, молча ожидала команду жениха и затем отдавалась ему, словно своему господину. Его удовольствие являлось главной целью, а ее чувства, если они возникали, оставались, как правило, в секрете. Но сейчас все изменилось. Любое событие, связанное с Джеймсом, казалось новым для меня.
Я удивлялась своей смелости. Когда мы легли на черную бархатную ткань, нас отделяла друг от друга только кожа. Он провел рукой по моему бедру, ввел в меня свою плоть, и я застонала от острой боли.
— Ты в первый раз занимаешься сексом? — спросил Джеймс.
— Нет.
— Я имею в виду Дженни.
Его тело дрожало от страсти, но он выжидал.
— Ах, я не знаю.
— Тебе больно?
— Все в порядке.
Он с облегчением продолжил поступательные движения. Гортанные стоны возвращались ко мне из кафедральной темноты. Моя небесная сестра отзывалась эхом из другого мира. Неясное воспоминание заставляло меня извиваться под ним и цепляться пальцами за его плечи и шею. Тени вокруг нас пульсировали в ритме его шепота и жаркого дыхания. Мои ответы были тихими, как пение птицы. Над нами простирался невидимый космос, откуда свисали веревки и темные лампы. Они безмолвно раскачивались, как ветви на ночных деревьях. Затем я прижала его к себе. Под моими закрытыми веками вспыхнул ослепительный свет, и волна сладкой неги нахлынула отовсюду, приникнув даже в корни волос. Я не понимала, что кричала. Чуть позже об этом мне подсказало громкое эхо. Джеймс прикрыл мой рот губами, но внезапно прервал поцелуй. Его тело выгнулось дугой. Он приподнял мою голову и плечи.
— Джеймс, — тихо прошептала я.
Он молча покачивался со мной какое-то время.
— Ты занимался сексом в первый раз?
Он сделал глубокий вздох и шутливо подмигнул мне:
— Я не знаю.
Мы со смехом сплелись в объятиях. Вскоре наши зубы начали стучать от холода. Мокрую от пота кожу обдувал сквозняк с чердака. Джеймс набросил на наши обнаженные тела свою рубашку и мой свитер. Я почувствовала легкое головокружение. Мне казалось, что мы лежали на маленьком плоту, и стремительная река несла нас по течению под безлунным небом.
— Как ты забрала ее тело? — спросил он.
Его вопрос рассмешил меня.
— Я вошла в нее во время молитвы на церковном пикнике.
— Ты шутишь?
— Они подумали, что это был священный транс и общение со Святым Духом.
— Где ты живешь? — спросил Джеймс.
— Не знаю. Я забыла, что нужно запомнить адрес и телефонный номер.
Его забота обо мне казалась такой милой и неожиданной. Мое сердце успокоилось, и тело расслабилось. Но он по-прежнему прижимал меня к себе, оставаясь внимательным к каждому моему слову и жесту. Как странно! Почему я думала, что он оставит меня после этого? Наверное, опять какие-то отголоски из предыдущей жизни.
— К тебе уже начали возвращаться воспоминания? — спросил он.
— Только небольшие моменты.
Мне не нравились чувства, которые я переживала во время этих вспышек памяти.
— А ты, наверное, вспомнил что-нибудь еще?
— Да, я работаю над этим.
Он смотрел на меня, поглаживая ладонью мой подбородок и левую ключицу:
— Сегодня утром мне вспомнилось, что моя мать имела травму руки.
Он приподнял правую руку и согнул указательный палец:
— Когда она надевала фартук, то завязывала тесемки примерно таким образом.
Джеймс попытался воспроизвести танец ее рук. Затем он прижал губы к моей шее и сделал несколько горячих выдохов. Внезапно зазвенел звонок. Я подскочила от неожиданности.
— Сейчас время для второго ланча, — сказал он, целуя меня в горло. — Мы можем оставаться здесь до часа дня.
— И пропустить ланч? Мне хочется попробовать вкус яблок.
Мы оделись, и Джеймс спустился, держа в руке одну из моих туфель. Я последовала его примеру. Он нашел на сцене мою упавшую туфлю и вернулся к лестнице, где я ожидала его. Встав передо мной на колени, он поднес обувь к моим ногам. Когда мы взяли наши сумки с книгами, он с улыбкой осмотрел меня и покачал головой.
— Что-то не так? — спросила я.
— Ты выглядишь слишком растрепанной. Такое впечатление, что кто-то специально взъерошил твои волосы…
Он поцеловал меня и приподнял мои локоны.
Школьный двор был заполнен учениками, сидевшими за столами, на скамейках и на траве. Ребята поедали домашние завтраки или сновали с подносами в кафетерии. Мы устроились под деревом.
— У тебя есть талон на школьное питание? — спросил Джеймс.
Я осмотрела свою дамскую сумочку. В ней обнаружился гребень, маленький целлофановый пакет, зеркало, косметические салфетки, пачка жевательной резинки и кошелек. Когда я открыла его, Джеймс указал мне на пластиковую карточку с черной полоской на задней стороне и со школьным крестом на передней.
— Вот твой талон, — сказал он.
Найдя водительские права, я изучила свои данные:
— Мой дом расположен на Ламберт-драйв.
— Похоже, ты провалила тест на вождение. Иначе в правах имелась бы фотография.
Спрятав документ в кошелек, я притворилась обиженной таким предположением. Разве я могла бы что-то провалить? Но осмотр водительских прав обеспокоил меня, хотя в данный момент я не понимала, чем именно.
— Может, назовешь свою фамилию?
Просьба Джеймса рассмешила меня — особенно с учетом нашей близости.
— Томпсон, — ответила я.
— О, мисс Томпсон с Ламберт-драйв, — театрально произнес Джеймс. — Не изволишь ли ты разделить со мной ланч?
В моей прежней молодости невеста редко могла видеть обнаженную руку жениха, а жениху практически не доводилось любоваться лодыжкой невесты до свадебной ночи. Участники былых вакханалий нервно стояли бы в сторонке, наблюдая за тем, как современные люди обходились друг с другом. Меня шокировал их способ спаривания без элементарных норм ухаживания. Парни и девушки прятались за стеллажами библиотеки или за матами гимнастического зала. Они занимались сексом без обещаний любви или хотя бы последующей дружбы. Им просто хотелось вкусить запретный плод, и они неуклюже крали тайные удовольствия, сторонясь обид и ненависти прежних поколений влюбленных.
Но Джеймс был не таким. Я не замечала в нем небрежности или вульгарности. Его желание не имело отношения к бесстыдству. Оно предлагалось мне от чистого сердца. Глядя на его прямодушную страсть, я отвечала тем же, нисколько не смущаясь своих чувств.
Оставив наши сумки под деревом, мы направились в кафетерий. Пока я двигалась вдоль стойки с различными блюдами, Джеймс давал мне дельные советы. Когда мы подошли к исходящим паром тарелкам с каким-то мясом, политым коричневой подливой, он тихо прошептал:
— Даже не прикасайся к ним.
— Что это? — спросила я.
— Никто не знает.
Я выбрала вареное яйцо, сладкую булочку, красное яблоко и небольшой пакет молока. Джеймс взял себе сэндвич и апельсиновый сок. Мы сели на траву, и он с восторгом принялся наблюдать, как я ем. Он дал мне попробовать апельсиновый сок, и я едва не завизжала от восхищения. Потом я медленно очистила и съела яйцо. Затем пришел черед булочки. Она была такой вкусной, что я смаковала каждый кусочек. Мне понравилась обертка от сэндвича Джеймса. Я мяла и поглаживала ее пальцами, очарованная невероятной мягкостью. Но вот молоко мне показалось отвратительным.
— Оно другое, — сказала я.
— А что ты хочешь? Современные коровы — они такие…
Меня охватила внезапная печаль. С тех пор как я встретилась с Джеймсом, ко мне вернулось уже несколько воспоминаний. Сейчас я увидела перед глазами молочную скамью, гладко отполированную от долгого использования. Джеймс вернул меня в реальность, сняв поцелуем с моих губ оставшуюся каплю молока. Несколько школьников заулюлюкали и засмеялись, показывая пальцами в нашу сторону. Но мой возлюбленный проигнорировал их, поэтому я поступила точно так же.
— Наверное, мне нужно предупредить тебя, — сказала я. — Моя новая семья очень религиозная. Ты был бы шокирован их поведением.
— Ты хочешь сказать, что твоя родня еще более странная, чем моя?
— Да, хотя и по-другому.
Вкус яблока вызвал слезы на моих глазах. И снова вспышка памяти: темно-оранжевые кленовые листья, большие, как ладонь; мука на деревянном столе и дым из серой каменной трубы. По моей спине пробежал озноб. Джеймс очарованно смотрел на меня.
— Когда ты стал Билли, вкус фруктов тоже ошеломлял тебя? — спросила я.
— Нет, — ложась на бок, ответил он. — Но я хотел бы наслаждаться им, как ты.
После ланча Джеймс решил освободить меня от тяжелого груза. Иначе мне пришлось бы переносить сумку с книгами в каждый класс.
— Где твой шкафчик? — спросил он.
— Я не знаю.
— Загляни в кошелек. Возможно, его номер записан на какой-нибудь бумажке. Кстати, именно так я нашел комбинацию от шкафчика Билли и шифр его велосипедного замка.
Я снова осмотрела содержимое кошелька. Там был только школьный идентификатор, талон на питание, водительские права, телефонная карточка и сложенная вчетверо купюра в двадцать долларов.
— О господи, — испуганно сказала я. — Интересно, моя мать отвозит меня из школы домой? Что, если нет? Я не знаю дороги. Я понятия не имею, как попасть в их дом.
— Может, мы проведем ночь в школьном театре? — с улыбкой спросил Джеймс.
Он проводил меня к административному зданию и остался ждать у дверей. Секретарша Оливия пила кофе:
— Еще раз привет.
— Мне нужен номер моего шкафчика и шифр к нему, — сказала я.
Она посмотрела на меня с нескрываемым раздражением:
— Для церкви?
— Нет, — пригнувшись к ней, ответила я. — На самом деле это моя забывчивость. Я так сильно влюбилась, что стала ужасно рассеянной.
Она одарила меня странной улыбкой, затем открыла блокнот и, записав номера, передала мне лист бумаги.
— Будь осторожна со своим сердечком, — предупредила Оливия.
Несмотря на шутливый тон, в ее много повидавших глазах угадывалась плохо скрытая тревога.
Джеймс отнес мои книги к шкафчику с номером 113. Набрав шифр, он открыл дверь. На полках мы обнаружили несколько авторучек, баночку с шоколадным напитком и соломку в бумажной обертке. Я загрузила небольшое пространство шестнадцатью из моих двадцати книг, оставив для домашнего чтения «Ромео и Джульетта», «Джейн Эйр», сборник стихов и «Грозовой перевал».
— А почему ты не берешь домой книги из библиотеки? — спросила я у Джеймса.
— Потому что Митч подумает, что я сошел с ума, — ответил он. — Или мне придется приделывать к ним поддельные обложки.
— Ты думаешь, мне нужно спрятать эти книги от родителей? — испуганно спросила я.
— Зачем тебе прятать классическую литературу?
— Видел бы ты мой дом.
Звонок прозвенел, как всегда, несвоевременно. Мы договорились встретиться после занятий на автостоянке. Я мученически отсидела остальные уроки, не обращая внимания на математические уравнения и фильм о Второй мировой войне. Мне хотелось сидеть в классе мистера Брауна — рядом с Джеймсом. К сожалению, это было невозможно. После занятий я ожидала его на краю парковки. Он опаздывал, и я с каждой секундой тревожилась все больше и больше.
— Привет, — окликнул меня женский голос.
Я повернулась и увидела мускулистую крепкую девушку с белыми бусинами, вплетенными в волосы.
— Ты тусуешься с Билли Блейком?
От неожиданности и страха я не могла найти слов для ответа.
— Мне ничего не известно о тебе, — сказала девушка. — Но лучше держись подальше от него.
— Почему? — с большим усилием спросила я.
— Он подонок, а его друзья — бандиты и уроды. Вот почему.
— А-а-а…
Она встряхнула головой и, разметав по плечам белые бусины, пошла по аллее. Я смотрела ей вслед. Мое сердце тревожно билось в груди. Когда я увидела Джеймса, мне потребовалась вся сила воли, чтобы не убежать от него.
— Без тебя английский класс уже совсем не тот, — сказал он.
Я не могла говорить. На моих глазах наворачивались слезы.
— Если я попрошу тебя о свидании, ты согласишься погулять со мной? — спросил Джеймс.
— Я уже прогулялась с тобой в школьный театр.
Он хотел поцеловать меня, но быстро отступил на шаг. Мимо нас проходили два преподавателя.
— Кем были друзья Билли? — спросила я. — Одна девушка назвала их бандитами.
— Я думаю, они уже забыли обо мне, — сказал Джеймс. — Хотя они ужасно рассердились, когда я послал их… — он помолчал, подбирая слова, — когда я отказался участвовать в их авантюрах.
Внезапно я почувствовала волну холода. На другой стороне улицы по тротуару перемещался странный мужчина. Печаль, исходившая от него тошнотворным туманом, чувствовалась даже на расстоянии. Он толкал перед собой коляску с продуктовыми пакетами. Его рассеянный взгляд блуждал в неведомых далях. Рот двигался, как будто он напевал себе безмолвную песню. Я с ужасом смотрела, как мужчина приближался к углу здания, хотя у него не было нижних конечностей. От его искалеченных ног, грубо обрубленных выше колен, тянулись пучки коричневых нитей. Казалось, что из его спины струился табачный дым. От этого зрелища у меня заныло в груди. Затем я почувствовала теплую руку Джеймса. Он обнял меня за плечи.
— Все верно, — прошептал мой возлюбленный. — Это один из блуждающих призраков.
— Он видит нас? — спросила я.
Моя кожа покрылась мурашками.
— Нет, — ответил Джеймс. — Он не знает, что умер.
Его пальцы сжали мое запястье.
— Мы можем помочь ему? — спросила я.
— Нет.
Внезапно призрак растворился в воздухе, словно его скрыл от нас упавший занавес. Но меня напугало не его исчезновение, а то, что я увидела в следующий миг. Мой живот сжался от страха, когда из-за угла появилась машина бежевого цвета.
— Это мать Дженни, — сказала я.
Джеймс тут же отдернул руку и отступил на шаг от меня.
— Я не желаю возвращаться в ее дом. Я хочу остаться с тобой.
— Просто подумай о тех забавных событиях, которые могут ожидать тебя сегодня вечером, — ответил он. — Завтра ты расскажешь мне о них.
— А если мне понадобится поговорить с тобой?
Машина подъезжала к нам все ближе и ближе.
— Пять-пять-пять, двенадцать двадцать пять, — прошептал Джеймс. — Это как Рождество. Двенадцатый месяц и двадцать пятый день.
Теперь я увидела лицо Кэти. Она улыбалась, пока не заметила Джеймса, стоявшего рядом со мной. Машина подъехала к тротуару. Дверной замок открылся с механическим звуком. Я накинула на плечо ремень своей сумки и, повернувшись спиной к «матери», тихо прошептала на прощание:
— Жаль, что я не могу поцеловать тебя.
— Мне тоже очень жаль, — ответил шепотом Джеймс.
Чувствуя себя пленницей, проданной в рабство, я открыла дверь машины и натянуто улыбнулась женщине, сидевшей за рулем:
— Привет, мамочка.
Закрывая дверь, я бросила последний взгляд на Джеймса. Он помахал мне рукой. Кэти нахмурила брови.
— Кто это? — с нескрываемой тревогой спросила она.
— Просто один парень, — ответила я. — Красивый, правда?
— Ты помнишь, что я говорила тебе о юношах и их порочном флирте с молодыми девушками?
— Не волнуйся, — ответила я. — Он джентльмен.
— Вот этот тип?
Дверные замки закрылись со зловещим стуком.